Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2011
Многие, думаю, помнят старый анекдот, различные варианты которого отражали характерные реалии позднесоветского политпросвета. Приведу вариант, приближенный к обстоятельствам нашего времени:
“В институте объявление: “Сегодня состоится лекция о различных видах любви с показом слайдов”. На нее, честно отсидев занятия, собрались студенты. Зал переполнен. На сцену выходит лектор:
— Бывает любовь между мужчиной и женщиной…
Аудитория:
— Слайды! Слайды!
— А бывает — между мужчиной и мужчиной, — продолжает докладчик.
— Слайды! Слайды!
— Подождите немного… Бывает любовь между женщиной и женщиной…
— Слайды! Слайды!
— А еще бывает любовь к родине! О ней сегодня и поговорим. А теперь — слайды!”
Сразу оговорюсь, идея сравнить уроки патриотизма и половое воспитание принадлежит не мне, а министру образования России. Отвечая на вопросы газеты “Коммерсант”, он так прокомментировал введение соответствующего предмета: “Все боятся, что “Россия в мире” превратится в краткий курс истории ВКП(б). Но лучше будет, если мы ничего не будем рассказывать ребятам? Это, извините, как с половым воспитанием: если ничего не говорить, дети все узнают во дворе”[1]. Мне кажется, что опасность как раз состоит не в том, что вводимый предмет “Россия в мире” превратится в “краткий курс истории ВКП(б)”, а в том, что он превратится именно в половое воспитание. И дело даже не в методологических опасениях, что обучение любви к родине будет носить органицистский и эссенциалистский характер, отсылающий к “генетическому коду культуры” и “впитанным с молоком матери национальным ценностям” (хотя уверен, что на практике все так и будет). Аргументация министра заставляет думать о более бытовых вещах. Говоря о наборе обязательных предметов, в который, помимо “России в мире”, входят физкультура и основы безопасности жизнедеятельности, Андрей Фурсенко объяснил его так: “Они [выбранные для обязательного обучения в старших классах предметы. — И.К.] связаны со здоровьем и безопасностью, которые важны при изучении любого предмета”. Иными словами, изучение, скажем, русской истории и литературы без предварительной физической подготовки, и особенно без правильных представлений о месте России в мире, небезопасно для здоровья учащихся. Для непонятливых и несознательных повторю еще раз: обязательное изучение “России в мире” необходимо для здоровья и безопасности ваших детей.
Само совмещение в группе обязательных предметов физкультуры, ОБЖ и патриотического воспитания вызывает какую-то неподотчетную брезгливость, не говоря уже о почти неизбежных нацистских импликациях (которые, допускаю, не приходили в голову создателям нового стандарта, кажется, вполне искренне видящим в своей программе путь к построению толерантного общества). Гимнастика и патриотизм, спартанский идеал гармоничного человека: звучит гордо, выглядит красиво — но пахнет сомнительно. Как школьная раздевалка после очередного урока физры.
Согласно этой логике (не расскажем в школе, узнают во дворе), “Россия” есть нечто притягательное и одновременно запретное, а любовь к родине — это то, что все взрослые делают, но скрывают от своих детей, оставляя их во власти болезненных фантазий и не самых правдивых рассказов более опытных товарищей. Понимаемые таким образом патриотизм и любовь к родине не могут быть воспитаны естественным путем (в семье, посредством приобщения к культуре, повседневного общения), поскольку заранее предполагается, что такой непосредственный опыт знакомства с родиной и ее национальными ценностями носит травматичный и потенциально опасный, как для подростка, так и впоследствии для его окружения, характер. И, в общем, определенные основания для подобных опасений есть.
О любви к родине говорят с экранов телевизоров, к ней призывают плакаты армейских красных уголков и просветлевшие деятели культуры. На патриотическое воспитание, прежде всего в его военно-патриотическом формате, ориентированы и современные школы. Однако задействованный министром довод — если не мы, то другие расскажут — почему-то не действует. Возможно, потому что аргументы, поставляемые жизнью, оказываются сильнее. Ведь что бы ни говорили в школе, по-настоящему “родину любить” научит “товарищ сержант”. Если повезет, им будет человек в милицейской форме, если не повезет — в армейской. В первом случае объектом любви к родине будет человек неславянской внешности или подвыпивший славянин. Во втором — сам недавно обученный в школе юный патриот.
Навряд ли введение обязательной духовной гигиены патриотизма поможет исправить нравственный климат в стране. Скорее наоборот, принудительное введение школьного предмета еще больше формализует то, что должно быть естественным эффектом социализации. Более того, сама необходимость организованного и планомерного прививания патриотизма, включающего в себя “чувство гордости за свое отечество, малую родину, то есть край, республику, город или сельскую местность, где гражданин родился и рос”[2], заставляет усомниться в том, считают ли разработчики программы это чувство естественным, то есть возникающим по факту рождения и проживания в родном крае, республике, городе или сельской местности. Можно ли гордиться своим отечеством без помощи специального предмета, прививающего подобные навыки, или это чувство требует отдельной подготовки? Мне кажется, можно. Разработчикам нового стандарта, кажется, нет.
С одной стороны, старшеклассников будут учить тому, что “формирование национальной идентичности” — это “формирование у личности представления о многонациональном народе Российской Федерации как о гражданской нации и воспитание патриотизма”[3]. С другой, то, что происходит “во дворе”, будет по-прежнему демонстрировать, что наиболее простая и действенная форма патриотизма — это ксенофобия. Более того, время показывает, что рост ксенофобии и националистических настроений оказывается прямо пропорционален развертыванию патриотического воспитания. Не говоря уже о том, что не очень убедительным выглядит само увязывание патриотизма с представлением о многонациональной гражданской нации, предполагающее “педагогически организованный процесс усвоения и принятия обучающимся базовых национальных ценностей, имеющих иерархическую структуру и сложную организацию”[4].
Можно только догадываться, как на практике будут акцентироваться “иерархическая структура” и “сложная организация” базовых национальных ценностей, носителями которых являются “многонациональный народ Российской Федерации, государство, семья, культурно-территориальные сообщества, традиционные российские религиозные объединения (христианские, прежде всего в форме русского православия, исламские, иудаистские, буддистские), мировое сообщество”[5]. Само определение “культурно-территориальные сообщества” наводит на размышления о том, как уже на дискурсивном уровне разработанной концепции духовно-нравственного воспитания происходит реализация иерархического принципа. С одной стороны, декларативно утверждается “многонациональный народ Российской Федерации”, а с другой, оказывается, что состоит он из “культурно-территориальных сообществ”. Не сложно представить, как эта иерархия будет воспроизводиться, скажем, в станичных школах Ставрополья и Краснодарского края.
Еще одним аргументом, выдвигаемым в обоснование острой необходимости учреждения нового предмета и вообще усиления воспитательно-патриотической работы в школе, стали декабрьские события на Манежной площади в Москве. Здесь видится понятное представление: чем больше правильно привитого патриотизма, тем меньше насилия на национальной основе. Примерно та же логика была задействована в 2004 году, когда события в Беслане стали последним доводом к отмене губернаторских выборов. Возможно, это и верно: чем больше централизации и “готовности к служению отечеству” (“Концепция духовно-нравственного развития…”), тем меньше этнических конфликтов и бытовой ксенофобии. Не уверен. Но точно знаю одно: призывы к взаимному уважению между представителями различных национальностей ни к чему не приведут, пока разговор о любого рода нарушениях закона будет вестись на языке этнических различий, согласно которому закон применяется не к “гражданину РФ”, а к “уроженцу” или “выходцу из” (Дагестана, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и так далее). Но именно эта автоматическая этнизация произошедшего проявилась не только в действиях “болельщиков”, но и в ответной реакции представителей высшей власти, равно как и Русской православной церкви. Так, Владимир Путин на встрече с лидерами футбольных фан-клубов, подчеркнув многонациональность России, заговорил о необходимости соблюдения местных законов и обычаев представителями всех национальностей. В противном случае прописанная в Конституции России свобода передвижения ее граждан внутри страны может быть ограничена: “Если эти правила [то есть местные обычаи. — И.К.] будут нарушаться, придется совершенствовать правила регистрации в крупных городах”[6]. О соблюдении каких “местных законов и обычаев” идет речь? О “местных” Уголовном и Административном кодексах Российской Федерации? Или же о “местных” национальных обычаях, которые не подлежат кодификации, но теперь должны быть регламентированы со стороны общества (представляющего конгломерат тех самых “культурно-территориальных сообществ”) и местных органов власти — вплоть до запрета на проживание в крупных городах? Вопрос риторический. И в качестве одного из ответов на него вводится новый школьный предмет, призванный воспитывать в новых поколениях настоянный на толерантности патриотизм.
Но при чем здесь “местные обычаи”, когда речь идет об убийстве человека (при том, что и убитый, и подозреваемый в убийстве — граждане России)? Надо ли это понимать так, что, если бы дело произошло в Нальчике, убитый был бы балкарским болельщиком команды “Спартак-Нальчик”, а подозреваемый — кабардинцем, то это, конечно, было бы нарушением Уголовного кодекса, но зато не было бы нарушением “местных обычаев”? Конечно, никто из представителей власти не ответит на этот вопрос утвердительно. Но задействованный властью язык, в котором переплетаются настойчивые утверждения многонационального характера народа России и призывы к толерантности, сводящиеся к требованию соблюдать в “наших городах” “наши обычаи”, сам производит то межнациональное напряжение, которое он, по идее, призван разрешать. И логика здесь очевидна: этот язык производит различия для того, чтобы затем поверх них утверждать центральную власть.
Не осталась в стороне и РПЦ, которая в лице главы синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества, протоирея Всеволода Чаплина, автоматически перевела разговор о случившемся (не на Манежной площади, а на Кронштадтском бульваре, где было совершено убийство) в этнический план: “Наглое и развязное поведение некоторых представителей диаспор и связанных с ними криминальных структур не приемлется абсолютным большинством нашего общества, а значит, должно быть прекращено”. Протоирей пошел даже дальше премьер-министра, предложив ужесточить законодательство, сделав обстоятельством, “отягчающим вину преступника, его вызывающее и оскорбительное поведение, идущее вразрез с принятой в том или ином месте моралью и приличиями”. То есть убийство — это, конечно, тяжелое преступление, но, если преступник, преступая закон, еще и танцует лезгинку, его наказание должно быть ужесточено. “Стоит еще раз серьезно подумать о том, чтобы власть, диаспоры, представители коренного населения собрались вместе и подумали об общих правилах поведения, о том, что можно и чего нельзя делать в наших городах и селах”, — добавил священник[7]. Это и есть действие принципа “иерархической структуры” и “сложной организации” базовых национальных ценностей, носителями которых являются “многонациональный народ Российской Федерации, государство, семья, культурно-территориальные сообщества, традиционные российские религиозные объединения (христианские, прежде всего в форме русского православия…)”.
И все же Россия продолжает официально заявленный два года назад курс на модернизацию. И в последнем послании президента Федеральному Собранию было сказано, ради кого она совершается: модернизироваться должна не только страна, но и “молодое поколение”. Официальную версию госзаказа на воспитательную модернизацию отчетливо выразил один из главных разработчиков нового стандарта образования, директор издательства “Прогресс” Александр Кондаков: “Для любого государства воспитание гражданина и патриота своей страны является главной задачей, оно важнее математики или физики”[8]. Математику можно и потом выучить, если потребуется, а вот любовь к родине — дело молодых, я бы даже сказал, дело молодое. Этому надо учить смолоду, чтобы потом не возникало желания ехать учить математику на Запад.
Казалось бы, гуманитарии должны радоваться. В число обязательных предметов попал “синтетический курс… призванный развивать аналитическое мышление школьника”[9]. Согласно новому стандарту предмет “Россия в мире” — это интегративный курс, который “должен сформировать целостный образ России в хронологически последовательные, но не связанные друг с другом напрямую переломные временные эпохи”[10]. От анализа этой фразы воздержусь, поскольку не уверен, что понимаю ее смысл. Но в любом случае важно то, что в этом курсе должно быть задействовано знание экономики, отечественной истории и литературы, без которого, как предполагается, освоение предмета будет невозможно. Однако знакомство с “целостным образом”, сформулированным в уже цитировавшейся “Концепции духовно-нравственного развития…”, позволяет усомниться в том, что знание отечественной истории и литературы вообще позволит этому курсу состояться, не создавая в сознании школьника когнитивного диссонанса. Приведу лишь несколько цитат, связанных с обзором истории формирования национальных ценностей.
“Для сохранения целостности страны, территория которой постоянно расширялась, нужна была общая система нравственных ориентиров, ценностей и смыслов жизни, таких, как честь, верность, соборность, самоотверженность, служение, любовь. Православие объединяло русских людей (ими считались все принявшие православие, а не только этнические русские) в единый народ. Именно поэтому защита русской земли приравнивалась к защите православия, что и породило такой компонент самосознания, как образ Святой Православной Руси”.
“В XVIII в. Россия стала империей, сила которой заключалась в централизации и концентрации государственной власти в руках правящего монарха — императора. […] Главным в воспитании стало формирование человека-патриота, отличающегося высокой нравственностью, любовью к науке, трудолюбием, служением России. Для императорской России был характерен идеал полезного государству и Отечеству гражданина”[11].
И, что называется, далее по тексту. Вроде бы все верно. Но как-то отдельно от российской истории и русской литературы. Видимо, это и есть синтез, преодолевающий “реальность, данную нам в ощущениях”. Остается лишь вернуться к словам министра образования: “если не расскажем мы”, расскажут Гоголь и Салтыков-Щедрин.
__________________________________________
1) Черных А. Андрей Фурсенко выступил с нестандартным ответом // Коммерсант. 2011. 31 января (www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1576863).
2) Данилюк А.Я., Кондаков А.М., Тишков В.А. Концепция духовно-нравственного развития и воспитания личности гражданина России // Серия “Стандарты второго поколения”. М., 2009. С. 7.
3) Там же.
4) Там же. С. 9.
5) Там же.
6) См.: Владимир Путин и Виталий Мутко провели встречу с представителями организаций футбольных болельщиков. 21 декабря 2010 года (http://minstm.gov.ru/press-centre/interview/xPages/entry.4557.html).
7) См.: Наглое поведение диаспор (www.flb.ru/info/48361.html). Курсив мой.
8) Насыров Е. “Воспитание гражданина и патриота важнее математики и физики” // Gzt.ru. 2010. 16 декабря (www.gzt.ru/topnews/education/-vospitanie-grazhdanina-i-patriota-vazhnee-/339849.html).
9) Кондаков: без пересмотра стандартов обучение превратится в профанацию // РИА “Новости”. 2011. 2 февраля (www.rian.ru/interview/20110202/329477998.html).
10) Там же.
11) Данилюк А.Я., Кондаков А.М., Тишков В.А. Указ. соч. С. 10.