Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2011
Ирина Викторовна Стародубровская — руководитель направления “Политическая экономия и региональное развитие” Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара (Москва).
Ирина Стародубровская
Модернизация на Северном Кавказе: есть ли решение?[1]
Особое внимание, уделяемое проблематике модернизации в северокавказском регионе, — не дань моде. Этой темой Институт экономической политики (совместно с командой журнала “Фронтир”) начал заниматься довольно давно, еще до образования Северокавказского федерального округа, и те материалы, которые сейчас есть в нашем распоряжении, весьма существенно отличаются от подходов, представленных и популяризованных в официальной стратегии развития этого региона.
Если опираться исключительно на данную стратегию развития Северокавказского федерального округа, то сразу возникнет впечатление абсолютной депрессивности региона, глобальной нищеты, тотальной безработицы, совершенно критической ситуации, когда инвесторов надо привлекать любой ценой. Иначе — полный крах, хотя бы потому, что в регионе все больше молодежи: люди рвутся работать, рабочие места найти не могут и от безысходности “уходят в лес”.
В наше исследование попали Дагестан и Кабардино-Балкария, также были затронуты Карачаево-Черкесия, Северная Осетия и регион Кавказских Минеральных Вод. И надо сказать, что результаты нашего исследования показывают все-таки иную картину. Вот несколько примеров.
На юге Кабардино-Балкарии построено несколько животноводческих комплексов, где производительность выпуска кормов сейчас хоть и ниже европейской, но наблюдается положительная динамика. Туристический сектор Приэльбрусья без каких-либо специальных мер государственной поддержки вырос от уровня вагончиков-времянок до вполне современных гостиниц. Безусловно, проблемы остаются, но так или иначе они решаются. В Махачкале развита обувная промышленность, во многом она ориентирована на Сибирь, но интересен в этом контексте такой пример: офис одного из крупнейших оптовиков, торгующий этой обувью, находится в небольшом селе в двух часах езды от региональной столицы и торгует он через Интернет.
Безусловно, это лишь небольшая часть того, что происходит на Северном Кавказе, но если это не признаки модернизации, то что же это? Закономерен вопрос: почему не эти примеры определяют образ северокавказского региона, почему развитие идет недостаточно быстро, почему точек роста так мало? Вероятно, самый очевидный ответ, если и не для большинства, то для лиц, принимающих решения, — отсутствие, постоянная нехватка денег. Но справедливость такого заключения вызывает сомнения.
По нашим оценкам, от приусадебной экономики северокавказское домохозяйство за сезон получает от ста тысяч до миллиона рублей. Далее, если учесть, что значительная часть людей работает в бюджетной сфере, а там немало получателей пособий, — то мы получим уровень доходов, не сильно отличающийся от любого другого провинциального российского региона. Более того, если посмотреть на расходы этих домохозяйств, можно, например, увидеть, что за подготовку к поступлению ребенка в институт и обучение платится от трехсот до шестисот тысяч рублей, свадьбы обходятся от трехсот тысяч до полутора миллионов. Добавим к этому, что сельские жители довольно активно скупают земельные участки в Махачкале, строят дома, — так что картина тотальной нищеты, мягко говоря, не совсем адекватна. Проблемой представляется скорее не отсутствие денег, а то, что эти деньги вкладываются не в бизнес и не в предпринимательскую деятельность, а в непроизводительное потребление. То есть дело не в деньгах — дело в институтах.
Институциональные изменения — процесс сложный, длительный и трудно прогнозируемый, однако как раз в данном случае у нас сложилось впечатление, что есть очень действенный институциональный инструмент, который мог бы изменить ситуацию принципиально, — это урегулирование прав собственности на землю. Сейчас ситуация в регионе во многом служит наглядной иллюстрацией к идеям Эрнандо де Сото[2]: формально не легитимизированная собственность не может превратиться в капитал. При этом, поскольку права собственности не гарантированы, существенно снижаются стимулы к ведению экономической деятельности в масштабах, бóльших, чем необходимо для обеспечения текущих нужд. Тем более, что местность, в основном, сельская и возможностей тратить деньги не так много, как в городах. Далее, земля, не оформленная в собственность, не может служить залогом, следовательно, возникают дополнительные сложности с привлечением инвестиций, в том числе и первоначального капитала. К тому же, как хорошо известно из институциональной теории, когда права собственности не защищаются на уровне официального законодательства, возникают некие корпорации (самые разные, в том числе и религиозные), обеспечивающие эти права неформальными методами. Возможно, в этом заключается одна из причин такого взлета ислама, наблюдаемого сейчас на Кавказе, который, помимо прочего, выполняет функции гаранта соблюдения “правил игры”. Так, в ходе исследования мы не раз видели договора о купле-продаже земли, на которых стояли печати двух мечетей — из сел, где жили продавец и покупатель. Институциональная конкуренция между различными системами гарантии прав распространена на Кавказе, и в частности в Дагестане, очень сильно, и это одно из последствий отсутствия нормального регулирования прав собственности. Идея легитимации прав собственности на землю вызывала позитивную реакцию у всех наших респондентов — людей самых разных профессий, взглядов и убеждений, — так что при грамотной реализации она вполне могла бы стать консолидирующим фактором на Северном Кавказе.
В отношении городов, где ситуация, безусловно, более сложна и многогранна, заключения стратегии также вызывают большие вопросы. Молодежь на Северном Кавказе почти поголовно получает высшее образование и имеет достаточно высокие, в первую очередь постиндустриальные, притязания. В связи с этим возникает вопрос: согласятся ли эти люди работать на промышленных предприятиях, что, собственно, и предлагается в стратегии.
Другой аспект, в котором очевидно расхождение наших выводов со стратегией, — это занятость. Как представляется, проблема заключается не столько в безработице (ведь в сельском хозяйстве рабочих мест достаточно, но молодежь стремится в города), сколько в отсутствии социальных лифтов, что, помимо прочего, является одной из причин распространения экстремизма. Препятствия, возникающие из-за клановости, из-за закрытости социальной системы, — это действительно очень серьезный фактор. В дополнение к этому нельзя не принимать во внимание и то обстоятельство, что каждый год огромная масса сельских школьников-выпускников приезжает в столичные кавказские города. И кто кого там “переваривает”, чья социально-культурная модель доминирует, города или села, — это большой вопрос. Но совершенно очевидно, что именно город самым неоднозначным образом воздействует на молодежь: там сталкиваются разные тенденции, и потому создание нормальной современной среды обитания молодежи в городах является принципиально важным. Альтернативой вложению гигантских денег в не очень понятные инвестиционные проекты могла бы стать поддержка и развитие университетов с их кампусами как способ формирования социальной среды, в рамках которой можно пытаться решать те действительно очень сложные задачи, которые стоят сегодня перед Северным Кавказом.
_______________________________________
1) Статья основа на докладе, сделанном на конференции Ассоциации независимых центров экономического анализа 1 октября 2010 года.
2) Имеется в виду разработанная перуанским экономистом Эрнандо де Сото концепция, согласно которой неурегулированность прав собственности на экономические активы ведет к снижению стимулов к экономической деятельности, падению инвестиций, сужению горизонта экономического планирования. — Примеч. ред.