Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2010
Дмитрий Яковлевич Травин (р. 1961) — экономист, политолог, журналист. Заместитель главного редактора еженедельника “Дело”. Преподает в Санкт-Петербургском государственном университете и в Европейском университете в Санкт-Петербурге.
Дмитрий Травин
Медведевская модернизация и горбачевская перестройка
Заявленная Дмитрием Медведевым модернизация стала чрезвычайно сильно напоминать перестройку Михаила Горбачева в тот момент, когда президент Российской Федерации выступил в Интернете со статьей “Россия, вперед!”[1]. Пытаясь декларировать некоторые новые ценности, Медведев в то же время стремился не слишком сильно разойтись с курсом Владимира Путина, своего предшественника на президентском посту. Точно так же Горбачев в середине 1980-х намеревался изменить Советский Союз, не отходя принципиально от социалистического выбора страны, сделанного, как он утверждал, еще октябрьской революцией 1917 года.
Метания Горбачева[2]
Перестройка с самого начала не имела четко поставленных целей. Именно это фактически и определяло те метания, которые в 1985-1991 годах постоянно поражали плохо информированное о происходящих наверху процессах население.
Горбачев смутно осознавал, какие экономические преобразования действительно нужны стране, да и вообще плохо разбирался в экономике, хоть сколько-нибудь отличающейся от принятой в СССР системы планирования. Что же касается возможных политических изменений, то, даже если новый генеральный секретарь действительно с самого начала стремился к демократизации общества, он вынужден был притормаживать перестройку, поскольку по-настоящему радикальной трансформации не хотела советская элита.
Фактически в 1985 году Горбачев был крупным специалистом лишь в одной области — в аппаратном маневрировании. Именно умелое маневрирование привело его к власти, а вовсе не глубина мышления или способность провозгласить новые ценности. В итоге, развитие перестройки определялось тем, что поставленные весьма примитивные задачи по ходу своего решения усугубляли и без того трудное положение страны, а значит, требовали постановки новых задач, которые, в свою очередь, порождали новые трудности и требовали реакции со стороны политического руководства Советского Союза.
Перестройка за годы своего существования прошла через четыре условных стадии. На первой из них (с 1985 года) предполагалось, вообще ничего по существу не меняя, добиться ускорения социально-экономического развития, ударив по пьянству и развивая машиностроение. По-видимому, высшие руководители страны, к которым наряду с Горбачевым тогда относились секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев (“ответственный за пьянство”) и председатель Совета министров Николай Рыжков (ответственный за машиностроение), предполагали, что трезвый рабочий с помощью передового оборудования сможет обеспечить нужное стране ускорение без внедрения рынка и демократии.
В 1987 году, когда выяснилось, что это иллюзия, началась вторая стадия перестройки, главным содержанием которой стала реформа системы управления экономикой, не затрагивающая систему государственной собственности и не предполагающая возвращения таких элементов капитализма, как конкуренция, банкротство предприятий и безработица. Идеологом данного этапа стал секретарь ЦК КПСС Вадим Медведев, хотя реальные масштабы изменений (особенно в области ценообразования) оказались значительно менее радикальными, чем виделось даже этому не слишком радикально настроенному государственному деятелю.
Произошедший в ходе второго этапа перестройки отказ от жестких бюджетных ограничений привел к нарастанию макроэкономической нестабильности (накоплению у населения больших объемов наличных средств, которые не на что было потратить), что породило в начале 1990 года попытку перейти к третьему этапу — формированию настоящей рыночной экономики. По-видимому, Горбачев осознавал, что рынок будет отторгнут верхним эшелоном советской элиты, а потому важнейшим подготовительным элементом к третьему этапу оказалась осуществленная в 1989 году политическая реформа, идеологом которой стал Анатолий Лукьянов. В итоге Горбачев получил бóльшую свободу маневра, опираясь одновременно на партийный аппарат и депутатский корпус, но не оказываясь в полной зависимости ни от одного из этих “столпов перестройки”.
Поскольку на радикальную рыночную реформу Горбачев все же не решился, третий этап перестройки быстро сменился четвертым. С осени 1990 года советский лидер стал искать более прочные политические основания для вывода страны из углубляющегося кризиса. Четвертый этап, неожиданно оборвавшийся путчем августа 1991-го, предполагал коренную трансформацию СССР (так называемый новоогаревский процесс), в ходе которой новой опорой для Горбачева должны были стать по-настоящему легитимные лидеры союзных республик.
Завершить перестройку не удалось, но общая логика подобного процесса преобразований за шесть лет выявилась вполне отчетливо. Невозможность обойтись в деле лечения разного рода паллиативными средствами определяла использование инструментов, все более радикальных, которые, в конечном счете, перестройку не спасли, но зато подвели страну вплотную к тому рубежу, за которым начинались уже по-настоящему серьезные и — самое главное — осмысленные преобразования.
Что же такое модернизация?
То, что мы знаем на данный момент о намерениях президента Медведева, настраивает на проведение параллелей с эпохой Горбачева. Вряд ли стоит искать в медведевской модернизации глубокий внутренний смысл. Опыт перестройки показывает, что широкомасштабные преобразования могут начинаться без осознания реального масштаба задач и лишь постепенно становиться более осмысленными.
Понятие “модернизация” вообще-то не означает просто “осовременивание”[3]. Обычно выделяют несколько критериев, на основании которых возможно говорить о том, является ли данное общество модернизированным.
Во-первых, в модернизированном обществе существуют механизмы, которые обеспечивают постоянное возобновление экономического роста, несмотря на любые кризисы, его поражающие. Когда на смену традиционному обществу приходит модернизированное, в основе его оказывается рыночная экономика, функционирующая по принципу “невидимой руки”. В этой экономике случаются кризисы, но во время любого такого кризиса начинают действовать имманентные силы, заставляющие, в конечном счете, экономику опять идти на подъем. Для того чтобы начался рост, уже не требуется государственное вмешательство, хотя умелое осуществление интервенционистской политики может ускорить выход из кризиса или же сделать рост более интенсивным. В то же время правительственный волюнтаризм может, наоборот, застопорить нормальный ход восстановления экономики, вполне способной развиваться и без высочайшей опеки.
Во-вторых, модернизированное общество отличается высоким уровнем гражданской культуры населения, благодаря чему политической формой его существования становится демократия. В модернизированном обществе значительная часть населения утрачивает авторитарное сознание. Она стремится поддерживать именно ту власть, которая действует в ее интересах, а не ту, которая просто существует независимо от ее воли и желания. Иначе говоря, люди начинают действовать относительно рационально, что позволяет им избирать президентов и парламенты, а также менять их по мере необходимости. Естественно, степень вовлеченности в гражданскую культуру у людей весьма различна — одни голосуют за программы кандидатов и учитывают их реальные дела, тогда как другие оказываются падки на лозунги и популистские обещания. Но доминирование гражданской культуры делает демократию самовоспроизводящейся.
В-третьих, модернизированное общество оказывается мобильным в физическом, социальном и психологическом смыслах. Человек легко восходит или нисходит по социальной лестнице в соответствии со своими способностями. Человек расстается со своим традиционным местом обитания. Человек расстается с традиционными религиозными представлениями, либо меняет их на какие-то иные, больше соответствующие его личным склонностям или велению времени. Более того, регулярно меняются и господствующие в обществе представления о его оптимальном устройстве. Новые поколения уже не держатся за догмы отцов, и это позволяет проводить очередные назревшие реформы, без которых началась бы всеобщая стагнация.
В-четвертых, в модернизированном обществе человек обладает способностью приспосабливаться к изменяющейся среде. Он должен устанавливать контакты с принципиально иным окружением. Он должен привыкать к новым духовным ценностям, характерным для того общества, в которое он пытается инкорпорироваться. Такого рода адаптация в равной мере необходима и капиталисту, и рабочему, и лавочнику. Каждый из них зависим от мира, в котором живет. Каждый из них должен жить по законам этого мира. Можно сказать, что экономическая и политическая модернизация возможна все же и при плохо адаптирующемся к новым реалиям населении, но в этих условиях она оказывается сильно затруднена.
В-пятых, в модернизированном обществе во всех областях жизни люди начинают действовать в значительной степени более рационально, вместо того чтобы ориентироваться только на традиционные представления. Тот, кто не способен действовать рационально, оказывается маргиналом и не выживает среди конкурентов. В модернизированном обществе человек вынужден реагировать на те вызовы, которые он получает из внешней среды. Реагировать он может лучше или хуже в зависимости от своего интеллекта, образования, свойств личности. В зависимости от этого человек сможет добиться больших или меньших успехов. Но в любом случае он должен будет приходить к неким рациональным выводам, чтобы не оказаться выброшенным за борт при быстром движении вперед.
Бренд для нового курса
У теории модернизации существует серьезная исследовательская база. В большом числе научных трудов подробно анализируются различные аспекты модернизации. Однако в российском политическом истеблишменте, увы, не обнаруживается признаков знакомства с этими исследованиями и разработками. Создается впечатление, что ближний круг Медведева просто искал некий бренд, с помощью которого можно было бы отличать новый президентский курс, и, в конечном счете, подобрал красиво звучащее слово.
Вполне возможно, что вместо слова “модернизация” могли подобрать и какое-то другое. Признаки подобного поиска прослеживаются в некоторых текстах Медведева. Например, его знаменитая красноярская речь, произнесенная 15 февраля 2008 года и оцененная многими экспертами как программное выступление кандидата в президенты (так называемая речь о четырех “И” — институтах, инвестициях, инновациях и инфраструктуре), явно содержала поиск новой терминологии. Но слово “модернизация” там было использовано только лишь в одном частном контексте: “модернизация транспортной и энергетической инфраструктуры”[4].
Однако впоследствии это чисто технологическое понимание термина было перенесено с инфраструктуры на всю социально-экономическую сферу. Причем, насколько сейчас можно судить, при использовании этого термина в новом смысле чисто технологическое понимание полностью сохранилось. Как правило, слово “модернизация” у российских граждан ассоциируется с формированием научного центра в Сколково, но не с рационализацией сознания, развитием демократии, укреплением рыночного характера экономики, повышением социальной, психологической и географической мобильности, а также другими процессами, которым в основном и посвящена научная литература, разрабатывающая теорию модернизации[5].
Логику выбора слова “модернизация” для использования в качестве медведевского бренда вполне можно понять. Горбачев уже “приватизировал” термины “перестройка”, “ускорение”, “интенсификация” и “обновление” (в смысле обновления социализма), да к тому же закрепил за ними не очень позитивный смысл (в народе все это ассоциируется со словом “развал”). В эпоху Ельцина и Гайдара широко использовалось понятие “реформа”, а иногда (по большей части в научных кругах) и понятие “трансформация”. Теперь они стали ассоциироваться с трудностями, которые пришлось претерпеть в 1990-е. При Путине заговорили о стабилизации в экономике, построении вертикали власти, наведении конституционного порядка. Поэтому все, связанное со стабилизацией, построением и наведением, тоже оказалось для Медведева неприемлемым. Особенно с учетом того, что новый президент должен был позиционировать себя в качестве динамичного лидера, способного преодолеть застой и вывести страну на новые рубежи. В общем, слово “модернизация” осталось чуть ли не единственным незатасканным понятием среди тех, которые более или менее понятны рядовому гражданину.
Представители современного российского истеблишмента (политики, чиновники, журналисты), годы молодости которых пришлись в основном на времена перестройки, быстро адаптировались к новой терминологии и стали ее использовать примерно так же, как четверть века назад. В прессе появились пафосные фразы, вроде “начни модернизацию с себя”. Политические сторонники Медведева заговорили об опасностях, грозящих России со стороны “противников модернизации”. Чиновники стали составлять отчеты о модернизации всего, чего только можно (например, оснащение библиотеки двумя новыми компьютерами называется теперь “модернизацией библиотеки”). Если во все эти выражения вместо слова “модернизация” поставить слово “перестройка”, то выйдут хорошо знакомые людям среднего и старшего возраста расхожие фразы второй половины 1980-х.
Россия вперед, а фразы назад
Надо признать, что, помимо уникальной способности нашего истеблишмента к адаптации под любого лидера, для возрождения расхожих выражений времен перестройки имеются и другие основания. Сам Медведев в статье “Россия, вперед!” выступил в качестве своеобразного нового Горбачева. Как только я прочел эту статью, так сразу почувствовал что-то до боли знакомое. Будто в один миг перенесся на четверть века назад — в эпоху молодости, наивных надежд, пустых прилавков и проржавевшего железного занавеса. Мне даже показалось, что текст для Дмитрия Анатольевича писал кто-то из старых цековских кадров, работавших еще на Михаила Сергеевича.
Первая отличительная черта такого рода текста — осторожная, не подрывающая основ системы констатация ошибок прошлого. Медведев в своей статье обращает внимание на проблемы, обнаженные экономическим кризисом 2008-2009 годов:
“…Большее, чем у других экономик, падение производства во время нынешнего кризиса. И запредельные колебания фондового рынка. Все это доказывает, что мы сделали далеко не все необходимое в предшествующие годы. И далеко не все сделали правильно”[6].
Осенью 2009 года трудно было не заметить, что в этих фразах содержалась прямая полемика с Владимиром Путиным и отчетом правительства России о результатах деятельности за 2008 год. Премьер, выступивший с отчетом в Думе 6 апреля, заявил:
“Глубочайший спад переживают практически все отрасли мировой экономики. Где-то наши дела идут лучше, где-то — хуже, но в целом ситуация в российской экономике принципиально не отличается от мировых тенденций”[7].
Медведев не собирался “схлестнуться” с Путиным в очной схватке, но в начале перестройки Горбачев тоже не разоблачал своих предшественников напрямую. Он предоставлял привыкшим к эзоповому языку советским интеллектуалам возможность все додумать самим.
Медведев прошелся в своей статье не только по экономическим, но и по политическим проблемам, отметив, что “демократические институты в целом сформированы и стабилизированы, но их качество весьма далеко от идеала”[8]. Это тоже смахивало на выпад в адрес премьера, который — пусть даже с иронией — назвал себя в одном из интервью столь абсолютным и чистым демократом, что после смерти Махатмы Ганди ему даже и поговорить не с кем[9].
Оценка состояния нашей демократии в исполнении Медведева очень напоминает тезисы раннего Горбачева, который демонстрировал уверенность в правильности демократии социалистической, но предлагал ее при этом как следует укрепить. Так сказать, в ленинском духе. Точнее было бы сказать, что социалистическая демократия имени Владимира Ленина, как и суверенная демократия имени Владислава Суркова, демократией вообще не являются (как у Михаила Жванецкого: то, что мы называем сметаной, сметаной не является). Но столь радикальное заявление и для Горбачева середины 1980-х, и для Медведева представляло бы слишком резкий разрыв с выдвинувшей их системой. К таким разрывам реформаторы на раннем этапе своей деятельности обычно не готовы.
Медведев в своей статье фактически прямо заявил, что в будущем Россия должна перейти к парламентской демократии, где “лидерами в политической борьбе будут парламентские партии, периодически сменяющие друг друга у власти”. Но это — задача на будущее. А сейчас мы удовлетворяемся тем, что “политические партии получили дополнительные возможности влиять на формирование исполнительной власти в субъектах федерации и муниципалитетах”[10].
Вспомним, что и у Горбачева демократизация начиналась в 1988-1989 годах с построения своеобразной системы, в которой выборы не были равными, тайными и прямыми, как это принято в современных демократиях. То есть экспериментировать с демократизацией Горбачев был готов, но строить демократию до некоторого времени опасался. В связи с этим в народе даже появилась шутка: “Чем отличается демократия от демократизации? — Тем же, чем канал от канализации”.
Характерно, что Медведев жестко оговорил: нельзя возвращаться в ““демократические” девяностые”. Точно так же при раннем Горбачеве отрицалась целесообразность возвращения к капиталистической демократии. Мол, зачем же двигаться назад? Мы сделаем все лучше, чем при капитализме.
А ВАЗ и ныне там
Еще один характерный тезис Медведева из статьи “Россия, вперед!” — провозглашение своеобразного нового мышления в международных отношениях: президент России прямо заявил о необходимости идти на сближение с западными демократиями. При этом он особо обратил внимание на следующее:
“…обидчивость, кичливость, закомплексованность, недоверие и тем более враждебность должны быть исключены на взаимной основе из отношений России с ведущими демократическими странами”[11].
Возникает законный вопрос, у кого же с нашей стороны проявлялись обидчивость, кичливость и закомплексованность? Ответ, кажется, очевиден. Содержание внешней политики с 2000-го по 2008 год практически полностью определял один-единственный человек.
А вот другой тезис Медведева:
“Мы должны уметь заинтересовать партнеров, вовлечь их в совместную деятельность. И если для этого нужно что-то изменить в самих себе, отказаться от предрассудков и иллюзий — так следует и делать”[12].
В середине 1980-х мысль о необходимости что-то изменить в себе первым высказал не Горбачев, а Ельцин в своем выступлении на XXVII съезде КПСС. Но это было очень в духе горбачевской перестройки[13].
Попробуем сопоставить конкретную картину изменений, декларируемых сегодня Медведевым, с теми, о которых четверть века назад заявлял Горбачев. Главная аналогия просто напрашивается: в 2009 году вновь был поднят вопрос о проблемах алкоголизма, в своей статье Медведев поставил эту проблему на первое место. У Горбачева борьба с пьянством была вообще чуть ли ни единственной широкомасштабной кампанией первых двух лет пребывания у власти.
Есть и другое важное совпадение. Как отмечалось выше, помимо антиалкогольной кампании, которой занимался Лигачев, председателем Совмина Рыжковым велась еще работа по ускорению социально-экономического развития. А ускоряться тогда думали прежде всего за счет развития машиностроения, то есть чисто технократически. Лишь в июне 1987 года впервые был поставлен вопрос об изменении экономической системы, а до этого в основном рисовались радужные картины быстрых прорывов, которые обеспечат передовая техника в сочетании с трезвым работягой.
И вот Медведев в своей статье определил пять стратегических векторов экономической модернизации. Характерно, что у него не было сказано ни слова по тем вопросам, которые являются дискуссионными для ученых-экономистов. Медведев, как технократ новой волны, просто нарисовал картину светлого будущего, в котором Россия станет передовой страной во всех ключевых сферах высоких технологий: новые виды топлива, ядерные, информационные технологии, передовые спутники, прорывы в создании медицинского оборудования. Но как этого достичь при сырьевой ориентации экономики? Увы, содержательный разговор в статье “Россия, вперед!” начат не был.
Помнится, Горбачев в 1980-х намеревался вывести наше автомобилестроение на мировой уровень за счет развития ВАЗа. Завод этот, управляемый лебедем, раком и щукой, как известно, “и ныне там”, зато теперь, проскочив “скучное” автомобилестроение, мы сразу переходим к высоким технологиям.
И последнее. Как нам представлялась “социальная структура” перестроечного общества? С одной стороны располагались сторонники перестройки, с другой — противники. Это был наивный образ четкого разведения добра и зла по разные стороны баррикад. Противниками перестройки объявлялись чиновники, партократы и аппаратчики, сторонниками — весь народ во главе с партией и лично Михаилом Сергеевичем. Что же на этот счет было сказано в статье Медведева?
“Нашей работе будут пытаться мешать. Влиятельные группы продажных чиновников и ничего не предпринимающих “предпринимателей””[14].
Занимательная медведевистика
Внешние аналогии медведевской модернизации и горбачевской перестройки откровенно бросаются в глаза. Но это, бесспорно, не является серьезным доказательством их внутренней близости. Можно ли говорить о том, что Медведев не склонен к принятию серьезных реформаторских решений, поскольку не вполне понимает, что же действительно нужно модернизировать в современной России? Судить об этом мы можем лишь по косвенным признакам. И все же следует заметить, что сравнение двух любопытных медведевских текстов может в известной мере пролить свет на данную проблему.
В качестве одного из первоисточников я привлек хорошо известную книгу бесед Дмитрия Медведева с Николаем Сванидзе. Там есть любопытный эпизод, демонстрирующий понимание нынешним президентом России сути экономических проблем. Сразу обращу внимание, что беседы проходили до кризиса. Незадолго до падения нефтяных цен Медведев искренне и с явным удовлетворением говорил следующее:
“У Брежнева тоже была неплохая конъюнктура в конце 1970-х годов. Ну и где эти достижения? Нигде. А за последние годы, как ни крути, движение-то вперед очевидное. У нас другая экономика, она уже не сырьевая, не надо обманывать никого, диверсификация идет. И когда я смотрю на то, как выглядят современные производства, нет сомнений, что 10 лет назад ничего этого не было.
Вот вам пример. На заводе “Ижмаш” делают автоматы Калашникова. Огромный цех, ему лет 40, и в нем его и собирают — наш родной “калашников”.
Одна половина этого цеха — зал, где стоят станки сорокалетней давности, на которых работают в основном женщины. Работают за довольно небольшие деньги — около 10 тысяч рублей…
И вторая половина цеха. В ней стоят 5 агрегатов. Каждый из них, получая болванку, после окончания процесса выдает уже готовый продукт. Производительность труда в пятьдесят раз больше, управляет всем этим мальчишка лет двадцати двух. Каждый такой агрегат стоит 1,5-2 миллиона евро. Абсолютно другая производительность труда, совсем другие мощности”[15].
Далее Медведев рассказал журналисту, как много было инвестировано государством в аграрный сектор. В принципе, нет сомнений, что президент правильно понимает необходимость роста производительности труда. Однако он явно не видит, насколько сама возможность осуществлять инвестиции (как государственные, так и частные) определяется сырьевой ориентацией российской экономики. Ведь то, что у нас интенсивно развивалось машиностроение, закупались в большом количестве современные высокопроизводительные станки и прочее оборудование, определялось спросом, порожденным нефтедолларами. Столь любимые президентом Медведевым современные производства — плоть от плоти, кровь от крови нефтяной, сырьевой экономики. Без нефтедолларов не было бы столь ярких изменений, или, по крайней мере, масштабы их оказались бы несопоставимо меньшими.
При понимании всей сложности существующих в экономике связей трудно удивляться тому, что именно машиностроение, которым так гордился президент Медведев, рухнуло у нас глубже всех остальных отраслей: на 56,9% с декабря 2007 года по февраль 2009-го — согласно оценке Андрея Илларионова[16]. Ведь, какими бы навороченными ни были новые производственные линии, эффективно функционируют они лишь в том случае, когда на продукцию существует устойчивый спрос и когда бизнес трезво оценивает перспективы сбыта. Но, когда экономика перегрета, когда она захлебывается от избыточной денежной массы, когда государство дополнительно инвестирует средства, руководствуясь мнением чиновников, не отвечающих своим карманом за результат, происходит именно то, что произошло у нас с наступлением кризиса в 2008-2009 годах.
По мере развития кризиса все это становилось достаточно очевидным. В июне 2009 года данный факт вынужден был признать и президент в интервью газете “Коммерсант”:
“Могу сказать откровенно, я недоволен структурой нашей экономики. Мы это понимали и до кризиса… Чего мы действительно не сделали в должной степени — мы не провели диверсификацию структуры нашей экономики. Если бы структура экономики была другая, соответственно, были бы эффективные отрасли, которые в полной мере создают национальное богатство. Если бы производительность труда была другая, технологии были бы другие, если бы энергоэффективность была выше, то, конечно, мы бы имели другие результаты. Если бы мы более активно занимались внутренним рынком, развитием внутреннего спроса, это также было бы, безусловно, полезно. А мы вошли в кризис с прежней сырьевой структурой. И как только грохнулись цены на нефть и газ, конечно, мы стали испытывать проблемы. Однобокая структура нашей экономики как раз и выражена в тех цифрах, которые мы сегодня имеем”[17].
Президент чрезвычайно ярко и эмоционально опроверг сам себя, причем используя практически те же самые термины, что и в разговоре с Николаем Сванидзе. Похоже, что в представлении наших сегодняшних руководителей модернизация экономики — это новое производственное оборудование, а не новые институты, стимулирующие само возникновение нового оборудования. Иначе говоря, если у нас есть станки, то это само по себе хорошо. И неважно, как и откуда они появились. За счет того, что мы строим конкурентную рыночную экономику с гарантией прав собственности, или за счет того, что мы строим монополизированную, коррупционную экономику, в которой некуда девать нефтедоллары.
Примерно по такому принципу осуществляется “модернизация” в Сколково. В стране не создаются условия для привлечения капитала в целом и инвестиций в сферу высоких технологий в частности. Незащищенность прав собственности скорее отпугивает стратегического инвестора, делая привлекательными лишь быстро окупаемые вложения. Однако в одном специально определенном месте создается витрина “модернизации”, которая, естественно, не защитит Россию от существенного падения ВВП в случае нового кризиса.
Битва за Москву
В своих практических действиях Медведев так же повторяет некоторые важнейшие шаги Горбачева. Так, в частности, хорошо известно, что реальным позитивным прорывом перестройки стало прекращение “холодной войны” и качественное улучшение отношений Советского Союза со странами Запада. Хотя некоторые консервативные авторы называют за это Горбачева предателем, в действительности разрядка напряжения позволяет как России, так и США экономить значительные средства, прежде расходуемые на вооружения (не говоря уже об “экономии” человеческих жизней, которым сегодня не грозит глобальный военный конфликт).
Во время второго президентского срока Путина вновь стали поговаривать о возвращении эпохи “холодной войны”, особенно после знаменитой мюнхенской речи, в которой российский лидер чрезвычайно жестко оценил некоторые действия Запада[18]. Однако в период президентства Медведева (и Барака Обамы в США) отношения вновь стали улучшаться.
На момент, когда пишется эта статья, нельзя еще говорить, что произошли качественные перемены во внешней политике России: так, “миротворческую” войну с Грузией в августе 2008 года никак нельзя отнести к успехам российской дипломатии. Неясность, сохраняющаяся в вопросе о размещении элементов противоракетной обороны в странах Центральной и Восточной Европы, так же не очень хорошо сказывается на репутации Медведева как государственного деятеля, способного решать ключевые вопросы внешней политики. Однако сегодня с большой степенью вероятности можно говорить о том, что осуществлен, наконец, прорыв в неприлично затянувшемся вступлении России в ВТО. Насколько можно судить по информации из открытых источников, Медведев “разменял” отказ от поставок в Иран комплексов С-300 (что было чрезвычайно важно для США) на согласие американской стороны поддержать вступление России в ВТО (что чрезвычайно важно для нас).
Кроме того, Медведев ведет активные переговоры с лидерами стран Европейского союза, чтобы установить безвизовый режим с Россией. Здесь достижение реальных успехов в ближайшее время не столь вероятно, как в переговорах с США о ВТО, однако на международной арене нынешний российский президент постепенно обретает имидж человека, более способного к заключению договоренностей, нежели его предшественник. Это, например, отчетливо выразил Збигнев Бжезинский во время своей встречи с президентом России:
“Вами восхищаются все в Америке. Особенно потому, что вы так откровенно и убедительно говорите о том, что модернизация России неразрывно связана с демократизацией. Это два процесса, которые идут рука об руку, и это тронуло сердца в Америке. Меня это вдохновляет: беседовать с молодым российским президентом, который создает исторические возможности”[19].
Точно так же лидеры стран Запада в свое время радовались договороспособности Горбачева, явно выделявшегося на фоне его жестких предшественников — генсеков и министра иностранных дел Андрея Громыко, получившего даже прозвище “Господин Нет”.
Специфика внешнеполитической сферы состоит в том, что в ней гораздо легче добиться серьезных преобразований, чем, скажем, в сфере внутриполитической и особенно экономической. Модернизация экономики — это почти всегда непопулярные шаги, затрагивающие интересы широких слоев населения или, по крайней мере, интересы весьма влиятельных групп, способных дать отпор реформатору. На этом погорели в свое время как Борис Ельцин, так и Егор Гайдар. Горбачев же на серьезные экономические преобразования в ходе перестройки так и не решился. При реализации курса “модернизации” Медведев идет сегодня именно по пути Горбачева, а не Ельцина.
Любопытно, что даже образцово-показательная борьба со злоупотреблениями в Москве стала у Медведева таким же важным фактором обретения популярности, как и у Горбачева. Четверть века назад генеральный секретарь ЦК КПСС в борьбе за усиление степени своего политического влияния принял решение об отстранении от работы первого секретаря московского горкома партии Виктора Гришина, а ныне президент России с той же целью отрешил от должности московского мэра Юрия Лужкова. Причем как в том, так и в другом случае кадровые преобразования происходили на фоне медийной кампании, посвященной столичной коррупции, мафии, незаконному обогащению отдельных лиц и так далее.
Различие было связано с “отраслевой спецификой” злоупотреблений. В советское время наиболее коррупционной отраслью являлась розничная торговля. По итогам расследований, осуществленных за недолгий период правления Юрия Андропова, осуждены были в основном директора магазинов[20]. В наше время крупные состояния, как представляется, например, Борису Немцову — автору доклада “Лужков. Итоги”, формировались в Москве благодаря родственным связям Елены Батуриной и тому покровительству, которое мэрия оказывала компании “Интеко”[21].
Медведев разворошил “пчелиное гнездо” Лужкова точно так же, как четверть века назад Горбачев разворошил “осиное гнездо” Гришина. Любопытно, что даже “сменщика” градоначальнику в обоих случаях подобрали чуть ли не из одного региона (хотя это, бесспорно, случайность). Борис Ельцин был выходцем с Урала, Сергей Собянин — из Западной Сибири.
Модернизация как бамбук
Модернизация “по Медведеву”, как и перестройка “по Горбачеву” четверть века назад, представляет комплекс действий, иногда эффектных, а иногда даже эффективных, но, увы, не затрагивающих по существу сути проблем, с решением которых и должна быть связана модернизация. Вызвано это не столько специфическими особенностями политических лидеров, сколько объективно существующими препятствиями на пути реальных преобразований. Настоящая модернизация обязательно является сотрясением основ. Она столь коренным образом трансформирует общество, что люди, привыкшие к относительно благополучному существованию, начинают отторгать новшества, а вместе с ними и самого новатора. Более того, модернизация вызывает отчаянное сопротивление различных групп, чьи интересы серьезно затрагивает; их представители начинают пользоваться общественным недовольством, чтобы настроить широкие массы против заявленного лидером курса.
Слово “перестройка”, в конечном счете, оказалось дискредитировано как из-за того, что Горбачев не смог решить проблем Советского Союза, так и потому, что он все же попытался “нáчать” и “углýбить” решение этих проблем. Вполне возможно, что похожая судьба ждет, в конечном счете, и слово “модернизация”. На протяжении некоторого времени оно будет ассоциироваться преимущественно со строительством наукограда в Сколково. Естественно, подобная “модернизация” не сможет предотвратить наступления очередного кризиса российской экономики. И, когда он произойдет, умные губернские головы с патриотической направленностью мысли скажут: “Как же так? Модернизация вовсю идет, а экономика падает. Видно, не нужны нам эти американские затеи. Даешь особый русский путь!”
России сейчас требуется не “особый путь”, а именно модернизация в прямом смысле этого слова. Необходимо в полной мере перевести отечественную экономику на рыночные рельсы, поскольку сейчас она не является действительно свободной. Основными мероприятиями в этом направлении должны стать не квазиреформаторские проекты, а реальные преобразования:
1. Демонополизация, включающая устранение административных барьеров для входа на рынок, в том числе для иностранных компаний.
2. Приватизация, в том числе отказ от такой неэффективной формы хозяйствования, как госкорпорации, а также кардинальное преобразование “Газпрома”, “Роснефти” и РЖД.
3. Либерализация, предполагающая отказ от различных форм государственного бюрократического контроля за деятельностью частных предприятий, а также защиту от произвола правоохранительных, налоговых, противопожарных, санитарных и прочих органов, которые порой становятся “вымогателями в законе”.
4. Преобразование самих правоохранительных органов с тем, чтобы они защищали права собственности или (если это невозможно) хотя бы сами не лидировали в деле их нарушения.
5. Преобразование социальной сферы, которая по сей день существует фактически в том же виде, как до начала рыночных реформ 1990-х годов.
Для того чтобы эти модернизационные начинания в экономической сфере были реально осуществлены, скорее всего, потребуются и политические изменения. Серьезные группы влияния, наверняка, будут препятствовать демонополизации, приватизации, либерализации, а также реформам правоохранительных органов и социальной сферы, а потому необходимы демократизация и усиление воздействия гражданского общества на процессы, происходящие на вершине властной вертикали.
Про модернизацию, осуществлявшуюся в ХХ веке в Японии, говорят иногда, что она подобна бамбуку, с его длинным прямым стволом, состоящим из зеленых звеньев, перемежающихся узкими желтовато-серыми кольцами. Прямые участки ствола, как считается, символизируют давнее сопротивление Японии переменам, а кольца, напротив, представляют собой внезапные, революционные изменения[22].
Реальная модернизация невозможна без “колец”. Она никогда не является одним лишь прямым, гладким стволом, воспроизводящим традицию. Напротив, если модернизация идет чересчур гладко и представляет собой непрерывные рапорты чиновников о достигнутых ими успехах, с большой степенью вероятности можно предположить, что на деле никаких изменений в стране не происходит.
Перспективы медведевской модернизации пока не вполне ясны. Но если президент России хочет, чтобы ее не постигла судьба горбачевской перестройки, то со временем ему, наверняка, придется существенно скорректировать свою политику.
____________________________________________
1) См. текст статьи на сайте президента России: www.kremlin.ru/news/5413.
2) Подробнее о горбачевской перестройке см.: Травин Д.Я. Очерки новейшей истории России. Книга первая: 1985-1999. СПб.: Норма, 2010. Ч. 2.
3) Подробнее см.: Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация: В 2 кн. М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2004. Гл. 1.
4) См.: www.medvedev2008.ru/performance_2008_02_15.htm.
5) Lerner D., Coleman J., Dore R. Modernization // International Encyclopedia of the Social Sciences. 1968. Vol. 10.
6) Цит. по: www.kremlin.ru/news/5413. Курсив мой.
7) Цит. по: Отчет правительства РФ о результатах деятельности за 2008 год. Полный текст // Regnum. 2009. 6 апреля (www.regnum.ru/news/1146928.html). Курсив мой.
8) Цит. по: www.kremlin.ru/news/5413.
9) Цит. по: www.v-v-putin.ru/smi_g8_4-11-2007.html.
10) Цит. по: www.kremlin.ru/news/5413.
11) Там же.
12) Там же.
13) XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1986. Т. 1. С. 143.
14) Цит. по: www.kremlin.ru/news/5413.
15) Сванидзе Н., Сванидзе М. Медведев. СПб.: Амфора, 2008. С. 179. Курсив мой.
16) См.: Илларионов А. Скачок назад // Газета.ру. 2009. 30 апреля (www.gazeta.ru/comments/2009/04/29_x_2981108.shtml).
17) Мурсалиев А. Дмитрий Медведев: элита на то и элита, чтобы быстро обучаться // Коммерсант. 2009. 5 июня. Курсив мой.
18) См.: Выступление [Владимира Путина] и дискуссия на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности (http://archive.kremlin.ru/appears/2007/02/10/1737_type63374type63376type63377type63381type82634_118097.shtml).
19) Цит. по: Соловьев В. Дмитрий Медведев произнес мюнхенскую речь в Москве // Коммерсант. 2010. № 197(4497). 22 октября (www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1526348).
20) См., например: Сергеев А. Борьба с коррупцией в СССР: дело директора гастронома “Елисеевский” // Право.ру. 2010. 12 марта (www.pravo.ru/process/view/25722).
21) Текст доклада см.: www.nemtsov.ru/?id=705917.
22) Тоффлер Э., Тоффлер Х. Революционное богатство. Как оно создано и как оно изменит нашу жизнь. М.: АСТ, 2008. С. 492.