Заметки о мемориализации тотальных насильственных миграций
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2010
Павел Маркович Полян (р. 1952) — географ, историк и (под псевдонимом Нерлер) литератор. Сотрудник Института географии РАН (с 2010 года сотрудник Фрайбургского университета), член Русского Пен-центра, председатель Мандельштамовского общества.
Павел Полян
Увековечение памяти о депортированных — дело рук самих депортированных.
Заметки о мемориализации тотальных насильственных миграций[1]
Что же ты стоишь, техник-интендант?..
Видишь ты эту теплушку? Слышишь ты эти крики?
Останови состав с высланным племенем!..
Иначе — ты виноват, ты, ты, ты виноват!
Семен Липкин[2]
Мы выжили карачаевцев из горных ущелий. Теперь надо выжить отсюда их дух.
Секретарь Ставропольского крайкома ВКП(б) Михаил Суслов, ноябрь 1944 года[3]
— Что вы суете мне эту бумажку? Справка не считается, потому что вы были наказаны.
— За что же мы были наказаны? — спросила она.
— Это вам лучше знать…
Из разговора Марии Бретгауэр с инспектором собеса о назначении пенсии[4]
Депортации, или насильственные миграции, — это одна из специфических форм политических репрессий, предпринимаемых государством по отношению к своим или чужим гражданам. Во многих случаях депортации являлись лишь прелюдией к физическому уничтожению (это, в частности, специфично для немецкой “технологии” геноцида европейских евреев и цыган, предусматривавшей — перед отправкой в лагеря уничтожения — их промежуточную изоляцию в “накопительных” концентрационных лагерях) или элементом комплексных репрессий, когда депортации подвергаются, например, члены семей, главы которых репрессированы иным и более суровым способом (именно этот вариант весьма характерен для советской карательной системы). Нередко депортации комбинировались с другими видами репрессий, в том числе и с более “легкими”, как, например, срочное или бессрочное поражение в избирательных правах.
Можно указать на следующие специфические особенности депортаций. Это, во-первых, административный, то есть внесудебный характер[5]. Во-вторых, списочность, или, точнее, контингентность: они направлены не на конкретное лицо, не на индивидуального гражданина, а на целую группу лиц, подчас весьма многочисленную и отвечающую заданным сверху критериям.
Решения о депортациях принимались, как правило, руководителями партии и правительства по инициативе органов ОГПУ-НКВД-КГБ, а иногда и ряда других ведомств. Это ставит депортации вне компетенции правового поля советского судопроизводства и резко отличает систему соответствующих спецпоселений от “архипелагов” ГУЛАГ и ГУПВИ, то есть системы исправительно-трудовых лагерей и колоний и системы лагерей для военнопленных и интернированных.
И, наконец, третьей специфической особенностью депортаций является их достаточно очевидная установка на вырывание масс людей из устоявшейся и привычной для них среды обитания, помещение их в новую, непривычную и, как правило, малопригодную для выживания среду. При этом места поселения подчас отстоят от мест выселения на многие тысячи километров. Поэтому массовое перемещение депортированных в пространстве — на необъятных советских просторах — по сути объединяет проблематику принудительных миграций с исследованиями “классических” миграций и придает ей априори географический характер.
Если основанием для депортации послужил этнический фактор, то такую депортацию резонно понимать как этническую. Изучение советских репрессий, и в частности депортаций, обнаруживает поразительную и со временем все усиливавшуюся приверженность советского строя не к классовому, а преимущественно к этническому критерию репрессий. Государство рабочих и крестьян, неустанно декларировавшее верность интернационализму и классовому подходу, на практике эволюционировало к сугубо националистическим целям и методам.
Наиболее яркий пример — так называемые “наказанные народы”. Представителей таких народностей выселяли целиком и не только с их исторической родины, но и изо всех других районов и городов, демобилизовывали из армии — фактически такими этнодепортациями была охвачена вся страна. Вместе с родиной у “наказанного народа” отбиралась, если она прежде была, и национальная автономия, то есть отдельные формы государственности.
В СССР тотальной депортации были подвергнуты десять народов. Из них семь — немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары — лишились при этом и своих национальных автономий (их общая численность составляла около 2 миллионов человек, площадь заселенной ими до депортации территории — более 150 тысяч квадратных километров). Под определение тотальной депортации подпадают также еще три народа — финны, корейцы и турки-месхетинцы.
Самой ранней тотальной депортацией в СССР стала высылка корейцев (1937), все остальные проводились в суровые военные годы и носили, с точки зрения субъекта депортации, или “превентивный” характер, как в случаях с немцами или финнами (1941), или характер “возмездия”, как в случаях карачаевцев, калмыков, ингушей, чеченцев, балкарцев, крымских татар и турок-месхетинцев. Иными словами, мы имеем дело с крупным историческим феноменом, отстоящим от современности на внушительный срок в 70-75 лет.
Материальное увековечение памяти жертв этнических депортаций и освоение знаками мемориальной культуры территории бывшего СССР, на которой эти депортации осуществлялись, — относительно новый исторический феномен, насчитывающий самое большее два десятилетия. Насколько можно судить, самые первые памятники — крест в поселке Тит-Ары Булунского района Республики Саха (Якутия) и памятник немцам-трудармейцам в Нижнем Тагиле — появились в 1989-1990 годах, то есть уже в эпоху перестройки, но еще до распада Советского Союза.
Не забудем, что для трех народов — немцев, крымских татар и турок-месхетинцев — и годы перестройки, и постсоветский период продолжали быть временем борьбы за свою территориальную реабилитацию, то есть за возвращение в районы, откуда их депортировали: так что им было не до памятных знаков. Не до памятников долгое время было и чеченцам, поскольку Чечня и в 1990-х, и в 2000-х годах жила в состоянии войны.
Приходится говорить и о скудости, и об очевидной неполноте имеющейся в нашем распоряжении информационной базы. Наиболее систематическим источником для нас послужили база данных “Памятники и памятные знаки жертвам политических репрессий на территории бывшего СССР”[6] (БДМС), разработанная в рамках программы “Память о бесправии” музея и общественного центра имени Андрея Сахарова[7], а также проект “Виртуальный музей Гулага”, выпущенный на DVD-носителе[8]. Еще один источник информации, на который мы поначалу возлагали надежды, — база данных “Места массовых захоронений и памятники жертвам политических репрессий” московского общества “Мемориал”[9] — сфокусирован исключительно на памятниках жертвам собственно ГУЛАГа.
Источниками дополнительной, а нередко и основной информации по различным депортированным народам для нас также служили Интернет-ресурсы. Весьма перспективным, но не привлеченным в настоящем обзоре инструментом мог бы оказаться и интегрум-анализ, сфера эффективной действенности которого (от 1990 года и до наших дней) весьма точно совпадает с интересующим нас периодом[10].
Работа носила кабинетный характер: за исключением мемориала в Карачаевске, автор не имел возможности увидеть вживую описываемые и анализируемые им памятники. Далее представлена краткая характеристика располагаемой эмпирической информации, которая систематизирована в разрезе отдельных депортированных народов, взятых в очередности их депортации.
Корейцы
Одним из первых свое право на материализацию памяти осуществил народ, первым же подвергшийся тотальной депортации, народ, никогда не имевший в СССР своей государственной автономии, а стало быть, и своего бюджетно-административного “ресурса”, — корейцы. Известны по крайней мере два памятника репрессированным корейцам — оба на Дальнем Востоке.
Первый расположен в Приморском крае, во Владивостоке, на территории бывшей Корейской слободки[11]. Его заложили в 1997-м и открыли 15 августа 1999 года. Форма памятника глубоко символична: три его стелы представляют расколотую корейскую нацию — Северную Корею, Южную Корею и диаспору, разбросанную по всему миру. На памятнике следующая (несколько вводящая в заблуждение) надпись:
“Здесь, во владивостокской эмиграции, в 1919 году было создано первое правительство современного корейского государства — Корейская Национальная Ассамблея”.
Второй памятник находится в Камчатской области, в Елизовском государственном музее политической географии, при этом корейцы не слишком удачно обозначены здесь как “эмигранты из Кореи”.
Немцы
Говоря об увековечении памяти жертв депортации советских немцев, следует указать на три особенности. Первая — это относительно раннее возникновение этого явления (1990), вторая — обособление так называемых “трудармейцев”[12] в отдельную категорию (именно им посвящено большинство имеющихся на сегодня относительно крупных мемориалов). Наконец, третья особенность — непосредственным полем мемориализации служат места самих репрессий, а не места расселения перед депортацией. Это, несомненно, связано с тем, что массового возвращения из мест депортации в места довоенного проживания в случае немцев не было.
Первый из немецких памятников был открыт в сентябре 1990 года на Рогожинском кладбище в Нижнем Тагиле Свердловской области: его конкретный адресат — немцы-трудармейцы отряда 18-74 Тагиллага. Надпись на стеле (на русском и немецком языках) гласит: “Советским немцам — трудармейцам отряда 18-74 Тагиллага” (авторы В. Дан и Ю. Арльт)[13].
Вторым (4 мая 1995 года) был открыт “Мемориал трудармейцам, строителям БАЗа и БТЭЦ” — памятник трудармейцам отряда 18-74 в городе Краснотурьинске. Люди гибли здесь на строительстве Богословского алюминиевого завода и создаваемой при нем Богословской ТЭЦ — объектов, совершенно чудовищных по условиям жизни и труда, а соответственно, и по уровню смертности. Сам памятник оформлен как некрополь: общий крест, могильные таблички с 1309 именами погибших (авторы В. Никушин, И. Вайс, Н. Плюснина) и надписи на плитах на немецком и русском языках.
В 2000-е годы по инициативе настоятеля костела, отца Вильгельма Палеша, был создан проект строительства мемориального комплекса в память немцев-трудармейцев (скульпторы Винценс Шнайнер, Александр Волков) в ограде храма Непорочного зачатия пресвятой Девы Марии. Под символическим алтарем памятника замурована капсула с останками, взятыми из братского захоронения трудармейцев.
Наконец, третьим, и, наверное, самым крупным мемориалом в память о трудармейцах, стал памятник в Челябинске — гранитная стела с крестом и надписью “Здесь покоятся с Богом трудармейцы — жертвы сталинизма”. Первоначально этот монумент находился на мемориальном кладбище, созданном еще в 1989-1990 годах по инициативе немецкой общины Челябинска на месте реального кладбища немцев-трудармейцев, строителей Челябинского металлургического завода. Позднее кладбище было заброшено (оно находилось в труднодоступном и удаленном пригороде), а памятный знак неоднократно разрушали местные вандалы. Со временем мемориал “утратил” железный крест и пришел в запустение. Именно поэтому его перенесли в ограду католической церкви в Челябинске и 18 сентября 2004 года торжественно открыли еще раз.
В сущности, памятник был не отреставрирован, а сделан заново: теперь он представляет собой терновый венец — чугунную колючую проволоку диаметром 5 метров, в центре круга фигура Спасителя, у основания — как бы под алтарем — заложена капсула с останками безымянного трудармейца (алтари издревле ставили на костях мучеников). За спиной Иисуса, на шестиугольной конструкции из стен, облицованных красным гранитом и конструктивно напоминающих трудармейские бараки, надпись: “Я живу, и вы будете жить”. В то же время фигура Христа выражает не скорбь, а надежду, оттеняя тем самым идею мемориала: мучения невинных людей не были напрасны, покуда жива память о них [14].
Отметим, что текст на одной из плоскостей памятника подчеркивает “интернационализм” судьбы трудармейцев:
“Памяти десятков тысяч немцев и граждан других национальностей, умерших от голода и непосильного труда на строительстве Челябинского металлургического комбината, посвящается. 1942-1945 гг.”
Кроме того, по данным музея имени Андрея Сахарова, памятники или памятные знаки российским немцам — жертвам политических репрессий имеются на Левашовском мемориальном кладбище в Санкт-Петербурге[15], в городе Прокопьевске Кемеровской области и в городе Юрге Кемеровской области, где на территории бывшего немецкого кладбища открыт мемориальный комплекс ссыльным немцам с надписью на двух языках: “Вечный покой на земле, для вас чужой”[16]. Шаги к увековечению памяти депортированных немцев предпринимаются также в Ставрополе, Соликамске и Магнитогорске[17].
По информации Виктора Кригера, память о депортации запечатлена и в сельской местности. Так, в некоторых крупных немецких селах на севере Казахстана (в частности, в селе Ивановка Семипалатинской области[18]), в Омской области и на Алтае в те же 1990-е годы были впервые сооружены памятники односельчанам, погибшим во время депортаций.
Вместе с тем симптоматично, что в Поволжье — ареале преддепортационного расселения советских немцев, как и в областных центрах, Саратове или Волгограде, — нет, по данным Кригера, ни одного памятника или хотя бы памятного знака, посвященного депортации почти полумиллиона человек![19]
Этого не скажешь о Германии, где в последнее время — усилиями землячеств бывших советских немцев и при государственной поддержке — такие памятники стали возникать. В частности, это памятные знаки в городе Нинбурге под Ганновером или в берлинском районе Марцан, где 12 октября 2002 года был открыт памятник “Немцам, пострадавшим в СССР при сталинском режиме. 1942-1955” (скульптор Якоб Ведель, родом из Киргизии, с 1988-го живет в Германии)[20].
Кроме того, немцев не забывают и в Крыму, откуда их также депортировали. Надо сказать, что появление памятников, посвященных сразу нескольким этническим группам, подвергшимся депортации (пусть даже и в разное время), становится все более и более типичным для Крыма[21].
Финны и финны-ингерманландцы
Памятников, посвященных финским и только финским депортированным, насколько нам известно, не существует, — при этом темы Большого террора и даже советского плена разработаны гораздо сильней. В известных же нам памятниках тема депортация если и присутствует, то косвенно и, как правило, совместно с упоминанием депортации других народов.
При этом, как заметила Ирина Флиге, такие памятники устанавливаются чаще всего и вовсе без участия финского землячества. Так, памятный крест на кладбище спецпереселенцев в поселке Тит-Ары Булунского района Республики Саха (Якутия)[22] — в сущности, самый ранний памятник жертвам сталинских депортаций — был установлен в июле 1989 года литовской экспедицией (авторы Викторас Палис, Станислав Мицкявичюс). Надпись на памятнике (“Насилием отторгнуты от земли родной, но не забытые”) сделана на четырех языках — литовском, русском, якутском и финском.
Еще один мемориал — памятник финнам-ингерманландцам — жертвам политических репрессий был установлен в 1994 году по инициативе общества “Инкерин Лиитто” в Санкт-Петербурге на мемориальном кладбище “Левашовская пустошь” (авторы епископ Куукауппи, священник Новиков).
Карачаевцы
В 2005 году в Карачаевске был открыт мемориал жертвам политических репрессий и депортации карачаевцев в Среднюю Азию в 1943-1957 годах (авторы проекта — архитектор Солтан Айбазов и художник Казбек Французов из Карачаево-Черкессии[23]). Он состоит из нескольких элементов: курган; стела, символизирующая “очаг возрождения”; у подножия кургана — черная стена, а перед ней — надгробные камни из гранита, знак скорби по погибшим; у входа в комплекс — два монумента: один посвящен страданиям карачаевского народа при депортации и в ссылке, а второй — его счастливому возвращению.
26-го и 28 апреля 2007 года на железнодорожных станциях Усть-Джегута и Ураковская были установлены мемориальные доски в честь первых эшелонов с возвращающимися из депортации карачаевцами. Каждое 2 мая в Карачаевске у мемориала проходят митинги с участием делегаций городов и районов Карачаево-Черкесской республики.
Кроме того, памятники жертвам депортации установлены в некоторых селах республики, например в Учкекене и Красном Кургане Малокарачаевского района. Многие из них совмещают в себе память о погибших в годы депортации и на фронтах Великой Отечественной войны; таковы, например, памятники в Верхней Теберде и в Усть-Джегутинском районе.
За пределами республики нам известен только один памятник: в Кисловодске, на проспекте Мира, установлен закладной камень с надписью “Здесь будет сооружен памятник жертвам геноцида против карачаевского народа в 1943-1956 гг.”.
Необходимо подчеркнуть, что акцент в национальной политике исторической памяти карачаевцев делается не на депортации, а на избавлении от нее, символом чего является даже не реабилитация, а именно возвращение. Начиная с 2001 года 3 мая — то есть дня прибытия в 1957-м на станцию “Черкесск” первого эшелона с возвращающимся народом — отмечается День возрождения карачаевского народа, объявленный в республике праздничным и нерабочим днем. Ежегодно 2-го и 3 мая на главном депортационном мемориале в Черкесске проходят торжественные церемонии с участием правительства республики.
Калмыки
Самый первый в Калмыкии памятник депортированным был установлен 28 декабря 1992 года в Элисте, возле кинотеатра “Родина”, откуда начинался путь в ссылку. Это камень-известняк, доставленный из Пермской области, с места захоронения репрессированных фронтовиков Калмыкии, умерших в Широклаге при сооружении Широковской ГЭС в 1944-1945 годах.
29 декабря 1996 года в Элисте, на кургане в восточной части города, был открыт мемориал “Исход и возвращение”, посвященный памяти депортированных калмыков (авторы проекта — архитектор Сергей Курнеев и скульптор Эрнст Неизвестный). Памятник высотой 2,74 метра, длиной 5,33 метра и шириной 2,21 метра был отлит из бронзы в Нью-Йорке.
Главная идея мемориала — синтез прошлого и настоящего, отражение духа калмыцкого народа, сумевшего победить в борьбе с бесчеловечной системой советского государства и вернувшегося на родную землю. Памятник переполнен образами, символами и метафорами, в том числе и буддийскими. Плачущая овечка — символ терпеливости народа, она плачет над поверженным ребенком; мечи, штыки — символы насилия, уничтожения; табун лошадей — символ бега времени, бесконечного движения в будущее, в вечность. Человек, как бы втянутый машиной; птица, обернувшаяся в металл; лошадиный череп; три следа — мужской, женский, детский — символы уходящей семьи, встречаемой предками; лотос, срезанный мечом, в лотосе зародыш — спящий ребенок; вокруг Будды — пантеон злых духов, мистических животных. Голова Будды — символ вечности. Далее — возвращение — прорыв сквозь стену, сквозь металл обратно, на свою землю. Над Буддой — кентавр как единство человека и природы. Расцветший лотос, буддийский знак вечного круговорота (свастика); очищающий огонь. Над ним лев и змея — победители. Табун лошадей, несущийся по родным просторам; знак вечности и вечного движения (колесо). В своем движении оно захватывает всех птиц, рыб, слона и летящую корову — символ калмыцкого воинства. Огромная лошадь олицетворяет собой природную силу движения. Череп под копытами — это прошлое, из которого вырастают живые цветы настоящего и будущего. В центре вращения вечного колеса движения спит эмбрион. Из яйца выходят две маленькие ладошки в форме лотоса. Под памятником заложена капсула с землей из сибирских городов.
Еще пять памятных знаков депортированным калмыкам были поставлены за пределами Калмыкии. В 1990-х памятник был установлен в поселке Широковском, близ города Губаха, Пермской области. На нем надпись на русском и калмыцком языках: “Вечная память фронтовикам — калмыкам, погибшим на строительстве Широковской ГЭС в 1944-1945” (архитектор Сергей Шалаев)[24]. В 2000-2002-м, в ходе акции, организованной республиканским правительством[25], были установлены одинаковые памятные знаки в Тюмени, Томске (Сквер памяти), Омске (Северное кладбище) и Барнауле (площадь Свободы) с надписью на русском языке:
“Жертвам сталинских репрессий 1943-1957 от калмыцкого народа. Я знал, что мой народ в лесах Сибири / Нашел друзей и вновь душой окреп / Средь лучших русских, средь щедрейших в мире, / Деливших с нами и судьбу, и хлеб… / Д. Кугультинов”.
Уникальной особенностью мемориализации депортации калмыков является ее официальная организационная поддержка и финансирование республиканскими властями.
Вайнахи: чеченцы и ингуши
В Чечне, помимо 23 февраля — траурного дня депортации, — с недавних пор отмечается также День возрождения — 9 января: этим днем помечен указ о реабилитации чеченцев и ингушей.
Первый на территории бывшей Чечено-Ингушской АССР памятник чеченцам и ингушам, депортированным 23 февраля 1944 года, был установлен в 1991-м в городе Урус-Мартане. В 1992 году, при Дудаеве, в Грозном был установлен мемориал жертв сталинских репрессий (недалеко от Бароновского моста через реку Сунжу) — это комплекс площадью около 3000 квадратных метров (автор проекта художник Дарчи Хасаханов). На фоне краснокирпичной стены с мраморными досками с именами погибших[26] — могучая металлическая рука, сжимающая поднятый к небу кинжал; перед нею — мраморный с позолотой Коран и целое кладбище из старинных вайнахских надгробий-чуртов, которые жители Чечни спустя годы находили в основаниях домов, мостов и дорог. На заднем плане — три стилизованные вайнахские башни. На одной из стен, окружавших мемориал с трех сторон, была сделана надпись на чеченском языке, которую можно перевести как: “Не сломимся! Не взрыдаем! Не забудем!” Во время чеченских войн мемориал пусть и не очень сильно, но пострадал (на руке с кинжалом были заметны отверстия от пуль), но в середине 2000-х он был отреставрирован.
Однако в конце мая 2008 года мемориал был экстренно демонтирован — по распоряжению президента Чеченской республики Рамзана Кадырова вследствие его “несоответствия генеральному плану по восстановлению Грозного”. Комплекс будет перенесен в более подходящее, по мнению властей, место — на окраину города, в район базы федеральных сил в Чечне[27].
Что касается ингушей и Ингушетии, то одним из первых зданий в ее новой столице, Магасе, стал музей-мемориал “Жертвам политических репрессий” (автор проекта — Мурад Полонкоев), открывшийся 23 февраля 1997 года, в день 53-й годовщины депортации вайнахов. Здание комплекса построено в форме девяти совмещенных горских оборонительных башен, опутанных колючей проволокой.
Экспозиция музея не ограничивается материалами, связанными с депортацией 1944 года и одним только ингушским народом. Она распространяется и на последствия депортаций, в частности на осетино-ингушский конфликт октября-ноября 1992 года, а также на судьбы других репрессированных народов.
Балкарцы
Мемориал жертвам репрессий балкарского народа установлен в столице Кабардино-Балкарской Республики, Нальчике, на улице Канукоева. Решение об этом было принято всенародно 8 марта 1989 года, в 45-ю годовщину депортации балкарцев: тогда был заложен символический камень с надписью “Жертвам геноцида балкарского народа”, возле которого в годовщины депортации ежегодно проводились траурные митинги. 11 ноября 1999 года в сквере возле будущего здания мемориала состоялось перезахоронение праха поэта-изгнанника и основоположника балкарской поэзии и балкарского литературного языка Кязима Мечиева (1859-1945), умершего в селе Кум-Тёбе Каракольского района Талды-Курганской области Казахстана.
Сам мемориал (архитектор Малик Гузиев) был открыт 8 марта 2002 года. Его архитектурный образ построен на сочетании среднеазиатской культовой архитектуры (мавзолея) и сугубо балкарских приемов зодчества. На стене начертаны даты начала и окончания ссылки балкарского народа — 8 марта 1944 года и 28 марта 1957 года. За время строительства были собраны сотни документов, личных вещей и предметов быта, впоследствии попавших в постоянную экспозицию мемориала. Эта экспозиция в сочетании с фактом создания государственного учреждения “Мемориал жертв политических репрессий” являет собой, по сути, первый и важнейший шаг на пути создания первого на постсоветском пространстве специализированного музейного учреждения, посвященного депортации.
Первоначально комплекс должен был называться “Мемориал жертв политических репрессий и геноцида балкарского народа 1944-1957”, но впоследствии слово “геноцид” изъяли, ограничившись одними “репрессиями”. Эта коррекция была оспорена в суде: иск к правительству республики подал член Кабардино-Балкарской коллегии адвокатов Исхак Кучуков, но суд отказал ему за необоснованностью требований.
Одновременно серьезная работа по документации и увековечению памяти о депортации балкарцев ведется в Чегемском ущелье Кабардино-Балкарии, где школьники и их учителя разыскивают следы 74 балкарских сел, разрушенных и опустевших после депортации. По инициативе Центра детского туризма и краеведения города Тырныауза и при поддержке Эльбрусского поселкового совета, на местах этих селений устанавливаются памятные знаки. Так, памятные камни уже установлены на месте сел Актопрак, Хушто-Сырт и Думала, а мемориальные доски на месте сел Чилмаз и Губасанты (ныне поселок Нейтрино; здесь также установлен и памятник).
Крымские татары
Начиная с 1993 года 18 мая отмечается в Крыму как день памяти жертв депортации, или День скорби. Уже в 1994-м — 50-летнюю годовщину депортаций — их мемориализация приобрела в Крыму систематический характер.
18 мая 2005 года, в день 60-летия депортации крымских татар и других народов Крыма, на всех крымских государственных учреждениях были приспущены государственные флаги Республики Украина и Автономной Республики Крым. Траурное шествие в Симферополе, в котором приняли участие около 30 тысяч человек, проследовало от мест сборных пунктов для депортируемых в районе железнодорожного вокзала и в парке “Салгирка” к центральной площади города, где состоялся общекрымский митинг-реквием. Во многих школах занятия начались с уроков памяти, а студенты Таврического национального университета встретили учебный день минутой молчания.
В местах упомянутых сборных пунктов были установлены памятные знаки, а на территории Крымского государственного инженерно-педагогического университета, в котором учатся преимущественно дети из семей, подвергшихся депортации, открыт монумент “Возрождение крымско-татарского народа”. Тогдашний премьер-министр (и нынешний президент) Украины Виктор Янукович предложил рассматривать этот памятник как символ отказа от старых обид и как символ примирения и единения. В монумент была заложена капсула-обращение к поколению ХХII века, которую предполагается открыть 17 мая 2104 года.
В художественном музее Симферополя к 60-й годовщине депортации была создана новая художественно-документальная выставка, два раздела которой были посвящены депортации. После завершения экспозиции ее стенды были сохранены и переданы в запасники музея.
Памятные знаки жертвам депортации имеются во многих селениях, где в настоящее время вновь проживают крымские татары. В селе Ароматное Белогорского района в 2005 году был открыт памятник депортированным немцам и крымским татарам, представляющий собой небольшой курган, насыпанный руками жителей села. На вершине кургана установлен камень с берега реки Бурульча, на котором высечена надпись на немецком и крымскотатарском языках. По словам автора идеи Акима Челахаева, это первое подобное сооружение в Крыму, где упоминаются депортированные немцы. На месте села Ароматное немецкими переселенцами 200 лет назад было основано село Розенталь. По соседству находилось село Шабан-оба, в котором проживали крымские татары. В 1941 году из села Розенталь были депортированы немцы, а в 1944-м та же участь постигла и крымских татар.
18 мая 2005 года памятник депортированным народам Крыма (крымским татарам, болгарам, грекам, немцам и армянам) — представляющий собой камень-стелу на фоне гигантской колесной пары — был открыт в Керчи, а 18 мая 2008 года — в Севастополе, в сквере напротив автовокзала.
Краткие выводы
Итак, первые объекты увековечения памяти депортированных народов были созданы еще в 1990-х годах (а самые первые — и вовсе в 1989-м) представителями самих этих народов — немцами, корейцами, калмыками, чеченцами и ингушами. При этом в случае немцев колоссальное значение имела так называемая “трудармия” — специфический репрессивный институт, сочетавший в себе и депортацию, и ГУЛАГ. Первые памятники трудармейцам стали появляться на Урале — в Нижнем Тагиле, Краснотурьинске и Челябинске, а также в крупных селах — бывших территориях их насильственного расселения. Места депортационного исхода немцев, напротив, оказались совершенно не охваченными этим процессом.
У корейцев, напротив, единственные памятные знаки на территории России оказались связанными с местами их исхода[28]. К немцам и корейцам по времени возникновения материальной памяти об общенародной трагедии примыкают также вайнахи, корейцы и калмыки: в 1992 году появились первые памятники в Грозном и Элисте, затем, в 1996-м, в Элисте появился впечатляющий монумент работы Эрнста Неизвестного, в 1997-м — во Владивостоке и Магасе. При этом в Ингушетии открылся не просто мемориал, но первый на постсоветском пространстве музей памяти жертв депортаций.
У остальных депортированных народов Кавказа и Крыма, судя по данным, которыми мы располагаем, подобные материальные знаки памяти появились лишь в 2000-х годах, причем огромную роль в этом сыграли 60-летние юбилеи, пришедшиеся на 2004-2005 годы.
В плане музейного освоения темы депортаций дальше всего продвинулись Ингушетия и Кабардино-Балкария. Мемориал в Магасе с самого начала являлся музеем, а мемориал депортированных балкарцев в Нальчике имеет неплохие предпосылки для того, чтобы им стать. Специальная выставка была создана и Симферополе, но не закрепилась в основной экспозиции и осела в запасниках.
Интересным новым “трендом” на Северном Кавказе стал своеобразный всплеск любви к увековечению памяти… Никиты Хрущева. В Нальчике, Грозном и Магасе собирались присвоить его имя одной из новых улиц или площадей, в Грозном и Магасе — открыть ему памятники, а бывший президент Ингушетии Зязиков присвоил Никите Сергеевичу высший в республике орден “За заслуги” (посмертно). За этой тенденцией кроется наивно-поверхностное и исторически нерелевантное представление о роли начальства в истории. Никита Хрущев был таким же послушным проводником сталинской репрессивной политики, как и все другие члены политбюро, однако после смерти вождя счел целесообразным начать процесс предания недавней политики гласности и разоблачению. На этом основании ему лично приписывается совершенно им не заслуженная честь восстановления исторической справедливости в отношении прав и свобод репрессированных народов, приведшая в конечном итоге к их реабилитации и возвращению на родину.
В то же время симптоматичным и характерным является полное устранение федерального центра от какого бы то ни было участия в этом процессе. Факты инициации, финансирования или хотя бы участия в церемониях открытия хоть сколько-нибудь заметных чиновников из Москвы имеющимися в нашем распоряжении материалами не подтверждаются. В то же время региональные власти, как правило, охотно идут навстречу соответствующим пожеланиям, а нередко даже сами их инициируют, причем это касается не только “титульных” для депортированных народов регионов (таких, как Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария, Ингушетия и особенно Калмыкия), но и регионов, куда их депортировали (прежде всего — уральских областей).
Гораздо труднее приходится корейцам, немцам, финнам и, по-видимому, туркам-месхетинцам, не имеющим своей “титульной” государственности в составе Российской Федерации и действующим в рамках своих культурных автономий и общественных инициатив. Это приводит к тому, что некоторые из них реализуются вне России, в частности, на территории Германии (и, возможно, в Финляндии, Южной Корее и Турции)[29].
_______________________________________________
1) Автор благодарит Софи Турнон (Париж) за инициацию этой работы, а также Владимира Бобровникова, Виктора Кригера, Александра Осипова и Ирину Флиге за предоставленные эмпирические сведения. Некоторые подступы к теме см. в статье: Polian P., Tournon S. Conclusion. Des déportations et de leur mise en mémoire. Quelques éléments pour conclure // Campana A., Dufand G., Tournon S. (Eds.). Les Déportationd en heritage. Les peoples réprimés du Caucase et de Crimée hier et aujord’hui. Rennes: Presses Universitaires de Rennes, 2009. P. 205-224.
2) Из поэмы Семена Липкина “Техник-интендант”.
3) Так это было. Национальные репрессии в СССР. 1919-1952 годы / Сост. С. Алиева. М.: Инсан, 1993. Ч. 1. С. 310.
4) Вольтер Г. Немец — значит, виноват // Так это было… C. 160.
5) Термин “административный” здесь употреблен в соответствии с советской, а не мировой практикой.
6) См.: www.sakharov-center.ru/projects/bases.
7) К сожалению, сайт программы долгое время находится на реконструкции, и, возможно, мы смогли воспользоваться не всеми ее ресурсами.
8) Речь идет о втором выпуске (СПб.: НИЦ “Мемориал”, 2009), прежде всего разделе “Некрополь террора”. См. также: www.gulagmuseum.org.
9) См.: www.memo.ru/memory/martirol/index.htm.
10) См.: Integrum: точные методы и гуманитарные науки / Ред.-сост. Г. Никипорец-Такигава. М.: Летний сад, 2006.
11) БДМС. Источник сведений — П. Размазин. Сведений об авторах памятника нет.
12) См.: Полян П. Не по своей воле. М., 2001.
13) См.: Кириллов В. Советские немцы в Тагиллаге. Репрессии против советских немцев. М., 1997.
14) См. репортажи об открытии памятника: Гартман В. “Я живу, и вы будете жить…” В Челябинске открыли памятник–мемориал трудармейцам // Московская немецкая газета. 2004. № 20. 14 октября (www.ru.mdz-moskau.eu/index.php?date=1097748827); Садчикова Л. “…И вы будете жить!” // Челябинский рабочий. 2004. 21 сентября (www.chrab.chel.su/archive/21-09-04/2/A120981.DOC.html).
15) Расположено по адресу: станция “Левашово”, Горское шоссе, 135.
16) В данном случае упоминание о “чужой земле” — исключение из общего правила! — объясняется тем, что памятник установлен по инициативе землячества бывших юргинцев, выехавших в 1990-х на “историческую родину” в Германию (сообщено Ириной Флиге).
17) См.: Гринимаер В. Памятник нужен, но прежде нужна память // Московская немецкая газета. 2007. № 13. 23 сентября (www.ru.mdz-moskau.eu/index.php?date=1190576892).
18)
См.: Krieger V. Deutsche aus Rußland gestern und heute. Volk auf dem Weg. Stuttgart, 2006. S. 25 (www.wolgadeutschen.narod.ru/krieger/VadW_Zwischen_den_Kulturena.pdf).19) Сам Виктор Кригер объясняет это недостаточной инициативностью современных немцев (http://wolgadeutschen.borda.ru/?1-5-0-00000006-000-0-0), но дело скорее всего в их крайне невысоком лоббистском потенциале в нынешнем Поволжье: здесь по-прежнему “боятся” их возвращения и связанных с этим проблем.
20) Автор памятника — скульптор Якоб Ведель (
www.ornis—press.de/symbol—der—sehnsucht.80.0.html).21) О крымских татарах см. ниже.
22) Сюда в 1942 году были мобилизованы спецпоселенцы (немцы, финны, литовцы) и принудительно переселены жители Чурапчинского района Якутии.
23) Оба были выдвинуты на соискание премии Ага Хана за лучшую архитектурную работу, созданную в мусульманском мире (премия была учреждена в начале 1990-х арабским миллиардером и меценатом Ага Ханом и присуждается раз в четыре года; она считается самой престижной архитектурной наградой в мусульманском мире, ее премиальный фонд составляет 500 тысяч долларов).
24) Сообщено Ириной Флиге.
25) По Транссибирской магистрали проехали специальные “поезда памяти”: официальные делегации из Калмыкии посещали места бывшей ссылки своего народа.
26) Кстати, редкий общедоступный пример чеченской латиницы, которой при Дудаеве пытались заменить кириллицу (www.bpclub.ru/index.php?showtopic=17225).
27) Ср. оценку переноса мемориала, данную Александром Черкасовым: “Уверен, что если бы в Москве заговорили о переносе Вечного огня, то вряд ли это было бы воспринято с пониманием. Памятник этот все-таки находится в историческом центре городе, да и место, как говорится, намолено. Такая же ситуация и в Грозном. Это был один из немногих грозненских памятников, переживших обе чеченские войны. Сюда постоянно приходят люди, особенно 23 февраля. В этом случае можно говорить или о неуважении, или о простом непонимании значимости этого памятника” (Матвеева П. Кадыров репрессировал памятник // Газета.ру. 2008. 3 июня (
www.gazeta.ru/politics/2008/06/03_a_2743124.shtml)).28) От казахстанских коллег мне приходилось слышать о наличии памятника депортированным корейцам также и в Казахстане — стране, где историко-мемориальная культура, судя по отзывам, оказалась гораздо более развитой, нежели в России. Однако более подробных сведений в данный момент не имеется.
29) Пишущий эти строки, правда, не располагает такими сведениями, но вполне допускает, что подобные инициативы имеют место и в этих странах.