Трудовые мигранты и милиция в Казани
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2010
Екатерина Ходжаева (р. 1976) — социолог, сотрудник Государственного технического университета Казани, стипендиат Центра восточноевропейских исследований университета Бремена.
Екатерина Ходжаева
Под недремлющим оком. Трудовые мигранты и милиция в Казани
С ростом числа трудовых мигрантов в стране, с начала 2000-х годов, российские правозащитники, социологи и демографы обращают особое внимание на взаимодействие милиции и приезжих. Это особенно актуально в условиях роста мигрантофобских настроений в России. К тому же основным ведомством, регулирующим и контролирующим поток миграции, является Министерство внутренних дел Российской Федерации и/или его подразделения, в частности Федеральная миграционная служба (ФМС). Работа ведомства формально нацелена в первую очередь на выполнение “карательных” мер: с одной стороны, на предотвращение нелегальной миграции, с другой, — на решение вопросов депортации. В этих условиях этнически инаковые мигранты (и не только “нелегалы”) предстают как “зло”, с которым нужно и можно бороться. В символическом плане это усиливается и включением проблемы миграции в контекст борьбы с терроризмом.
Данная статья базируется на результатах проекта “Милиционеры и этнические меньшинства: практика взаимодействия в Казани и Санкт-Петербурге”, проведенного в 2006-2008 годах[1]. Исследование предполагало совмещение ряда методов: анализ законодательства, дискурс-анализ ведомственной и общественной прессы, интервью с сотрудниками милиции и мигрантами, а также включенное наблюдение за профессиональной жизнью низового состава сотрудников милиции общественной безопасности (МОБ) на примере службы участковых уполномоченных милиции (УУМ) и сотрудников патрульно-постовой службы (ППС). Результаты наблюдения, имеющего отношение к Казани, изложены в данной статье. Наблюдение проводилось с февраля по июль 2007 года тремя казанскими исследователями (Лилия Сагитова, Ольга Максимова и автор статьи) в одном из районов города. Доступ в “поле” обеспечивался разрешением на проведение исследования, полученным руководителем проекта Лилией Сагитовой от руководства МВД Республики Татарстан, сами сотрудники милиции тоже изъявили желание принять участие в проекте. Наблюдение включало в себя дежурство с участковыми инспекторами в момент приема граждан, а также работу с ними по вызовам в неприемные дни. С сотрудниками ППС участницы исследования проводили включенное наблюдение — в основном во время патрулирования улиц на милицейских автомобилях. Для того, чтобы искусственно не сфокусировать наблюдаемые практики лишь на проблеме взаимодействия с приезжими, в качестве основной декларировалась задача описать профессиональную повседневную жизнь “простого милиционера”. Такая широкая тема позволила понять место мигрантов в структуре категоризации населения низовым составом сотрудников МВД, а также — в их практиках работы с “потенциальными преступниками”[2].
Казань была выбрана для исследования не случайно. Здесь, в отличие от Москвы, Санкт-Петербурга и большинства других крупных городов России, “титульная нация” региона — не русские, а татары. При этом обе этнические группы составляют “символическое” большинство населения[3]. Предполагалось, что в Татарстане сложилась иная, чем, например, в Москве, ситуация повседневного взаимодействия сотрудников милиции и мигрантов. Одна из гипотез исследователей состояла в том, что приезжие из бывших советских кавказских и среднеазиатских республик в силу этнокультурной (прежде всего языковой и религиозной) близости к татарской культуре могут “мимикрировать” под татар — чтобы уменьшить риск контроля со стороны представителей МВД.
Институционально обусловленный контроль за мигрантами: контексты и установки
Наблюдение проводилось с февраля по июль 2007 года, после существенных законодательных изменений, которые привели одновременно как к либерализации правил пребывания на территории Российской Федерации иностранных граждан, так и к ограничению сферы занятости трудовых мигрантов.
Изменение режима регистрации иностранных граждан в России с разрешительного на уведомительный формально привело к упрощению как самой процедуры регистрации для мигрантов (которые, например, получили возможность самостоятельно подавать заявления в ФМС на получение разрешений на работу), так и к усилению контроля за мигрантами со стороны работодателей, в связи с повышением ответственности предприятий (от 250 до 800 тысяч рублей штрафа) за прием на работу иностранных граждан без такого разрешения. Упрощение процесса получения легального статуса трудового мигранта подтверждают и статистика ФМС, и наше наблюдение: большинство сотрудников милиции высказывало мнение, что в 2007 году выявить мигранта “вне закона” оказалось сложнее, так как разрешительные документы на работу у большинства из них в порядке. Каким же образом в 2007 году осуществлялся контроль мигрантов со стороны МОБ?
Наблюдение за работой двух служб показало вариативность задач, которые ставились перед различными подразделениями МВД по контролю за нелегальной миграцией. Работая по заявкам или разрабатывая ориентировочную информацию, сотрудники ППС вправе проверить документы у граждан, подозреваемых в нарушении миграционного законодательства, но основной вид работы здесь — проверки прохожих на улицах города. При этом в случае выявления нарушений экипаж патрульной машины самостоятельно не оформляет дело. Его задача — доставить мигранта в отделение, где он переходит в руки службы дознания. Спектр институционально обусловленных ситуаций, в которых с трудовыми мигрантами взаимодействуют сотрудники службы УУМ, более широк. Участковые уполномоченные сталкиваются с мигрантами, когда те сами приходят к ним за справкой для регистрации (несмотря на то, что с 15 января 2007 года официально такая справка при регистрации не должна была запрашиваться). Помимо этого, служба УУМ осуществляла совместно с отделом паспортно-визового контроля районного отделения ФМС (или по его заданию) контроль за проживанием иностранного гражданина по месту регистрации. Если со стороны иностранца было выявлено нарушение и зафиксирован факт его отсутствия по месту регистрации, на него самого — и на гражданина России, зарегистрировавшего приезжего на своей жилплощади, — составлялся протокол об административном правонарушении по статьям 18.8 и 18.9 Кодекса административных правонарушений. Еще одно направление работы участковых уполномоченных с иностранными гражданами — это обход административного участка и выявление нелегальных мигрантов.
Существенное влияние на интенсивность контроля имеет “палочная система”, которая на момент наблюдения осуществлялась в Татарстане в рамках балльной системы оценки сотрудников милиции. Согласно этой системе, перед различными подразделениями МВД выставляются количественные требования по раскрытию различных типов преступлений так, чтобы превысить показатели раскрываемости по аналогичному периоду предыдущего года. Кроме того, в период наблюдения была введена система премиальных поощрений за раскрытие особых тяжких преступлений. Размер денежного вознаграждения варьировался от 500 до 5000 рублей. Так, на момент наблюдения сотрудникам ППС необходимо было оформить за рабочую смену одно хулиганство и два административных правонарушения. Нормативные требования к сотрудникам УУМ более вариативны и включают не ежедневную, а квартальную отчетность по раскрытым преступлениям. Минимальный план для участкового уполномоченного предполагал раскрытие двух уголовных дел и нескольких административных правонарушений по различным направлениям, зависящим от текущей деятельности, целевых кампаний МВД и совместной работы с другими подразделениями министерства или внешними инстанциями (экологической милицией, военкоматами и так далее).
В “обычном режиме” работы выявление нелегального мигранта — или нарушения режима проживания легальным — не является основной работой сотрудников обеих служб. Большинство наших информантов воспринимали в качестве своих прямых обязанностей лишь обеспечение общественного порядка. Однако, поскольку контроль за приезжими учитывается балльной системой оценки работы сотрудника милиции именно по части выявлений административных правонарушений, такой контроль вполне вписывается в повседневную систему отчетности, хотя и не требуется как обязательный. Одновременно иностранные граждане в системе МВД понимаются как пусть не первоочередная, но значимая “целевая” группа контроля, что отражается в специфическом способе раскрытия соответствующих целевых правонарушений — например, в организации внутриведомственных кампаний (“Иммигрант”, “Паспорт”). Во время таких кампаний количественные требования по “раскрытию нарушений правил пребывания со стороны иностранных граждан на территории Российской Федерации” увеличиваются и вменяются в обязанность (в отличие от “обычного” режима работы). Так, каждый сотрудник службы УУМ и ППС должен во время таких целевых акций ежедневно выявить одно такое правонарушение.
Каким же образом обнаруживаются трудовые мигранты? Основой категоризации населения на “местное” и “пришлое” и связанной с этим стигматизации[4] приезжих является соответствующий этничности приезжих фенотип, а также общий внешний вид: походка, манера держать себя, одеваться. Граждане иностранных государств для сотрудников МОБ — это прежде всего фенотипически инаковые приезжие из стран СНГ и дальнего зарубежья: узбеки, таджики, грузины, азербайджанцы, турки, вьетнамцы, корейцы и другие. В пользу того, что основой стигмы является прежде всего внешность, свидетельствуют невольные высказывания, в которых отличный от большинства коренного населения фенотип воспринимается как “ненормальный”:
“Вот сейчас у нас один насильник появился, серийный. Ну, тоже говорят, что якобы на грузина похож. Ну, я не знаю. Ну, в принципе, многие очень говорят, что, да, похож на грузина. Кто-то говорит, на русского похож, нормальный” (из интервью Ольги Максимовой с участковым).
В ходе наблюдения обнаружились три основные источника формирования специфичного отношения к этнически инаковым приезжим. Их можно структурировать в зависимости от степени отдаленности от конкретной жизненной ситуации сотрудника милиции: 1) общий уровень ксенофобии в российском обществе, 2) “инструментальный расизм” как общепринятая в системе МВД практика категоризации местного и пришлого населения и 3) личные установки по отношению к приезжим и профессиональный опыт взаимодействия с ними.
В данной статье речь идет лишь о сути инструментального расистского подхода как основы ведомственного принципа работы с мигрантами. Здесь под расизмом понимается установка приписывать людям те или иные моральные и социальные качества только на основании внешнего отличия, фенотипа, свойственного им как представителям этнической группы или расы. Инструментальным этот подход назван, поскольку он представляется сотрудниками милиции высокоэффективным. По мнению наших собеседников, селекция граждан по фенотипу позволяет сузить сферу контроля до тех людей, кто по внешним признакам соответствует “приезжим”, сокращая тем самым временные затраты и усилия. Тут необходимо также сослаться на то, что внешность и манера вести себя служит для сотрудников МОБ основным способом стигматизации не только трудовых мигрантов, но и всех других категорий граждан. Так, возраст и пол гражданина является одним из стигматизирующих факторов для проверки документов и сотового телефона: во время патрулирования было отмечено, что, например, юноши останавливаются для проверки значительно чаще, чем девушки или взрослые мужчины. Сама логика работы по приметам также способствует закреплению принципа визуальной категоризации и, как следствие, стигматизации граждан по внешним признакам. Это особенно справедливо в отношении сотрудников ППС, которые, в отличие от участковых уполномоченных, не связаны тесно с населением. Таким образом, инструментальный расизм в целом не только не противоречит, но и находится в русле общепринятой логики восприятия населения сотрудниками МОБ.
Важно отметить, что инструментализм данного подхода сам по себе не предполагает резкого агрессивного отношения. Личностная установка сотрудника милиции по отношению к трудовым мигрантам зачастую оказывается положительной, сочувствующей, что чаще наблюдалось среди участковых. Но при этом благожелательное отношение к приезжим базируется на инструментальном расизме в той же степени, что и агрессивно интолерантное. В сущности, этот подход не находит критики в среде сотрудников милиции — они могут негативно оценивать саму интенцию осуществлять строгий контроль за приезжими или латентные экономические цели этого контроля, но сама стратегия селекции и категоризации граждан по их фенотипическим свойствам не является объектом критики. Он представляется профессиональным стратегическим ходом, доведенным у большинства сотрудников милиции до автоматизма, и в равной мере применяется и теми, кто нацелен на жесткий контроль по отношению к приезжим, и теми, кто избегает его. Это практическое умение автоматически определять мигрантов среди прохожих вырабатывается вместе с профессиональным опытом. При этом наша гипотеза о том, что приезжие из Узбекистана, Казахстана, Азербайджана, фенотипически похожие на татар, могут использовать свою внешность для избежания контроля со стороны МВД, не подтвердилась. Наблюдения и интервью свидетельствуют о том, что, во-первых, у сотрудников милиции вырабатывается нечто вроде интуитивного чувства при выявлении этих людей, или, во-вторых, даже при наличии сомнений сотрудники МОБ обычно предпочитают контроль нейтралитету.
Неформальность этого подхода, при его общей приемлемости, обеспечивается латентным характером научения ему как фоновой практике работы. Официальный ведомственный дискурс о мигрантах, формирующий общее рамочное отношение ведомства к приезжим, свободен от этнических категорий. Как в законах, так и в других открытых внутриведомственных документах трудовые мигранты называются “гражданами иных государств”, легальность нахождения которых на территории России призвано оформлять и контролировать МВД в лице ФМС и других служб, включая МОБ. Сами сотрудники милиции также официально (в рапортах, протоколах и так далее) не используют этнические категории. Однако на неформальном уровне официально внеэтническая категория “иностранный гражданин” переводится и трактуется низовыми исполнителями в категориях этнических или расовых. Эта интерпретативная работа не укоренена ни в одном из документов и проявляется лишь в устной речи. По словам участковых и патрульных, в разъяснениях по поводу внутриведомственных кампаний начальство активно использует этнические категории. В свою очередь сотрудники милиции, ежедневно отчитываясь на тех же собраниях о том, сколько иностранных граждан было задержано и доставлено в отделение, активно используют этнонимы, а также сниженную лексику: “хачики”, “чурки” и прочие.
Наблюдаемые практики контроля за мигрантами: ППС
Основная (институционально обусловленная) ситуация контроля мигрантов для ППС — это проверка документов на улицах. Обнаружилось, что интенсивность работы патрульных зависит прежде всего от их общей стратегии. В ходе исследования мы оказывались среди самых разных экипажей патрульных машин. Условно (в зависимости от стиля работы) их можно разделить на два “идеальных типа”. Первый тип можно обозначить как “праздный” или “неисполнительный”. Выполняя предписания (патрулирование по маршруту, работу по вызовам), такие экипажи не нацелены на интенсивную работу с населением и демонстрируют пассивное отношение к работе: не обременяют себя сверх меры, могут “не заметить” нарушения, проверки документов осуществляют формально, для “галочки”. В том числе они склонны “не замечать” и мигрантов на остановках и улицах, а контроль документов совершают в очевидных случаях или когда это от них требуется (например, получив накануне нарекания от начальства на собрании). Второй крайний тип экипажей (и таких больше среди тех, кто работает в ночную смену) — это сотрудники, которые, напротив, интенсивно стараются выявить нарушения. Они часто выходят из машины, проверяя документы и сотовые телефоны у лиц, вызывающих подозрение.
Как осуществляется контроль в отношении трудовых мигрантов? Обычно патрульные, обнаружив последних на остановках или на улицах, требовательно, нередко агрессивно, но без оскорблений требуют предъявить документы. В случае “активно работающих” экипажей проверяется так же и сотовый телефон — не находится ли он в розыске. Всегда уточняется, чем мигрант занимается, где работает и прочее. Если документы в порядке (обычно, если приезжий уже имеет вид на жительство или недавно получил российское гражданство), его отпускают сразу же. Если на руках у приезжего только миграционная карта с отметками, то гражданина приглашают подойти к автомобилю, связываются по рации с операционистками для проверки личности. После — в случае получения информации о благонадежности (ни он сам, ни его сотовый не числятся “в розыске”) — ему возвращают документы и имущество. В обратном случае, например, если у приезжего нет при себе документов, его доставляют в РУВД для разбирательств. Там выясняется личность задержанного (обычно мигранту разрешают по телефону связаться со знакомыми или родственниками, чтобы те принесли документы в отделение). Чаще всего задержанного отпускают. Если же выявляется его нелегальный статус, то приезжего держат в отделении до следующего утра, после чего везут “на суд”, где на него налагается штраф. После этого мигранта отпускают.
Приведем в качестве примера описание случая проверки двух приезжих из Узбекистана:
“Остановились возле остановки. Увидели двух молодых парней, по виду “из Узбекистана”. И. и стажер вышли проверить у них документы. Взяли телефоны и стали “пробивать по рации”. И. строго спросил: “Куда идете?” “Да там”, — отвечают. И.: “Куда там-то. А чего такой обиженный?” “Устал”, — ему отвечает. И.: “А чего устал-то. Где работаешь?” — “Пока нигде” И.: “А почему? На что живешь?” В ответ молчание. И. повторяет еще более грубым тоном вопрос: “Живешь-то на что?! Целый месяц живешь на что? Воруешь, что ли?!” — “Нет, у меня брат здесь”. И.: “С собой ничего не таскаем?” Парень молча показал, что ничего нет в карманах и почти пустой пакет. И. сел в машину и попросил парней подождать. Водитель ему сказал: “Да ладно, всех не переловишь”. Но И. все равно связался с операционистками, продиктовал код телефона. Девушка ответила, что в розыске нет. И. отдал телефон, сказал: “Все свободны”, — и попрощался. Парни спокойно восприняли и сам факт остановки, и требования показать телефон” (из дневника наблюдения автора, 4 июля 2007 года).
Здесь показана также типичная реакция остановленного приезжего на действия сотрудников милиции. Мигранты, которых “вычислили” на улице, безропотно, не говоря ни слова, подходили к патрульным, отдавали им документы и молча ждали, когда закончится проверка, отвечали на вопросы односложно, не реагируя на грубый тон. Интересно, что по формальным правилам патруль мог их задержать, так как трудовой мигрант обязан найти работу в течение 10 дней после открытия рабочей визы, а из разговора становится очевидным, что отметки о трудоустройстве в документах не было. Это показывает, что патрульных (даже отнесенных нами к “активному типу”), в отличие от сотрудников отделов иммиграционного контроля, не интересуют подобные детали, они рассматривают документы лишь на соответствие формальным требованиям, а в мелкие неточности не вдаются, хотя и подмечают их. Таким образом, в “обычном” режиме (то есть за исключением “целевых акций”) даже наличие некоторых недочетов в документах не способствовало задержанию мигрантов. Во время “целевых акций” и кампаний контроль осуществляется более жестко. Имеются косвенные данные, что тогда в отделы забирают и тех (стигматизированных по этническому признаку) приезжих, которые уже обрели российское гражданство. Причиной более жесткого контроля во время акций является “план” по выявлению нелегальных мигрантов. В связи с этим сотрудниками ППС используются все возможности, чтобы доставить нужное число “потенциальных нелегалов” в отделение: высказываются подозрения в подделке документов, схожести мигранта с фигурантами “ориентировки”, возмущение граждан при задержании трактуется как попытка оказать сопротивление или даже оскорбить сотрудников милиции при исполнении. В поведении самих патрульных иногда наблюдалась нарочито грубая манера. Если же с документами и телефоном все оказывалось в порядке, прощание обычно происходило вежливо.
Интересно, что у многих сотрудников ППС вырабатывается не только интуитивное умение вычислить приезжих среди прохожих на улице, но также и понимание, с кем из них не стоит связываться. Так, в ходе нашего исследования выяснилось, что определенная часть азербайджанской диаспоры Казани выстроила сетевое взаимодействие в структуре МВД на уровне руководства районных управлений. Был, например, случай, когда патруль ППС доставил в отдел пьяных — двух граждан Азербайджана и двух граждан России, сдававших приезжим комнату. Ссора, произошедшая между “местными” и “приезжими”, накалила обстановку настолько, что драка продолжилась в автомобиле ППС, в результате чего сильный удар в лицо получил и один из патрульных. Наблюдение показало, что с момента задержания граждан Азербайджана их сопровождал “друг”, привезший документы в РУВД. Не прошло и 10 минут, когда все участники драки вышли из отделения. Никаких санкций в отношении мигрантов, несмотря на реальный факт избиения сотрудника милиции “при исполнении”, не последовало. Этот пример хорошо показывает, что для определенных групп приезжих, включенных в сетевые взаимодействия с руководством МВД, перспектива задержания со стороны сотрудников ППС не вызывала опасений. В результате, они общаются с представителями власти совершенно иначе, нежели другие мигранты. Сотрудникам милиции в этих случаях демонстрируется не безропотное и молчаливое послушание, а, напротив, уверенность и даже вызов. Это позволяет низовому исполнителю от МВД определить в мигранте того, с кем лучше не связываться.
Наблюдаемые практики контроля за мигрантами: участковые
Как уже говорилось выше, большинство участковых уполномоченных милиции, в отличие от патрульных, высказывают положительное отношение к приезжим. Это определяется спецификой работы участкового, который связан с конкретным населением, знает его специфику и — в силу характера работы — заинтересован в установлении сотрудничества с ним.
Участковым уполномоченным так же, как и патрульным, приходится выявлять нелегальных мигрантов на улице, но эта деятельность становится обязательной лишь только в период соответствующих ведомственных кампаний. Обычно мигранты приходят к участковым сами за справкой для получения разрешения на работу, впоследствии ФМС передает участковым информацию о зарегистрировавшихся. В результате, служба УУМ обладает информацией о самих приезжих и о гражданах, регулярно сдающих мигрантам жилье. Как следствие, в случае необходимости выявить правонарушение возможности участковых шире, чем у их коллег из ППС. Однако в силу того, что мигранты не воспринимаются участковыми в качестве криминогенной группы, жесткий контроль их поведения предпочитают осуществлять лишь немногие из них. В нашем наблюдении за пятью опорными пунктами такой стиль работы показали только два собеседника, причем один из них был лишь добровольным помощником, а не штатным сотрудником милиции. В подавляющем большинстве случаев участковые уполномоченные были склонны выстраивать с мигрантами отношения взаимного сотрудничества. Эти отношения могут проявляться в единичных случаях формальных коммуникаций либо в форме систематического обмена кросс-услугами между трудовым мигрантом и сотрудником службы УУМ. При этом в большинстве случаев данное взаимовыгодное сотрудничество не воспринимается участковыми как коррупция и трактуется как дружеская взаимопомощь или помощь милиции. Итак, чем может быть полезен приезжий участковому?
Очевидный ответ — взятка. В ходе наблюдения прямого случая дачи взятки обнаружено не было — в силу специфики метода исследования. Однако мы стали свидетелями (или косвенно получили информацию) обмена услуг на некие товары, что формально так же можно трактовать как коррупционные действия. Этот обмен осуществлялся, по нашим наблюдениям, даже тогда, когда до факта взаимодействия мигрант и участковый не были знакомы. Приведем в качестве примера один эпизод выдачи приезжему справки (наблюдение от 3 июля 2007 года). Участковый уполномоченный открыто потребовал у приезжего из Узбекистана (отметим, что он оказался не узбеком, а этническим татарином) незначительную материальную помощь за ускоренное оформление документа:
“С. коротко сказал: “Бумага”. “Бумага?” — переспросил тот? “Бумага, бумага”, — в ответ. “Ну, я сейчас принесу”? — молодой человек обрадованно засуетился и ушел из участка”.
Этот случай хорошо показывает, что дискриминация приезжих происходит не всегда по этническому признаку, а в большей мере из-за статуса мигранта. Любопытно также, что сотрудник милиции, который оформил справку, не перепроверил данные, а просто заполнил бланк. То есть оказанная в срочном порядке услуга гарантирует мигранту менее строгий контроль. Впрочем, стоит оговориться, что пачка бумаги — это довольно-таки распространенная вещь при обмене между населением и участковыми. Неформальная беседа с другим участковым показывает, что бумагу и канцтовары за “ускоренное” оформление справок или взамен решения иных вопросов приносят не только мигранты:
“Вот один раз прибежал ко мне владелец частной стоянки, мол, помогите, на нас братки давят… Я ему говорю: “Что ж, пиши заявление”. Он бумагу просит. Я говорю, нет у нас бумаги. Так он сбегал, купил. После этого помогает — то бумагу, то ручки, карандаши привезет. Так вот и живем” (из дневника наблюдения Лилии Сагитовой, 26 мая 2007 года).
Потенциально коррупционными ситуациями являются выявление мигрантов на улицах или обнаружение их в результате поквартирного обхода. Работая по вызовам, знакомясь с населением, сотрудники службы УУМ узнают, что граждане являются нелегальными приезжими и/или живут не по месту регистрации. Другой способ выявить нарушающего правила проживания мигранта — это, остановив его на улице, расспросить, где находится дом, в котором он зарегистрирован, как до него добраться, уточнить тип дома. Для участкового, знающего свой административный участок, не составит труда определить, насколько точно тот отвечает.
По косвенным данным известно, что в практике службы УУМ этого района были случаи, когда участковый уполномоченный обнаружил семью нелегальных мигрантов и регулярно вымогал у них деньги. Интересно отметить, что приезжие решили эту проблему, обратившись не к начальству сотрудника с официальным заявлением, а лично к его коллеге, сочувствующему мигрантам и имеющему опыт переезда из одной из стран СНГ. “Заступнику” пришлось в ответ шантажировать свого коллегу тем, что факт вымогательства будет раскрыт. Решение вопроса произошло неофициально. Подобная агрессивная стратегия вымогательства в целом не характерна для работы наблюдаемых нами участков. Чаще участковые уполномоченные выстраивали длительное сотрудничество с приезжими, а те в свою очередь искали добрых, если не дружеских, отношений — и, как побочного результата, покровительства со стороны участковых.
Цели такого сотрудничества различны. Например, мигранты могут быть использованы как группа, помогающая участковому эффективно осуществлять контроль над тем или иными объектом на участке. Так на территории одного из участков находится общежитие организации, где работают мигранты. Участковый для того, чтобы следить там за порядком, опирался на поддержку живущих там приезжих из Казахстана, Узбекистана и Таджикистана. Визит в это общежитие показал, что участковый у мигрантов на хорошем счету: они приглашают его к столу, советуются, делятся планами. Со своей стороны, участковый рассматривает дружбу с мигрантами как залог обеспечения “общественного спокойствия” на объекте и надеется на их помощь.
Иногда мигранты используются как информаторы. Например, в ходе проекта стало известно об этническом армянине — скупщике краденых автомагнитол на одном из рынков города. При покупке товара с рук он фиксировал данные сбытчика и делился сведениями с сотрудниками милиции (наблюдение автора от 22 апреля 2007 года).
Другие формы взаимовыгодного сотрудничества — бесплатное пользование услугами (например в сапожной мастерской) или нечто вроде “оброка”, наложенного на предпринимателей — этнических мигрантов. Об этих случаях так же имеются только косвенные данные (сами не наблюдали, но получили сведения из рассказов и интервью). Бесплатная услуга или товар, как в случае с пачкой бумаги, предстают не только “безвозмездным даром”, но некой неоцениваемой финансово — но все же просчитываемой — материальной платой, интерпретирующейся в рамках добровольного обмена. Причем этот обмен часто оформляется в речи как вынужденный, “не для себя лично” — так участковые подчеркивали, что, например, вынуждены периодически угощать приезжающее с проверкой начальство или ставить собственные программы на рабочие компьютеры:
““МВД только компьютерами обеспечило, и то программное обеспечение сами на свои деньги покупали, вот программу Windows XP…” Спрашиваю, на какие деньги купили, со своей зарплаты? “Да по-разному. Где — из зарплаты, а где у грузина возьмешь…”” (из дневника наблюдения Лилии Сагитовой, 28 апреля 2007 года).
Часто в качестве “ответной услуги” участковый может получить согласие на оформление правонарушения. Так участковый уполномоченный рассказал, что в день наблюдения, чтобы отчитаться перед начальством за плановое оформление протокола по линии ГИБДД (то есть получить “палку” по данному пункту), попросил друга признать факт неправильной парковки и заплатить штраф (100 рублей). Другом оказался земляк участкового, в момент наблюдения получающий вид на жительство в России. Он же часто покупал для участкового продукты и чай, заправлял его автомобиль и тому подобное (наблюдение автора от 28 марта 2007 года).
Некоторые участковые “специализируются” в создании подобных взаимовыгодных отношений с мигрантами — и даже часто посредничают между ними и сотрудниками МОБ. Обычно это люди с мигрантским прошлым, а в одном случае — с “пришлой” этничностью. Они оказывают не просто разовые услуги, а постоянно осуществляют “патронаж”; отношения можно считать клиентоориентироваными, когда обмен услугами — не оцениваясь прямо материально — подразумевает договоренности и даже определенные обязательства друг перед другом. “Клиентизм” может проявляться таким образом:
— участковые находят мигрантам “хозяев”, готовых зарегистрировать их на своей жилплощади;
— участковые помогают заполнить бумаги для регистрации и посредством коллегиальных связей способствуют быстрому их оформлению;
— участковые инструктируют мигрантов по поводу того, как вести себя с проверяющими органами;
— в случае задержания мигрант обычно связывается со своим “патроном” по телефону, и если у последнего есть возможность подключить символический коллегиальный ресурс, то он использует его ради своего “клиента”.
Имеется, однако, несколько примеров неудавшегося, с точки зрения мигранта, сотрудничества. В этой ситуации этнический мигрант рассчитывает, что взамен товара или услуги он получит некую договоренность или особое отношение. Сотрудник милиции в свою очередь считает подношение “данью”, “оброком”, наложенным на бесправного человека, который не имеет возможности (и даже желания) жаловаться. Наши информанты отмечали, что готовность приезжих к обмену услугами является стратегически рискованным моментом. С одной стороны, в результате обмена есть большая вероятность “установления” взаимовыгодного сотрудничества с сотрудником милиции, но, с другой стороны, — та же неформальная практика обмена бесплатных услуг на “особое” отношение со стороны милиции временами приводит к когнитивному диссонансу (когда участники взаимодействия рассматривают ее в рамках разнонаправленных логик). В этом случае риски за возможную неудачу всегда несет мигрант.
Важно, что риск оказаться незащищенным относится и к тем мигрантам, которые, как им казалось, установили патронажные отношения с участковым. Это обусловлено двойственностью позиции сотрудника милиции, так как он одновременно должен работать в двух направлениях: латентно оказывать помощь трудовым мигрантам и формально соответствовать “палочной системе”. В “обычные” периоды участковые, участвующие во взаимовыгодном обмене, манкируют своими профессиональными обязанностями по контролю за мигрантами. Однако во время целевых ведомственных кампаний, когда, как уже отмечалось выше, каждый участковый должен выявить одного нелегального мигранта в день, контроль за сотрудниками УУМ ужесточается. В таких случаях участковые уполномоченные ведут себя совершенно по-иному.
Выводы
Можно условно выделить две крайние стратегии выстраивания повседневного взаимодействия сотрудников МОБ и мигрантов:
1) Стратегия взаимовыгодного сотрудничества, проявляющаяся во взаимной помощи, консультировании мигрантов, даже в “прикрытии” их от возможного или реального контроля со стороны других милиционеров. Контролирующие и карательные меры применяются лишь в крайних случаях.
2) Демонстрация намерения осуществлять карательные и контролирующие функции по отношению к наиболее уязвимым представителям этнических меньшинств либо прямое вымогательство денег с применением угроз.
Делая достаточно сильное обобщение, можно сказать, что для службы УУМ более характерно применение первой стратегии, а для ППС — второй. При этом инструментальная логика, актуализирующая этничность и базирующаяся на расовом подходе в процессе деления на “законопослушных” и “потенциальных преступников”, применяется в обоих типах стратегий; только в одном случае эти “потенциальные преступники с этнически инаковой внешностью” воспринимаются достаточно толерантно, а в другом — наоборот.
Важно, что обозначенные выше стратегии скорее являются общими и достаточно гибкими ориентирами, нежели устойчивыми моделями поведения. Один и тот же сотрудник милиции в разных контекстах и по отношению к разным этническим меньшинствам демонстрирует как интенцию к сотрудничеству, так и контрольно-карательную стратегию.
Кроме того, исследование показало, что стратегия взаимовыгодного сотрудничества реализуется на трех уровнях:
— на “микроуровне”, достигается договоренность между отдельным мигрантом и сотрудником милиции;
— на “мезоуровне” небольшие группы мигрантов, объединенные по земляческому, дружественному признакам или месту работы, выстраивают связи через “посредника” с несколькими сотрудниками МВД (возможно, из разных подразделений);
— на “макроуровне” взаимовыгодное сотрудничество уговаривается и уторговывается между милицейским начальством и лидерами общин. В этом случае рядовые сотрудники МВД, работающие “на земле”, оказываются неспособными повлиять на мигранта, даже совершившего преступления, и в лучшем случае довольствуются механизмом финансовой компенсации.
___________________________________________________
1) Исследование было проведено — при поддержке фона Джона и Кэтрин Макартуров — петербургским Центром независимых социологических исследований (руководитель Виктор Воронков) и казанским Институтом социальных исследований и гражданских инициатив (руководитель Лилия Сагитова).
2) Подробнее о результатах наблюдения см.: Воронков В., Гладарев Б., Максимова О., Мейлахс П., Сагитова Л., Ходжаева Е., Цинман Ж. Милиционеры и этнические меньшинства: практики взаимодействия в Казани и Санкт-Петербурге, 2006-2008 гг. СПб.: Алетейя, 2010 (в печати). Представленный в статье материал составляет основу 6-й главы монографии “Этнические меньшинства и сотрудники низового состава милиции в этническом контексте Татарстана: установки, взаимное восприятие и стратегии взаимодействия”.
3) Согласно переписи 2002 года, 53% населения республики составляют этнические татары, 39% — русские. В городах доли татар и русских сравнимы: 48-49% (см.: http://perepis2002.ru/index.html?id=17).
4) Социальная стигматизация — присвоение какого-либо свойства, чаще всего отрицательного, конкретному человеку или социальной группе в соответствии с признаком, напрямую не связанным с этим свойством.