Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2009
Вячеслав Евгеньевич Морозов (р. 1972) — историк, политолог, доцент кафедры теории и истории международных отношений факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета, руководитель программы по международным отношениям и политическим наукам в Смольном институте свободных искусств и наук СПбГУ.
Вячеслав Морозов
Обзор российских интеллектуальных журналов
Российские журналы, вышедшие в конце лета — начале осени, не сговариваясь, перешли от рассмотрения причин и механизмов мирового экономического кризиса к поиску путей выхода из рецессии и оценке ее возможных последствий. Так, “Россия в глобальной политике” в своем четвертом номере за 2009 год обращается к некоторым из предлагаемых повсюду в мире рецептов лечения экономики. В статье, озаглавленной “Финансовая архитектура: экстренный ремонт”, Леонид Григорьев и Марсель Салихов рассуждают о проблемах государственного регулирования финансовых рынков. Они, в частности, останавливаются на предложениях по реформированию финансовой системы, выдвинутых в США и Европейском союзе, и обращают внимание на возрастающую роль стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) в обеспечении функционирования международных финансовых институтов. Джордж Ео указывает на то, что в результате кризиса еще более очевидной стала перспектива смещения мирового экономического и политического центра в Восточную Азию. В этой ситуации вопрос будущих отношений между Индией и Китаем становится особенно насущным; исходя из этого автор приветствует решение индийского правительства возродить старинный, известный по китайским летописям Университет Наланды в индийском штате Бихар, превратив его в центр международного сотрудничества. Еще две статьи рубрики “Стихия рынка и ее пределы” посвящены усилившимся во время кризиса протекционистским тенденциям и перспективам дальнейшей либерализации международной торговли. Ярослав Лисоволик отстаивает принципы свободной торговли как наиболее подходящих для мира в целом и для России в частности, а Мария Кристина Капело вместе с Луисом Рубио рассказывают о преимуществах, которые получила Мексика благодаря существованию Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА).
Тимофей Бордачев сетует на хаос, царящий как в мировой экономике, так и в экономической мысли, неспособной, по его мнению, объяснить наиболее фундаментальные механизмы развития мирового хозяйства. Почему-то автор противопоставляет в этом аспекте мировую экономику мировой политике: по его мнению, мировая политическая система “обладает сильной субъектностью” (с. 56), то есть, говоря языком системного анализа, жестко детерминирует действия отдельных своих элементов. Приписывать субъектность и чуть ли не сознательное целеполагание системному уровню — шаг по меньшей мере смелый, так как он очевидно противоречит базовым аксиомам системного подхода. Нам также представляется, что упорядоченность мировой политики — это иллюзия, и возникает она потому, что Бордачев склонен видеть в этой предметной области лишь те проблемы, которые с успехом объясняет его теория (структурный реализм Кеннета Уолтца). Не исключено, что, если к анализу мировой экономики подойти с тех же позиций, мы вполне можем увидеть идеальный порядок и в этой сфере.
Рубрика “Второе открытие Америки” оценивает перспективы российско-американских отношений. Статья “Перенастройка, а не “перезагрузка”” представляет собой сокращенный вариант доклада Совета по внешней и оборонной политике, подготовленного под редакцией Сергея Караганова. Авторы полагают, что “базовой причиной быстрого ухудшения российско-американских отношений в начале XXI века послужило нежелание США считаться с жизненно важными интересами России” (с. 61). К числу последних они относят “сохранение де факто преобладающего влияния на постсоветской территории, недопущение расширения на этот регион альянсов других стран, и прежде всего НАТО” (с. 65). Доклад содержит весьма критическую оценку “перезагрузочных” предложений администрации Обамы: в частности, по мнению авторов, России невыгоден полный отказ от ядерного оружия, так как это закрепит подавляющее превосходство США в обычных вооружениях; плохо и то, что “сохраняется неясность в вопросе о… перспективах расширения НАТО, в том числе на страны СНГ” (с. 63). Для разрешения имеющихся противоречий необходимо воспользоваться несовпадением сфер, в которых находятся жизненно важные приоритеты сторон: соответственно, оба государства должны отказаться от посягательств на жизненно важные интересы друг друга и проявить готовность к компромиссу по менее значимым для себя позициям.
Роберт Легвольд согласен с тем, что Соединенным Штатам не следует настраивать страны постсоветского пространства против России, однако он призывает и Москву к большей “открытости” навстречу усилиям Вашингтона по демократизации постсоветского пространства. Как полагает американский эксперт, для успешного диалога обеим сторонам не хватает стратегического видения перспектив двухсторонних отношений и надежного механизма, обеспечивающего прямой контакт между двумя администрациями. Статья Збигнева Бжезинского “Повестка дня для НАТО” приурочена к 60-летнему юбилею альянса и, как и следовало ожидать, отстаивает необходимость в обновленном НАТО как ключевом элементе глобальной стабильности. Отношения с Россией Бжезинский предлагает строить исходя из принципа максимального вовлечения ее в системы общеевропейской и мировой безопасности, для чего не исключает даже возможности заключения договора между НАТО и Организацией договора о коллективной безопасности.
Один из вопросов, который в ближайшем будущем может стать камнем преткновения в отношениях России с США и их союзниками, — это разграничение в Арктике. Несмотря на затишье по сравнению с шумным 2007 годом, ознаменовавшимся водружением российского флага на дно океана в точке Северного полюса, авторы журнала прогнозируют неизбежное обострение этой проблемы. Олег Александров анализирует пути обеспечения российских национальных интересов в арктическом регионе, а Александр Орешенков обращается к правовой стороне вопроса, в том числе к истории разграничения приполярных территорий. Рубрика “Зона растущих амбиций” посвящена еще нескольким пунктам, по которым пока существуют и, видимо, еще долго будут существовать трения между Москвой и Вашингтоном. Тигран Торосян оценивает геополитическую ситуацию на Южном Кавказе и все более заметную роль Турции в этом регионе (к сожалению, тон статьи трудно назвать нейтральным — видимо, сказывается опыт автора как политика-практика, на протяжении двух лет возглавлявшего армянский парламент). Анализируя недавние президентские выборы в Иране и разгоревшийся вокруг них конфликт, Александр Лукоянов приходит к заключению, что в стране назревают масштабные политические перемены.
Завершает выпуск рубрика “Актуальное прошлое”, где опубликована статья Владимира Печатнова “Как Сталин и Молотов писали Черчиллю”. Работа основана на неопубликованных архивных материалах и проливает новый свет на процесс составления и редактирования сталинских посланий.
“Прогнозис” посвящает свой первый номер за 2009 год памяти Джованни Арриги, скончавшегося в июне. На первых страницах журнала опубликовано интервью Арриги с Дэвидом Харви, представляющее собой своего рода интеллектуальную автобиографию в режиме диалога. Далее в той же рубрике читатель найдет перевод послесловия Арриги ко второму изданию “Долгого двадцатого века” — пожалуй, самой известной его книги, — а также “Некролог учителю”, написанный Георгием Дерлугьяном, и программу методологического курса, прочитанного Арриги осенью 2008 года совместно с Беверли Силвер.
Традиционная рубрика “Миропорядок” посвящена вопросам государственного регулирования экономики и, в частности, экономическим последствиям господства неолиберальной идеологии. Роберт Уэйд приводит в пример Исландию, которая долгое время считалась образцовой страной победившего неолиберализма, а ныне находится в глубочайшем кризисе. Автор настаивает на том, что исландская финансовая система рухнула бы независимо от кризиса, хотя мировой крах, безусловно, усугубил проблемы страны. Лео Панич и Мартийн Конингс считают, что ставшее уже привычным объяснение нынешнего кризиса как результата недостаточного регулирования финансовых рынков со стороны государства отражает догматы неолиберальной идеологии и маскирует существо проблемы. Авторы доказывают, что корень зла следует искать не в отсутствии регулирования как такового, а в “сложном переплетении общественных карьер и интересов, которое формировало отношение между государством и рыночными институтами” (с. 79) и в конечном итоге способствовало отрыву финансовых рынков от экономических и социальных реалий. Работа Робера Буайе также посвящена теме соотношения государства и рыночной экономики, но рассматривает ее в более широком историческом контексте. Один из центральных тезисов автора состоит в многообразии вариантов сочетания демократии и рынка, из чего следует вывод об отсутствии единственно верного пути строительства современного рыночного демократического общества. Среди возможных сегодня альтернатив автор считает наиболее перспективной “обновленную социал-демократию”, однако он подчеркивает, что стремиться следует не к повсеместному внедрению одних и тех же рецептов, а к “гибридизации” социал-демократических принципов с императивами, вытекающими из исторической специфики каждой страны.
Развенчанию неолиберальных догм в значительной мере посвящена также работа Отторино Каппелли ““До-современное” государственное строительство в постсоветской России”, задающая тон рубрике “Анатомия наших проблем”. Автор показывает, что парадигма “перехода к демократии” основана на ложном противопоставлении государства и свободы, тогда как сама оппозиция между авторитаризмом и демократией возможна лишь при условии существования государства как такового. По мнению Каппелли, Россия 1990-х годов оказалась ниже “порога государственности”, и потому политические процессы последних двух десятилетий следует анализировать с позиций более масштабных исторических аналогий. В этом изображении эпоха Ельцина структурно оказывается схожа с феодализмом, а путинские реформы — с построением абсолютистского государства. Еще одна священная корова транзитологов подвергнута критическому переосмыслению в статье Майкла Урбана “Формы гражданского общества: политика и социальные отношения в России”. Ее автор предлагает две теоретических модели гражданского общества, отличающихся друг от друга по степени обобществления социального капитала. Соответственно, в российской модели гражданского общества, в отличие от западной, социальные связи существуют скорее в виде сетей взаимопомощи или клановых структур, что ведет к соответствующим формам социального действия. Текст Сергея Дубинина “Национальное чувство времени: новая редакция” стоит особняком среди других материалов журнала: по жанру это скорее эссе, чем академическая статья. Здесь, однако, тоже слышен лейтмотив рубрики: противостояние неолибералам с их идеей “конца истории”. Взяв за отправную точку тезис о том, что история еще готовит нам немало сюрпризов, автор анализирует широкий круг проблем — от структуры мирового сообщества до национального строительства в России.
“Свободная мысль” также обращается к вопросу о возможных вариантах выхода из кризиса. В восьмом номере Сергей Степашин и Валерий Горегляд высказывают мнение, что нынешние трудные времена создают условия для модернизационного рывка, однако такой рывок невозможен без качественного совершенствования рыночных институтов, для чего необходим кардинальный пересмотр основ налогового, бюджетного, таможенного законодательства. Амитаи Этциони ставит вопрос еще более радикально: по его мнению, необходимо использовать текущий кризис для того, чтобы преодолеть господство консьюмеризма в массовом сознании и укрепить “нормативную культуру, которая славит позитивные смыслы и цели — такие, как коммунитаристские и трансцендентные источники человеческого процветания” (с. 56). В качестве примеров возможных путей к такой трансформации автор называет “этические мегадиспуты” (то есть постоянно идущие в любом более или менее открытом обществе дискуссии по конкретным этическим проблемам), новую организацию школьного образования, труда, а также законодательные меры.
Предложения Сергея Глазьева, сформулированные в девятом номере, не менее радикальны, хотя выдвигаются не с космополитических, а патриотических позиций. Рассматривая доминирование США в финансовой сфере в качестве главного объяснения кризиса, Глазьев требует начать работу по превращению России в мировой финансовый центр, а рубля — в мировую резервную валюту. Статья содержит список совершенно конкретных мер, среди которых — восстановление валютного контроля, переход к экспорту не только нефти и газа, но также и военной техники за рубли, замораживание тарифов и тому подобное.
Тема внутренней российской политики наиболее ярко представлена работой Алексея Левченко “Выборы свободные и несвободные: проблема оценки роли административного ресурса в ходе выборов в Российской Федерации”. Прежде всего автор обращается к уточнению терминов, вводя различие между корректным использованием административных полномочий, без которого невозможны никакие выборы, и злоупотреблением административным ресурсом. Далее систематизируются методы изучения влияния административного ресурса и предлагается вариант комплексной оценки значимости этого фактора.
В статье ““Восточная” или “Новая” Европа?” (№ 8) Инесса Яжборовская рассматривает основное содержание социально-экономической трансформации, произошедшей в регионе на протяжении последних двух десятилетий. Вопросительный знак в заглавии вроде бы заставляет ожидать ответа на вопрос о том, какое наименование автор считает наиболее приемлемым, однако в конечном итоге она принимает едва ли не все варианты: и позднесоветский “Центральная и Юго-Восточная Европа”, и учитывающее некоторые современные реалии деление региона на “Центрально-Восточную” и “Юго-Восточную” Европу, и вариант с “новой” Европой. “Европа регионов” служит предметом рассмотрения также в работе Сергея Бирюкова о политическом кризисе в Бельгии. Автор полагает, что бельгийский опыт решения проблемы культурного многообразия в рамках одного государства имеет огромное значение для будущего единой Европы. Эмиль Дабагян прослеживает идейную эволюцию латиноамериканской социал-демократии на протяжении последнего столетия — от первоначальной националистической идеологии “апризма” через сближение с европейской социал-демократией к относительному упадку, связанному с доминированием неолиберальных учений в конце прошлого века. На наш взгляд, работа выиграла бы от более подробного рассмотрения вопроса об идеологической преемственности (или отсутствии таковой) между традиционной, ориентированной на Европу социал-демократией и современными популистскими идеологиями в ряде стран региона — не только в Бразилии, но и в Венесуэле, Боливии, Никарагуа.
Артем Шустер в девятом номере проводит сравнение процессов относительной экономической либерализации и интеграции в мировую экономику, имевших место в Иране и Турции начиная с конца прошлого века. Тот самоочевидный факт, что в Турции это процесс зашел гораздо дальше, автор объясняет наличием в Иране собственных энергоресурсов. Странно, что этот вывод никак не соотнесен с общеизвестными различиями политических режимов, идеологий (светская — исламская), а также идентичности (многолетний статус Турции как претендента на членство в Европейском союзе). Если бы политические факторы были приняты во внимание, возможно, автор почел бы за лучшее говорить о ресурсных предпосылках, делающих возможным, но уж никак не предопределяющих того или иного конкретного курса во внешнеэкономической политике.
Авторы рубрики “
Status rerum” в девятом номере заводят разговор о глобальных проблемах. Александр Вебер доказывает, что экологические угрозы не только реальны и существенны, но и начинают осознаваться мировым общественным мнением. Высказываемую иногда точку зрения, согласно которой человечеству никогда не удастся перестроить свою жизнь в согласии с природой, он считает симптомом успешного становления новой ценностной парадигмы, которая вполне естественным образом вызывает отторжение со стороны некоторых политических сил, а иногда и простых обывателей. Владимир Кротков помещает российскую трансформацию конца прошлого века в макроисторический контекст: в подзаголовке заявлено сопоставление ее марксистской и либеральной интерпретаций. Нам, правда, так и не удалось установить, где заканчивается марксистский анализ (основанный в глазах автора на формационном подходе и ленинском определении революционной ситуации) и начинается либеральный. Валентин Толстых рассуждает “О морали и совести в современном мире”, воспроизводя стандартные клише об аморальности дикого капитализма, насажденного в России в угоду Западу, и о необходимости патриотического отношения к истории.Этот разговор на страницах обоих рецензируемых номеров переходит и во вполне конкретную плоскость. Михаил Смирнов в восьмом номере высказывает свою точку зрения на подоплеку и последствия решения о введении в школах преподавания основ религиозной культуры и светской этики. Исходным пунктом его рассуждений является следующая принципиальная позиция: “Настоящей проблемой всего общества в целом является достижение двух взаимосвязанных целей: снижение современного уровня атеизации населения и повышение уровня его религиозной культуры. В ходе решения этой проблемы атеизм должен быть вытеснен в нашем обществе из публичной сферы исключительно в сферу частной жизни. И, безусловно, он должен быть изгнан из сферы образования. Даже частного!” По мнению автора, такая позиция в полной мере совместима с конституционным принципом свободы совести, который в его интерпретации состоит в том, что можно веровать или не веровать в любое конкретное божество, но нельзя “отрицать связь человека с божеством публично и тем более пропагандировать в любой форме это отрицание” (с. 72). Тот факт, что согласно все той же Конституции Российская Федерация является светским государством, Смирнов никак не комментирует. Впрочем, возможно, в данном случае он согласен с Сергеем Наумовым и Николаем Слоновым, которые в девятом номере предлагают свою версию понятия светского государства, противопоставляя его государству атеистическому. Согласно этой интерпретации, принятой, по их мнению, “в наиболее развитых странах”, религия признается “позитивным компонентом общественного устройства — наряду с наукой” (с. 50, курсив в оригинале). Почтение к религии, указывают авторы, является признаком человека, “уважительно относящегося к своей цивилизационной идентичности… не отрывающего себя от корней своей национальной… культуры” (с. 55).
Павел Иванов также считает пагубным государственный атеизм, однако он определяет как светское “государство, обеспечивающее полноценное сосуществование верующих и неверующих и не вмешивающееся в их жизнь, за исключением случаев прямого посягательства на основополагающие права и свободы человека” (с. 67-68). Упадок нравственности, как считает Иванов, не может быть преодолен путем насаждения религии. Самого факта моральной деградации он не оспаривает, однако усматривает ее причины в “самих основах политической и социальной систем, прочно утвердившихся в современной России… начиная с 2000 года”. Речь идет о таких явлениях, как взаимопроникновение “государства и крупного бизнеса, очевидный приоритет интересов последнего над интересами общегосударственными и обусловленные этим расцвет коррупции, а также фактическое отсутствие элементарной социальной справедливости” (с. 64). Однако главные проблемы с введением основ религиозной культуры в школьную программу Иванов видит в дальнейшем разрушении школы как института формирования гражданской солидарности: наряду с уже существующей социальной дифференциацией эта мера вводит явное разделение по конфессиональному признаку.
Интересно, что опубликованный следом за статьей Смирнова (правда, в другой рубрике восьмого номера) текст Юрия Гранина “Интеллигенция и национализм” в более общей форме ставит ту же проблему, что и работа Иванова. Гранин заявляет о необходимости для России политического национализма, то есть укрепления единства россиян как граждан одного государства. Соответственно, на исходный вопрос “Может ли интеллигент быть националистом” автор, оговорив нюансы определений, дает положительный ответ.
Рубрика “Pro memoria” в восьмом номере, как и следовало ожидать, посвящена годовщине начала Второй мировой войны. Валентин Сахаров, автор статьи ““Забытый” план мировой войны”, судя по всему, задался целью дать ответ на “крупномасштабную политическую провокацию” (с. 92) со стороны Парламентской ассамблеи ОБСЕ, в своей известной резолюции позволившей себе сравнить сталинизм с нацизмом. Главным аргументом в борьбе за доброе имя Сталина оказывается довод о том, что США, оказывается, сами в конце 1930-х годов планировали начать новую мировую войну — против Германии. Сахаров усердно доказывает, что Рузвельт и его окружение собирались воевать вовсе не из идеалистических соображений, а потому были потенциальными агрессорами. И все же аргумент выглядит странно: получается, что победа над нацизмом скопом искупила все предшествовавшие и будущие грехи советского руководства, тогда как уже только одно намерение Рузвельта воевать с Гитлером превращает американского президента в агрессора и ставит его едва ли не на одну доску с нацистским диктатором.
Призыв Натальи Лактионовой “Восстановить статус страны-победительницы” содержит более типичный набор доводов в защиту роли “исторической России” в событиях семидесятилетней давности. Автор категорически отказывается искать компромисс или хотя бы просто соблюдать стандартную академическую дистанцию от предмета исследования, в конце концов прибегая к цитате из Евангелия: “Да — да, нет — нет, остальное от лукавого” (с. 148). Гуго Вормсбехер, Вячеслав Дашичев и Вольфганг Зейферт также очень эмоционально пишут о судьбах российских немцев, призывая восстановить историческую справедливость и решить наконец немецкий вопрос — то есть воссоздать в той или иной форме немецкую автономию. Единственный автор рубрики, которому удается выдержать академическую интонацию — Михаил Наринский, работа которого “В преддверии войны” подробно рассказывает о предыстории советско-германского пакта о ненападении 1939 года. Переходя к оценкам, автор высказывает мнение, что “пакт с Германией был тактическим успехом Кремля”, но “весь курс на сотрудничество с Берлином стал стратегическим просчетом Сталина” (с. 121).
Тему продолжает рубрика “
Ad litteram”, где перепечатываются опубликованные “Большевиком” в 1939 году текст советско-германского пакта и речь Вячеслава Молотова на сессии Верховного совета 1 августа. В девятом номере публикуется подборка менее известных советских документов, подводящих пропагандистское обоснование под интервенцию в Польше в сентябре 1939 года.Исторические материалы девятого номера открывают читателю малоизвестные страницы мировой истории. Сергей Мошкин рассказывает о переселении азербайджанцев из Армянской в Азербайджанскую ССР, предпринятом сталинским руководством в 1948-1953 годах ввиду далеко идущих планов в отношении Турции и Ирана. Юрий Галенович в материале, озаглавленном “Мао, Никсон и СССР”, публикует со своими подробными комментариями русский перевод записи беседы, состоявшейся в ходе единственной встречи между председателем КНР и американским президентом в 1972 году в Пекине, еще до установления официальных межгосударственных отношений между двумя странами.
Среди материалов рубрики “
Marginalia” хотелось бы обратить внимание читателя на разбор взглядов известного публициста, сторонника тоталитарной модернизации Максима Калашникова (он же Владимир Кучеренко), предпринятый на страницах восьмого номера Григорием Ханиным. К этому же жанру принадлежит развернутая рецензия Виктора Мартьянова и Леонида Фишмана на книгу Михаила Юрьева “Третья империя” (№ 9). Обзор творчества Виктора Пелевина, предпринятый в девятом номере Константином Фрумкиным, наверняка, также покажется интересным многим читателям.Если принципом “Свободной мысли” всегда было предоставление трибуны для выражения максимально широкого спектра мнений, “Pro et
Contra”, напротив, осторожен и консервативен в выборе авторов. О следствиях этих различий можно судить, сопоставив историческую рубрику в восьмом номере “Свободной мысли” и последнем “Pro et Contra” (2009. № 3-4), так же посвященном проблемам исторической политики. Авторы “Pro et Contra” не спешат ввязаться в драку за “непреходящие ценности”, а, скорее, используют ожесточенные околоисторические дебаты в качестве первоисточника для собственных размышлений о социальной роли режимов исторической истины. Как обычно, редакция ставит в начало выпуска материал, задающий концептуальную систему координат для всего номера. Впрочем, статья Алексея Миллера “Россия: власть и история” совмещает в себе функции установочного текста и анализа конкретного российского случая. Для начала Миллер, не претендуя на принципиальную новизну, вводит противопоставление между политизацией истории и политикой памяти. В первом случае речь идет о сиюминутных конъюнктурных соображениях как препятствии, которое историкам приходится преодолевать в своем стремлении сохранить объективность, во втором же — о более или менее официальных практиках, направленных на закрепление соответствующих исторических нарративов или, наоборот, на их вытеснение из публичного пространства. Миллер настаивает, однако, что в случае с современной исторической политикой мы имеем дело с принципиально новым явлением, отличным от политики памяти. Автор определяет историческую политику как “набор практик, с помощью которых отдельные политические силы стремятся утвердить определенные интерпретации исторических событий как доминирующие” (с. 10), и подчеркивает, что ее идеологическое обеспечение достигается путем представления истории и памяти “как арены политической борьбы с внешним и внутренним противником” (с. 11). В разделе, посвященном российской ситуации, Миллер останавливается на двух наиболее характерных событиях: так называемом “учебнике Филиппова” и президентском указе о создании комиссии по борьбе с фальсификацией истории. Автор указывает на очевидные параллели с исторической политикой в других странах, но при этом высказывает опасение, что в России, учитывая ее институциональные и культурные особенности, эти политические шаги могут привести к еще более плачевным последствиям.Остальные материалы “Темы номера” рассматривают роль государства в установлении режимов исторической истины на примере отдельных стран, не ограничиваясь только европейским контекстом. Так, Георгий Касьянов коротко рассказывает об истории “второго рождения” украинского национального нарратива и подробно останавливается на теме Голодомора. Роберт Траба анализирует “новую историческую политику” в Польше в том виде, как она сформировалась в середине текущего десятилетия, включая ее институциональные аспекты — роль Института национальной памяти и Музея Варшавского восстания. Добрая половина статьи посвящена поиску альтернативных способов обращения с историческим материалом, которые способствовали бы сплочению гражданской нации без нарочитого раздувания конфронтации с соседями. Ольга Борох и Александр Ломанов анализируют совершенно неизвестные у нас споры между историками в Китае. Основными дискуссионными позициями там оказались вопросы о соотношении революционной и модернизационной интерпретаций истории Китайской Народной Республики и о значении иностранного вмешательства, особенно начиная с опиумных войн. Специфика китайского случая состоит в том, что исторические дискуссии принимают характер спора между поколениями; при этом они часто ведутся только в Интернете, тогда как на страницы массовой печати попадают лишь отдельные материалы наиболее авторитетных авторов.
Из Азии вновь в Европу — на этот раз Западную — переносит нас работа Ютты Шеррер “Германия и Франция: переработка прошлого”. Шеррер рассматривает историю дебатов в двух странах последовательно: начиная с ФРГ и ГДР периода разделенной Германии, она затем обращается к современным немецким дискуссиям и лишь после этого рассматривает французский случай. В статье, посвященной переосмыслению Эстонией своего места в мировой истории, Александр Астров доказывает, что недавняя активизация противостояния с Россией обусловлена онтологическим беспокойством, вызванным завершением процесса вступления в НАТО и ЕС. Сверхзадача “возвращения в Европу” влияла на все аспекты внутренней политики, приводя к подавлению противоречий и обеспечивая тем самым национальную консолидацию. Хронологически достижение этой цели совпало с расколом трансатлантического сообщества в связи с войной в Ираке, что обострило потребность в артикулировании нового единства. Такая возможность была найдена в союзе с “новыми философами”, прежде всего Андре Глюксманом, с их консервативной интерпретацией тоталитаризма как абсолютного зла, память о котором позволяет подойти к политике с позиций абсолютной же морали.
За пределами “Темы номера” журнал публикует две работы, объединенные пафосом разоблачения “самоочевидных” истин. Ирина Бусыгина и Михаил Филиппов выдвигают тезис, согласно которому федеративное устройство страны в период демократизации является источником дополнительных проблем и может способствовать свертыванию демократических преобразований. Этот аргумент адресован не только прошлому, но и будущему: авторы исходят из посылки, что нынешний кризис может привести к формированию новой влиятельной коалиции продемократических сил. Томас Карозерс предупреждает, что принцип верховенства закона, если он понимается слишком упрощенно и в отрыве от других элементов демократического государственного устройства, может быть использован правящими элитами для установления “верховенства посредством закона”. Не исключено, что именно подобную ситуацию мы наблюдаем сегодня в России, где диктат формальной нормы сочетается с повсеместным произволом.
В качестве темы очередного номера “Полиса” (2009. № 5) заявлено “Моделирование структур и порядков в политике”. Понятие моделирования при подборе материалов трактовалось довольно широко: речь идет не только о формальных моделях, но и о теоретическом обобщении любого рода. Во всяком случае, это относится к работе Михаила Панченко “Реалистская парадигма международного порядка: прошлое и настоящее”, представляющей собой добротный обзор эволюции основных школ реалистической теории международных отношений (предложенное автором прилагательное “реалистская” корректно по форме, но не соответствует устоявшемуся словоупотреблению). Формальным моделированием международных структур занимались лишь немногие из авторов, работы которых обсуждаются в статье, да и сам по себе структурный анализ характерен не для всех реалистов.
Другая крайность характерна для статьи Дмитрия Мисюрова о “символическом моделировании”: формализация здесь зачастую приводит к отрыву от всякой эмпирики. Трудно избавиться от ощущения, что метод автора сводится к созданию все более протяженных комбинаций из первых букв слов, составляющих подчас произвольные смысловые ряды (например: индивидуально-родственно-национально-государственно-космополитически-вселенская модель), а затем поочередной капитализации одной или нескольких из набранных букв (Ирнгкв, иРнгкв, иРнгКв, иРнгкВ и так до бесконечности). Легко убедиться, что число возможных комбинаций прописных и строчных в ряду из
n букв составляет 2n, что открывает необъятный простор для полета фантазии, но заставляет поставить вопрос об эвристической ценности подобных классификаций.В работе Ильи Морозова ставятся задачи на стыке социальной антропологии и психоанализа: автор занимается построением модели структуры власти в экстремистской группировке, опираясь на труды Эрика Берна. Автор предполагает возможность не только изучения материала, но и “разработки общей стратегии информационной атаки на данную экстремистскую группировку или движение” (с. 38). Ориентация на пропагандистские методы роднит эту работу с материалами следующей рубрики, представляющей субдисциплину политической коммуникативистики. Правда, Лидия Тимофеева, очерчивая проблемное поле этой отрасли знания, считает статус субдисциплины недостаточно почетным, настаивая на признании за политической коммуникативистикой права называться самостоятельной наукой в общем спектре политических наук. Александр Чумиков не соглашается с коллегой, прямо заявляя о субдисциплинарном статусе коммуникативистики по отношению к социологии, психологии, философии и другим наукам. Впрочем, возможно, дело здесь в том, что работа Чумикова ориентирована исключительно на прикладные аспекты политической коммуникативистики “как набора технологических приемов, направленных на оптимизацию управления восприятием целевых групп” (с. 60). Статья Алевтины Шевченко посвящена вопросам информационной устойчивости политических систем. К сожалению, нигде в тексте работы нам не удалось найти четкой формулировки отличия “информационной устойчивости” от общепринятого понятия политической стабильности. Ведь любые общественные институты, в том числе государственные, можно трактовать как формы коммуникации, а это означает, что стабильность политических институтов равнозначна стабильности “информационно-коммуникативных констелляций”, и наоборот.
Самая объемная рубрика номера — “Россия сегодня”. Здесь публикуется фрагмент доклада Института социологии РАН, посвященного изучению взглядов россиян на экономический кризис. Вошедшая в номер глава посвящена представлениям о внутренних и внешних угрозах, а также вопросам о доверии властям и протестных настроениях. Еще один коллективный материал рубрики — стенограмма “круглого стола” “Кризис в зеркале политической психологии”, состоявшегося на факультете политологии МГУ. Вопросы, поставленные организаторами дискуссии перед ее участниками, относились к поведению политических элит, к психологическим аспектам отношений власти и общества и к эволюции образа России за рубежом. Первый из этих вопросов перекликается со статьей Шэрон и Дэвида Риверы, которая, впрочем, ставит целью изучение не поведения элиты, а изменений ее состава в путинскую эпоху. Вопрос восприятия России извне находится в центре внимания работы Светланы Кобзевой, Дарьи Халтуриной, Андрея Коротаева и Дмитрия Качкова “Имидж России в мире: количественный и качественный анализ”. В качестве источников для количественного исследования авторы используют международные опросы. Качественная часть посвящена анализу всего двух факторов, по мнению авторов, негативно влияющих на имидж России, — коррупции и демографической ситуации. Надо, впрочем, сказать, что оценка роли этих факторов так же в значительной мере опирается на количественные данные, такие, как индексы “
Transparency International” и демографическая статистика.Рубрика также включает первую часть статьи Виктора Шейниса “Национальная безопасность России. Испытание на прочность”, посвященную изучению эволюции концепции национальной безопасности России с середины 1990-х. Далее обещаны анализ позиции российского государства по вопросу об угрозах и приоритетах национальной безопасности и механизмов ее обеспечения. Рубрика “Идеи на вырост” состоит из работы Эдуарда Кульпина-Губайдуллина “Альтернативы российской модернизации, или Реставрация Мэйдзи по-русски”. Ее автор традиционно озабочен поиском “третьего пути” для России, который не был бы связан с присоединением к существующим мир-системам (почему-то таковых в одном мире он насчитывает целых три). Конкретные рекомендации состоят в том, чтобы, вдохновившись опытом японской модернизации, начать разработку поистине прорывных технологий: например, строительства “сооружений… не имеющих опоры на твердый грунт” (с. 167).
Очередной номер “Общей тетради” (2009. № 3), как обычно, открывается докладами с семинаров, проводившихся Московской школой политических исследований. В июне перед участниками семинара выступили сразу несколько высокопоставленных гостей. В заголовок доклада директора по политическим вопросам Совета Европы Жан-Луи Лорана, приуроченного к 60-летию организации, был вынесен не внушающий особого оптимизма вопрос “Актуален ли сегодня Совет Европы?” Посол Финляндии в России Матти Анттонен представил перед аудиторией свои взгляды на перспективы развития энергетики в условиях изменения климата. Кроме европейских чиновников, в том же месяце участникам семинаров довелось послушать Александра Аузана. Он пропагандировал одну из своих любимых идей — концепцию общественного договора — в контексте кризиса и вытекающих из него вызовов и возможностей. На июльском семинаре Чарльз Вивиан, британский отставной генерал, размышлял о дилемме между безопасностью и свободой и о причинах, по которым едва ли не все общества сегодня слишком легко склонны жертвовать вторым ради первого.
В некотором смысле та же проблематика служит исходной для статьи Сергея Большакова и Галины Грибановой “Глобализация и этнокультурный транзит как катализаторы терроризма”. Впрочем, в отличие от открыто субъективного выступления Вивиана, текст Большакова и Грибановой скорее представляет собой обзор зарубежной (по преимуществу) литературы по проблемам глобализации, демократических транзитов и происхождения радикальных террористических движений. Рубрика “Дискуссия” посвящена государственной политике в области культуры. Как это часто бывает в “Общей тетради”, авторы рубрики не столько полемизируют друг с другом, сколько дополняют один другого. Александр Архангельский считает, что нынешняя власть не очень понимает, зачем культура вообще нужна, и потому проводит прямолинейную политику поддержки “патриотического” искусства вместо усилий по развитию в человеке творческого начала. Борис Дубин полагает, что государство использует массовую культуру, и прежде всего телевидение, в качестве инструмента примитивной пропаганды, тогда как подлинное искусство и неизбежно связанный с ним социальный протест уходят в сферу частного, повседневного, нерепрезентативного. Не менее критично настроен Антон Балдин, который в статье под рубрикой “Наука и общество” предостерегает против применения к фундаментальной науке рыночных критериев эффективности и настаивает на необходимости отделять науку от инновационной деятельности.
Еще одна группа материалов номера объединена верой в нашу способность выбрать себе лучшее будущее. Эта вера не всегда оптимистична — так, в устах Максима Трудолюбова она трансформируется в аргумент о том, что Россию губит массовое, возведенное в принцип неверие в какие-либо идеалы и правила. Джеф Малган, со своей стороны, предсказывает возможность формирования более гуманного общества, которое в результате нынешнего кризиса может вытеснить капитализм на периферию мировой истории. Соня Лихт, основатель и президент организации с оптимистическим названием “Белградский фонд успешных лидеров”, убеждена, что роль гражданского общества в мире будет возрастать. Регина Султанова ратует за “развитие гражданской филантропии (в переводе с греч. — человеколюбие) как института” (с. 97).
“Неволя” (2009. № 19) отводит все более значительную часть объема журнала под художественные тексты: журнал публикует даже целую небольшую повесть Александра Хныкова “Люди зоны”, снабженную кратким словариком тюремных и лагерных слов и выражений. Кроме того, в номере можно найти рассказы Александра Муленко и Сергея Минина. Рубрика “За стеной”, посвященная нарушению прав людей в психиатрических лечебных учреждениях, также открывается документальной прозой Александра Августа. Роман Чорный знакомит читателя с данными о бесчеловечном обращении с пациентами психлечебниц, собранных силами возглавляемой им санкт-петербургской Гражданской комиссии по правам человека.
В материале, озаглавленном “Всевластие слова”, Джина Литинская размышляет о той роковой роли, которую способны сыграть в жизни человека жанр характеристики вообще и конкретные формулировки в подобных документах в частности. Так, характеристика может сообщать, что отчим воспитывает приемного ребенка как родного, или гневно свидетельствовать, что мать пренебрегла интересами ребенка ради собственного благополучия, сожительствуя после развода с другим мужчиной. В результате одна и та же жизненная ситуация может быть совершенно по-разному оценена, например, коллегией присяжных.
Помимо обычной статистики о состоянии преступности в России и сведений об акциях протеста и нарушениях прав заключенных, в номере можно найти некоторые данные о тюрьмах в странах — членах Совета Европы. В частности, приводится информация о числе несовершеннолетних и молодых заключенных, распределении осужденных по составам преступления, числе смертельных случаев и суицидов и даже о побегах из тюрем с помощью вертолета. В “Юридическом практикуме” Юрия Александрова прорабатываются новые моменты уголовного и уголовно-исполнительного права: инструкция о порядке направления осужденных в колонию-поселение, разъяснения о применении условно-досрочного освобождения, а также информация об ужесточении наказаний за преступления против несовершеннолетних. Вполне привычен уже читателю и формат представления журналом новых книг: под рубрикой “История” опубликована рецензия Алексея Мокроусова на мемуары Юрия Апеля “Доходяга. Воспоминания бывшего пехотинца и военнопленного”, а затем и фрагмент самой книги.
Сочетание сухого языка документов с эмоционально насыщенной прозой и публицистикой делает “Неволю” одним из самых интересных явлений современного журнального мира России. Единственное, что затрудняет восприятие, — это отсутствие в ряде случаев справок об авторах и о самих текстах, заставляющее читателя гадать, с каким жанром он имеет дело. Все-таки мемуары, даже художественно обработанные, читаешь иначе, чем художественный текст, даже автобиографичный. Это тем более существенно, что большинство материалов звучат как обвинительные заключения, а их соседство с документами и статистикой настраивает на серьезный лад. Не исключено, что в строгой рамке документального журнала художественные тексты только выиграют, а весь проект станет еще более убедительным.