Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2009
Владлен Александрович Тупикин (р. 1965) — историк, журналист, политический активист, редактор анархической газеты “Воля”, участник коллектива сайта ru.indymedia.org.
Влад Тупикин
Записка о русскоязычном самиздате 1990-х и 2000-х
Летом 2009-го в московской “Сахарнице” (так общественно продвинутая молодежь столицы называет музей и общественный центр имени Андрея Сахарова) открылась выставка самиздата. Организаторы имели в виду то, что давно прошло, — диссидентов и их героические свершения. На выставку меня никто не позвал, хотя у меня в “Сахарнице” куча знакомых. Ну, не позвал и ладно, почти все, что нужно, теперь можно узнать из Интернета, а с выставкой я все же ознакомился. Не очень заинтересовало: классический том Людмилы Алексеевой “История инакомыслия в СССР” есть у меня дома аж в трех разных изданиях, и с его содержанием я неплохо знаком, выставка же к этому знанию почти ничего не добавляла.
Куда интереснее показалось очередное собрание киноклуба, который в “Сахарнице” ведут две знакомые активистки. К ним я и пошел несколькими днями позднее. Встретил по дороге Сергея Лукашевского, директора “Сахарницы”. Обсудили с ним выставку и вообще само явление самиздата. Сергей Лукашевский совершенно всерьез уверен, что самиздат закончился еще в позднесоветскую эпоху, где-то незадолго до принятия закона о печати, летом 1990 года. Дескать, самиздат — это то и только то, что нельзя напечатать официально, а потому сейчас, да и вообще, уже давно, больше двадцати лет, никакого самиздата фактически нет. “А как же все эти…” — я похлопал рукой по сумке, где лежали несколько напечатанных на ризографе журналов форматом А5 (обычный лист для принтера, сложенный пополам). “Не, ну эти…”
Мнение, что самиздат давно умер, очень распространено. Но меня удивило скорее, что в данном случае его высказал человек достаточно молодой, заставший СССР подростком. А ведь именно его ровесники и те, кто немного помладше, являются главными действующими лицами постсоветской самиздатовской сцены, заново рожденной во второй половине 1990-х или в начале 2000-х. Я имею в виду самиздат как массовое явление — десятки и даже сотни наименований продолжающихся изданий; если же говорить о единичных случаях, то самиздат имел место даже и в 1992-1995 годах.
Я сам в этом смысле скорее исключение, поскольку занимаюсь самиздатом больше двадцати лет, примерно с 1987 года, слава богу, без всякой героики и серьезных репрессий. Всего-то и было, что одно приглашение “на беседу” в КГБ в 1987-м, один обыск в 1999-м (правда, архив изъяли и не вернули) и один допрос в тюрьме ФСБ в Лефортово — упоминать в этом ряду банальные задержания и попадания в милицию за торговлю самиздатом на улице или участие в акциях протеста почти что смешно. И вот тут вдруг выясняется, что того, чем я занимаюсь, нет.
Хорошо, значит о том, чего нет. Поехали.
В 2009 году в мире, переполненном мобильными устройствами, переносными компьютерами, Интернет-зависимостью, виртуальными рейтингами и прочими приветами из виртуального ино(не)бытия, все еще существуют архаичные бумажные носители, отпечатанные кое-как на ксероксе, принтере или ризографе (совсем редко используют офсет, хотя бывает и такое), информация на которых скорее соответствует критериям старой журналистики и одновременно какого-то подобия девичьих дневников (но не блогов!), хотя производят ее отнюдь не только девушки, а внешний вид более чем разнообразен: от пародии на цветные глянцевые тинейджерские журналы (производители далеко не всегда сознают пародийность получаемого результата) до строгих четких страничек, рождающих воспоминания о давно пожелтевших книжках издательства “Academia” первой половины 1930-х годов. Все эти носители тяготеют скорее к периодике[1] и воспринимают себя как таковые. Да и самоназвание этого явления, упорно именуемого мною самиздатом, зинмейкинг — калька с американского и отсылает к периодической печати[2].
Придумывают концепции сами — или рождают их уже по ходу производства издания. Пишут сами или с помощью подруг и друзей. Рисуют и оформляют сами. Сами собирают фотографии в сети, в больших бумажных медиа или в западных зинах. Сами втолковывают печатникам разные нестандартные странности, используемые в качестве оформительских кунштюков в их и без того не слишком стандартных изданиях. Сами же потом эти кунштюки печатают после отказа в типографиях. Вывозят тираж на горбах тоже сами. Сами распространяют — на концертах, митингах, выставках и съездах, да и просто везде, где появляются; в другие города отправляют по почте или с оказией. При этом не обращаются к большим торговым посредникам — как максимум, в магазины типа московских “Фаланстера”, “Гилеи” и в специальные дистро[3], занимающиеся распространением DIY-продукции[4]. Ну, чем не самиздат?
В данном случае, гоняясь за самым важным критерием, отделяющим явление от других подобных, я не то что совершенно не рассматриваю фактор запрета (хотя с этим в странах типа России и Белоруссии тоже все чаще приходится встречаться, когда издателям говорят, например, в типографии или просто на коммерческом ксероксе или ризографе: “Нет, мы такое не печатаем, вы тут плохо пишете про [биип-биип-биип], это, наверное, экстремизм” или “Ой, да это же у вас экстремизм!” — удивленно-заинтересованно и тут же по-деловому: “Значит так, двойная цена и самовывоз всего тиража до конца рабочего дня! По бумагам проводим как конфетные упаковки”), я просто считаю этот фактор не определяющим и даже не вполне существенным. Меня больше занимает интенция к самостоятельности, первичный творческий и политический импульс сделать все самим и реализация такого импульса. Потому и самиздат.
Результаты небольшого опроса среди издателей незарегистрированных газет и журналов, который я провел при подготовке этой статьи, наиболее однозначны именно в вопросе самоопределения: и 31-летний музыкант и переводчик из Питера, и 33-летний дизайнер и фотограф из Москвы, и 27-летняя безработная журналистка из Киева, и все остальные, кто помоложе и постарше, — все считают свои издания самиздатом, а себя — самиздатчиками.
Я попросил отвечающих дать свои определения самиздата. Большинство из них были краткими: “независимая издательская деятельность”; “издание незарегистрированной периодики или разовых публикаций”; “издание, выпущенное без официального на то согласия государства”. Но были высказывания и подлинней:
“Самиздат — это способ самовыражения, способ поделиться своими мыслями с заинтересованными людьми, способ коммуникации внутри небольшого сообщества людей. Можно придумать полно определений — но я не вижу в этом смысла. Я считаю, что имею отношение к ди-ай-ваю [DIY] — неважно в каких проявлениях”.
“Самиздат — это любая продукция, созданная человеком или группой лиц своими силами, то есть без использования организаций, оказывающих подобные услуги профессионально. То есть если все сделано по собственному желанию, своими силами, а к помощи профессионалов прибегли только на этапе тиражирования готовой продукции, то это самиздат”.
“Самиздат — выпуск определенного печатного источника информации каким-то лицом или группой лиц самостоятельно, без спонсоров и посредников, то есть учредитель, редактор и автор, а иногда и техотдел совмещаются в одном лице”.
Скажу больше, в этом самом одном лице или в небольшом коллективе лиц — редко какой коллективный самиздатский проект последних десяти-пятнадцати лет собирал более двух-трех человек в свою “редколлегию” — совмещены еще и организаторы, и непосредственные участники и участницы некой деятельности, культурной или политической, или и той и другой вместе.
В нынешнем самиздате часто, или даже почти всегда, одни и те же люди — это не только авторы текстов, оформления и фотографий, издатели и распространители, но и — герои публикаций. Не в смысле самолюбования, конечно, а в смысле, что они сами являются субъектами активности в определенной общественной сфере, активности, замалчиваемой или перевираемой “большими медиа”, по причине чего они сами описывают свои действия и свою позицию.
Любопытно также, что эти самые “большие медиа” настолько неприемлемы в кругу создателей и читателей современного самиздата, что более половины опрошенных мною заявили о том, что давно не читают “официальных” газет и журналов, не смотрят ТВ и не заглядывают на соответствующие сайты. При этом, считая свою деятельность самиздатовской, а себя — самиздатчиками, те же самые люди совершенно не готовы считать себя журналистами, большинство из них, как они полагают, отказались бы, если бы получили предложения пойти работать в “солидное” бумажное издание, известное всей стране, или на ТВ. И это, похоже, не бравада: некоторые нынешние самиздатчики имеют профессиональное журналистское образование, но либо никогда не работали по специальности, либо давно перестали это делать, либо писанина в официальные медиа составляет весьма небольшую часть их жизни и приносит лишь малую толику дохода. Исключения есть, но они лишь подтверждают правило.
Заканчивая с историей явления, надо сказать, что у большинства современных самиздатовских газет и журналов нет “родовой травмы” полной безгласности, почти никто из издателей не испытал на себе в сколько-нибудь сознательном возрасте всей полноты советских ограничений на свободу информации. Соответственно, не считают себя нынешние самиздатчики и продолжателями каких-либо (анти)советских традиций: ни диссидентских, ни рок-музыкальных, ни перестроечных неформально-политизированных.
Я предложил опрошенным такие варианты ответов на вопрос “Чувствуешь ли ты, что продолжаешь какую-то большую традицию? Если да, то какую?”:
— традицию первопечатников — со времен Иоганна Гуттенберга, Франциска Скорины и Ивана Федорова;
— традицию вольной русской типографии, основанной Герценом в Лондоне в середине XIX века;
— традицию подпольной революционной и анархистской печати рубежа XIX и XX веков;
— традицию советского диссидентского самиздата 1960-1980-х годов;
— традицию западной контркультурной прессы 1960-х годов типа той “маленькой андеграундной газетки”, в которой печатался Чарльз Буковски и чью “жизнь и смерть” он описал в соответствующем рассказе;
— традицию сделай-сам-журналистики, связанную с международной культурой DIY вообще и DIY-панка в частности, традицию сотен и тысяч мало кому известных журнальчиков, которые издаются по всему миру уже больше 30 лет;
— традицию таких известных многотиражных западных самиздатовских журналов, как “Maximumrocknroll”, “Profane Existance”, “Heart Attack”, “Anarchy: A Journal of Desire Armed”, “Fifth Estate” и так далее;
— традицию отечественного рок-самиздата 1980-х годов (“Зеркало”, “Ухо”, “РИО”, “Ур Лайт”, “ДВР”, “Штучка”);
— традицию первых анархистских изданий конца 1980-х годов вроде журналов “Община”, “Свеча”, “Февраль”, газет “Воля”, “Набат”, “Новый свет”;
— традицию журналов “Беzумец”, “Play Hooky”, “Ножи и Вилки”, то есть постсоветскую DIY-традицию 1990-х годов.
Диссидентов признал своими предшественниками только один из опрошенных полутора дюжин издателей. Любопытно, что он же полагает себя наследником традиции подпольной революционной и анархистской печати рубежа XIX и XX веков и анархистского самиздата 1980-х. Еще интереснее, что он едва ли не самый молодой из опрошенных — ему 20 лет, так что Советский Союз он может знать только по рассказам да по книжкам. Собственно, из книжек он про самиздат и узнал, буквально — из школьного учебника истории; как узнал, так и решил, что надо чем-то таким заняться, — и занялся, поступив в институт и создав независимый студенческий профсоюз, газету которого сейчас выпускает, как до того полтора года выпускал независимый молодежный контркультурный журнал.
В основном люди готовы идентифицировать себя с западными традициями — с традициями перечисленных “паровозов” панковского самиздата типа “Maximumrocknroll” и “Profane Existence”[5] и той среды малотиражных, нерегулярных и малообъемных зинов, из которой они выросли. Одна девушка сослалась на традицию западной контркультуры 1960-х. С Герценом и первопечатниками не идентифицировал себя никто.
Бóльшая часть современного самиздата крутится вокруг молодежной музыки и молодежной политической активности. Это панк, хардкор, хип-хоп, анархизм, радикальное экологическое движение, зоозащита, реже — студенческие социальные, образовательные и политические инициативы, еще реже — коммунизм левее Зюганова и вообще левее любого патриот-коммунистического официоза.
Почти во всех музыкальных изданиях есть хотя бы немного политики. Этому способствует излюбленный жанр “колонок” — небольших эссе, которые пишут и постоянные авторы, и разовые читатели журнала[6]. Это калька с американских и европейских образцов: вся отечественная панк-культура до сих пор активно подпитывается мировым опытом. А в западной DIY-панк-хардкор среде принято интересоваться социальными проблемами, вопросами экологии, правами животных и так далее. На права людей можно при этом если и не забивать, то откровенно рассматривать их вторым или третьим планом, либо, словесно признавая важность их соблюдения, действия предпринимать только в связи с защитой прав животных. Кроме того, собственный жизненный опыт в путинской России, лукашенковской Белоруссии, лужковской Москве, матвиенковском Питере способствует пробуждению в некоторых постсоветских DIY-панках политической сознательности. И они, конечно, тут же начинают говорить о политике — в песнях, в музыке разбитых витрин, в колонках для анархо-панковской периодики, ну и, конечно, на кухнях, за приготовлением и поеданием вегетарианской еды.
В этой среде выпуск самиздатовских журналов почти столь же нормален и распространен, как и участие в какой-то панк-группе, а не согласованные с властями антифашистские демонстрации или легальные пикеты на животноохранную тематику являются почти столь же обычным делом, что и концерты. Разумеется, тиражи журналов обычно небольшие — 100-200 экземпляров, если речь идет об областном центре или втором-третьем по размеру городе области, и 300-500, если говорить о Москве, Питере и Киеве. Печатаются они отчасти партизанскими методами — на офисных принтерах и ксероксах, пока начальник отвернулся, либо на личные сбережения издателей. Распространяются в своем городе прежде всего на концертах и из рук в руки при встречах с представителями того же культурного и политического “гетто”, но также высылаются по почте, передаются с оказиями или с гастролирующими группами в другие города. С некоторыми оговорками можно сказать о более или менее едином “рынке” панковского музыкального и музыкально-политического самиздата на европейской территории России, в Белоруссии и Украине. Слово “рынок” я намеренно беру в кавычки, потому что при распространении этих изданий часто используется обмен (на другие издания, на музыкальные кассеты, диски, винил, нашивки и тому подобное), а также дарение. Большинство издателей при этом считают, что их затраты на производство окупают себя; при этом то же большинство не ведет подробной бухгалтерии, вкладывая деньги, полученные от продажи журналов, в производство дисков — и наоборот.
Есть в этой среде и издания-долгожители, существующие по пять-шесть, иногда более десяти лет, есть издания, выпустившие лишь один или два номера[7]. Есть отклонения от тиражной нормы — маленькие “личные зины”, выходящие в свет в 20-30-50 экземплярах, либо, наоборот, попытки наладить серьезное регулярное производство, с офсетной печатью и тиражами больше 1000 экземпляров.
Издания преимущественно политические — еще один распространенный отряд самиздатовского высказывания. С панковскими изданиями их часто роднит то, что и для “музыкантов”, и для “политиков” собственно издательская деятельность часто является лишь чем-то вспомогательным, то есть скорее инструментом, нежели основным содержанием работы. Ты устраиваешь концерты или демонстрации, ты играешь определенную музыку или пропагандируешь определенные идеи и принципы — и тебе надо использовать все рычаги, в том числе собственную бумажную прессу. Но большой фестиваль или большая демонстрация и для тех, и для других — важнее и содержательнее самого умного и красивого журнала или газеты, который может произвести их среда.
У “политиков” так же, как и у “музыкантов”, распространено дарение и обмен, тут тоже чаще если продают, то по себестоимости или чуть выше себестоимости. Этого, конечно, не хватает для расширенного воспроизводства, но большинство издателей и не стремятся к этому, прекрасно зная свою планку и по тиражу, и по объему, и по периодичности, и, конечно, по качеству написанного, снятого и нарисованного.
И те и другие используют также и Интернет. У многих (хотя не у всех) бумажных изданий есть свои сайты, куда выкладываются для скачивания макеты выпущенных номеров. Так, один из издателей признался, что делает сам не более 20-40 бумажных копий, в то время как каждый номер его журнала скачивают в сети около 600 человек. Но в целом “установочные” тиражи обычно больше у “политиков”, чем у “музыкантов”. Один известный анархистский журнал выходит тиражом 2000 экземпляров, одна новая студенческая газета — тиражом 3000.
И “политиков”, и “музыкантов” я беру в кавычки, потому что и те и другие не обычные конвенциональные политики и музыканты. Они сознательно стоят в стороне от самой возможности попасть в парламент или на телевидение — и то и другое они считают обычно большим обманом, в котором не желают принимать участия. Мотивы протеста, мотивы говорения правды наперекор общепринятым установкам весьма важны и в среде “политической”, и в среде “музыкальной” альтернативы — и именно в силу этого вполне допустимо перекинуть мостик преемственности и от диссидентов 1970-х, и от отечественного рок-самиздата 1980-х, и от изданий времен перестройки, хотя сами нынешние самиздатчики в массе своей не видят этой связи[8].
При этом, разумеется, и у тех и у других присутствует элемент получения удовольствия от этой своей активности. Вот как описал свои побудительные мотивы один из наиболее успешных самиздателей последнего десятилетия:
“Я считаю, что бумага — гораздо более приятный носитель, который можно хранить, читать в любом удобном для тебя месте, потому что это своя эстетика и культура. Для меня важно не только читать — но и осязать, разглядывать картинки и изготовлять все своими руками. И еще мне очень нравится меняться”.
И здесь, безусловно, есть элементы наследования и самиздату, и альтернативной прессе западной контркультуры 1960-1970-х, и панковской DIY-традиции, непрерывно тянущейся в западных странах с конца 1970-х — начала 1980-х и воспринятой, а главное — подхваченной у нас в середине 1990-х годов.
Разумеется, мое описание оказывается достаточно формальным и почти не касается содержательной стороны. Углубление в содержание текстов открыло бы нам как бездны таланта, и даже гениальности, так и бездны пошлости и тупого повторения замыленных лозунгов. Прекрасно осознают это и в среде нынешних самиздатчиков. Отвечая на мои вопросы, один из респондентов (21 год, Белоруссия) подчеркнул:
“Самиздат не панацея от некачественных результатов, это всего лишь способ быть более свободным от материальных ограничений: не гнаться за деньгами спонсоров, тиражом (то есть деньгами читателей), а значит, не печатать “модных тем”. Хотя относительно последнего стоит сделать оговорку, что множество однотипных зинов пишут на одни и те же, модные в данный момент в тусовке, темы, то есть механизм внушения идей в самиздате тот же, что и в “большой прессе”, — только масштаб и возможности меньше”.
Поправлю товарища: может использоваться тот же механизм, но лучшими представителями жанра — не используется.
Впрочем, шаги от самоосознания до самовоспитания и просвещения совершаются этим сообществом еще не очень уверенно. В некоторых городах уже есть библиотеки самиздата, уже есть в сети Интернет-сайты, собирающие электронные версии макетов изданий[9], но попытки проводить “съезды” или фестивали самиздатчиков не всегда оканчиваются успехом. За последние два года таких фестивалей на постсоветском пространстве было три: один в Минске и два в Вильнюсе.
Есть и разные оценки динамики развития среды. Так, приступив к ответам на мои вопросы, один из ветеранов современного самиздата (31 год, из них 12 лет “в холдинге”) прокряхтел для начала:
“Что-то за последние несколько месяцев у меня уже несколько раз берут интервью по поводу самиздатчества. Стоило движу пойти на убыль, так сразу — академический интерес…”
Тем не менее, новые издания создаются, явление распространяется на новые города и даже деревни, некоторые издатели дополняют ассортимент периодики брошюрами и книгами, пусть их пока и немного. В общем, есть все основания полагать, что пока люди вообще пишут, печатают и читают бумажные носители, будет жив и бумажный самиздат.
Сохранится он и до тех пор, пока сохранится потребность и возможность нонконформистского высказывания. И потому — хотя это и печальная особенность, — что рассчитывать на свободу слова в “больших медиа” на постсоветском пространстве приходится все меньше, и тенденция эта не меняется уже более десятилетия. Как сказал все тот же покряхтывающий ветеран: “В середине 1990-х у меня был выход для ПТИ в официальной журналистике, но вскоре ширина канала сузилась”. “ПТИ” — это “первичный творческий импульс”, одна из излюбленных категорий в теоретическом наследии движения “За анонимное и бесплатное искусство”.
Прерву нанизывание цитат на полуслове. Как и саму статью. Эскиз намечен: есть от чего двигаться дальше.
Июль-сентябрь 2009 года
Минск-Москва-Вильнюс-Берлин
_______________________________________________________________________
1) Даже если выпускается единственный номер — это именно номер периодического издания, а не просто брошюра или книжка.
2) Просторечное “zine”, сокращенно от “magazine”. Отдельные продукты зинмейкинга по-русски тоже именуются “зинами”.
3) Дистрибуционные “фирмы”, состоящие часто из одного человека.
4) DIY — do it yourself.
5) Издания эти выходят многотысячными тиражами на протяжении уже десятков лет, причем “Maximumrocknroll” — практически ежемесячно при объеме около 200 страниц формата А4.
6) Как и в любом академическом журнале, автором вполне можно стать, прислав свои тексты по почте, не будучи знакомым с издателями лично.
7) Но, как говорила еще в 1990 году собирательница самиздата в Государственной публичной исторической библиотеке РСФСР Елена Струкова: “Пока живы издатели, всегда есть “опасность” возобновления однажды заброшенного издания”.
8) Возможно, потому, что вообще не очень увлечены историей, а пребывают в перманентном “здесь и сейчас” — так же, как не очень заняты будущим, — не столько из-за панковского “no future”, сколько из-за политики культурного и государственного мейнстрима, заключающейся в маргинализации всего, что не соответствует ее идеологическим, эстетическим и даже поведенческим стандартам.
9) Что может представлять проблемы, так как некоторые издания производятся старым, как первые панковские ирокезы и первые дешевые ксерокопии, методом — “вырезал-наклеил”.