Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2009
Гульнара Абикеева — киновед, кинокритик. Автор пяти книг о кинематографе Казахстана и Центральной Азии. С 2005 года является арт-директором международного кинофестиваля “Евразия” в Алматы.
Гульнара Абикеева
Кино и культурные влияния в Центральной Азии
Открытие границ с приходом независимости не могло не повлиять на изменение не только политической, но и культурной ситуации. Если в советское время Центральная Азия была искусственно изолирована от ее исторических соседей за пределами СССР, то с независимостью естественные культурные связи должны были бы вернуться, равно как и культурные влияния. Так ли это? И как эти процессы отражаются в кинематографе?
Начну с личного наблюдения. В 2006 году мне довелось быть в составе международного жюри кинофестиваля “Дидор”, проводимого раз в два года в Душанбе. Обсуждение результатов шло на трех языках — фарси, русском и английском, потому что режиссерами, приглашенными в качестве членов жюри, были иранец Мохсен Махмальбаф, киргиз Актан Арым Кубат, таджики Майрам Юсупова, живущая в России, Джамшет Усмонов, живущий во Франции, и я — казахстанский киновед. Все, кроме Махмальбафа, понимали по-русски. Все, кроме нас с Актаном, говорили на фарси. Обсуждение поэтому одновременно шло либо на русском, либо на фарси, но при этом возникало ощущение, что отличаются не только языки, но культурные и кинематографические концепции. Мнения, кто должен получить гран-при, были кардинально противоположными, и потому время от времени мы переходили на английский, который служил отстраненным и нейтральным языком для напряженных переговоров. Но как только эмоции перехлестывали через край, каждый возвращался к тому языку, который был наиболее удобен для самовыражения. И… мы так и не договорились. Конечно, решение было принято большинством в результате голосования, но потом, вспоминая эту жаркую дискуссию, я поняла, что срабатывала даже не разница вкусов, но различия культурного контекста. Произошло столкновение мировоззрения людей, воспитанных в единой традиции советской киношколы, и людей, воспитанных в единой ирано-таджикской культурной традиции. При этом зачастую эти две идентичности сталкивались в одном и том же человеке. И речь здесь шла о людях среднего поколения.
Иная картина наблюдалась на церемонии закрытия кинофестиваля, когда вручались призы. Зрительный зал был полон молодых людей, скорее всего, студентов. Объявлялся каждый гость, каждый участник кинофестиваля. И что поразительно: зал довольно спокойно приветствовал участников из Грузии, Кыргызстана, России, Казахстана, но как только объявлялся участник из Ирана или Афганистана — раздавалась буря аплодисментов. Я так и не поняла: то ли публика действительно лучше знала произведения именно этих авторов в силу единого языкового пространства, открытых границ и свободного доступа фильмов из Ирана и Афганистана, распространяемых на DVD, то ли это была простая реакция на персидские имена, “владельцам” которых аудитория выражала свое одобрение и приветствие. Как бы то ни было, со стороны было очевидно, что те из нас, кто приехал из бывших советских республик, воспринимаются в большей степени как иностранцы, нежели гости из Ирана и Афганистана. Вот тогда в первый раз я задумалась о том, что культурные тяготения и влияния изменяются вместе со сменой поколений.
В случае с Таджикистаном можно говорить не столько об изменении, сколько о возвращении его в лоно таджикско-персидской культуры. Это не единственный пример. Так совершенно очевидно влияние турецкого кино на азербайджанское. Узбекское кино, безусловно, подражает индийскому, но здесь речь идет не о культурном и геополитическом, а скорее о чисто кинематографическом влиянии: индийские фильмы и в советское время были чрезвычайно популярны в Узбекистане. А что происходит в этой связи с казахским кино? Или с киргизским? Попробуем разобраться.
Таджикистан: тяготение к Ирану
В таджикском кинематографе сегодня присутствует ярко выраженное тяготение к современному иранскому кино. Прежде всего, это простые повествования с сильной человеческой и эмоциональной составляющей. Во-вторых, это склонность к созданию художественных обобщений, которые подводят к тому, что рассказываемая история прочитывается как метафора эпохи или жизни какой-то социальной группы. В-третьих, это абсолютная внутренняя культурная самодостаточность, когда материал для фильмов берется исключительно из жизни определенного сообщества.
В результате гражданской войны (1992-1996) техническая база киностудии “Таджикфильм” была практически разрушена, а многие деятели кино уехали из страны. Поэтому казалось, что производство игровых полнометражных фильмов возобновится здесь не скоро. В 1990-е годы, однако, существовало, так называемое, “кино в эмиграции”, то есть фильмы, снятые таджикскими режиссерами, которые нашли финансирование за рубежом. Это “Кош ба кош”, “Лунный папа” Бахтияра Худойназарова, “Полет пчелы”, “Ангел на правом плече”, “Если хочешь попасть в рай, вначале надо умереть” Джамшета Усмонова и ряд других. Именно эти ленты, принимая участие в международных кинофестивалях, напоминали миру о существовании такой страны, как Таджикистан. Но уехавшие режиссеры все больше адаптировались к тем странам, в которых жили, и, скажем, Бахтияр Худойназаров стал снимать кино в России: картины “Шик”, “Танкер “Танго”” сделаны именно там.
В 2003 году на киностудии “Таджикфильм” была запущена первая полнометражная игровая лента эпохи независимости — “Статуя любви” — молодого режиссера Умедшо Мирзоширинова, рассказывающая о любви подростка к девушке из его кишлака. В 2005 году появились еще две картины: “Овора” (“Бродяга”) режиссеров Гуландом Мухаббатовой и Далера Рахматова, а также “Календарь ожиданий” Сафарбека Солиева. В 2008 году на том же кинофестивале “Дидор” в основном конкурсе было показано два новых таджикских фильма: “Охота жить” режиссера Юнуса Юсупова и “Источник желаний” Орзу Шарипова; и отдельно — целая программа, состоящая из 8 таджикских фильмов, снятых за последние два года! Понятно, что все это кино, снятое на видео, зачастую не отличается особым качеством съемки. Но зато в нем присутствует мощная динамика возрождающегося интереса к кино, особенно среди молодых.
Любопытно, что тематически большинство таджикских картин посвящено детям и молодежи. Так, в уже упомянутой картине “Овора” главный герой — семилетний мальчишка по имени Абдулло. Его воспитывают дед с бабушкой, мать — неизвестно где, отец вроде бы уехал на заработки в Россию, а на самом деле он в России, но не на заработках, а в тюрьме. Подходит время делать мальчику обрезание, но денег на празднество нет. Тогда дед с бабкой решают продать на базаре свою единственную козу. Однако Абдулло — против. В то время, пока бабушка на рынке дремлет, мальчик всячески отговаривает потенциальных покупателей. Неожиданно из Москвы (так кажется мальчику) приезжает друг отца и привозит деньги на отмечание ритуального обряда. Финал картины — Абдулло сидит на пригорке у дороги, которая ведет в его кишлак, и в силуэте каждого приближающегося мужчины он видит своего отца. Картина очень добрая, я бы даже сказала, сентиментальная. Более того, в ней есть элемент чудесного, сказочного: мальчик постоянно пребывает в ожидание своего “мифического” отца.
Еще более мифологична картина режиссера Саиджона Кадырова “Махди” (“Пророк”). Фильм начинается с эпизода работы женщин на хлопковых полях. На кромке поля — импровизированный детский сад, где все женщины оставляют своих детей. Тут же кружит самолет-“кукурузник”, опрыскивающий поля. В один из своих заходов кукурузник слишком низко спускается к земле и цепляет проволоку, а за ней и колыбель, в которой спит ребенок. Женщины в панике. Но колыбель чудом застревает в кроне дуба, мальчик остается жить и вырастает необычным ребенком. Когда в пять лет ему по мусульманским традициям делают обрезание, наутро выясняется, что рана его заросла, и тогда родичи обращаются к мулле за советом. Тот говорит: “Берегите этого мальчика, он — махди, посланник неба”. Мальчик растет, хорошо учится, опережая школьную программу, легко усваивает языки — и английский, и арабский, пишет замечательные стихи, лишний раз подтверждая свою одаренность. Но жители кишлака его опасаются, между ним и другими детьми и взрослыми возникают стычки. Тогда отец мальчика решает забрать сына и уехать. Символический итог фильма демонстрирует, что традиционное общество боится всего странного, необычного, отвергает людей, не похожих на остальных.
Доминирование детских образов в современном таджикском кино может показаться довольно странным. Таджики — народ с древнейшей культурой, и казалось бы логичным делать акцент на мудрых старцах. Однако все старики в этих фильмах — несерьезные, смешные, негероические персонажи. Мужчины-отцы либо отсутствуют, либо предстают как несбыточная детская мечта, либо как-то связаны с криминальной сферой. И именно дети выступают как надежда на возрождение таджикского народа и его культуры. В их образах, в истории их взросления, становления передается идея возрождения нации. А мотив чудесного, сказочного присутствует в фильмах как отражение поэтичности и символизма традиционной таджикско-персидской литературы.
Эти же черты свойственны иранскому кинематографу, особенно на заре его нынешнего подъема, то есть двадцать лет назад, когда появились такие удивившие мир картины, как “Маленький чужак Башу” (1989) режиссера Бахрама Бейзаи или “Где дом друга?” (1987) Аббаса Кьяростами. Точно так же и в фильмах Маджида Маджиди “Дети небес” (1997) и “Цвет бога” (1999) главными становятся образы детей.
Говоря о влиянии иранского кино на современное таджикское, нельзя не сказать о том, что сегодня один из крупнейших мировых режиссеров Мохсен Махмальбаф проживает в Таджикистане. Свой первый таджикско-иранский фильм “Сукут” (“Молчание”) он снял в 1998 году. В нем рассказывается о слепом мальчике Хуршеде, который зарабатывает на жизнь для себя и матери, настраивая музыкальные инструменты. Махмальбаф не только снимает в Таджикистане свои последние фильмы, но и организационно помогает таджикским кинематографистам в проведении фестиваля “Дидор”, финансово и технически поддерживая молодых режиссеров.
Узбекистан: центральноазиатский Болливуд
В Узбекистане сложилась уникальная ситуация, не свойственная ни для какого из государств бывшего Советского Союза, — внутренний прокат стал здесь действительно национальным, 90% фильмов, показываемых в кинотеатрах, — узбекские. Отсюда и появившаяся в стране система производства поп-звезд — актеров и певцов. Отсюда и поставленное на поток производство недорогих в постановке фильмов, дающих быстрый возврат вложенных средств. Причем большинство этих картин выпускается на частных студиях. Если в среднем в год выпускается 35 фильмов, то только 5-6 из них финансируются государством через компанию “Узбеккино”. А в это время местные продюсеры занимаются маркетингом и следят за тем, чтобы опередить своих соперников и выпустить картину именно того жанра, по которому уже начал скучать зритель. В результате мы видим динамично развивающееся коммерческое кино, построенное на национальных реалиях.
Называется эта продукция “хон-тахта”, что означает “доска для нарезки овощей”, то есть быстро и дешево производимый фильм, стоимость которого составляет не более 30 000 долларов США. При стоимости билета в 1500-2000 сумов (1,1-1,5 долларов) достаточно, чтобы фильм посмотрело 25 000 человек. С учетом размера населения в 20 миллионов практически любая картина окупается в течение двух недель, бывают и сверхприбыльные ленты, которые находятся в прокате по несколько месяцев. При этом интерес к зарубежным фильмам — минимальный, смотрят в первую очередь индийские, потом американские, но, как правило, зарубежные картины зрители предпочитают на домашнем видео. Моя знакомая из Ташкента рассказывала, что на показе в кинотеатре фильма “Пираты Карибского моря — 3” в зале было три человека: она и две ее внучки. Конечно же, фильмы разряда “хон-тахта” представляют собой довольно примитивные поделки в жанре мелодрамы или комедии. Очень часто в таких картинах снимаются известные узбекские музыканты; появилась и отдельная категория популярных актеров “хон-тахта”.
Три независимые киностудии — “Шарк-синема”, “Даур С” и “Замин-фильм” — поставляют на рынок Узбекистана коммерческие фильмы. Мелодрама, конечно же, самый популярный жанр. Чего здесь только ни увидишь: история “Золушки” пересказывается на узбекский манер в картине под названием “Зумрад и Киммат” режиссера Бахрома Якубова. Печальная история любви между братом и сестрой, не подозревающих о своем кровном родстве, рассказана на индийский манер в картине “Подкидыш” того же режиссера. Самой популярной мелодрамой 2008 года в Узбекистане стала картина “Тельба” (“Идиот”) Аюба Шахобиддинова. Продюсер фильма Аваз Таджиханов на пресс-конференции во время кинофестиваля “Евразия” рассказывал, что при бюджете картины в 35 000 долларов его компания заработала на этом фильме 350 000 долларов. Это история любви девушки из богатой семьи к парню, нанявшемуся в дом к ее родителям смотрителем за собаками. Характерно, что такую популярность приобретает картина, обнажающая ситуацию сильной социальной стратификации общества.
На втором месте стоит комедия. В том же 2008 году самой кассовой среди комедий была лента “Бойвачча” (“Молодой парень”) Жахонгира Пазилджнова. Сам режиссер — довольно популярная поп-звезда и узнаваемое в молодежной среде лицо. Поэтому и картина с юмором рассказывает о том, что больше всего волнует молодых людей: как встретить свою любовь и что после этого происходит.
Конкуренция заставляет отслеживать выход картин, чтобы одновременно не появлялись только мелодрамы или комедии, поэтому активно идет расширение жанрового репертуара. Каково было мое удивление при обнаружении тенденции к появлению… фантастических фильмов! Еще пять лет назад появилась картина об узбеках, полетевших на Луну, потом фильм “Небо рядом” (2007) Тимура Мусакова — о призраке, спасающем жизнь людей, а в прошлом году — лента “Севгинатор” (2008) Абдувохида Ганиева. Она рассказывает о молодом ученом, спроектировавшем женщину-робота, и узбекскую еду умеющую приготовить, и ведущую себя в соответствии с узбекскими обычаями. Но робот-севгинатор хочет большего — любви. Не получив ответного чувства, севгинатор проектирует для себя такого же, как хозяин, мужчину, только, в отличие от него, ее любящего.
Продюсер фильма “Севгинатор” Рустам Сагдиев считает, что внутренний рынок уже завоеван и теперь нужно выходить на рынки стран центральноазиатского региона. И этот процесс уже начался. “Черные” рынки как в Казахстане и Кыргызстане, так и в Таджикистане заполнены узбекскими фильмами, и зритель смотрит их даже без перевода.
В отличие от таджикского кино, герои узбекских фильмов уже не подростки, а взрослые, хотя и вполне молодые, люди. Они живут активной жизнью, не будучи отягощенными какими-либо комплексами или проблемами. Кино здесь тоже играет роль мифа, но другого плана — о хорошей и счастливой жизни. Узбеки — бизнесмены, которые открывают свои фирмы в Японии (“Великан и коротышка”) или Америке (“Родина”). Молодежь ездит на “крутых тачках” (“Бойвачча”) и учится за рубежом (“Мальчики в небе”). Не говоря о том, что узбеки строят роботов и летают на Луну!
Узбекское кино, как и болливудское, — это сказка о прекрасной жизни. Но можно ли здесь говорить о геополитическом влиянии Индии на Узбекистан? Скорее всего, нет. Просто узбекскими кинематографистами была взята на вооружение именно модель Болливуда: снимать свои фильмы для своего зрителя. А чтобы зритель хотел смотреть отечественные фильмы, они должны быть развлекательными и жанрово разнообразными.
Туркменистан: замкнутые на себе
После того как в 1998 году в Ашхабаде была закрыта киностудия “Туркменфильм”, новостей о кинопроизводстве в этой стране долгое время не было слышно. Однако прошлый год показал, что отношение к кинематографу новых властей меняется. В 2007 году указом президента Гурбангулы Бердымухаммедова было образовано творческое объединение “Туркменфильм” (до этого кино было объединено с телевидением). Возрожденная киностудия получила имя легендарного прародителя туркмен — хана Огуза.
В 2008 году в Туркменистане было снято три полнометражных игровых фильма в видеоформате. Картина “Мелодия души” режиссера Ораза Оразова — экранизация четырех легенд из священной книги туркмен “Рухнама”. Первая — о всепрощающей любви матери, вторая и третья — о взаимоотношениях между детьми и родителями, четвертая — о подвиге мастера, совершенном во имя его возлюбленной.
Вторая картина — “Это называется жизнь” Басима Агаева — мелодрама, действие которой начинается в роддоме. Одна женщина при родах теряет ребенка, вторая рожает двойняшек, и, пожалев соседку, отдает ей одного из своих детей. Эта тайна долгие годы никому не раскрывается, а женщины продолжают дружить, пока их дети не вырастают и не влюбляются друг в друга. Когда смотришь фильм, то сразу становится ясно, что весь упор в картине делался на создание различных сюжетных мотивировок, необходимых для того, чтобы показать современно оборудованную больницу.
Вообще, что в первом, что во втором фильме все мизансцены буквально “вылизаны” — в них отсутствуют любые намеки на действительные реалии современной туркменской жизни. В этом плане несколько выбивается из поучительно-благополучного стиля туркменского кино картина “Покаяние” Дурды Ниязова. Это исповедь-раскаяние бывшего наркомана, который вышел из тюрьмы и пришел просить прощения у своей матери.
Несмотря на незамысловатый сюжет этих картин, радует сам факт возобновления национального туркменского кинопроизводства. Понятно, что страна в этой области отброшена на много лет назад, но сохранившиеся традиции сильного, философского кинематографа в будущем могут способствовать появлению по-настоящему интересных картин.
Казахстан: тяготение к России
Совершенно другая тенденция наблюдается в казахстанском кино — это желание разомкнуть свои границы, быть интересными кому-либо еще, кроме самих себя. Интересно, что реализуется эта тенденция в коммерческом кино, которое реально начало зарождаться в Казахстане только 3-4 года назад, причем в частном секторе. И выражается эта тенденция в тяготении к России.
Еще один пример из личных наблюдений. Довольно давно, в начале 2000-х, мне пришлось участвовать в “круглом столе” на тему “Куда движется наш отечественный шоу-бизнес?”. Там собрались не только деятели искусства, культурологи и журналисты, но так же и молодые бизнесмены, которые проявили себя в качестве эстрадных и телевизионных продюсеров, кураторов в изобразительном искусстве. Обсуждение поразило меня тем, что все они в один голос говорили, что если им доведется снимать кино, то они пригласят российских режиссеров и актеров. Когда мы — искусствоведы и кинокритики — начали спорить с ними и говорить, что они просто не знают потенциала казахстанских кинематографистов, они отвечали буквально “и знать не хотим”. Главным их аргументом в споре было “на кого зритель пойдет”. Почему в этих словах была своя правда? Потому что Казахстан жил и продолжает жить в информационном поле России: наш зритель, особенно в городах, смотрит российские телеканалы, а значит, и российские телесериалы, в кинотеатрах широко идут российские фильмы.
С того круглого стола прошло всего 5-6 лет, и слова бизнесменов обрели свое реальное воплощение. Начиная с картины “Монгол” (2007) режиссера Сергея Бодрова-старшего в Казахстане появилась масса казахстанско-российских проектов. Сначала это касалось картин арт-хаусного плана: в 2007 году были сняты такие фильмы, как “Тюльпан” Сергея Дворцевого (российско-казахстанский режиссер), “Подарок Сталину” Рустема Абдрашева (казахстанский режиссер, но с российскими сопродюсером и актрисой Екатериной Редниковой), “Баксы” Гульшад Омаровой (сопродюсер Сергей Сельянов).
В 2008 году казахстанские студии начинают приглашать в свои коммерческие фильмы звезд российского кино: Дмитрия Дюжева в картину “Обратная сторона”, Дарью Мороз на одну из главных ролей в фильме “Прыжок Афалины”. И, наконец, в 2009 году тяготение казахстанского кинематографа к России становится официальной стратегией государственной киностудии “Казахфильм”, причем главный аргумент здесь уже другой: выйти на обширный зрительский рынок России. Однако для этого одного участия российских звезд недостаточно. Настоящая копродукция начинается с сотрудничества на уровне продюсеров. Поэтому в этом году киностудия “Казахфильм” делает основной упор на привлечение российских продюсеров и режиссеров: Тимура Бекмамбетова на фильм “Золотой воин”, Рената Давлетьярова на картину “Соблазнить неудачника”, Егора Кончаловского на фильм “Афганец”. Тем более, что у двоих из них есть казахстанские корни: Тимур Бекмамбетов родился в Казахстане, Егор Кончаловский — сын казахстанской актрисы Натальи Аринбасаровой и российского режиссера Андрея Михалкова-Кончаловского.
Главный признак коммерциализации — выход на жанровый кинематограф. Если в снимающемся сейчас триллере “Цветочник” режиссера Хуата Ахметова казахский герой в исполнении Асанали Ашимова спасает русского парня, то картина “Прыжок Афалины” Эльдора Уразбаева идет еще дальше. Фильм не просто затрагивает казахстанско-российские связи. Это, можно сказать, первый межгосударственный политический триллер, снятый с исключительной политкорректностью. Он обращен к первым лицам в государстве: завязка фильма строится на том, что два президента — Путин и Назарбаев — проводят встречу на яхте в Каспийском море, и во время этого рандеву на них готовится покушение. Конечно, силы безопасности предотвращают теракт. Этот фильм, равно как и другие, снимаемые сегодня в Казахстане, заслуживает не только культурологического, но и политологического анализа.
Тяготение казахстанского кино к российскому выражено еще и в том, что здесь снимаются картины большого стиля — исторические полотна, в которых широко осмысляется исторический опыт, в том числе опыт взаимососуществования с имперской Россией. Таков фильм “Мустафа Шокай” (2008) Сатыбалды Нарымбетова — о видном деятеля Алаш-орды, провозгласившем идею независимого Туркестана. К этому же жанру можно отнести и фильм о событиях сталинской эпохи, а именно об истории первого атомного взрыва, готовившегося как “подарок Сталину” (одноименная картина Рустема Абдрашева).
Герои казахстанских картин — люди среднего возраста, имеющие за своей спиной разносторонний жизненный опыт. Однако в отличие от других центральноазиатских кинотрадиций, здесь наиболее размыта национальная идентичность. В последнее время появляются картины, в которых режиссеры заняты поиском национального характера, попытками определить особенности взаимоотношения традиционной культуры и современной массовой. Таковы картины “Охотник” (2005) режиссера Серика Апрымова, “Вдвоем с отцом” (2008) Данияра Саламата, “Келин” (2009) Ермека Турсунова, “Секер” (2009) Сабита Курманбекова, но эти фильмы — скорее исключение из правил, нежели доминирующая тенденция.
Кыргызстан: островок демократии и поиск своей идентичности
Каждая новая полнометражная картина, снимаемая в Кыргызстане, претендует быть явлением не только в культурной, но и в политической жизни страны. Доказательство тому — идейное содержание фильмов и их большой успех у национального зрителя.
Так, действие картины “Неизвестный маршрут” (2008) Темира Бирназарова сосредоточено в одном автобусе, где люди разных поколений и социальных групп вынуждены находиться долгое время из-за того, что спустился туман и водитель потерял дорогу. Блуждание в темноте равноценно путешествию во времени — то вперед, то назад. Главная же драматургическая коллизия — дебаты о том, кому вести этот автобус. Очевидно, что сбежавший водитель — прозрачная метафора бывшего президента страны Аскара Акаева. На его место приходит другой, при этом борьба за власть в данном случае — борьба за право управлять автобусом — не прекращается.
Не менее политизирована и другая картина — “Адеп Ахлак” (2007) Марата Алыкулова, хотя по жанру она относится к молодежной драме. Три парня живут в одном дворе и дружат с детства, зная друг о друге все: и любовные приключения, и жизненные неурядицы. Фоном происходящих с ними событий служит предвыборная кампания кандидата в президенты, человека, когда-то читавшего им в университете предмет “Адеп Ахлак”, то есть “Морально-нравственные каноны поведения человека”, по своей сути являющийся не чем иным, как отражением — в квазинаучной форме — абсурда современной жизни.
Несмотря на время от времени возникающую в стране “революционную ситуацию”, киргизские кинематографисты сформулировали и последовательно начали выполнять программу развития национального кинематографа “10+”. Это документ на 43 страницах, состоящий из 12 пунктов, в котором проанализированы проблемы, связанные с управлением кинематографом: в чем недостатки законодательства, как должно осуществляться производство и финансирование фильмов, как модернизировать техническую базу “Кыргызфильма”, в каком направлении должен развиваться кинопрокат, какими должны быть внешняя маркетинговая стратегия и дистрибуция фильмов, и так далее, вплоть до кинообразования. Программа рассчитана до 2010 года, а ее название указывает на то, что к этому моменту должно быть создано 10 значительных полнометражных картин. В принципе, прогнозы сбываются. В год появляется 2-3 достаточно успешных фильма, которые принимают участие в международных кинофестивалях.
Самым ярким событием 2007 года стало появление картины “Боз салкын” (“Светлая прохлада”) Эрнеста Абдыжапарова. Рассказанная в ней история кражи невесты шокирует только в начале, потом зритель понимает, что фильм в большей степени рассказывает о том, как зарождается любовь. Картина сделана в жанре лирической мелодрамы с элементами комедии, и несмотря на то что в Кыргызстане нет точных данных по кассовым сборам, журналисты утверждают, что успех у фильма огромный, его посмотрел каждый второй киргиз. С таким же энтузиазмом в Кыргызстане была принята картина “Райские птицы” (2006) Талгата Асыранкулова и Газиза Насырова, копродукция Казахстана и Кыргызстана. Фильм рассказывает о группе молодых людей, невольно вовлеченных в перевозку наркотиков на границе Кыргызстана и Таджикистана.
Совершенно неожиданным событием стало появление картины “Метаморфоза” (2007) одного из опытнейших режиссеров киргизского кино Геннадия Базарова. В маленький загородный ресторан привозят людей с завязанными глазами. На то есть причина: здесь проходит смертельно опасная игра, своеобразная “русская рулетка”, когда два участника выпивают бокалы с вином, не зная, в каком из них окажется цианистый калий. Шоу прекращается в тот момент, когда посетительница ресторана из зрителя, делающего ставки, решает стать игроком. Документальные кадры современного Кыргызстана придают фильму определенное социальное звучание. В 2008 году была завершена картина Эрнеста Абдыжапарова “Влюбленный вор” и закончились съемки фильма Актана Арыма Кубата “Свет”.
Можно сказать, что сейчас более развит “социально-ответственный” вариант киргизского кинематографа, но постепенно набирает силу и коммерческое кино, вроде “У любви свои небеса”, “Чингиз и Бюбюсары”, “Дочь миллионера”, хотя пока эти фильмы не оказывают существенного влияния на общий кинопроцесс. Как говорит режиссер Эрнест Абдыжапаров: “Нас, киргизов, так мало — всего 1,5 миллиона, а кинематографистов — вообще единицы. Поэтому, конечно же, мы ответственны за то, какие снимаем фильмы”.
Если в таджикском кино мы видим развитие детских и подростковых образов, в узбекском — модель красивой жизни, в туркменском — замкнутость на культурных традициях, в казахстанском — рефлексии по поводу своего исторического прошлого, то именно в киргизском кинематографе возникает наиболее полное отражение жизни современного Кыргызстана. Именно здесь доминируют фильмы, где активно ведется поиск собственной национальной идентичности. Что, впрочем, вполне логично: Кыргызстан — страна с маленькой территорией, на которой проживает небольшое по численности население. Здесь присутствует мощный импульс к консолидации и формированию культурной общности: один язык, одни обычаи и традиции, единое мировоззрение При этом в самом взгляде на себя и на свой народ прослеживается определенный юмор и ирония, что снимает возможный чрезмерный пафос.
Некоторые выводы
В первые годы после установления независимости вектор культурного осмысления в кинематографе был направлен внутрь, так как было необходимо выявить определенную национальную идентичность, заявить об исторических этапах развития нации и других атрибутах культурной традиции. По истечении почти двадцати лет этот вектор начинает разворачиваться вовне — теперь встает вопрос: на кого мы похожи и с кем мы хотим дружить?
Чем слабее продумана стратегия развития национального кинематографа, тем большее культурное влияние он на себе испытывает. Казахстан, несмотря на наиболее благоприятную финансовую ситуацию, практически не имеет здесь собственной стратегии развития: и если пять лет назад предпринималась попытка “завоевать Голливуд” картиной “Кочевник”, то сейчас ставка делается на российский рынок.
Собственный кинопрокат для казахстанских картин практически потерян — прокатчики, работающие по российским схемам, с трудом и нежеланием показывают казахское кино. Причем очевидно, что казахский кинематограф никогда не завоюет российское кинопространство, равно как и таджикский — иранское. На этом фоне более оправданной выглядит коммерческая стратегия узбекского кино: сначала полностью завоевать внутренний рынок, а потом выходить на внешний.
Наиболее же последовательно работают киргизские кинематографисты: они снимают мало из-за ограниченных финансовых возможностей, но практически каждая их картина — событие в культурной жизни общества и информационный повод для представления страны на международных кинофестивалях.
На сегодняшний день динамика кинематографического процесса в странах Центральной Азии носит разрозненный характер: каждая из национальных киноиндустрий развивается сама по себе, пытаясь завоевать отечественный рынок и пробиться на зарубежный. При этом Центральная Азия в целом, с ее все увеличивающимся населением, может быть оптимальным рынком для развития кинематографа всех стран, ведь наиболее сильные культурные влияния и устойчивое геополитическое единство возможны только внутри самого региона. Но пока этого, к сожалению, не происходит.