Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2009
Начнем с рассказа о том, что было известно из опросов, проведенных по горячим следам; затем обсудим, почему результаты опросов были именно такими.
В дни, когда Украина выбирала себе новое будущее, «Левада-центр» задавал российским гражданам вопрос «Какие чувства вызвали у вас действия оппозиции в Украине после второго тура выборов (“оранжевая революция”)?» и получил следующие ответы: «восхищение» — 2%, «одобрение» — 7%, «удивление, недоумение» — 18%, «раздражение — 13%», «возмущение» — 18%, «никаких особых чувств» — 29% (затруднились ответить 13%).
Оранжевого соблазна, как видим, не было с самого начала. Но поскольку некоторые политики высказывали опасения, что события в Украине могут отразиться на российских делах, в феврале 2005 года мы задали вопрос, не приведет ли «“оранжевая революция” в Украине к такой же революции в России?» В такую перспективу верило 11% россиян. В то, что результатом будет постепенная демократизация России, верило еще меньше — 8%. А вот «закручивание гаек» казалось более вероятным (16%), но еще чаще считали, что «никак не отразится» (28%) или в основном не знали, что ответить (37%).
Дальнейшее развитие событий не убедило россиян в том, что такая революция нужна и самой Украине. В июле 2005 года чуть более 20% считало, что «“оранжевая революция” принесла пользу Украине». Ответ, что «принесла вред», встречался вдвое чаще (около 40%). Остальные либо затруднялись ответить, либо выбирали «пустой» ответ — ни пользы, ни вреда. Ну, и на прямой вопрос «Хотели бы вы, чтобы подобная “оранжевая революция” произошла в России?» в июле 2005 года был получен недвусмысленный ответ: «да» — 3%, «нет» — 89% (затруднились ответить 8%).
Между тем, в мире многие аплодировали украинцам, сделавшим такой выбор. Почему же россияне не присоединились к ним? На этот вопрос надо ответить. Кроме того, у нас было и остается немало политиков, громко заявлявших об «оранжевой опасности» для России. Надо объяснить и то, почему они давали такие прогнозы и почему эти прогнозы не сбылись.
Начну с отношения россиян к революции вообще, и к цветной в частности. Те, кто получал воспитание в советскую эпоху, усвоили, что революция — это дело хорошее. Те, кому достались уроки в эпоху гласности, поняли, что ничего хорошего в революциях, оказывается, нет. Реабилитация советского, начавшаяся при Путине, вопрос о революции, заметим, не затронула. Поскольку нынешнюю Россию ладят в преемники и царской России, и Советскому Союзу, и потому жизнь в обоих этих отечествах рисуют в самых приятных тонах, три русские революции оказываются в этой картине излишними. Особенно не хочется вспоминать вторую из них, зачем-то уничтожившую правление столь почитаемых нынче Романовых и заменившую звучный титул «империя» на несолидные слова «демократическая республика». (Нам, решившим быть наследниками Российской империи, а не Российской республики, пришлось без лишних разговоров возвращать двуглавому орлу отнятые этой республикой короны.) Что революция — это плохо, полагается теперь думать всем, даже сторонникам КПРФ. Революция — это бунт, а сам Пушкин (который теперь, судя по опросам, главнее Ленина) сказал, что он бессмысленный. Революция нарушает порядок, тогда как мы за стабильность. Нам всем нужна великая Россия и не нужны великие потрясения (Столыпин сегодня тоже главнее Ленина). Мы все теперь консерваторы — и державник, и либерал.
Все наши силы уходят на то, чтобы сохранить стабильность на российских просторах. А наши ближайшие соседи, ставшие теми самыми демократическими республиками, напротив, сохранять стабильность не хотят — устраивают революции. И революции опять-таки не такие, как полагается: им не нравится наш Октябрь, они хотят «бархатные». Нас Ленин учил, что революции не делаются в белых перчатках, а они все норовят без крови обойтись. Не берут мосты и телеграф, не строчат из пулеметов. Вместо этого, то поют, то с цветами ходят, то на площади с шариками оранжевыми стоят.
Нет, в самом деле, их не понять. Их не могут понять наши рядовые сограждане: ну чего им не хватает? Живут (и всегда жили) лучше нас, теперь вообще от нас избавились, Европа рядом — чего еще надо? Их точно так же не могут понять наши руководители: ведь в нашей России (пока) не шумят, а вы тут…
Но вот кого наши руководители могут понять, это их руководителей[1]. Понимают, что бывает ситуация, когда избиратели пытаются навязать свою волю руководству страны, сбить его с уже нащупанного курса, и тогда им нельзя потакать. Когда избиратели идут на поводу у чуждых сил или чуждых идей, голосуют за разных ненужных политиков, когда ясно, что вот объявят результаты и рухнет вся с таким трудом выстроенная система отношений сверху донизу. В этот момент все вменяемые руководители понимают: пока не поздно, надо брать избирательный процесс в свои руки и организовывать подсчет голосов как следует. Утром окажется, что ненужный кандидат чуть-чуть не добрал и, к общему сожалению, не проходит. Все остается на своих местах, жизнь продолжается.
Стоп. Так бывало много раз, во многих странах. Но в последние годы все чаще именно с этого начинается революция. Революция особого рода: не за разрушение порядка и слом законов, а за их соблюдение — если их нарушили те, кто обязан их не просто соблюдать, а гарантировать. Такая революция не бунт — она осмысленна. Она построена на солидарности людей как граждан. Она — против управляемых выборов, против нарушения воли народа, выраженной легитимно, конституционно[2]. Это первый шаг, сделанный общественностью. Дальше дело зависит от того, как поступят власти: подчинятся воле общества или сломают ее с помощью насилия. Если подчинятся, это и будет цветная революция. Мирная, радостная, с цветами и песнями, чуждая и непонятная для нас. Вызывающая, как мы видели, у одних испуг, у других холодное недоумение, у третьих зависть и тоску.
Причины того, что в определенных исторических ситуациях власть, пытавшаяся манипулировать выборами и столкнувшаяся с неудачей, не прибегает к насилию, а признает свое поражение, зависят от множества факторов. Я выберу те два, которые считаю главными для обеспечения мирного разрешения конфликта.
Первое. Протест против фальсификации должен быть поистине массовым. Не возмущение горстки борцов за справедливость, не выступление сторонников проигрывающей партии, а массовое нежелание народа мириться с тем, что его волю исказили. Правящая группировка должна увидеть, что ей противостоит если не все общество, то значительная его часть.
Второе. Противостоящие стороны, прежде всего лидеры, но также и рядовые участники, должны ценить гражданский мир выше собственной политической победы. Такого не было в России и Украине в годы гражданской войны, и мы думали, такого не бывает. Но на Майдане было именно так.
У нас любые махинации с результатами выборов вызывали возмущение либо у отдельных лиц, либо у отдельных политических организаций. Общество в целом — это известно по опросам «Левада-центра» — принимает манипуляции с результатами как неизбежность. Собственно, российское общество в последние годы еще до выборов бывает уверено в предрешенности их итогов и фактически авансом соглашается с ними. Само голосование становится ритуалом участия, а не инструментом влияния на власть. По этой причине электоральный результат для публики не очень важен, «рисование» процентов набранных голосов давно потеряло функцию обмана масс. Оно необходимо более низким уровням власти, чтобы отчитаться перед властями более высокого уровня. Публику дутые проценты оскорбляют, но не сильно. Более того, публика не отказывает в легитимности лицам, избранным таким искусственным способом, и институциям, которые они представляют, — она ведь не отказывает в легитимности назначенным чинам. Поэтому коллизия, с которой начинаются цветные революции, у нас (пока) не просматривается.
Сказать ли, что от оранжевых страстей нас сохраняет массовый цинизм? Отчасти так. В ответах на вопросы социологов, что же двигало демонстрантами на Майдане, россияне на первое место поставили подкуп, лишь на второе — идеалы демократии и тому подобные вещи. Разумеется, для получения такого результата постарались многие, особенно в массмедиа. Но, кажется, что немалая доля респондентов, соглашаясь с объяснением, что «у них» тысячи людей продают совесть за доллары, глушила в себе память о том, как еще недавно за те же идеалы тысячи выходили на улицу и у нас. Да только впустую.
Второй вопрос, который был поставлен в начале, касается того, почему наши политики были столь сильно обеспокоены по поводу «оранжевой опасности». Не оставляющие места для сомнения результаты опросов — те, что приведены выше, и подобные им, полученные позже, — «Левада-центр» публиковал вне зависимости от того, нравились они ему или нет, все цифры были открыты. Можно предположить, что политики подозревали «Левада-центр» в намеренном приуменьшении оранжевой угрозы. Ходили слухи, что некие не известные широкой публике, но якобы очень серьезные учреждения распространяли совсем другие результаты, согласно которым уровень угрозы оказался гораздо выше. Но если это и так, то почему предпочитали верить вторым, а не первым? Почему приняли столь серьезные и недешевые меры, как создание молодежных организаций, натренированных на разгон массовых же цветных демонстраций — тех, которых не было и нет.
Может быть, ответят нам, оттого и опасность оказалась малой, что мы вовремя ее распознали и приняли меры. Логику такого аргумента не победить, можно разве что вспомнить анекдот про персонажа, который регулярно выходил на балкон и отчаянно махал руками. Зачем? — спрашивали его. — Крокодилов отгоняю! — Разве ж могут тут быть крокодилы? — Потому и нет, что отгоняю.
Если же искать объяснения в области разумного, то они будут совсем другими. Политиков в этом случае стоит разделить на две категории. Политики первой из них настолько заняты делами государственной важности, что им недосуг заходить на сайты социологических агентств. Они доверяют политикам из второй категории. А те располагают временем, чтобы раскинуть мозгами и сделать начальникам предложение, от которого они не смогут отказаться. Мол, отечество, то есть вы и мы с вами, — в опасности. Опасность оранжевую они представляют раскрашенной в цвета НАТО. О том, что еще недавно и россияне подумывали о вступлении своей страны в эту организацию, теперь вспоминать не принято. Не вспоминают и о том, сколько было сделано, в том числе в ходе предвыборной кампании 2004 года, чтобы половина жителей бывшей братской республики захотела под натовский зонтик. «Угроза НАТО» принимается без обсуждения, ее теперь полагается бояться всем — не случайно на вопрос «Насколько большую угрозу безопасности России создало бы сейчас присоединение Украины к НАТО?» в сентябре 2008 года были получены следующие ответы:
|
Серьезную угрозу |
36% |
|
Некоторую угрозу |
32% |
|
Небольшую угрозу |
12% |
|
Никакой угрозы |
8% |
|
Затруднились ответить |
11% |
Когда завязывается сложный политический узел, всегда есть соблазн объяснить его происками тайных сил и организаций, материальным интересом неких могущественных субъектов и тем, что все происходит на их деньги. Будут люди, которые искренне или не очень станут убеждать других в том, что скрытые пружины событий именно таковы. В случае с «оранжевой революцией» для подобных толкований открывался особо широкий простор. Нам было сообщено, что истинным источником оранжевой заразы были зловредные гражданские организации, подкармливаемые из американского кармана. Дело, как объяснили и нам, и нашим руководителям, не в электоральных злоупотреблениях, не в нарушениях демократии — все равно настоящей демократии нет и не бывает в наших краях. Все решают деньги. Там платили, чтобы была революция, здесь придется платить, чтобы ее не было.
Возможно, так возник и сколько-то времени держался рынок услуг по профилактике оранжевой инфекции. Остается вопрос: надолго ли скомпрометирована в глазах наших граждан демократическая перспектива, может ли эта ситуация измениться? Но на этот вопрос надо отвечать отдельно.