Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2008
Сергей Мирославович Маркедонов (р. 1972) — заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа (Москва).
Сергей Маркедонов
«Пятидневная война»: предварительные итоги и следствия
В августе 2008 года многолетний грузино-осетинский конфликт вылился в войну. Это вооруженное противостояние между Грузией и Южной Осетией стало третьим за семнадцать лет. Но если два предыдущих по своему характеру были локальными военными противоборствами, то «пятидневная война» стала событием международного масштаба. Достаточно сказать, что только в первые сутки войны ситуация в Южной Осетии трижды обсуждалась на заседаниях Совета Безопасности ООН. «Горячий август — 2008» серьезно изменил геополитический ландшафт не только Южного Кавказа и всего постсоветского пространства в целом: он поставил ряд фундаментальных вопросов для всего мирового сообщества. Настоящий текст является скромной попыткой понять, в чем заключаются эти вопросы и насколько они разрешимы в ближайшей перспективе.
История СССР продолжается
Во-первых, драматическая (и моментами трагическая) борьба за этнополитическое самоопределение Абхазии и Южной Осетии, завершившаяся формально-правовым признанием независимости бывших грузинских автономий Россией, показала, что в истории распада Советского Союза рано ставить последнюю точку. Прекращение существования СССР как формально-юридический факт и исторический процесс распада «империи Кремля» — не одно и то же. В декабре 1991 года с карты мира исчезло государство, занимавшее одну шестую часть суши, но процесс распада советской государственности только начался. Как нельзя сводить распад Римской империи к отречению Ромула Августула, Великую французскую революцию — к взятию Бастилии, а Октябрьскую революцию — к перевороту 25 октября (по старому стилю), так и крах СССР не сводится к свиданию в Вискулях и сессиям Верховных советов трех славянских республик по ратификации Беловежских соглашений.
Данный тезис вовсе не является красивой метафорой или публицистическим спецэффектом. Действительно, начиная с 1991 года государство Советский Союз прекратило свое существование. Выросло уже целое поколение, которое не жило в этой стране, следовательно, не имело советской идентичности. Да и их старшие соотечественники — те, кто родился в начале 1980-х годов, — не успели вписаться в структуры советской повседневности, помня о ней больше по рассказам родителей.
Однако политическое бытие новых независимых государств оказалось на долгие годы в плену советских подходов и моделей. Союз ССР рассматривался как государство, главными субъектами которого выступают не граждане, а социалистические нации. Фактически же советское государство определило этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права. Не права отдельного человека, а права наций рассматривались в качестве приоритетных. Этнические различия советских граждан при этом были закреплены на территориальной основе. А потому при распаде Советского Союза границы между новыми государствами (и сама государственность новых образований) были признаны легитимными далеко не всеми. Отсюда и многочисленные вооруженные конфликты. Первый «передел границ» был завершен в 1992—1997 годах. Сегодня создан прецедент пересмотра межреспубликанских границ как межгосударственных. С признанием Абхазии и Южной Осетии на территории бывшего СССР появились «частично признанные государства» (как Турецкая Республика Северного Кипра, Сахарская Арабская Демократическая Республика или Тайвань). Однако остаются еще два непризнанных государства, Нагорный Карабах и Приднестровье, ставшие следствиями армяно-азербайджанского конфликта, а также противоборства Молдовы и Приднестровской Молдавской Республики. Причем сами эти конфликты не нашли разрешения до сих пор. Более того, в 2007—2008 годах в Нагорном Карабахе между армянской и азербайджанской сторонами увеличилось количество боевых столкновений и нарушений условий перемирия 1994 года. Таким образом, 26 августа 2008 года (день, когда президент РФ Дмитрий Медведев подписал указ о признании независимости двух бывших грузинских автономий) постсоветское пространство стало другим. Беловежские принципы более не действуют, и в какой точке процесс самоопределения остановится, пока не ясно. Практически все республики бывшего СССР имеют свои сепаратистские «скелеты в шкафу». Естественно, распад любого государства происходит в первую очередь не из-за внешнего воздействия, а в силу внутренних причин. В этой связи предрекать распад России (из-за Северного Кавказа) или Украины (из-за Крыма или Донбасса) не слишком продуктивно. Однако, признавая независимость двух грузинских автономий, Москва пошла на определенные риски. Сегодня этнический сепаратизм на Северном Кавказе переживает спад, а гораздо более серьезной угрозой выступает исламский радикализм. Вместе с тем консервация старых — имперских по своим основам — управленческих моделей субъектами российского Юга потенциально создает определенные опасности.
Другой вопрос — обусловленность действий российского руководства. Сегодня бессмысленно спорить о том, прав или неправ был российский президент, стремительно реагируя на обращения двух палат Федерального Собрания. Единожды приняв жесткое и непопулярное внешнеполитическое решение (а оно является именно таковым, поскольку не нашло отклика даже у союзников России в СНГ), государство не может отменить его без риска понести еще большие издержки, чем при его принятии. Решение от 26 августа 2008 года исторически контекстуально. Указ Дмитрия Медведева был принят в конкретных исторических условиях, и его не следует рассматривать как вневременной акт. До тех пор, пока конфликты находились в замороженной стадии, Российская Федерация могла откладывать признание двух непризнанных республик, несмотря на многочисленные референдумы и публичные кампании в пользу такого выбора. Как только старые форматы мирного урегулирования, равно как и статус-кво, были разрушены (причем Россия подключилась к процессу «разморозки» позже, чем это начала делать Грузия), Москва выбрала путь формально-правового признания Абхазии и Южной Осетии. Как бы то ни было, процесс этнического самоопределения, запущенный с распадом СССР и сформированный самой советской моделью власти и управления, не окончен. До урегулирования этнополитических конфликтов на территории бывшего Советского Союза его распад (как исторический процесс) невозможно считать окончательно завершенным.
«Конец истории» ялтинско-потсдамского мира
Во-вторых, «пятидневная война», напротив, поставила точку в развитии другого процесса — на этот раз общемирового, а не евразийского масштаба. Она показала невозможность объективного, а главное, эффективного и легитимного, международного арбитража. Но это лишь следствие «конца истории» международного права. Точнее, его ялтинско-потсдамской модели. Любое международное право исторично, оно возникает как закрепление итогов определенного процесса или события глобального масштаба. Большинство экспертов и политиков говорили о кризисе международного права с момента завершения «холодной войны», объединения Германии, распада СССР и СФРЮ. Однако события 1989—1991 годов были только «началом конца». С признанием Косова и российским ответом в виде признания Абхазии и Южной Осетии ялтинско-потсдамская модель международного права окончательно перестала существовать как легитимная и признаваемая всеми совокупность норм. Теперь отдельные центры силы могут вне общих критериев и подходов признавать или не признавать международную правосубъектность кого бы то ни было. В феврале 2008 года часть государств, входящих в ООН, среди которых были и три постоянных члена Совета Безопасности, признала независимость бывшей сербской автономии. А в августе 2008 года Россия — еще один постоянный член Совета Безопасности ООН, а также член «ядерного клуба», — признала суверенитет двух бывших автономий Грузии. При этом Россия демонстративно отказывается признавать Косово, а США и страны Европейского союза даже после «горячего августа» не желают отказываться от принципа «территориальной целостности Грузии». Таким образом, общие правила, стандарты и критерии не работают. Политическая целесообразность становится главным мерилом мировой политики. Естественно, все это не вчера началось. В 1991 году Хорватия, Словения, республики СССР были признаны в нарушение принципа территориальной целостности, в то время как основой Дейтонских соглашений 1995 года по Боснии и Герцеговине стало «единство» бывших республик СФРЮ. Начиная с 1999 года принцип «неделимости» бывших югославских республик стал нарушаться, венцом чего явилось признание независимости Косова. В августе 2008 года Россия, как за полгода до того США и ЕС, заявила о себе как о новом центре силы в мире, который может по собственному почину признавать независимость тех государств, которые сочтет достойными того. «Пятидневная война» подвела черту под процессом разрушения послевоенной модели мироустройства. Организация Объединенных Наций сегодня формально функционирует, а на международное право ссылаются и США, и Российская Федерация. Однако в реальности оно превратилось в некий аналог марксистско-ленинского обществознания. В советское время с помощью цитат из «классиков» можно было доказать все что угодно, порой даже взаимоисключающие тезисы. Таким образом, перед главными игроками мировой политики встает задача выработки новой модели мирового порядка. Иначе альтернативой этому будут «международные джунгли» и решающая ставка на силу. И то, что не одна Россия делает такие ставки, является слабым утешением.
Россия и Запад: «холодная война» не предвидится
Поиск новых «правил игры» гораздо важнее, чем интенсивно обсуждаемая изоляция России или ее возможная «самоизоляция». В этой связи третьим по значимости результатом «пятидневной войны» является определение «красных линий» и «пограничных ситуаций» в отношениях между Россией и Западом. Здесь необходимо обозначить ряд фундаментальных тезисов. Война в Южной Осетии засвидетельствовала, что единый Запад (единая политика Запада или «заговор Запада») — это не вполне адекватная конструкция. Она действительно удобна для описания определенной совокупности отношений между странами-членами НАТО или ЕС (или США с Европой) и Россией. Но, вместе с тем, она не отражает той сложности, которая в реальности существует в подходах ведущих, с точки зрения экономического потенциала и политического влияния, стран мира и Российской Федерации. Если исходить из социально-экономических и общественно-политических критериев, то Турция сегодня не может со всей однозначностью быть причислена к Западу. В то же время, если полагаться на военно-политические параметры, то это важнейшая часть западного мира, член НАТО, имеющий контрольный пакет в ЗАО «Черное море» и вторую по численности армию среди государств-членов альянса.
«Пятидневная война» обозначила четкие различия во взглядах ведущих акторов Запада (США, НАТО, ЕС), а также внутренние разногласия между членами одной и той же организации. Очевидны различия в подходах к нынешней кавказской геополитике у таких членов ЕС, как Франция и Литва, или среди таких членов Североатлантического альянса, как Турция и Польша. И даже внутри «новой Европы» позиции Чехии и Словакии не совпадали с подходами Эстонии, Латвии или Румынии. Для США последовательная и безусловная поддержка Грузии была обусловлена представлениями о геополитической роли Кавказа в продвижении американских национальных интересов. Для США Кавказ есть часть (и тыловая зона) проекта «Большой Ближний Восток». Таким образом, он воспринимается как территория приложения силы, как геополитический плацдарм. В то же время для Европейского союза Южный Кавказ — это часть Большого Черноморья, которое после вхождения в ЕС Болгарии и Румынии воспринимается уже как часть Европы. Для европейцев этот регион имеет, прежде всего, отнюдь не военно-стратегическое значение; он воспринимается как пространство для укоренения европейских ценностей, а потому в подходах единой Европы доминирует ставка на «мягкую безопасность». Отсюда и большая готовность к компромиссам и уступкам Москве, отказ от введения санкций в отношении России, стремление понять мотивы российского руководства. По итогам «пятидневной войны» Европейский союз заметно потеснил США на Южном Кавказе. Ранее присутствие ЕС в регионе ограничивалось форматом миссии ОБСЕ в Южной Осетии (мониторинг режима прекращения огня) и посреднической деятельностью миссии специального представителя ЕС на Южном Кавказе. После «горячего августа» Европейский союз (и особенно Франция, страна-председатель в ЕС во втором полугодии 2008 года) сделал заявку на роль «честного брокера» в российско-грузинских отношениях. Именно Николя Саркози, вместе с российским коллегой Дмитрием Медведевым, стал соавтором мирного плана по Южной Осетии. Он же взял на себя роль посредника в переговорах между Москвой и Тбилиси по поводу вывода российских войск из внутренних регионов Грузии (Гори, Поти, Сенаки) и размещению европейских наблюдателей.
«Пятидневная война» повысила роль Турции на Кавказе. Анкара заявила о себе как о возможном арбитре и посреднике в разрешении конфликтов в регионе, в чем многие, особенно в Армении, увидели призрак «возрождения османизма». По итогам войны, в Южной Осетии была предложена «Кавказская платформа», претендующая, наряду с проектами «Новое европейское добрососедство», «Черноморская синергия» и «Большой Ближний Восток», на концептуальное региональное строительство. Практически параллельно с выдвижением этой платформы состоялся исторический визит президента Турецкой Республики Абдуллы Гюля в Ереван, что ознаменовало собой начало армяно-турецкого диалога на высшем уровне.
Гораздо более конструктивными и осторожными (в сравнении с США) подходами по отношению к России отличался, как это ни парадоксально прозвучит, и блок НАТО. Недавние события показали, что отождествлять Североатлантический альянс и Соединенные Штаты не следует. Все заявления и генерального секретаря этой организации Яапа де Хооп Схеффера, и споуксмена НАТО Джеймса Аппатурая были выдержаны в гораздо более «политически корректном тоне», чем тезисы представителей американского Государственного департамента. Для сравнения приведу только два примера. Во время визита в Тбилиси 16 сентября генсек НАТО заявил, что «судить Россию» не задача его организации. Одновременно помощник заместителя государственного секретаря США Мэттью Брайза (фактически куратор кавказской политики нынешней администрации) призвал отказаться от сотрудничества с Россией в рамках Минской группы ОБСЕ по карабахскому урегулированию до полного выполнения плана Медведева-Саркози. Между тем, российская пропагандистская машина, не замечая позитивных месседжей со стороны НАТО (позицию по Афганистану, например), фактически, отождествила позицию всего блока (далеко не пророссийскую, но все же не столь однозначную, как подходы американцев) со взглядами лидеров США. И вообще, в августе-сентябре 2008 года российские дипломаты и политики, вместо работы по «разделению Запада», увлеклись его излишней демонизацией, чем объективно помогли Михаилу Саакашвили, отвлекая внимание европейских политиков от агрессивных амбиций грузинского президента.
В любом случае, условный «Запад» (в лице разных стран, блоков и структур) не готов к новой «холодной войне» с Россией. Более того, в случае признания Южного Кавказа зоной «особых интересов» Москвы (что мотивировано в первую очередь проблемами безопасности Юга России), наша страна снизила бы свой, ныне востребованный, антивестернизм. Сегодня новая «холодная война» невозможна. И это также один из итогов «горячего августа». Между Российской Федерацией и «Западом» нет идеологических разногласий — Москва не экспортировала социализм в Южную Осетию и Абхазию и не защищала там ничьих династических интересов. Конечно, есть существенные разночтения в понимании национальных интересов, сохраняются также стереотипы и фобии прошлого. Однако есть и гораздо более серьезные вызовы: ситуация в Афганистане и Центральной Азии, проблемы Ирана и КНДР, энергетика, международный терроризм, которые требуют совместных усилий и которые в принципе неразрешимы без взаимного участия.
Все это дает слабые, но все же надежды на то, что поиск общих правил мирового порядка начнется в ближайшем будущем.