(комментарий к статье Ольги Серебряной)
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2008
Кирилл Рафаилович Кобрин (р. 1964) — историк, эссеист, прозаик. Автор восьми книг и многочисленных публикаций в российской периодике. Редактор журнала «Неприкосновенный запас».
Кирилл Кобрин
Образы революции (комментарий к статье Ольги Серебряной)
В Париже, на площади у Сорбонны, устроили уличную выставку к юбилею событий мая 1968-го. Вполне естественно разместить фотографии событий там, где эти события происходили сорок лет назад. Стенды с огромными снимками Марка Рибо поставили прямо напротив церкви Сорбонны, которая уже много лет не может высвободиться от лесов; справа и слева — булочные, кафе, книжные магазины, небольшие издательства. Словом, тот Париж, который мы видели в кино и о котором читали в книгах. (Самое смешное, что он действительно существует — наряду с другими Парижами.) Стенды с фотографиями стоят впритык к столикам, за столиками сидят не без шика одетые люди, читают газеты, пьют кофе и пиво (нынче в парижских кафе вино заказывают только туристы), разговаривают. Точно такие же люди изображены на увеличенных снимках Рибо — только они внимают ораторам, митингуют, бунтуют, швыряют камни. На одной из фотографий — полицейские; лица их не сильно изменились за последние сорок лет: просто обыватели, провинциальные и парижские, одетые в форму. Обыватель, особенно немолодой, всегда визуально проиграет юному интеллигентному созданию, да еще и одухотворенному некойсверхцелью, вроде переустройства человечества по новейшим и свободнейшим меркам. Что может противопоставить воспаленному высокими чувствами идеалисту обычный человек — стаканчик вина с друзьями в кафе? вечерний телевизор? пошлые максимы расхожей мудрости? Ничего. Не стоит ему рассчитывать и на время, мол, через тридцать лет бунтарь-красавец обрюзгнет, прирастет брюшком, осядет ментально и морально и тоже будет поругивать молодежь с ее глупыми затеями. Конечно, обрюзгнет, но это будет уже совсем иной человек, с него и взятки гладки. Более того — революционеры иногда побеждают.
Сорокалетие «мая 1968-го» обсуждают много и со вкусом, но ничего нового не сказано. В большинстве высказываний сквозит смущение: «революционной ситуации» не было, «революционные вожди» подкачали, революционные лозунги были самые, что ни на есть, дурацкие (говорят и не понимают, что «дурацкие», «странные» и значили в том контексте «революционные», что известная фраза про революционное значение отказа от лифчиков не игривая шуточка в «парижском духе», а последовательное разворачивание самой идеи тотального освобождения), но революция — победила. То есть, вроде бы, проиграла, но… победила. Де Голль, в конце концов, подал в отставку, систему образования реформировали, изменилось общество, стиль жизни — изменилось все. Никто из комментаторов не упускает случая напомнить, где нынче Кон-Бендит и кем раньше был Йошка Фишер и Мануэль Баррозу. Что же, та революция действительно победила, остается только ответить почему.
Высказывают, впрочем, и иные мнения. И разочаровавшиеся леваки, и многие нынешние правые считают «май 1968-го» «пшиком», «спектаклем», «провалом» и даже «катастрофой», а тогдашних бунтарей — паяцами и хулиганами. В этом есть известный смысл: театр «Одеон» действительно загадили, парижского полицейского действительно убили, кровопийце Мао действительно поклонялись. Но степень раздражения, с которым ругают сегодня Кон-Бендита и его компанию, выдает зависть неудачников. Да, паяцы. Да, хулиганы. Да, победили.
Так что стоит не «пересматривать итоги мая 1968-го» — это может плохо кончиться, ибо европейцы живут в обществе, созданном за последние сорок лет, и руководят ими люди, сформировавшиеся тогда же, — а понять, в чем именно заключалась победа парижских юнцов, начитавшихся невесть кого. И вот здесь нынешняя сорбоннская фотовыставка очень кстати.
Полицейские на фото, в лучшем случае, «обычные». Революционеры — красивы, иногда — прекрасны. Лица их одухотворены, решительны, глаза горят, они явлены во всеоружии торжествующей молодости. Герой и спаситель страны де Голль — зауряден и стар, он и его Франция провинциальной жизни, Франция крестьянства и средней буржуазии, неизбежно проиграют, так как красота не на их стороне. Красота с молодыми: на одном из снимков Рибо юная блондинка, эдакая Свобода-на-баррикадах, царит над революционной толпой, посаженная на плечи своего товарища по революции: длинные волосы а ля БриджитБардо отброшены назад, кулак венчает поднятую в бунтарском порыве руку, буржуазку выдает разве что сумочка через плечо, но там ведь могут оказаться не помада с гигиеническими салфетками, а прокламации, листовки — кто знает, а вдруг и пистолет? Символика знакомая — ЖаннаД’Арк, прекрасная Франция, Свобода на плечах умных, сильных и красивых мужчин. Вечное кабаре французской истории. Бабетта идет в революцию.
Тот факт, что сейчас мы оцениваем парижские события с точки зрения «красоты», говорит о полной победе взбунтовавшихся сорок лет назад студентов. Их упрекали в полном отсутствии политической стратегии, ясно поставленных целей, программ и прочей чепухи. На самом же деле, их тактика — просто бунтовать, чем иррациональнее, нелепее, тем лучше — и была стратегией, целью, программой. Солидные дядьки сетовали, что юные бунтари превратили серьезную политику в карнавал, меж тем как они превратили карнавал в политику. Это был жест тотального ополитичивания всей жизни; совершенно все является политикой: философия (Сартр, Фуко и прочие), кино (Годар, скандал на Каннском фестивале 1968 года), секс — все. В этом смысле парижские революционеры 1968-го были настоящими учениками Мао и Ленина, а то, что они затеяли, было именно культурной революцией. В такой системе взглядов эстетика (выражаясь старомодно, «прекрасное») — тоже политика, мощнейший ее инструмент, и даже, пожалуй, одна из ее целей. В этом нет никакого эстетизма, никакого Малларме или Оскара Уайльда: красота поднимает бунт против обыденного и безобразного, она побеждает и заставляет потомков оценивать прошедшие события именно с ее точки зрения. Некрасивые, обычные, неказистые — ретроспективно проигрывают. Такая вот политика.
И действительно, сейчас мы живем в мире победившей красоты. Деньги, сила, власть — у нее и ее служителей: киноактеров, моделей, рекламщиков, поп-певцов. Красота — главное условие любой победы, ведь битва происходит не где-нибудь, а на экране. Как никогда, мир переполнен красивыми вещами, красивыми людьми, наше сознание разрывается от красивых образов. Традиционная обыденность, неказистость перестали править миром, они прячутся по окраинам западного мира, а в нем самом — на городских окраинах, внутри домов, квартир, в темных закутках сознания; прячутся, мимикрируя под убогость. Диктатура красоты не менее тотальна, чем маоистский режим или самый суровый сталинизм. Любое выступление против этой диктатуры неизбежно выдержано в ее же эстетической линии, оттого все они проваливаются. В этом смысле даже БинЛаден совершил ошибку: он заставил Запад ахнуть над эстетическим совершенством самолетного теракта 2001 года, но, тем самым, он позволил западному сознанию апроприировать это событие, поглотить, переварить его и сделать объектом собственной рефлексии. То, о чем пишутся романы и снимаются фильмы, уже не страшно.
Главная опасность для мира «победившего мая 1968-го» находится внутри него. Сама эстетическая диктатура, культ всеобщей красоты становятся (да уже стали) «новой обыденностью». Значит, есть против чего восставать; в конце концов, давно пора отправить политику по месту ее аристотелевской прописки. От поп-клипов про прекрасных лицом антиглобалистов просто тошнит.