Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2008
Татьяна Бонч-Осмоловская — закончила Московский физико-технический институт (1980-1987) и Французский университетский колледж (1999-2001), в настоящее время живет в Австралии, занимается филологией, переводит, пишет прозу.
Татьяна Бонч-Осмоловская
Не совсем тот Физтех [1]
Стимулом к написанию этой заметки стало ощущение, что мой Физтех начала 1980-х несколько отличается от изображенного в статье Льва Усыскина. Впрочем, вряд ли автор, поступивший в Физтех в 1982 году, мог наблюдать “долгие 1970-е”, закончившиеся со смертью Брежнева в ноябре 1982-го, а ведь именно они были заявлены темой номера. Вот несколько тезисов, показавшихся мне спорными:
— О режиме, который хочет воспитать деятелей, способных решить его актуальные проблемы, а воспитывает, на свою беду, декабристов.
Задачи, которые ставились перед Физтехом, были вполне конкретными — сразу после войны стало ясно, что СССР отстает от Запада в атомной физике, а существовавшая система образования это отставание только усугубляла. Надо было перейти от информационно-экстенсивного образования к фундаментально-интенсивному, как можно быстрее и поточным образом. Уже через несколько лет после первого выпуска стало понятно, что Физтех свои задачи выполняет, а не выполнял бы — разогнали бы тут же, недоброжелателей у новой системы было достаточно, а за ошибки в то время лишали не только финансирования.
— Физтех готовил специалистов не для промышленности, а только для передовой советской науки.
Скорее, для научных разработок в промышленности и обороне. Поэтому никаких иностранцев, серьезная форма допуска и курсы по обучению секретности, сами секретные до такой степени, что даже конспекты по ним нельзя было вести.
— О девушках, которых было 10-15% и которые много потеряли в качестве образования, не прослушав военных курсов.
Скорее, 5-10%. Руководство говорило, что вообще принимает девушек, только заботясь о парнях, которые иначе совсем одичали бы. Что же касается военных курсов, то, даже не прослушав их, позволю себе усомниться в справедливости утверждения автора — хотя бы из простого процентного соотношения “войны”, включая отработку сборки автомата и строевую подготовку, с одной стороны, и курсов общей физики, высшей математики, теоретической механики, теоретической физики, даже химии, с другой. Впрочем, блицопрос среди друзей-физтехов показал, что по прошествии лет они переменили резко негативное отношение к “майорам” и признают теперь, что получили на “войне” определенные знания и полезные навыки.
— О невыносимом прессинге угрозы отчисления, приводившем к значительному притуплению интереса к изучаемым наукам.
Да, дамоклов меч отчисления висел над каждым из нас, и не только за несданные задания и зачеты. Сами правила существования, и это характерная черта “долгих 1970-х”, были внутренне противоречивы, и, выполняя одни, мы нарушали другие. Учебная нагрузка была такова (60 часов занятий в неделю против ГОСТовских 40), что все мы что-то пропускали, а исключить могли за две пропущенные пары. Попытки обустроить общежитие, хоть плитку зимой завести, также карались. Но приводил ли прессинг к потере интереса к изучаемым наукам? Скорее, наоборот, мы бились за возможность учиться на физтехе, преодолевая все трудности, учебного или бытового плана, воспринимаемые как помеха учебе, как вызов, который мы принимали и выдерживали.
— О масштабном экзамене, “состоящем из трех частей и именуемом в народе “гос””.
“Гос” по физике состоял из двух (двух, честное слово!) частей и сдавался только на русском (автор, видимо, перепутал реальность со старой шуткой: “А химию мы будем вести на английском языке, чтобы совместить неприятное с бесполезным”). Про сдачу “госа” по радио я слышу впервые, возможно, на факультете радиотехники этим и занимались, но этот метод явно уступал в эффективности простой системе передачи решений через курьера. И все же еще проще было сдавать экзамен, опираясь на собственные знания, легально принося два-три (не чемодан!) уже прочитанных учебника, в которых знаешь, где искать основу для решения задач (отнюдь не само решение).
Второй частью “госа” был вопрос по выбору, Усыскин здесь приводит еще один анекдот, на деле же это была настоящая научная разработка на любую, самостоятельно выбранную тему. Ценились оригинальность, как и в реальной научной деятельности, творческое мышление, умение придумать что-то новое, воплотить это, поработать своими руками.
— О призыве 1987 года и о военных подразделениях, специально сформированных из физтехов.
Формально к “долгим 1970-м” эта история уже не относится, и подробно я говорить об этом не буду, разве что упомяну, что до 1987 года Физтех держался, став последним вузом страны, из которого не забирали в армию. Но никаких физтеховских подразделений, образованных по просьбе ректората, не было, просто отправляли в армию из одного военкомата (большинство было прописано в Долгопрудном) и в одно время, вот подразделения и оказывались на 10-40% (по оценкам служивших) состоящими из физтехов.
— О высоком уровне терпимости, который позволил автору без насмешек со стороны однокурсников посещать истфак МГУ и даже приводить с собой еще пару любопытствующих друзей.
Физтехи настроены на знание и на проверку знания. Они предпочитают разбираться в предмете — через чтение источников, учебу у профессионалов и споры с равными. А терпимость физтехов проистекает не из абстрактного уважения чужого мнения, — наоборот, на веру ничего не принимается, все изучается, отбрасывается или же принимается осознанно. Поэтому так много физтехов ушло из физики и состоялось в других областях, от бизнеса до искусства, от гуманитарных наук до пиар-технологий.
Несколько слов о том, что не прозвучало в статье Льва Усыскина, но важно для понимания Физтеха.
— Об общежитии.
Именно в общежитиях, отнюдь не комфортабельных, мы и росли: еду готовили на всех, одежду одалживали у соседей, новым знанием делились с друзьями.
— О спорте.
Без спорта физтеховских нагрузок было не вынести: плавание, теннис, волейбол, лыжи… Альпинизм — как покорение неприступных вершин и удовлетворение самолюбия. А самым популярным спортом был футбол, в него играли в любое время суток и время года, а весной и целыми сутками, буквально были матчи между факультетами, длившиеся 24 часа подряд.
— О прочих составляющих жизни на Физтехе.
Как и в других закрытых институциях, тут было интереснее, чем в среднесоветском социуме: в клубе шли редкие фильмы, приглашенные лекторы рассказывали о современном искусстве или техниках секса, барды пели песни. Существовали СТЭМы и РФ-газета, являющиеся одновременно и общественной нагрузкой, и редким рассадником активного инакомыслия. Старшекурсники зарабатывали тысячи рублей в стройотрядах. И стройотряды, и РФ-газета, и дружина охраны природы имели мало общего со стандартами развитого социализма и дали людям, работавшим в них, навыки, которыми они вросли в 1980-1990-е и которыми живут по сей день.
Таким был наш институт, и главное в нем, что, к сожалению, не отразилось в статье Льва Усыскина, было обучение учебе и воспитание трудностями, полезными и бесполезными, того странного существа, которым в итоге и становился физтех — человек, а не институт.
____________________________________
1) По поводу статьи Льва Усыскина “Физтех четверть века назад”, опубликованной в “НЗ” (№ 52).