Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2007
Ольга Валерьевна Калачева (р. 1973) — социолог, сотрудник Центра социологии искусства (Санкт-Петербург).
Ольга Калачева
Общие и общественные вещи современного города
Один из документальных фильмов немецкого режиссера Вима Вендерса начинается с размышлений об образах и идентичности в современном городе: “Мы живем в городах. Города живут в нас. Время идет. Мы меняемся, все меняется…” Да, очевидно, что мы живем в городах. Но как город живет в нас, как и посредством чего он проникает в нашу жизнь? Возможно, тем, что мы пользуемся достижениями городской жизни? Или просто живем в созданной нами же материальной среде и в какие-то моменты вынуждены координировать свои (взаимо)действия с учетом того, что жизнь проходит среди объектов разного размера, различной природы происхождения и различной сложности? И что такое город, что позволяет назвать его единым целым, создает основу для объединения всех его составляющих?
В традиционных городских исследованиях город определяется через такие характеристики, как численность населения и характер его занятости, условия, образ и стиль жизни городских жителей. Нас же интересовало, существуют ли на повседневном уровне вещи[1], которые неподвластны влиянию времени и могли бы стать общими, значимыми для всех, которые помогли бы преодолеть свойственную постсоветскому времени разобщенность людей и разрыв между официальной жизнью властей предержащих и неофициальной жизнью простых горожан. Вариант ответа, который стал одним из аспектов и выводов масштабного проекта “Self-Governing Associations in Northwestern Russia: Common Things as the Foundation for Res Publica”, представлен в данной статье[2].
Текст подготовлен по материалам эмпирического исследования (2005-2006 годов) в Череповце — крупнейшем городе Вологодской области и одном из самых крупных индустриальных центров северо-запада России. Методами сбора данных были включенное наблюдение, полуструктурированные интервью и анализ документов. Основной массив данных, на который опирается статья, — 28 текстов интервью (они относятся преимущественно к сентябрю-декабрю 2005 года). Как дополнительные материалы были использованы публикации в городских газетах (“Речь” и “Голос Череповца”), литература об истории города, официальные документы, а также автобиографии работников “Северстали”[3].
Настоящее прошлого: исторические координаты города
Если читателю этих строк когда-либо доведется впервые совершить путешествие из Санкт-Петербурга в Череповец или мимо него, советуем пожертвовать двадцатью минутами и по-детски прильнуть к окну за полчаса до прибытия на череповецкий вокзал — предстающее перед глазами того стоит. Последние полчаса участок железной дороги этого направления проходит через территорию “Северстали”, крупнейшего металлургического предприятия северо-запада.
В первый раз эта концентрация металлургической инфраструктуры производит сильное впечатление. Наверное, поэтому именно первый приезд в Череповец автору запомнился наиболее ярко. За пять минут до прибытия поезда невольно приходит мысль: “А там, в городе, все так же выглядит?” Но мирный вид симпатичного вокзала успокаивает. Да и потом все дальнейшее — аллеи разросшихся деревьев вдоль главных улиц, необычные садовые скульптуры, типичные многоэтажки, зеленые дворы домов с детскими площадками, гламурные витрины магазинов в центре города, большое количество частных машин, хорошо развитый транспорт, доступное по цене и быстро приезжающее на помощь в случае необходимости такси — объединяется в одно впечатление о Череповце как о небольшом, но благоустроенном и развивающемся городе. Перед первым выходом в город изучаю по карте предстоящий маршрут. Вся территория делится реками Шексной и Ягорбой на четыре района: Индустриальный, Северный, Зареченский, Зашекснинский. Забывшись, по своей старой привычке, начинаю читать подряд все названия улиц. Конечно, вот они, “вездесущие”: Советский проспект, проспект Победы, улица Ленина, Мира, Труда, Комсомольская, Пионерская, Социалистическая, Пролетарская, Коллективная, Первомайская, Краснодонцев, площадь Революции. Имена классиков образуют также типичные для многих городов названия: улица Пушкинская, Маяковского, Гоголя, М. Горького, Льва Толстого.
Впрочем, исследование карты города может быть не просто данью привычке, оно может быть небесполезно, чтобы понять объединяющую основу города, его историю. “Городские названия — язык города”. Они могут рассказать “о его топографии, о его окрестностях, истории, героях, промышленности, идеях, вкусах, юморе”[4]. Названия череповецких улиц — свидетельство того, что современный “язык города” сформировался в советскую эпоху, в период бурного индустриального развития, изменившего город настолько, что в нем не осталось места исторически сложившимся названиям.
На карте города практически нет — кроме Воскресенского собора и улицы Милютина — названий церковных или исторических. Но даже за этими двумя наименованиями стоят важнейшие этапы развития. Основание Воскресенского монастыря, датируемое 1362 годом и связанное с именами преподобных Феодосия и Афанасия, заложило предпосылки для развития близлежащих поселений и возникновения Череповца. В 1764 году монастырь был упразднен, и церковь была обращена в приходскую, а впоследствии перестроена в Воскресенский собор. Этот собор сейчас считается не только единственной сохранившейся монастырской постройкой, но и самым ранним памятником каменного зодчества города (постройка 1765 года). Официально городом Череповец стал в 1777 году согласно указу Екатерины П — “для пользы водяной коммуникации”[5]. А с именем Ивана Андреевича Милютина связан необыкновенный по интенсивности период развития. Милютин был видным общественным деятелем, пользовавшимся безграничным авторитетом и доверием у согорожан, о чем свидетельствуют неоднократные перевыборы его в качестве городского главы, которые вылились в 46 лет службы на этом посту, с 1861 по 1907 год. Достаточно перечислить результаты его деятельности, чтобы составить представление о том, насколько изменился город за эти годы. Его усилиями в 1860 году была открыта пассажирская пароходная линия от Череповца до Рыбинска и вверх по Шексне, а с 1864 года положено начало буксирному пароходству по Шексне, и далее милютинская компания вышла на Волгу и всю Мариинскую водную систему[6]. В это же время построены железная дорога и гавань. Большое количество учебных заведений и соотношение учащихся к общему количеству жителей — один к пяти — давали основания современникам называть Череповец милютинской эпохи “русским Оксфордом”, “Северными Афинами”, “американским городом”[7]. За время правления Милютина доход города вырос почти в десять раз[8]. С 1861 по 1908 год ведется активное строительство — количество домов увеличилось с 280 до 1080; почти в четыре раза, до 10 000 тысяч человек, выросло население Череповца[9].
В западной части Индустриального района, прилегающей непосредственно к территории “Северстали”, — более выразительные названия: площадь и улица Металлургов, проспект, улица и площадь Строителей, бульвар Доменщиков, улица Сталеваров, улица Бардина. Действительно, строительство металлургического завода безвозвратно изменило облик города (и структуру занятости населения), обозначив новую индустриальную веху в его истории. Череповец как возможный центр новой металлургической базы, призванной заложить основу “большой металлургии Ленинграда”, упоминается в государственных документах в 1940 году. За основу разработки проекта был принят вариант академиков Ферсмана и Бардина, которые предложили строить первый завод в России на так называемых “бедных” рудах с пониженным содержанием железа на пересечении путей от сырьевой, топливной и потребительской баз. Во время войны строительные работы были приостановлены и возобновлены в конце 1940-х годов[10]. Довольно быстро из небольшого провинциального городка с булыжными мостовыми и деревянными мостками тротуаров, с резными окнами и террасами деревянных домов, зелеными садами и палисадниками Череповец превратился в город металлургов.
Первый чугун был получен в 1955 году — он и считается годом рождения Череповецкого металлургического завода, которое послужило толчком к строительству целой серии промышленных предприятий. Один за другим открываются Череповецкий сталепрокатный завод, химические заводы “Аммофос” и “Азот”, Череповецкий завод металлоконструкций и другие. На карте города можно найти названия и этих отраслей производства: улица Химиков, Менделеева, Ломоносова, Судостроительная. Бурный рост промышленности вызвал и быстрый приток населения. С момента начала строительства завода до настоящего времени число жителей города выросло почти в десять раз: если в 1948 году численность населения составляла 35 395 человек, то спустя 55 лет, в 2003 году — 322 000[11].
Растущему городу, зажатому между территорией завода и реками, необходимо было расширять территорию. После строительства Октябрьского моста через Шексну новостройки перекинулись в новый, Зашекснинский район. И здесь уже советские стандартные названия — редкость. Зато можно найти такие милые улицы, как Лесная, Дальняя, Луговая, Загородная. Но чтобы понять реальную жизнь города и его обитателей, необходимо отойти от масштабированного изучения.
Вещи, в которых живет город
Отправляясь на поиски общих вещей города, мы опирались на наши предварительные знания о Череповце. В вопросах интервью это нашло отражение в тематическом блоке об отношении к металлургическому заводу и инновациям в сфере ЖКХ. Во-первых, город известен как город “Северстали”. Поэтому наc интересовало не только то, какое место занимает “Северсталь” в создании внешнего имиджа города на уровне страны и области, но и как эту компанию воспринимают обычные горожане. Во-вторых, пилотное исследование показало, что на уровне города возникают инновации, которые объединяют город посредством технических и коммуникационных средств: кадастр инженерных сетей (КИС), единая диспетчерская аварийная служба (ЕДС), единое извещение о коммунальных платежах (ЕИ). Соответственно, в интервью задавались конкретные вопросы об отношении к этим явлениям, которые, как нам казалось, могли претендовать на роль значимых городских составляющих. В то же время мы считали важным предоставить информантам возможность свободного рассказа, который позволил бы понять, как город находит свое место именно в их жизни. Неструктурированная часть интервью должна была помочь выявить те вещи и идеи, которые соединяют горожан на неофициальном уровне и могут не быть включены / не участвовать в формировании официального имиджа города.
Сразу отметим, что структурированная часть интервью не дала нам неожиданных находок. Что касается “Северстали”, то отношение к этому предприятию претерпело большие изменения в постсоветский период как со стороны его работников, так и со стороны горожан. В годы строительства и в первые десятилетия работы завода причастность к крупному, быстро развивающемуся металлургическому заводу вызывала гордость, поддерживала чувство собственной значимости и престиж профессии.
“Самое главное — нас подгоняло чувство ответственности. Чтобы из-за нас не стояла стройка [строительство завода, 1955 год. — О.К.]. Мы должны были сделать все и даже невозможное… Режим был такой — мы не считались со временем: сколько необходимо, столько и работали […] Та стройка, которая существовала на заводе, порождала желание [работать], чувство, что ты участвуешь в большой стройке, в чем-то важном, сознание своей значимости”[12].
Такое осознание причастности к общему, большому, значимому для страны дела формировало и соответствующее отношение к работе. Рассказы о том, как важно было узнать весь завод, специфику всех цехов, познакомиться с сотрудниками и руководителями цехов, с работой которых были связаны рабочие обязанности, характерны для воспоминаний ветеранов предприятия. Для жителей города завод также являлся предметом внимания: его успехами восхищались, гордились “Северянкой”, самой крупной домной в мире, его ругали за ухудшение экологии, отдавали должное бурному строительству жилого фонда и поддержанию ЖКХ.
Заметные изменения — в обстановке, в коллективе, в отношении к работе — произошли в начале 1990-х и были связаны с приватизацией предприятия. В целом, по воспоминаниям наших информантов, конец 1980-х — начало 1990-х годов запомнилось как самый тяжелый период в жизни города. В это время отлаженные механизмы городского устройства дали сбой. Во-первых, именно в это время в виде экологических катастроф и заметного ухудшения состояния окружающей среды города проявились последствия чрезмерной концентрации промышленных предприятий и их интенсивной деятельности. Во-вторых, общее экономическое положение в стране того времени вызвало кризис производственных предприятий. Вследствие навязанных Министерством черной металлургии и Госпланом СССР необоснованных планов у металлургического комбината накопились огромные долги по выпуску продукции[13]. Как только появляется законодательная основа для реорганизации предприятия в акционерное общество (Указ Президента России от 7 октября 1992 года). Совет трудового коллектива принимает решение о приватизации предприятия. 27 сентября 1993 года предприятие получает новые учредительные документы и новое имя — ОАО “Северсталь”. Кроме нового имени после приватизации и перераспределения акций, предприятие получает хозяина:
“Ну Мордашова-то знаете, конечно? Это теперь хозяин “Северстали””[14].
“Наверное, после всех историй с акциями, после того как нам не платили зарплату, после конфликтов с независимыми профсоюзами — наверно, вот после этого отношение к заводу изменилось. Уже не стало чего-то такого, не стало эмоций, вовлеченности, остался прагматизм такой… экономический расчет”[15].
Про “Северсталь” уже не говорят так, как говорили в интервью про завод в советское время — “наш завод”.
Проблемы градообразующего предприятия означали то, что самый значимый актант, более сорока лет определявший поддержание и развитие городской сети, не может по-прежнему без проблем выполнять свои функции. Так же как не может по-прежнему держать на балансе жилье, автобусные парки, трамвайные линии, городской аэропорт. С 1992 года город начал принимать в муниципальную собственность ведомственные жилье и собственность, содержание которых требовало увеличения бюджета. В ситуации, когда предприятия города с трудом выживали, встал вопрос о внешнем финансировании, в качестве которого выступил заем Мирового банка. 32 миллиона долларов было решено потратить на техническую модернизацию с целью последующей экономии средств. На полученные деньги предполагалось переоборудовать более половины муниципального фонда[16]. Как сопутствующие инновации возникают КИС, ЕДС и ЕИ, которые на информационном уровне формируют единую систему функционирования города. Однако людям в их повседневной жизни нет необходимости вникать в особенности создания кадастра, знание об этих нововведениях — удел экспертов. ЕДС и ЕИ — также скорее остаются важным элементом для функционирования жилищно-коммунальной сферы, но для наших информантов эти изменения остались незамеченными. Поэтому едва ли можно говорить, что эти идеи и проекты обладают объединяющей основой, по крайней мере уже нет, как в случае с “Северсталью”, и пока нет, как в случае с инновациями.
Анализ интервью позволил выделить также две группы вещей, которые, как кажется, постоянно присутствуют в жизни жителей Череповца. Мы назвали их вещами “в пользовании” и “во владении”, основываясь на том, какие действия по отношению к ним возможны и/или считаются важными с точки зрения информантов.
Пользоваться…
Первая группа возникала в рассказах об условиях проживания, о квартирах и об изменениях в городе и преимущественно относилась к сфере ЖКХ (транспорт, водоснабжение, отопление, соответствующие трубы и устройства и так далее). Эти вещи, во-первых, характеризуются открытым доступом, этими услугами и благами обеспечиваются все жители города. Сама их доступность определяется особенностями городской инфраструктуры: исключение из пользования какой-либо отдельной квартиры если и возможно, то сложноосуществимо с технической точки зрения и неизбежно потребовало бы дополнительных затрат. Пользование услугами ЖКХ в современных домах одним домохозяйством теоретически не означает снижения качества услуги для других[17]. Во-вторых, они постоянно воспроизводятся и поэтому не обладают уникальностью, разделяются всеми. В-третьих, имеют экономическое измерение.
На уровне повседневной логики “социальный договор” со службами ЖКХ выглядит просто: я плачу налоги и определенную сумму за услуги (воду, тепло, электроэнергию, газ, телефон и так далее), а меня должны всем этим обеспечить соответствующие службы и предприятия таким образом, чтобы изменений в худшую сторону не происходило.
“Это же нормально для города — мы платим, и за это нас обеспечивают водой, электроэнергией, отоплением. Но и хотелось бы, чтобы не возникало проблем, конечно, потому что цены постоянно растут. Говорят, что мы уже на 100% оплату услуг ЖКХ должны перейти, но и качество должно быть соответствующее. Но это мы так думаем, что должно, а на деле вода холодная у нас не очень хорошая, очень много хлора. За тепло платим, а зимой — то жара, то холодно. Неприятно, такое чувство, как будто в магазине обвесили или обсчитали, а возвращаться уже нет сил”[18].
В-четвертых, отношение к ним определяется удобством и возможностью постоянного использования.
“Понятно, что раз городская квартира, так рассчитываешь на горячую воду, отопление — ну чтоб удобно было… прежде всего. Вот это самое главное-то, я так думаю…”[19]
“Когда возвращаешься из отпуска из деревни, понимаешь, насколько важно, чтобы было отопление, вода, горячая вода, которая — открыл кран, и можно постоянно пользоваться…”[20]
В-пятых, эти услуги и предметная среда ЖКХ характерны для всех городских поселений и не создают основы для формирования сообщества или самоидентификации себя как жителя данного конкретного города. Это объясняет наше наблюдение: как правило, только один-два человека из семьи, проживающей в квартире, знают, что нужно/можно сделать в случае неожиданно возникших технических проблем, осведомлены о текущих тарифах и берут на себя обязанности по оплате коммунальных услуг.
Активное взаимодействие с этой предметной средой и соответствующий контроль являются скорее обязанностью, которую берет на себя с необходимостью и неизбежностью кто-то из взрослых представителей домохозяйства. Главные характеристики — доступность, отсутствие конкуренции, границы исключения — позволили говорить об этих товарах и вещах, как о вещах в общем пользовании.
…или владеть?
Вторая выделенная группа — “вещи во владении” — была связана с рассказами о дорогих, особенных, памятных местах города, и мы остановимся на ней поподробнее.
Из представлений об определенных местах складываются представления о районах и городе в целом. Названия, которые используют информанты, их повседневная топонимика несколько отличаются от официальных названий на карте города. Индустриальный район, к которому непосредственно примыкает территория “Северстали”, первый исторический центр города, называется “Центр”, “Город”, “Заводской”. Здесь сосредоточены исторические памятники, образовательные и официальные учреждения. Несмотря на сравнительно небольшие размеры города, в речи часто используются такие выражения, как “доехать до города”, “магазины в городе”, “работаю в городе”. Иными словами, с одной стороны, есть “город” как целое и, с другой — как район, центральная часть, жить в которой становится не так уж престижно из-за слишком близкого расположения слишком крупного металлургического предприятия. Северный район славится менее развитой инфраструктурой и по местонахождению Фанерно-мебельного комбината именуется “Фанерой”. Зареченский район — самый населенный район города, здесь проживает почти треть населения, постепенно сократился до менее официального названия “Заречье”. Пока это самый озелененный район и наиболее оснащенный предприятиями торговли, общественного питания и бытового обслуживания, что делает его удобным для жизни. Неофициальное именование Зашекснинского района, наиболее удаленного, как кажется, от промышленных предприятий (с его Лесной и Загородными улицами), звучит как “Простоквашино”. Этот район новостроек имеет статус самого “чистого”, перспективного и динамично развивающегося.
Хотя список особенных мест и зданий в каждом интервью был свой, но все же ряд наименований повторялся из рассказа в рассказ. Многие интервью отсылали к следующим местам: Воскресенский собор, Соборная горка, Центральный парк, Советский проспект, памятник основателям города — историческая часть города; площадь Металлургов и Комсомольский парк, городской музей; Октябрьский мост через Шексну, соединяющий Центральный и Зашекснинский районы; Парк 200-летия Череповца в Зареченском районе; Дворцы культуры (ДКМ и “Аммофос”). Встречались также упоминания железнодорожного вокзала, проспекта Победы и Красноармейской площади; центральной проходной завода (“Северстали”).
“Все торжества идут на Советском проспекте, там снимают все движение, переносят на другие улицы […] там у нас старые здания, там у нас музей очень хороший. Исторический, художественный”[21].
“Мост наш в принципе прикалывает… его сейчас тем более так отделали, мне цвет его нравится. Когда на него ночью смотришь, он очень красиво выглядит, подсветка такая, грамотно сделано”[22].
“Что бы я сфотографировал у нас? В первую очередь я бы сфотографировал памятник Милютину. Это он всего один. Больше нет у нас памятников Милютину. Сфотографировал бы… старый район, где мы [c женой] гуляли. Индустриальный. […] Потом бы я сфотографировал площадь Металлургов. А потом бы я сходил на Соборную горку, запечатлел бы церковь нашу, вот этот памятник Афанасию и Феодосию, потом бы Октябрьский мост, вот этот наш мост вантовый. И Советский проспект, Воскресенский который, сфотографировал бы, да. Ну самое такое — впечатляющее у нас в городе Череповце пока”[23]”.
“…Это на первое место можно — это вокзал. …Поскольку сама часто езжу, и для меня вокзал — особенное место […] Почему-то многие считают, что вокзал — это грязно, что там вообще все с сумками возятся. Но вокзал — вот для меня… Череповец начинается, наверное, даже с этого”[24].
В этих рассказах также нет-нет да и промелькнут старые или неформальные названия: вместо Советского проспекта кто-то скажет Воскресенский, старожилы совершенно осознанно могут направить на бывшую Казначейскую или Благовещенскую, Центральный парк скрывается за названием Соляного сада или Милютинского парка, а встречу в центре могут назначить “у пушки”, на Красноармейской площади.
Большинство составляющих эту группу мест и памятников формирует узнаваемый, хорошо знакомый всем жителям Череповца и его гостям общий облик города, который создается наложением образов, генерируемых каждым человеком[25]. Все эти места и здания открыты взору, их место и значимость очевидны всем. Характерной особенностью “вещей”, отнесенных к этой категории, является их “обобществление”, которое проявляется в рассказах информантов через употребление местоимений “мы” и “наши”: “наш мост”, “у нас”, “церковь наша”, “где мы гуляли”.
“Вот эта тяга … к перемещению уже в детстве проявилась например, в шесть лет было интересно, что происходит не только в рамках двора, но и за… за этими рамками. Вот у нас есть сейчас набережная Ягорбы… Раньше там ничего не было, там была деревянная улочка, узенькая, туда, вниз… ну и мост через Ягорбу. Вот мы с друзьями решили туда… вылазку сделать. А чего… ребенку, шесть лет еще было. Естественно, вылазка получилась долгая, потому что маленькими ножками это все долго проходится, плюс много отвлекающих факторов разных интересных… Поэтому вернулся уже достаточно поздно, за что было… произведено внушение по мягким частям тела”[26].
“Да, вот важно тоже… Река Шексна. Купались очень рано на первомайские праздники, все купались мальчишки, и мы купались. Все синие, все потом возле костра. Но купались. Катались на льдинах… на реке. Это весной перед Первым мая, в 20-х числа апреля, в это время проходят последние льдины… Сейчас вот вспоминаешь об этом, не знаешь, как выжили”[27].
Процесс “обобществления” — соотнесенности мест, зданий, истории города со своей жизнью, с осознанием того, что это чувство значимо и для других, происходит постепенно через освоение городского пространства, через личный, но в то же время разделяемый опыт. При этом каждый в одних и тех же вещах находит свое. Для одного река Шексна — это здание речного вокзала, для другого — жирафьи шеи кранов судоремонтного завода и место работы, для третьих — набережная, связанная с местом романтических встреч и прогулок. Через такие места город входит, прорастает в жизнь человека — и формируется самоощущение себя как черепанина (именно так называют себя коренные жители), а не просто городского жителя. И поэтому в рассказах об этих вещах особой значимости возникает категория заботы и ответственности:
“Мне просто важно, чтобы это было… Чтобы я могла также сказать: да, у меня есть любимые места, что это — мое любимое место. В конце концов, мы в ответе за наш город. Я хочу показать своему ребенку, где прошло мое детство, и хочу, чтобы эти места остались такими, какими они были и есть”[28].
“Ну может быть, это долг любого культурного человека — заботиться о том, чтобы город сохранил свой исторический облик. Ответственность своего рода… Даже если этот долг по некоторым причинам невозможно осуществить…”[29]
Каждое из этих мест создает уникальность не только города, но и человека, и в случае угрозы его существованию и целостности может стать предметом общей заботы и объединить вокруг себя жителей города, актуализировав — проявив и выявив — их коллективную идентичность.
Таким образом, эти вещи обладают следующими характеристиками. Во-первых, они очевидны всем и по своей природе не могут быть скрыты или приватизированы отдельным человеком. Во-вторых, они уникальны. В-третьих, в отличие от “вещей в пользовании”, они обладают не экономическим, а символическим измерением и вследствие этого — многозначностью. В-четвертых, их ценность состоит не в постоянном пользовании, а в самом их существовании, в разделяемом с другими владении, которое невозможно оспорить. Как следствие, в-пятых, они являются основой формирования коллективной идентичности жителей Череповца. И поскольку общественное измерение возникает в рассказах об этих вещах и местах, мы добавили к названию этой группы эпитет “общественный” — “общественное владение”.
Подводя итог этой части, подчеркнем еще раз: главные различия между вещами в “общем пользовании” и “общественном владении” заключаются, во-первых, в сильной символической компоненте, связывающей эти вещи с определенной группой людей и помогающей сформировать коллективную идентичность (“Мы — черепане”) в рамках общей социальной идентичности; и, во-вторых, в различной ориентации на действия по отношению к этим вещам.
Общее и общественное измерение вещей
Итак, на основе текстов интервью мы выделили две группы вещей: “в пользовании” и “во владении” — и как на сопутствующие характеристики вышли на различие между “общим” и “общественным”, которое основывается на том, связаны ли отношение к вещам и совершаемые или желаемые действия с коллективной идентичностью информантов[30]. Это основание для различия позволяет, помимо уже рассмотренных нами категорий “вещи в общем пользовании” и “вещи в общественном владении”, выделить две симметричные категории: “вещи в общественном пользовании” и “общем владении”.
Для более четкого разграничения этих категорий нам важно обратить внимание еще на один аспект. Основополагающим в различии режимов со свободным доступом и режимов, включающих право владения, то есть право контролировать и распоряжаться является наличие конвенционально, легально существующей юридической основы[31].
Таким образом, мы получаем:
— “вещи в общем пользовании” — когда агент претендует только на пользование, которое не требует сознательного действия и актуализированной коллективной идентичности;
— “вещи в общественном владении” — когда агент претендует на право и возможность осуществлять заботу и/или контроль над вещами, которые он рассматривает как значимые для существования сообщества черепан (тех, кто считает себя настоящими, коренными жителями Череповца); в этом случае агент обладает осознанной коллективной идентичностью;
— “вещи в общественном пользовании” — когда коллективная идентичность актуализирована, но нет возможности или необходимости осуществить функцию контроля;
— “вещи в общем владении” — когда предполагается возможность осуществления контроля, но не требуется символической составляющей идентичности, членство в группе, которая может предъявить соответствующие права, определяется формально.
Основные различия между этими группами можно представить следующим образом:
Таблица 1
|
Коллективная идентичность |
|||
|
Нет |
Да |
||
|
Права владения и распоряжения |
Нет |
Общее пользование |
Общественное пользование |
|
Да |
Общее владение |
Общественное владение |
|
Среди режимов пользования и владения режим “в общественном пользовании” выглядит как категория, которая через обязательное присутствие идентичности и определенных прав отражает большее количество связей, чем другие. Мы можем предположить, что анализ именно вовлеченных в наибольшее количество связей вещей (в нашем случае “вещи во владении”) позволит нам найти то направление, где можно найти значимые составляющие городской жизни, способные создать основу для объединения города в единое целое и обладающие наибольшим ресурсом мобилизации. Но сначала надо разобраться, кто и что кем и чем владеет.
Большинство из рассмотренных нами вещей являются частью муниципальной собственности или произведенными товарами: земля, услуги ЖКХ, городское пространство, памятники и так далее. Согласно Уставу города Череповца, жители города — “граждане Российской Федерации, постоянно или преимущественно проживающие на территории города и зарегистрированные в установленном порядке” (ст. 7.2), — владеют, пользуются и распоряжаются имуществом, находящимся в муниципальной собственности, через органы городского самоуправления (ст. 32 п. 1)[32]. Для эффективного управления муниципальной собственностью жители города передают право пользования и распоряжения муниципальной собственностью органам и должностным лицам городского самоуправления (ст. 31.1). Таким образом, de jure жители города обладают правом собственности через опосредующие органы самоуправления. Однако de facto и de jure в российской действительности часто расходятся. Рассмотрим пример Соляного сада, многими информантами упоминавшегося в выделенной категории “вещи во владении”.
Кому принадлежат городские сады: случай Соляного сада
Основателем Соляного сада считается Иван Андреевич Милютин, глава города, правивший почти полвека. В 1894 году он выкупил землю, прилегающую к Соборной горке, и на месте старых соляных складов череповецких купцов заложил сад площадью 2,6 гектара. Сначала его называли Милютинским, но в народе прижилось другое название — Соляной, по месту, где он расположился. Изначально в нем было высажено свыше 120 редких видов деревьев и кустарников. К началу ХХ века Соляной сад стал ботаническим.
На деревьях — таблички с указанием места их произрастания, вида и возраста. Впоследствии были построены народный дом, где проходили различные собрания, беседка для духового оркестра и зеленый театр. В 1932 году парк был реконструирован и расширен до 20 гектар по проекту Николая Астахова[33]. В предвоенное время парк сильно разросся и стал излюбленным местом прогулок горожан, хотя вход был платным. Научно-познавательный характер и назначение парка были зарегистрированы Ленинградской лесной академией по изучению разновидностей деревьев.
24 марта 1966 года решением Облисполкома (№ 168) парку бессрочно был присвоен статус памятника природы областного значения. Выданное охранное обязательство предполагало запрет на возведение на его территории построек, прокладку дорог, устройство стоянок для всех видов транспорта, рубку деревьев (кроме санитарной)[34]. Но после того как в 1969 году отменили плату за вход, состояние парка стало ухудшаться, что нашло отражение в публикациях в местной прессе. Деньги на благоустройство выделялись мизерные, да и ухаживать за Соляным садом было уже некому. К концу 1980-х — началу 1990-х годов пришли в негодность танцплощадки, павильоны, асфальтовое покрытие, в плохом состоянии находились деревья. Но недавнее пристальное внимание общественности к парку привлек факт вырубки деревьев под строительство нового кафе. Так, в редакцию газеты “Речь” с письмом обратились жители города, всего 46 подписей. “На каком основании и кто разрешил строить в историческом месте кафе? У кого из чиновников поднялась рука дать согласие на уничтожение ценных пород деревьев?” — спрашивали горожане[35].
Оказалось, что в нарушение природоохранных законов комитет по управлению имуществом выставил данный участок на торги, а Управление архитектуры и Департамент охраны памятников выдали все полагающиеся согласования. Глава Комитета по имуществу, так прокомментировал ситуацию:
“Свою позицию мы не изменили. Соляной сад — ландшафтный памятник. На то есть решение Облисполкома, по-моему, 1990 года. Оно позволяет нам воссоздать здание, которое уже было в парке на этом же месте. Что мы и сделали, продав участок под кафе. Вдруг “откопали” другой статус — памятник природы. Вопрос болезненный, будем искать варианты решения. И чем меньше общественности будет привлечено, тем быстрее найдем приемлемый вариант. В противном случае придется заблокировать строительство, и город “попадет” на большие деньги. Участок под кафе приобретен добросовестным собственником. В случае отказа ему мы будем вынуждены возместить понесенные затраты. Честно признаться, мы и не подозревали, что возникнут подводные камни”[36].
В то же время исполняющий обязанности прокурора Череповецкой межрайонной природоохранной прокуратуры обратил внимание на следующее:
“Соляной парк — памятник природы, и строительство кафе здесь нужно было начинать только после получения государственной экологической экспертизы, то есть согласования в областном управлении Росприроднадзора. Сделано этого не было”[37].
Далее события развивались следующим образом.
Строительство кафе в Соляном саду было приостановлено решением суда. 26 декабря в Вологде состоялось предварительное заседание арбитражного суда по иску Череповецкой природоохранной прокуратуры. Сотрудники прокуратуры требуют признать недействительным договор аренды земельного участка под строительство ресторана, заключенный городским Комитетом по управлению имуществом с предпринимателем. Кроме того, природоохранители просят суд принудить предпринимателя снести то, что он успел понастроить в парке культуры и отдыха. Одновременно в суд поступил иск со стороны предпринимателей, которые хотели обжаловать решение о присвоении городскому парку культуры и отдыха статуса особо охраняемой территории. Истцы утверждали, что в парке не осталось ничего, что бы могло подтвердить его право на такое громкое имя. Но именно этот статус запрещает всяческое строительство в парке, а также раскопки и прокладку коммуникаций[38]. Спустя полгода правительство Вологодской области лишило Соляной сад статуса памятника природы особого значения. Это позволило уже на законных основаниях вести строительство в Соляном саду как в городском парке любых ресторанов и прочих заведений[39].
Помимо этого, интенсивное обсуждение бедственного состояния этого парка имело еще одно последствие для его дальнейшего развития: из муниципального бюджета были выделены деньги на разработку проекта благоустройства парка культуры и отдыха. Согласно этому проекту, в парке предполагается выделить три основные зоны: зону тихого отдыха, активного и детскую площадку. Начальник Управления охраны окружающей среды считает, что именно “ликвидация статуса особо охраняемой территории позволит реализовать проект благоустройства, навести порядок в парке”[40].
Пока официальные лица разбирали в суде свои разногласия с определением статуса парка, журналисты газеты “Голос Череповца” предложили горожанам выразить свою позицию. На голосование было вынесено три варианта развития городского парка:
1) Необходимо сделать все возможное, чтобы сохранить памятник природы, которым является Соляной сад. Строительство кафе запретить.
2) Строительство в парке разрешить, так как это тоже вид отдыха и парку он не помешает.
3) Поделить парк надвое. Историческую часть развивать как памятник природы, на оставшейся площади пусть будут аттракционы, кафе и так далее[41].
За две недели в редакцию поступило около 100 звонков. Против строительства ресторана и за сохранение парка как памятника природы проголосовало 74% позвонивших. То, что появление ресторана не помешает, а поможет развитию Соляного сада, как свою позицию заявили 5,4%; 20,6% высказались за то, чтобы разделить парк на части: историческую и современную, и развивать их соответственно[42].
Конечно, мы не можем рассматривать эти данные как репрезентативные, но можем сделать вывод, что со стороны общественно настроенных горожан восприятие Соляного сада в режиме общественного владения как важной части их жизни в городе — не более чем принятые на веру идеальные представления о том, что такое “наш город”. Этот конфликт, по сути, является противостоянием между горожанами и чиновниками, между de fide представлениями горожан об общественно значимом статусе парка как месте исторического значения, de jure — правом горожан пользоваться, владеть и распоряжаться муниципальной собственностью и de facto — распоряжением этой собственностью городскими чиновниками. Тем не менее ущемленное право распоряжаться собственностью, которое переводит горожан в режим пользования, не влияет на актуализированную коллективную идентичность и восприятие Сада как объекта общественного значения. Один из читателей газеты “Речь” так отреагировал на заметку о грядущих изменениях в Соляном саду:
“Моему возмущению нет предела: так поступить с нашим парком! Я не виню предпринимателя — ему дали право строиться в парке. Но как могли так поступить чиновники? Ради копеечной выгоды они готовы погубить то, что им досталось бесплатно”[43].
Рассмотренный нами случай Соляного сада не опровергает наше предположение, что “вещи в общественном владении” обладают наибольшим ресурсом мобилизации. Однако оказалось, что этот режим обладает и наименее стабильным состоянием. В случае Соляного сада этот режим не выдержал испытания действительностью и, пройдя через конфликтную ситуацию выяснения, кто на что имеет право, трансформировался в режим пользования. Нет оснований полагать, что с другими значимыми вещами, которые обладают символическим значением для горожан/информантов (памятники, определенные места в городе) и имеют материальное воплощение, не может случиться такая же ситуация. В действительном мире, а не в мире представлений, оказывается, что рядовые горожане не обладают реальным правом распоряжения какими бы то ни было материальными объектами, которые не являются их частной собственностью. Неприкосновенной (в прямом и переносном смысле) собственностью и свободными от дилеммы de jure — de facto остаются только нематериальные “вещи”: общая, разделяемая, но, может быть, неофициальная история города, которую каждый выстраивает для себя сам, но вместе со всеми.
Заключение: от воображаемого города к республике
Итак, мы выделили несколько типов общих/разделяемых вещей, вокруг которых организована жизнь этого небольшого российского города и его жителей, и четыре режима пользования и владения этими вещами: вещи в “общем пользовании” — инфраструктура, ЖКХ; “общем владении” — окружающая среда, требующая все более бережного и экономного отношения к природным ресурсам; вещи “в общественном пользовании и общественном владении” — городские достопримечательности и памятные места, которые связаны с историей города и памятью его жителей. Но не все эти вещи могут стать основой, которая объединит город в единое целое. В этом отношении наиболее важной для города оказывается роль общественно значимых, свободных от коммерческого использования мест и вещей. И именно эти вещи вскрывают конфликт между “осязаемым, вещественным пространством”[44] реальной жизни и воображаемым пространством, представлениями горожан, конфликт между возможностью осуществлять право владения и возможностью пользования, между de facto, de jure и de fide:
Таблица 2
|
Коллективная идентичность |
|||
|
Нет |
Да |
||
|
Права владения и распоряжения |
Нет |
Общее пользование Сфера ЖКХ |
Общественное пользование De facto: Соляной сад и другие достопримечательности |
|
Да |
Общее владение Окружающая среда De jure: вся муниципальная собственность, то есть весь город De facto: город как вещь чиновников |
Общественное владение De fide: достопримечательности города История, которая распространяется неформально и среди равных |
|
De jure вся муниципальная собственность является достоянием населения, которое может ею пользоваться, владеть и распоряжаться (опосредованно) через органы самоуправления. De facto эти важные вещи оказываются в квазисобственности чиновников, которые распоряжаются ими далеко не всегда в общих интересах (как показывает нам рассмотренный выше пример Соляного сада). Но поскольку эти вещи связаны с формированием коллективной идентичности, информантами эти вещи воспринимаются de fide в общественном владении, так как в их воображаемом пространстве не существует таких явных критериев для исключения из права собственности, как в вещественном мире.
Воображаемый город демократичен. Он доступен каждому, кто вступил на свой путь формирования идентичности жителя города (Череповца), и предоставляет полный набор прав владения на те вещи, которые все жители этого города определили как значимые символы, олицетворяющие город. Большинство из них связано с историей города, это места в исторической части города и городские памятники. В воображаемом городе эти места и вещи находятся в общественном владении — это вещи особого наименования, отличного от официального; особой заботы и значимости, поскольку являются материальной основой формирования личной истории человека в городе, памяти, а также сообщества горожан-граждан. При переходе в реальный город оказывается, что прав на владение этими вещами у горожан нет, они оказываются в режиме пользования, но пользования публичного (и потому все равно остаются важны).
В реальной жизни очевидно существование заметной разницы между тем, чем люди могут лишь пользоваться, и тем, чем они владеют. Малькольм Скофилд, комментируя данное Цицероном определение res publica, конструируемое в терминах собственности, как res populi, как “вещь народа”, подчеркивает выраженную метафорически идею Цицерона о важности права. Если populus владеет своими собственными res, то из этого следует, что этот народ имеет право управлять этими вещами/собственностью и использовать их. И именно в возможности воспользоваться этим правом заключается политическая свобода[45]. И наоборот, если выразить эти права невозможно, то значит ли это, что в этом случае невозможно говорить о populus? Значит ли это, что горожане являются тем, что и какие права они имеют? Если они имеют только права пользования, то они остаются в реальном, управляемом правом мире пользователями и потребителями. Если они имеют реальное право распоряжаться и владеть значимыми для них вещами (de facto совпадает с de jure), они становятся представителями значимого сообщества равных, горожанами и гражданами.
Пример Череповца демонстрирует, что в современном российском городе едва ли можно найти вещи, помимо совместной разделяемой истории и событий, которые люди создают вместе — так же как контролируют и владеют. Однако именно появление этих вещей в жизни города — вследствие объединения de jure, de facto и de fide: то есть объединения в единое целое образов города чиновников, менеджеров и обычных горожан, через воспитание в себе сознательного, ответственного гражданина и создание условий для появления правителя, достойно отражающего интересы народа — может обозначить новый этап в жизни города. Осуществление этого, возможно, идеалистического проекта действительно стало бы точкой перехода к качественно новому состоянию вещей и образа жизни — городу как res publica.
_________________________________________________
1) Здесь и далее понятие “вещь” используется в широком понимании, его применение не ограничивается исследованием феноменов материальной культуры.
2) Проект осуществляется при поддержке Академии Финляндии. Более детально материал и тематика исследования представлены в книге: Alapuro R., Kharkhordin O. (Eds.). Reassembling Res Publica: Infrastructures of Liberty. University Park, Pa.: Penn State University Press, forthcoming.
3) Эти материалы были собраны к празднованию юбилеев цехов и любезно предоставлены директором Музея трудовой славы ОАО “Северсталь” Т.И. Ананенко.
4) Анциферов Н.П. Непостижимый город. Л.: Лениздат, 1991. С. 46.
5) Текст этого указа был в начале 1990-х увековечен на камне у мэрии: “Всемилостивейше повелеваю в Новгородском наместничестве на устье реки Суды, впадающей в Шексну, учредить при Череповецком монастыре для пользы водяной коммуникации город под наименованием Череповец”.
6) Краткий очерк возникновения города Череповца Новгородской губернии и его героический рост за время 50-летней деятельности городского головы И.А. Милютина [1909] / Сост. Ф.И. Кадобнов (бывший Гласный и Секретарь Думы и Управы) // Череповец. Краеведческий альманах. Вологда: Русь, 1996. С. 105-108.
7) Риммер Э.П., Бородулин М.А. Иван Андреевич. Череповец: Порт-Апрель, 2003. С. 138-141.
8) Краткий очерк… С. 119.
9) Там же. С. 117.
10) Постановление о возобновлении строительства металлургического завода было подписано 30 декабря 1947 года (см.: Челноков Б. Архивы раскрывают свои тайны. Штрихи к истории создания Череповецкого металлургического комбината. Череповец: Метранпаж, 1992. С. 51).
11) Стратегия развития города Череповца до 2012 года. “Череповец — город лидеров”. Череповец: Управление стратегического планирования, 2003.
12) Мужчина (М.), 1938 г.р., ветеран железнодорожного цеха. Материалы из архива Музея “Северстали”.
13) Челноков Б. Северная сталь. Череповец: Изд. дом “Череповец”, 2004. С. 115.
14) Инт. 12. Запись 1 ноября 2005 года. M., 1955 г.р. Среднее специальное образование. Работает на “Северстали”.
15) Инт. 5. Запись 23 октября 2005 года. Ж., 1957 г.р. Высшее образование. Работает на “Северстали”.
16) Жиборт Е. Деньги мирового банка // Речь. 2004. 1 октября.
17) В большинстве случаев предоставляемые услуги обладают двумя основными свойствами, которые в экономической теории являются конституирующими характеристиками так называемых общественных благ (public goods). Во-первых, невозможно или невыгодно устанавливать границы исключения из пользования, во-вторых, увеличение их потребления одним человеком (при постоянстве совокупных затрат на данный товар) не ведет к снижению на эту же величину его потребления другими людьми (см., например: Аткинсон Э., Стиглиц Дж. Лекции по экономической теории государственного сектора. М.: Аспект Пресс, 1995. С. 652-654). Классическими примерами общественных благ являются национальная безопасность, освещение улиц, маяки, телевизионные и радиотрансляции. Например, если пароходная компания строит маяк для безопасности собственных судов, то внешний эффект — польза для проходящих судов, не принадлежащих данному пароходству, — будет превышать их частную выгоду (Acocella N. The Foundations of Economic Policy. Cambridge: Cambridge University Press, 1995).
18) Инт. 5.
19) Инт. 8. Запись 29 октября 2005 года. Ж., 1950 г.р. Среднее образование.
20) Инт. 28. Запись 23 июня 2006 года. Ж., 1981 г.р. Незаконченное высшее образование.
21) Инт. 1. Запись 31 июня 2005 года. Ж., 1929 г.р. Высшее образование.
22) Инт. 20. Запись 12 ноября 2005 года. М., 1979 г.р. Высшее образование.
23) Инт. 27. Запись 23 декабря 2005 года. М., 1956 г.р. Средне-специальное образование.
24) Инт. 13. Запись 4 ноября 2005 года. Ж., 1984 г.р. Студентка.
25) Lynch K. The Image of the City. Cambridge, Mass.; London: M.I.T. Press, 1960. Р. 46.
26) Инт. 21. Запись 13 ноября 2005 года. М., 1962 г.р. Высшее образование.
27) Инт. 26. Запись 22 декабря 2005 года. М., 1956 г.р. Незаконченное высшее образование.
28) Инт. 28.
29) Инт. 26.
30) См. подобное различие между res communes и res publica у Цицерона — в статье Олега Хархордина в этом номере “НЗ”.
31) Hess Ch., Ostrom E. Ideas, Artifacts, and Facilities: Information as a Common-Pool Resource // Law and Contemporary Problems. 2003. Vol. 66. P. 111-145.
32) Устав города Череповца. Принят Череповецкой государственной думой 28 ноября 1995 года, редакция от 25 декабря 2001 года.
33) Шулятикова Е. История городского парка (Соляного сада) // Череповец. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда: Легия, 1999 (www.booksite.ru/fulltext/2ch/ere/pov/ets/31.htm).
34) Памятник Соляному саду // Речь. 2005. 3 августа.
35) Там же.
36) Как распоряжаться парком? // Речь. 2005. 3 августа.
37) Быть ли кафе в Соляном саду? // Речь. 2005. 19 августа.
38) Калинина Т. Так будет ли кафе в Соляном // Голос Череповца. 2006. 10 января.
39) Погодин Д. Милютинский парк — больше не памятник // Голос Череповца. 2006. 4 июня.
40) Там же.
41) Калинина Т. Народный парк // Голос Череповца. 2006. 28 февраля.
42) Калинина Т. Каким должен быть парк: народное мнение // Голос Череповца. 2006. 14 марта.
43) Обратная связь // Речь. 2005. 4 августа. Курсив автора.
44) Роуз использует термин tangible spaсe (“осязаемое пространство”) в сравнении с невещественной, публичной сферой, или “интеллектуальным пространством”. Приведенное различие может использоваться и в нашем случае для воображаемого города как еще для одного неосязаемого пространства. См.: Rose C.M. Romans, roads, and romantic creators: Traditions of public property in the information age // Law and Contemporary Problems. 2003. Vol. 66. P. 89-110.
45) Schofield M. Cicero’s Definition of Res Publica // Powell J.G.F. (Ed.). Cicero the Philosopher. Twelve Papers. Oxford: Clarendon Press. 1995. Р. 75-76.