Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2007
Не знаю, как вы, а я очень не люблю радио, которое нельзя выключить. Я дурею от этих песен по заказам, звучащих в поездах, магазинах, кафе. А почему они нужны другим?
В минувшее пятнадцатилетие я не раз слышал жалобы: мы никому не нужны. А за этим следовали рассказы про то, что существует и уже выполняется тайный план: выморить половину (две трети, три четверти) населения. Зачем? Ответы давались разные. Один: чтобы ослабить Россию, которую затем сможет захватить, завоевать, поработить Запад. Другой ответ: потому, что для нас теперь (после того как демократами разрушена советская экономическая система) нет работы. К тому же, признавались иные собеседники, мы не умеем работать и жить по-современному. Нас надо убрать, оставшаяся половина (треть, четверть) будет хорошо работать и хорошо жить. В авторы плана записывали то ЦРУ, то Пентагон, а в исполнители — Ельцина, Гайдара, Чубайса…
То были жалобы «простых людей». С ними неприятным образом сочеталось то, что я слышал от экономистов: мол, у нас почти все приходящие в страну деньги — это средства, вырученные за экспорт нефти и газа. Для добычи таковых достаточно всего нескольких процентов трудоспособного населения страны. Удел остальных — заниматься перераспределением нефтедолларов, новой стоимости ими создано не будет.
Между тем в годы самого острого кризиса в России не было голода потому, что практически у всех жителей была та или иная возможность кормиться с огородов, на которых ими самими или их ближайшими родственниками выращивалась картошка, а также лук, огурцы и капуста. Поговорите с теми, кто так спасся сам и спас других. Есть у них чувство гордости за это? Ничуть.
Далее у верхушки накопились нефтяные денежки, и некоторые их обладатели захотели на них купить себе хорошую жизнь здесь, в России. В ответ на этот спрос появилось предложение. Сначала оно удовлетворялось исключительно за счет импорта. Но затем начал складываться сектор услуг — от информационных, финансовых и юридических до строительных, дорожных, ремонтных и бытовых, а затем образовательных, медицинских. Наша сервисная экономика предоставляет в том числе вполне современные услуги, но в основном она, как и труд на шести сотках, построена на технологиях доиндустриальных, ручных и трудоемких. И хорошо, такая сфера услуг потребляет много ручного труда, значит, связывает много рабочей силы. Ну а эти люди довольны?
Есть такой термин у экономистов — «самозанятое население». Если отвлечься от его специальных трактовок и исходить из общеязыкового смысла составляющих его корней, то получится — население, которое живет само по себе, чем-то само занимается. Это мог бы быть идеал самостоятельного человека, самодостаточного, автономного индивида. Но у нас живущие таким образом люди — даже люди, успешно занимающиеся каким-нибудь некрупным бизнесом, — чаще всего опечаленно заявляют: мы никому не нужны. «Никому» в наших контекстах может значить только одно: не нужны государству.
Темная и тягостная для души идея, что нас слишком много, родившаяся с развалом СССР и советской экономики, когда утратилась идея миссии («мы делаем ракеты», «мы держим “их” в страхе» и «мы их кормим»), еще не оставила многих россиян. А тут многих стала заботить другая беда: нас слишком мало. Слишком мало, чтобы охранять и сохранить такую большую территорию.
От специалистов можно услышать соображения о том, что Россия имеет слишком низкий уровень доходов на душу населения, чтобы быть демократической страной. И от специалистов же — что Россия имеет слишком малую плотность населения, чтобы иметь развитую экономику и, соответственно, высокие доходы на душу населения.
Действительно, обладая седьмой частью суши, Россия обжила примерно пятую ее часть.
Россияне не задумываются, как правило, над тем, насколько пригодны для обитания принадлежащие им бескрайние просторы, и считают их главным национальным богатством, точнее — ценностью. И теперь они считают, что именно эта ценность находится под угрозой. Эта угроза уже не с Запада, а с Востока. Там Китай и его неисчислимые китайцы.
От слишком многочисленных, на взгляд многих россиян, кавказцев и среднеазиатов, которые лучше нас умеют только торговать, китайцы отличаются тем, что они все умеют лучше нас. Как со вздохом признаются граждане не только на Дальнем Востоке, но и по эту сторону Урала, «у них будет расти там, где у нас не растет, у них будут города там, где у нас пустоши. Они не будут нас уничтожать, мы сами исчезнем».
Итак, мы не нужны не только Западу, но мы не нужны и Востоку. Мы не нужны нашему государству. Для многих это значит — мы не нужны сами себе.
Несоответствие запросов человека и возможностей их реализации — причина внешне выражаемых недовольств. Иногда они принимают форму массовых протестных действий. Часть из них может иметь организованный характер, выглядеть как забастовки, шествия, демонстрации. Эта форма слабыми и очень слабыми ростками в виде маршей несогласных или забастовок в автопроме начинает пробиваться у нас. Бастующие и протестующие, встречая сопротивление, понимают, что они если и не нужны начальству, то, во всяком случае, имеют для него значение. Ничего, что отрицательное.
Но большинство не принимает участия в таких акциях. (Хотя «вполне возможными» считали акции протеста почти 40% россиян в конце 2006 года, но говорили, что «приняли бы участие», — около 25%. Таковы данные опросов «Левада-центра».) То же самое несоответствие запросов человека и возможностей их реализации, переживаемое не как внешнее и коллективное, а как внутреннее и индивидуальное состояние, является глубинной причиной массового обращения к систематическому употреблению сильных наркотиков и алкоголя.
Я слышал от специалистов, что в России на взрослого мужчину в трудоспособном возрасте приходится полбутылки выпитой водки в день. Это значит, коли вычтем непьющих и малопьющих, что значительная часть мужчин перманентно находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Если в стране нет массовой безработицы, если все эти люди находятся на работе, значит, есть множество рабочих мест, для которых годится такой работник. Хочется подчеркнуть: разумеется, все это суть нарушения трудовой дисциплины, технологии, техники безопасности, а также медицинских и гигиенических рекомендаций, преподаваемых в школе правил поведения и так далее. Разумеется, именно это приводит к травматизму, а также к порче оборудования, снижению качества и объемов продукции.
Но все перечисленное — побочные, неглавные результаты куда более грандиозного процесса взаимной адаптации рабочей силы, с одной стороны, и остальных средств производства, с другой. Это иной вариант уже отмеченного улаживания конфликта постиндустриального уклада с доиндустриальным.
Все чаще, одновременно к радости и сожалению, приходится слышать, что вот, хотят открыть новое производство, но не могут найти непьющих работников. На страницах «НЗ» мне уже случалось говорить о том, что работники в новом секторе экономики («белые воротнички», «средний класс» и подражающие ему) придерживаются совсем других норм в потреблении алкогольных напитков, нежели советские и постсоветские «работяги». Поэтому в меру распространения новой экономики будет распространяться и новый тип работника. Старый будет спиваться и уходить с рынка труда.
У тех, кто работает в новом секторе экономики, как правило, нет времени думать о том, что они никому не нужны. Роскошь вволю предаться этим размышлениям в рабочее время доступна на старосоветских рабочих местах, которых осталось немало.
Речь, собственно, о них.
О том, что в России пьют от безысходности, говорилось давно. Но в разное время по-разному указывались характер и причины этой безысходности: то это кабала у помещиков-крепостников, то гнет самодержавия, то жестокая большевистская диктатура, то злодейский развал Союза, то, наконец, всеобщий нынешний бардак и всеобщая коррупция…
Если считать, уважаемый читатель, что мы с вами сказали свое слово в этой дискуссии, то давайте посмотрим на еще одно следствие той же причины — чувства ненужности самим себе. Оно заключается в потреблении культуры как наркотика. О побеге мыслей бедной девушки из ночлежки в романтический мир дешевого любовного романа рассказал, мы это знаем из школьного курса литературы, Максим Горький в пьесе «На дне». А Эрнест Хемингуэй в рассказе «Дайте рецепт, доктор» известную Марксову фразу насчет «опиума для народа» в применении к религии прямо применяет ко многим другим общественным явлениям, в частности — к радио. Да и социологами (как марксистского, так и иного толка) было немало сказано об эвадистской (то есть «уводящей») функции массовой культуры, о явлении эскейпа, то есть побега от действительности в выдуманные специально для того виртуальные дебри романов, потом комиксов, потом кино, потом телевидения.
К этому мне почти нечего добавить, разве только указать на то, какую благодарную аудиторию нашел в годы предкризисные и кризисные король эскейпа — сериал про чужую, экзотическую и роскошную жизнь. Сериалы позволяли и пожить часик роскошной жизнью, и утешиться тем, что в той жизни «тоже плачут». Но многое изменилось с тех пор, которые выработали у интеллигентных людей манеру: корчить презрительную физиономию при слове «сериал». Новые времена научили и зрителей стесняться увлечения сериалами, но не отучили их смотреть. Сериалы нынче основа процветания главных каналов, опора многомиллионной экономики телевидения. Но это совсем другие сериалы. Из «женских» они превратились в «мужские», в том смысле, что от экзотики «их» жизни они перешли к якобы реальности жизни «нашей», от томно-романтических коллизий перешли к грубым «киданиям» и «разводкам», наемным убийствам и подставам в бизнесе. Оказалось, однако, что для людей, которых никто не кидал на пятьсот кусков и никто не заказывал, поскольку они никому не нужны и кусков этих не видели, возможен и такой эскейп. И поскольку жизнь женщин еще дальше от реальности киллеров и кидал, чем жизнь мужчин, эффект эскейпа для них тем сильнее. Женщины, кто в 45, кто в 55, вступают в тяжкую фазу социального климакса: дети выросли, на работе ценить перестали, с мужиками уже поздно — кому я нужна?! Эти женщины образовали ядро отечественной телеаудитории, безответную до поры мишень самых беззастенчивых телеманипуляций.
Где были в это время мужчины? Там же, хоть и в меньших количествах, так как пили и помирали раньше. Не будем сетовать на уход в спорт и боевики, совершенный оставшимися мужчинами. Механизм примерно тот же. И мужчины, и женщины, сидящие на игле телерасписания, — понятная фигура для анализа. Понятна она не только нам с вами, но и создателям сериалов и боевиков, которые используют стандартный набор средств, программирующих переживания своих зрителей, способных длить саспенс неделями.
Куда более занимательна ситуация телесмотрения на современный лад, когда в распоряжении зрителя десятки каналов и пульт в руке. Одним пальчиком этот ребенок-зритель вызывает и изгоняет миры. Нынешний зритель это мягко называет «листанием» или проще — «перещелкиванием». Из замыслов сценаристов и режиссеров такой заранее недовольный любым из каналов зритель сам, по собственному индивидуальному произволу готовит себе нарезку из зрелищ, жанр которой вообще определить нельзя.
Рядом с этим эскейпом, который представляет собой весьма специфичный вид зрительской сверхактивности, есть родственный вид зрительской и слушательской сверхпассивности.
Судя по нашим исследованиям, значительное число граждан все время своего бодрствования проводят под звуки радио или телевизора. Очень часто это звуки, с которыми человек ничего не может поделать. Редко кто выразит протест против навязываемых звуков в публичных местах. Я обычно оказываюсь одинок в своих просьбах на этот счет. Да и сомнение берет, а имею ли я право лишать их этих предлагаемых напрокат коллективных эмоций? Видно же, что без этой некой, какой угодно, но музыки, с некими, какими угодно, но словами, этим людям становится плохо. Им страшно, к ним возвращается чувство, что они никому не нужны.