Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2007
Несколько лет назад в российской общественной науке, а затем и в прессе дебатировался вопрос о том, существует ли в России средний класс. В конце концов победила точка зрения, что все же он существует, однако по поводу критериев его определения согласие достигнуто не было. Российским социологам не раз приходилось принимать заказы на изучение среднего класса от тех, кого интересовали потребительские или политические пристрастия его представителей. В исследованиях «Левада-центра» мы использовали различные критерии: род занятий (предприниматели, специалисты высокого уровня, служащие «богатых» фирм, чиновники), уровень дохода (от тысячи долларов на семью), наличие определенных материальных благ (машина, дача, квартира), стандартов потребления (все названное — «достойного» уровня), наконец, самохарактеристика. В конце концов получалось, что все методики приводят к одному и тому же комплексу социальных характеристик, который мы и имеем в виду, говоря «средний класс». Очевидно, сейчас происходит формирование новой социальной группы, которая готова принять это наименование. Однако для того, чтобы состоялся момент ее конституирования и возникла четкая идентификация отдельного индивида с этой общностью, нужны некоторые социальные обстоятельства и условия. Одно из них — появление авторитетного субъекта, который и заявит «просящееся на язык» новое имя.
Но пока что потенциальным представителям искомого социального слоя кажется, что «наш средний класс не тот, что на Западе», «у нас еще не сложился настоящий средний класс» и так далее. Большинство из них убеждены в многочисленности себе подобных в Москве, еще двух-трех крупнейших городах и малочисленности — в остальной части страны. Выражаясь старинным языком, эта общность сложилась как «класс в себе», но еще не стала «классом для себя». Пока еще отсутствует ощущение себя как группы, связанной внутренними связями, но уже появилось представление о своем человеческом типе. Это люди, которые ставят себе цели и их добиваются. Существенно, что жизнь, которую они ведут, не представляется им вынужденной. Они живут так, как считают нужным, так, как хотят. Можно говорить о классовом этосе и ведущих ценностях. Это прежде всего высокое самоуважение каждого человека. Каждый из них уверен в себе. Они привыкли управлять обстоятельствами и самостоятельно формировать ближайшую среду. Их место в жизни создано ими самими, а не сложилось волей случая. Замечу здесь, что по этой причине с ними очень приятно работать социологу. Они зовут себя «нормальными людьми», и только рядом с ними понимаешь, к какой, совсем иной человеческой норме приучила тебя жизнь, как мало чувства собственного достоинства во всех остальных, с кем сводит работа.
Средний класс — те, кто, как и нижний класс, трудится, но в отличие от представителей этого класса добился результатов. Да, они отделяют себя — «успешных», «активных», «тех, кто что-то смог», — от тех, кто «не смог». При этом последние делятся ими на две группы: «достойные бедные» — пенсионеры, врачи, те, кто честно трудился или трудится, но имеет низкий доход, в чем виновато государство или ситуация в целом, и «недостойные бедные» — пьяницы, лентяи, те, кто не хочет, хотя может работать и сам виноват в своей бедности. Кредо этого класса таково: сейчас, по крайней мере в большом городе, всякий, кто хочет достойно жить, может своими силами этого добиться. Таков их принцип, после провозглашения которого делаются оговорки относительно пожилых и больных. А свое отличие от представителей верхнего слоя они видят в том, что все, что имеют, заработали своим трудом — а не получили «даром», лишь потому, что в момент приватизации оказались «в нужном месте».
Этих людей из среднего класса, как все видят, объединяют единые стандарты потребления. Похоже, что они не создали их сами, а переняли у тех, кого называли забытым ныне словосочетанием «новые русские». А какие стандарты были у тех? Начинали они с того, что стремились обеспечить себе стандарт, установленный для высшей советской партноменклатуры. Он еще с довоенных времен обозначался триадой «квартира-машина-дача». Эти блага получали в пользование наркомы, они были доступны лауреатам, академикам и народным артистам. Освоив предельную для нашей потребительской пирамиды высоту, российские «скоробогатые» обратились к западным благам. По бедности нашей их потребление казалось тогда верхом безумной роскоши. На деле они осваивали стандарты европейского среднего класса: машины, коттеджи, отдых в Италии.
Это и перенял нынешний средний класс. Это его мы теперь видим на улицах больших городов. А настоящих богатых - тех, кто образует класс далеко не средний, за небольшими исключениями, и не видать. Потому, кстати, нет возможности испытать ненависть к ним, которую по ленинско-сталинской выучке провозглашают пророки грядущих социальные потрясений: мол, к ним приведет нынешняя пропасть между богатством и бедностью. Пропасть, как может, пытается заполнить средний класс. Вызывает ли он классовую ненависть, тот, кто у всех на глазах, чьи машины создали пробки на улицах больших городов? Мое предположение, что вызывает. Но у того же самого среднего класса, который в этих пробках и томится.
Приняв эстафету потребления от «новых русских», нынешний средний класс удалился от них. Среди «новых русских», как во всякой только складывающейся социальной группе, действовали чрезвычайно жесткие законы внутригрупповой моды. (Версаче - значит, всем Версаче. Над этим потом долго потешалась публика.) Среди нынешних «средних» действуют нормы более зрелые и гибкие, чем простые требования иметь часы определенной марки или определенной стоимости.
В отличие от стандартов в сфере материальной культуры, основы собственной духовной культуры этим классом почти не осознаны. Ощущается генетическое родство категорий среднего класса и советской интеллигенции — некоторые теоретики предлагали считать ее советским вариантом среднего класса, — видимо, есть возможность продать среднему классу ее культурное наследство. Кажется, сейчас взялись или возьмутся за это самые разные деятели культуры.
Считают ли себя «русскими» эти новые «новые русские»? По большей части — да, даже те, у кого в жилах кровь иных национальностей. В основном считается, что люди «их круга» сами решают, к какой общности себя отнести. Национальная принадлежность перестала быть неизменной данностью, она для них сродни вере, которую многие выбрали сознательно, будучи взрослыми людьми. Они — патриоты в той степени, в какой и космополиты. Они готовы (по их словам) защищать родину с оружием в руках, но решать, есть ли угроза, будут сами. Иногда они говорят, что долг гражданина не в этом («От кого защищать?» «Кто нападает?»), а в том, чтобы соблюдать законы и платить налоги.
Установок на отъезд из России до последнего времени не было. (Интересно, что наступление серьезного экономического кризиса далеко не всегда рассматривается как повод для эмиграции.) Теперь они не исключают эволюции режима до состояния, которое окажется неприемлемым для них, но пока это лишь теоретическая возможность. Перспектива отъезда кажется более реальной, «если сыну будет грозить армия»: тогда, возможно, придется отправлять его за границу, а то и уезжать всей семьей. Но вообще, дети из «среднего класса», по мнению их родителей, будут жить в России. При этом «гражданами мира» хотели бы видеть своих детей практически все в столицах и многие — в регионах. В их понимании, это не противоречит любви к родине. Теперь у детей есть возможность, которой не было у них самих: уезжать и возвращаться. Можно пожить в другой стране, например получая образование, а затем вернуться.
Большинство представителей среднего класса, с которыми приходилось проводить интервью, считают себя верующими, многие приобщились к православной вере или исламу во взрослом состоянии. Однако, по их собственным словам, они не являются ревностными прихожанами и плохо разбираются в вопросах вероучения. Их убеждения в основном сводятся к тому, что есть высшая сила, есть Бог, который отождествляется с добром, справедливостью, смыслом жизни. Популярно утверждение, что все религии — это формы веры в единого бога. Заявления «я — атеист» редкость. Но все атеисты подчеркивают свое уважение к вере и верующим, а религиозная принадлежность партнеров не влияет на ведение бизнеса. Религия не является основой возникновения делового доверия/недоверия (ею является, скорее, национальная или племенная принадлежность для некоторых групп диаспор). Представители среднего класса поддерживают принцип отделения церкви от государства. Соответственно, для них речь не может идти о том, чтобы религиозные нормы стали государственными законами. Многие не против преподавания курса «Основы религии» в школе, но не поддерживают идеи распространения определенного вероучения в учебном заведении.
Власть для этих людей делится на власть «вообще» и власть, с которой они сталкиваются в ходе своей повседневной деятельности. Власть «вообще» — это президент или (в регионах) губернатор, а повседневная власть — это разрешающие и контролирующие органы на местах. По отношению к высшей власти респонденты не испытывают особенных, по сравнению с остальным обществом, чувств — в целом их можно считать вполне лояльными гражданами. Но при этом средний класс ждет, что «вообще» власть будет ограничена законом.
В отношениях с нижними структурами власти, на что особо указывают люди бизнеса, в последние годы сложились «правила игры», которые соблюдаются обеими сторонами. Эти правила, разумеется, включают нарушения законов и взятки, но все в устойчивых формах и «разумных пределах». Возмущения по поводу уровня коррупции выражается не очень много, постепенно оно заменяется представлением, что власть — это тоже вид бизнеса со своими правилами. О вхождении же во власть всерьез задумываются тогда, когда бизнес сильно вырастает и это становится необходимостью. (Но, кстати, это скорее означает, что человек перерос границы среднего класса и перешел в верхний.) Основной части среднего класса это не нужно, а представления о защите не только своих личных, но и корпоративных, классовых интересов — отсутствуют.
Представители среднего класса пока не демонстрируют выраженной и осознанной потребности обозначить себя в политическом пространстве. Свои политические интересы они если и обозначают, то как «обычные» граждане страны, а не как члены некоей корпорации, класса, и в этом смысле не мечтают избрать «своего» президента. Имеет хождение тезис, что нынешний президент — сам из среднего класса. Но если это и так, это ничего не говорит о том, что он отстаивает интересы именно этой социальной группы. Не находит средний класс и «своей» политической партии. Видимо, дело за тем, чтобы она сама его нашла.