Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2006
Александр Владимирович Кынев (р. 1975) — эксперт Международного института гуманитарно-политических исследований (МИГПИ).
Александр Кынев
Избирательная реформа Владимира Путина и региональные выборы
Президентство Владимира Путина было отмечено, среди прочего, глобальной политической реформой, в корне изменившей правила не только федерального, но и регионального политического процесса. Основными ее элементами, непосредственно затрагивающими регионы, стали:
— введение обязательности избрания не менее половины депутатов региональных парламентов по пропорциональной избирательной системе;
— изменение порядка формирования Совета Федерации, сопровождавшееся изгнанием из него губернаторов и председателей региональных законодательных собраний;
— запрет на существование региональных политических партий и на образование предвыборных блоков;
— постепенное повышение заградительного барьера для партийных списков;
— отмена выборности губернаторов населением.
Все эти меры не только изменили функционирование России как федерации, но и преобразовали региональные политические системы. Главными особенностями реформы стали унификация избирательного и партийного законодательства, минимизация допустимых различий в правилах проведения региональных выборов, тотальный перевод выборов на партийную основу, подкрепляемый резким усилением государственного контроля над политическими партиями. Замкнутая на Москву партийная вертикаль, как ожидают ее создатели, должна работать на «укрепление единства» страны и усиление политической однородности.
Формированию модели, сочетающей управляемость партийной системы и ограниченность политической конкуренции, способствовало постепенное накопление правящей элитой опыта взаимодействия с новым сегментом общественной жизни — политическими партиями, а также постепенное овладение федеральной бюрократией технологиями электоральной инженерии.
С одной стороны, в 1980-х и 1990-х годах многопартийность стала неотъемлемым элементом политической системы России. Более того, существование многопартийности является частью взятых на себя Российской Федерацией международных обязательств.
С другой стороны, «советская» по своему происхождению инстинктивная склонность государственной бюрократии к тотальному контролю над общественной жизнью привела к тому, что поиск рычагов управления новой политической ситуацией завершился созданием универсальной системы манипулирования избирательным процессом, выхватывающей из различных электоральных моделей удобные элементы и сохраняющей лишь видимость многопартийности. В целом же в России наблюдается попытка, формально выполняя внешние обязательства по обеспечению многопартийности, лишить политическую конкуренцию ее традиционного смысла.
Государство и партии
Подобный процесс вполне закономерен и объясним. Как неоднократно указывали сторонники исторического институционализма, первоначальный выбор, совершенный в прошлом ради укрепления какого-то одного института политической системы, будет оказывать глубокое воздействие на последующие политические решения. Иначе говоря, историческое прошлое страны является неизбежным ограничителем любых попыток политических реформ; в частности, оно специфическим образом воздействует на то, к каким конкретным последствиям ведет применение тех или иных избирательных механизмов. В стране, где в течение десятилетий доминировала такая партия, как КПСС, все попытки создать массовую партию с фиксированным членством неизбежно приводят к созданию структуры, аналогичной Коммунистической партии Советского Союза. Следовательно, можно предположить, что учреждение в 1993 году во имя «обеспечения реформ» суперпрезидентской республики с крайне слабыми представительными органами, в которой власть президента почти в такой же степени «абсолютна», как некогда власть КПСС, делало установление государственного контроля над общественными институтами лишь вопросом времени.
Второй срок президента Путина был отмечен очередным ограничением партийной конкуренции — с 1 января 2006 года вступили в силу новые нормы закона «О политических партиях в РФ», резко ужесточающие условия партийной деятельности. Знаменательными новациями минувшего года стали запрет политическим партиям выдвигать кандидатами в депутаты и на иные выборные должности членов других партий, отмена голосования «против всех», существенное снижение порога явки для признания выборов состоявшимися. Принят также законопроект, запрещающий депутатам, избранным по партийным спискам, переходить в другие партии — ранее депутатов уже обязали вступать во фракцию только того списка, от которого они избраны, но теперь речь идет о том, что, даже оставаясь членом фракции, депутат не имеет права участвовать в создании новой партии.
Кроме того, в начале 2006 года Центральная избирательная комиссия РФ одобрила и направила в регионы «модельный» проект закона «О выборах депутатов представительного органа муниципального района». В пояснительной записке к данному проекту предлагается — для «снижения вероятности нерезультативных выборов» — использовать на муниципальных выборах «смешанную» избирательную систему, предусматривающую образование одного пропорционального избирательного округа и одного мажоритарного избирательного округа. Указанная «смешанная» система практически не отличается от полностью пропорциональной системы: авторы закона в лучшем случае готовы отдавать гражданам, не желающим баллотироваться по партийным спискам, 20 процентов мандатов. Рекомендации ЦИК уже восприняты законодателями многих регионов: внедрение партийных списков и на муниципальных выборах постепенно набирает обороты.
Предоставление партиям все более широких прав при выдвижении кандидатов на выборах сделало вопрос о том, в какой степени система политических партий отражает избирательные права граждан, предельно важным. Партийная монополия на выдвижение кандидатов в органы власти фактически превращает партии в ключевого посредника между властью и гражданами. Таким образом, вопрос о свободе создания политических партий и соблюдении равенства прав между ними становится вопросом обеспечения конституционно гарантированного равенства прав граждан.
Итогом законодательных новаций последних лет стало создание в России системы многоуровневых ограничений права граждан на участие в выборах. Как известно, чтобы исполнить требования закона о выборах, надо прежде соблюсти требования закона о политических партиях. В результате главной регламентирующей инстанцией, решающей, имеет ли право на участие в выборах объединившаяся в ту или иную партию группа граждан, становится регистрирующий их инициативу орган исполнительной власти, напрямую назначаемый президентом Российской Федерации и ему подотчетный. Эта инстанция избавлена от контроля со стороны парламента или гражданского общества. Таким образом, исполнительная власть зарезервировала за собой исключительное право решать, кого допускать (или не допускать) к выборам представительной власти.
Заложенный в федеральный закон «О политических партиях» механизм их создания предусматривает создание партий не путем постепенного аккумулирования местных инициатив (то есть снизу вверх), а путем фактического найма региональных структур федеральными органами партии (то есть сверху вниз). Причем после того как партия «условно» зарегистрирована на федеральном уровне, она в течение шести месяцев должна зарегистрировать региональные отделения не менее чем в половине субъектов Федерации, регистрирующие органы которых зачастую занимаются прямым саботажем.
При этом общая численность членов партии по истечении этих шести месяцев должна быть не менее 50 тысяч; численность партийцев более чем в половине заявленных регионов должна составлять не менее 500 человек, в остальных — не менее 250 человек. Фактически с начала 2006 года и на региональном, и на федеральном уровнях процедура создания партий носит разрешительный характер. Кроме того, теперь закон обязывает партии при регистрации региональных отделений предоставлять в территориальный орган Министерства юстиции список членов регионального отделения. Это, безусловно, затрудняет развитие оппозиционных партий. Практика свидетельствует, что к проверке данных об их численности активно привлекаются правоохранительные органы. Нетрудно предположить, что в таких условиях граждане не слишком охотно подтверждают представителям власти свое партийное членство.
Новое законодательство приравнивает партии к коммерческим структурам; даже не имея имущества и источников дохода, они обязаны в каждом регионе, где зарегистрировано отделение, сдавать ежеквартальные отчеты в налоговые и иные органы. Большинство заложенных в федеральном законодательстве норм исполнимо лишь в условиях доброжелательного отношения регистрирующих и контролирующих органов к той или иной партии. На деле зачастую применяются двойные стандарты, когда для одних нормы закона действуют, а для других нет. В 1999 году созданное Юрием Лужковым объединение «Отечество» было зарегистрировано на следующий день после учредительного съезда, а партия «Спас» была лишена регистрации уже в ходе избирательной кампании — после того как выдвинула предвыборный список из оппозиционных политиков. В 2004 году партия «Созидание» была лишена регистрации вскоре после того, как избрала своим председателем оппозиционного политика Сергея Глазьева, а затем было отказано в регистрации созданному его сторонниками движению «За достойную жизнь». После того как в том же году партия «СЛОН» в лице ее федерального съезда стала учредителем оппозиционного властям Свердловской области блока «Союз бюджетников Урала», по обращению областной избирательной комиссии правоохранительные органы стали разыскивать делегатов данного съезда партии, требуя от них подтверждения участия в его работе. Подобная практика применялась и по отношению к другим партиям.
Укреплению государственного контроля над российскими политическими партиями способствует включение в законодательство норм об их государственном финансировании. По мнению зарубежных исследователей, государственное финансирование увеличивает независимость партийных лидеров от рядовых членов и способствует бюрократизации партий[1]. Более того, оно провоцирует фундаментальные внутренние сдвиги, ведущие к подчинению местных организаций высшему руководству партии[2]. Негативный эффект государственного финансирования партий может компенсироваться специальными и довольно многочисленными механизмами, стимулирующими внутрипартийную демократию, но в России они не применяются.
Авторы новой редакции закона о политических партиях даже не скрывали, что его цель — не допустить создания новых партий и добиться ликвидации большинства уже имеющихся. На момент избрания Государственной Думы созыва 2003 года было зарегистрировано 44 политических партии, к началу 2006 года — только 36. В октябре 2006 года регистрирующие органы заявили, что по итогам их проверки право на существование сохраняют всего 19 партий, три из которых (Российская партия пенсионеров (РПП), Российская партия жизни (РПЖ) и «Родина») уже успели объединиться в одну. В 2004-2006 годах не увенчалась успехом ни одна попытка учреждения новой политической партии, несмотря на создание трех десятков инициативных групп. При этом периферийное и второстепенное положение политических партий в политических системах российских регионов находится в явном противоречии с теми правами, которые они получили на выборах региональных законодательных собраний.
Могущество бессильных
Следствиями этого парадокса стали несколько достойных упоминания явлений.
Первым и одним из самых существенных, особенно на первом этапе реформы, стало активное участие в политической жизни некоторых российских регионов малоизвестных партий, обеспечиваемое, как правило, за счет того, что в них вступили — с целью получения права на участие в выборах — бывшие региональные общественные организации или движения. Именно из этих партий возникали региональные блоки, показавшие хорошие результаты на региональных выборах 2004-2005 годов. Примером такого выборочного «ренессанса» малых федеральных партий служит успех Российской партии мира (РПМ) на выборах парламента Ингушетии; интересно, что помимо Ингушетии и Калмыкии РПМ не только не прошла на выборах, но даже не зарегистрировала своего партийного списка ни в одном субъекте Федерации. Причиной же ингушского успеха стало вступление в нее бывшего президента Ингушетии Руслана Аушева и его сторонников. Далее, партия «СЛОН» приняла участие в единственных региональных выборах — в Законодательное собрание Свердловской области в составе блока «Союз бюджетников Урала», лидером которого был известный региональный политик Александр Бурков. Наконец, партия «Свобода и народовластие» прошла в единственное законодательное собрание, в Приморском крае, — только потому, что ее федеральный лидер Виктор Черепков был популярен в этом регионе. Таким образом, формально федеральные партии превращались в ассоциации чисто региональных политических проектов.
Отчасти это обстоятельство привело и ко второму серьезному сдвигу, получившему распространение, — диффузии региональных отделений существующих партий, когда под формально единым названием в различных регионах появились организации с различными, иногда противоположными целями и задачами. С одной стороны, региональным политикам и бизнесменам в новой системе нужно внедряться в те или иные партии для получения доступа к участию в выборах, с другой — федеральные партии также заинтересованы во вступлении в их ряды статусных людей из регионов. В таких условиях ценностно-идеологический фактор, без которого партии в традиционном понимании перестают быть партиями, утрачивает свое определяющее значение. Таким образом, в региональные отделения некоторых партий активно внедряются обладающие финансовыми и административными ресурсами лица, а региональные партийные структуры порой просто скупаются. В условиях, когда центральные органы, как правило, держат свои региональные структуры на «голодном пайке», последние вынуждены заниматься «самофинансированием». Новая ситуация обостряет проблему внутрипартийного единства. К примеру, во многих регионах Сибири и Дальнего Востока партии, не вступившие в альянс с теми или иными региональными группами интересов, просто не в состоянии участвовать в выборах — в силу географического фактора. Ведь в обширных по площади регионах с неразвитой транспортной инфраструктурой само выдвижение от партий является крайне дорогостоящим делом: для проведения конференции нужно собрать делегатов из удаленных районов, что требует огромных издержек.
«Диффузия» региональных структур и вытекающие из нее конфликты между региональными отделениями и федеральным руководством затронули практически все федеральные партии. Так, к примеру, публичными стали трения между региональными структурами и федеральным руководством Либерально-демократической партии (ЛДПР) на выборах в Хакасии, Амурской и Брянской областях. Для Российской партии пенсионеров (РПП) нормой стало вступление накануне выборов в ее региональные организации политиков и бизнесменов, далеких от пенсионного возраста. В ряде регионов, где особенно успешно в 2004-2005 годах выступал Союз правых сил (СПС), его списки возглавили ранее не имевшие отношения к этой партии политики. Постоянные скандалы сопровождали борьбу за право представлять в регионах бывший федеральный блок «Родина». О политико-идеологической диффузии партийных структур свидетельствуют и такие странные факты, как, например, вступление партии «Яблоко» в Брянской области в блок с концептуальной партией «Единение», на федеральном уровне активно пропагандирующей опыт Иосифа Сталина. В Амурской области и Таймырском автономном округе то же оппозиционное «Яблоко» вступило в блок с РПЖ, поддерживающей президента. А в Иркутской области блок образовали либеральный СПС и Народная партия, призывающая к запрету абортов, уголовному преследованию гомосексуалистов и православному образованию в школах. Описанная картина похожа, скорее, на игру в партийные выборы, чем на подлинно партийную конкуренцию.
Далее, и это третья новация, существующие во многих субъектах Федерации регионалистские настроения в сочетании с ростом социального недовольства и недоверием к федеральным партиям стимулировали объединение партийных отделений в региональные блоки под названиями, часто не имеющими никакого отношения к партиям-учредителям. Такая практика была распространена в регионах Урала, Сибири, Дальнего Востока. В значительной степени она помогала обходить введенный федеральным законодательством запрет региональных партий. Именно указанное обстоятельство и стало причиной отмены института предвыборных блоков в 2005 году. Впрочем, такое решение лишь усилило тенденции, уже отмеченные выше: законодатель, по российской традиции, пытался бороться не с причиной («недопарламентской» системой правления, где партии не имеют возможности реализовать свои программы), а со следствиями. Позитивной стороной феномена региональных блоков 2004-2005 стало то, что эти предвыборные образования превратились в своеобразную лабораторию новых идей и конструкций — инкубатор новых политических проектов. Обновление российской партийной системы необходимо, а объединению региональных политических интересов в рамках федеральных партий, несомненно, должна предшествовать их кристаллизация на региональном уровне. Чтобы интересы объединить, их вначале нужно сформировать и сформулировать.
Закономерностью региональных выборов, проводимых в последние годы по пропорциональной системе, стало то, что все они имели предельно персонифицированный характер, независимо от названия партии: все решала фигура лидера списка. К примеру, «Единая Россия» улучшила результаты по сравнению федеральными выборами 2003 года только в тех регионах, где ее списки возглавляли лично губернаторы. Соответственно, и Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ) обеспечила себе триумф только там, где ее списки возглавляли региональные харизматики. Так, на выборах Думы Корякского округа коммунисты получили 35% голосов, а на федеральных выборах в том же регионе — только 10%. Такой результат объяснялся тем, что местный избиратель четко отличал федеральный список во главе с Геннадием Зюгановым от регионального списка во главе Ниной Солодяковой.
Таким образом, запрет на создание региональных политических блоков не помешал региональным лидерам проводить в региональные законодательные органы своих сторонников, но лишил их возможности естественно-эволюционным путем «запускать» новые политические проекты. Как показывает опыт, избиратели склонны к устойчивому размежеванию общероссийского голосования, которое для них зачастую слишком абстрактно и отвлеченно, и голосования местного, в центре которого — способность партии решать местные проблемы и личный авторитет ее лидера в регионе.
Отмеченные тенденции особо важны для понимания истинной сути формального доминирования на региональных выборах последних лет партии «Единая Россия». Если она добивалась успеха только там, где ее список возглавлял действующий губернатор, то это может означать лишь одно: голосовали не за партию, а за того или иного узнаваемого политика. Губернаторы же вступали в эту партию, по сути, под внешним давлением. И если завтра волей судьбы, особенно при появлении альтернативы в лице «Справедливой России», кто-то из популярных губернаторов окажется вне «Единой России», каким будет ее рейтинг? Подобное образование с трудом подпадает под определение действительно федеральной партии; скорее, это ситуативный союз разношерстных региональных группировок с зачастую противоположными интересами. Партия, членство в которой определяется не взглядами, а занимаемыми должностями, конечно, партией в нормальном демократическом смысле считаться не может. Это «единство» под дулом пистолета, которое рассыпается сразу, как только оружие убирают.
Впрочем, руководству «Единой России» нужны эти игры, а региональные элиты уже поняли их правила и научились выполнять нехитрые обряды имитации «единства». Однако реальные противоречия внутри «партии власти» время от времени дают о себе знать. В Астраханской области, например, враждующие региональные группы — губернатора и мэра областного центра — продолжили борьбу и после того, как формально вошли в общий партийный список. Аналогичную природу имеют конфликты в Новосибирской, Тамбовской, Курской областях, где действующим губернаторам приходится оспаривать право на лидерство в местной «Единой России» у действующих депутатов Государственной Думы. Бывают, впрочем, и другие примеры: в Хабаровском крае, где личный рейтинг губернатора Виктора Ишаева является почти «абсолютным», список «Единой России» возглавила тройка его потенциальных наследников в лице председателя законодательного собрания и мэров двух крупнейших городов.
Однако, даже добившись личного лидерства в списке «партии власти», губернаторы все равно стремятся подстраховать себя, ибо диверсификация рисков позволяет им сохранять максимальную независимость от «Единой России». Так, в Ямало-Ненецком автономном округе к выборам были допущены только прогубернаторские списки — за исключением умеренно-оппозиционной, но традиционно слабой в регионе КПРФ. Такая же ситуация сложилась в Москве, где «вышедший из-под контроля» список партии «Родина» был снят с выборов. В Тамбовской, Новосибирской, Амурской областях люди губернаторов баллотировались по спискам самых разнообразных партий. Как правило, «дополнительные» губернаторские списки комплектовались партиями с неустойчивой региональной структурой — ЛДПР, АПР, РПП, иногда РПЖ. В минимальной степени к участию в подобных процедурах была склонна КПРФ.
Бизнес и региональные выборы
Диверсифицировали «вложения» (и соответственно, риски) не только губернаторы, но и крупнейшие региональные бизнес-группы. Так, в Кировской области оппозиционная бизнес-группировка Олега Валенчука поставила под свой контроль организации ЛДПР, РПП, «Патриотов России», в то время как на список РПЖ делала ставку еще одна оппозиционная группа — так называемых «энергетиков», поддерживаемая мэром города Кирова и главным федеральным инспектором по Кировской области. В Курской области менеджеры группы компаний «Агрохолдинг» присутствовали в предвыборных списках РПЖ, АПР, «Родины», СПС. И таких примеров по стране довольно много.
И вообще, говоря о партийной политике в российских регионах, нельзя обойти вниманием воздействие, оказываемое на нее бизнесом. Что касается участия в выборах крупного бизнеса, то компании-гиганты общероссийского масштаба («Интеррос», «Лукойл», ТНК-ВР, «Базовый элемент» и другие) в современных политических условиях интересуются прежде всего исполнительной властью регионов. Участие в региональных парламентских выборах для них нетипично: их мощь достаточна, чтобы диктовать собственные условия любой региональной власти. Единственная системно участвующая в региональных выборах общероссийская экономическая структура — это РАО «ЕЭС» (как правило, ее представители избираются по округам или в списках СПС).
Иная картина складывается при анализе работающих в регионах общероссийских компаний «второго эшелона» («Интеко» в Белгородской области, «Русский уголь» в Амурской области) и крупного регионального бизнеса («Михайловский ГОК» в Белгородской области, «Покровский рудник» в Амурской области). Именно они, наряду с губернаторами, являются главной ресурсной силой, интересующейся исходом региональных выборов. Кроме того, мандаты депутатов региональных законодательных собраний являются элементом личного статуса для руководителей данных кампаний и их подразделений. Несомненным приоритетом для этих людей является получение мест в списке «Единой России» или ином прогубернаторском списке (особенно если губернатор конфликтует с «Единой Россией», как это было в Костромской и Амурской областях).
Столь же активен на региональных выборах и средний бизнес, равно как и руководители местных предприятий. Они в большинстве своем также стремятся в списки «партии власти». А когда в списках «Единой России» мест не хватает, они устремляются в партии «второго уровня» — ЛДПР, «Родину», РПП, АПР, иногда — КПРФ (как это было в Тамбове), СПС, РПЖ и другие. В результате в большинстве регионов списки «Единой России» напоминают скорее справочник «кто есть кто»: в них широко представлены региональные олигархи, руководители бюджетных учреждений, директора заводов и так далее. Разумеется, есть примеры откровенной покупки мест, о чем может свидетельствовать, в частности, внезапная смена руководства некоторых региональных отделений ЛДПР, «Родины», РПП прямо накануне выборов или же замена ранее выдвинутого партийного списка.
Заметен на региональных выборах и малый бизнес, который по объективным причинам может претендовать либо на места второй очереди в списках значимых партий, либо на лидирующие места в партиях-аутсайдерах. В данном случае речь обычно идет не о «покупке» партийных организаций, а о методичной и системной работе по отстаиванию в них своих интересов. Политическая ангажированность таких бизнесменов носит, как правило, гораздо более осмысленный и идейный характер, нежели в случае крупного или среднего бизнеса. Возможно, именно по этой причине малый бизнес часто представлен в таких партиях, как КПРФ и «Яблоко», не склонных к продаже мест в регионах в силу развитости собственной партийной номенклатуры.
Обобщая все вышесказанное, можно отметить следующее. За годы президентства Владимира Путина региональная политическая жизнь претерпела существенные изменения, обусловленные усилением личной зависимости губернаторов и региональных элит в целом от федерального центра. Последствия этого сдвига неоднозначны. С одной стороны, в регионах, ранее имевших репутацию «авторитарных» (Татарстан, Башкортостан, Калмыкия, Адыгея, Тыва), региональные политические режимы под давлением центра пережили определенную либерализацию. В монолитных прежде законодательных собраниях этих регионов появилась, пусть и не слишком значительная, оппозиция. С другой стороны, многие регионы, ранее имевшие развитые демократические системы и региональные партии (Нижегородская и Свердловская области, Карелия, Приморский край), под тем же давлением утратили былой демократизм. Сложившиеся в них прежде региональные политические культуры были вынуждены уйти в тень или маскировать себя под представительства федеральных групп. Доминирование губернаторов здесь усилилось, а самостоятельность иных игроков ослабла.
Вместе с тем разнообразие интересов российских регионов и имеющиеся внутри региональных элит конфликты не исчезли бесследно. Эти феномены пережили определенную мутацию, перейдя из сферы публичной политики в ее кулуары. В связи с чем реальные конфликты, противоречия и проблемы стали «невидимыми» не только для многих внешних наблюдателей, но и для самого федерального центра. Формально унифицировав региональную политическую жизнь, сведя ее к показным ритуалам единения и лишив естественных форм выражения, Кремль одновременно утратил объективную информацию о происходящем в регионах.
Очевидно, что формальное доминирование «партии власти» не решает реально наличествующих в обществе проблем — де-факто существующие региональные группировки и кланы просто уходят в тень и ведут борьбу «под ковром» уже внутри «Единой России». Единообразие бренда и внешнее почитание федерального центра оборачиваются тем, что под одним и тем же названием в разных регионах на деле функционируют структуры с разными ценностями и интересами. Имитация единства через иллюзию управляемости и благоприятной отчетности не отменяет разнородности страны. Пресекая в обществе открытую политическую конкуренцию, федеральная власть одновременно ослабляет себя. КПСС тоже когда-то была единой партией, что не помешало ведомому ею СССР рассыпаться на совершенно разные страны с непохожими друг на друга политическими режимами. Сфабрикованная «управляемость» чревата лавинообразным крушением имитационной системы — когда, в момент того или иного кризиса, вдруг выяснится, что никаких «запасных» институтов, пользующихся общественным доверием, в России просто нет. Конечно, ожидать этого завтра или послезавтра нельзя, но, превращая выборы в профанацию, сокращая вертикальную мобильность, ликвидируя процесс конкурентного отбора чиновников, власть неизбежно снижает свой собственный профессиональный уровень и свою адекватность сложившимся в стране реалиям. А значит, крах такой виртуальной, оторванной от интересов общества, замкнутой в себе системы становится просто вопросом времени.
Можно констатировать и другое. Фактически за четыре электоральных цикла страна не только не обзавелась устойчивой партийной системой, но и вообще не получила партий в традиционном понимании этого слова. И если первый факт отчасти можно объяснить ссылками на нигилизм и цинизм, доставшиеся нам по наследству от тоталитарного прошлого, то во втором факте мы — наша нынешняя власть — виноваты сами. Партии не могут нормально функционировать в отсутствие полноценных институтов парламентаризма и разделения властей. Если представительные органы не обладают реальными полномочиями, существование партий в глазах граждан лишается всякого смысла. Манипуляции с законодательством о партиях и выборах, а также переход от мажоритарной к пропорциональной избирательной системе не формируют мотивацию для партийного строительства, поскольку те органы, за места в которых борются партии, политически бессильны. В таких условиях межпартийная конкуренция превращается из борьбы идей и программ в примитивную борьбу за мандаты и должности, а идеологическое противостояние, которое должно отражать связь партий с интересами тех или иных групп избирателей, оказывается фикцией. Засилие имитации, в свою очередь, поддерживает массовое недоверие граждан к политическим партиям, которое уже длительное время фиксируют все опросы общественного мнения.