Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2006
Наталья Васильевна Зубаревич (р. 1954) -профессор географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, директор региональной программы Независимого института социальной политики.
Оценки развития постсоветской России чаще всего основываются на политических тенденциях и экономической динамике, но более четкий индикатор — изменения стратегий и конфигураций бизнеса во времени и в пространстве. Особенно показательна эволюция крупного, корпоративного бизнеса, фактически порожденного ослабевшим государством, затем начавшего самостоятельную жизнь и ставшего лидером институциональных преобразований, а теперь вновь оказавшегося в «медвежьих» объятиях государственной власти.
На первый взгляд, история развития крупного бизнеса в России выглядит как типичная игра с нулевой суммой. Слабое государство в 1990-е годы было приватизировано бизнесом, но затем, окрепнув, начало все более жестко прибирать к рукам сам бизнес, причем не только российский. Но банальная схема упрощает действительность, мешая увидеть внутренние противоречия, разрушающие эту тенденцию в будущем. Эволюция бизнеса в России, как и эволюция взаимодействия предпринимателей с властью, лучше всего видна в богатой палитре региональных практик.
Делить и не пускать
В конце 1980-х годов порог «входа» в торговый и кооперативный бизнес (как, впрочем, и в политику) был очень низким; стартовым капиталом выступали не столько деньги, сколько нужные связи, мобильность и предприимчивость. В окраинных регионах часть нового бизнеса так и осталась на стадии челночной торговли, но в Москве, с ее гигантским рынком сбыта и концентрацией финансовых ресурсов, трансформация шла намного динамичнее. Очень скоро новому бизнесу, нуждавшемуся в безопасном переводе денег, потребовались банки, и на заработанные в торговле средства стали создаваться банковские группы. Крупнейшими в нарождающемся сообществе сделались московские банки, которые обладали тесными связями с органами власти, позволявшими зарабатывать на перекачке бюджетных ресурсов.
Параллельно в 1992-1993 годах начался раздел государственной собственности в сырьевых отраслях; появились крупные нефтяные компании — российские и региональные, у руля которых встали бывшие советские руководители. Эффективными собственниками оказались немногие. К середине 1990-х молодой банковский бизнес нарастил мускулы и смог с помощью залоговых аукционов приобрести лакомые куски государственной собственности. В регионах шла активная скупка акций крупных предприятий, постепенно создавались разнородные и неструктурированные промышленные империи российских банковских групп. Слабая федеральная власть, разделенная на враждующие кланы, тесно связанные с бизнес-группами, влияла на этот процесс специфически — как соучастник раздела, руководствующийся своими, частными интересами. (Правда, и став гораздо сильнее, федеральная власть продолжает вести себя точно так же — и это уже диагноз.)
Сопротивление разделу оказал другой уровень государственной власти — региональный. Пользуясь слабостью федерального центра, регионы получили максимум полномочий, а также возможность контролировать крупные активы на своей территории через регионализацию собственности (так создавались, в частности, нефтяные компании «КомиТЭК», «Татнефть», «Башнефть») и патронажные отношения с местными руководителями и собственниками предприятий. К 1996 году в большинстве регионов сформировалась система административного предпринимательства, которая отличается от системы административной ренты вхождением бюрократии, прямо или через посредников, в число собственников наиболее привлекательных активов. Так что первое столкновение крупного бизнеса с властью произошло не в Кремле, а в регионах, где местные элитные группы отчаянно сопротивлялись поглощению контролируемых ими активов. Эта борьба длилась всю вторую половину 1990-х годов. Проигрыш региональных элит, объединившихся в конгломерат «Отечество — Вся Россия», на думских выборах 1999 года политически обессилил их, одновременно укрепив федеральный центр. Тем не менее в регионах крупный бизнес действовал по схемам, отнюдь не похожим на игру с нулевой суммой.
Рациональные альянсы и стратегии
Бизнесмены, в отличие от политиков, быстрее находят рациональные решения. Накапливаемые экономические ресурсы были использованы для «освоения» новых территорий; этому в немалой степени способствовало ослабление позиций региональных властей. К 2003 году крупные российские корпорации выполнили функцию «собирателя земли русской» быстрее и с меньшими издержками, нежели это могли бы сделать федеральные власти. Крупнейшие бизнес-группы и компании получили активы более чем в двадцати регионах, хотя важнейшими из них оставались зоны размещения базовых предприятий. Пространственная экспансия 2000-х годов распространялась от базовых предприятий к дополняющим по технологической и транспортной цепочке, а для диверсификации рисков приобретались активы в других быстрорастущих отраслях. Сами бизнес-группы из конгломератов постепенно превращались в крупные отраслевые компании, открывая своих собственников и улучшая управление, чтобы повысить капитализацию для выхода на мировые рынки заимствований[1].
В ходе описанного процесса выиграли и многие регионы: налаживание отношений с крупным бизнесом позволило им снизить издержки строительства «вертикали власти», начатого федеративной реформой 2000 года. Альянсы с корпорациями строились прагматически: в условиях непрерывного урезания полномочий и доходов регионы нуждались в надежных партнерах, компенсирующих эти потери. Со своей стороны крупный бизнес, «равноудаленный» новым президентом, стремился получить гарантии собственности в регионах. Жизнь подтолкнула бывших противников друг к другу; ведь «сильное государство» в России — это государство, отбирающее ресурсы у всех и перераспределяющее их по собственному, бюрократическому разумению.
Бизнес работал с губернаторами предельно рационально. В тех регионах, где не удавалось наладить взаимодействие с региональными властями, проводилась политика вывоза капитала (с помощью трансфертного ценообразования и минимизации прибыли) и поддерживался только локальный муниципалитет, на территории которого располагалось базовое предприятие. Классический пример таких отношений — Иркутская область. При достижении договоренностей о защите активов бизнеса и оптимальных условиях развития поддерживались действующие губернаторы — как вариант с минимальными издержками. Если тот или иной губернатор оказывался нелояльным, корпорации делали ставку на конкурентов, используя более затратный выборный механизм. Дешевле всего обходились избирательные кампании в малонаселенных автономных округах. Серия выигрышей губернаторских выборов собственниками и топ-менеджерами крупных компаний в 1999-2002 годах привлекла широкое внимание, но политические объяснения и прогнозы были явно избыточными — крупный бизнес всего лишь оптимизировал собственные издержки путем получения налоговых льгот или установления контроля над разделом перспективных ресурсов. Так появились «регионы-корпорации», вертикально интегрированные с крупным бизнесом.
Взаимодействие бизнеса и региональных властей усиливало обе стороны: регионы базирования компаний получали дополнительные отчисления в бюджеты и инвестиции, а бизнес — защиту активов, контроль над ресурсами и налоговые преференции. Хотя такие неформальные договоренности ущемляли интересы федерального центра и остальных субъектов федерации, которым в итоге доставалось меньше бюджетных ресурсов, все это не выходило за рамки классического конфликта интересов части (отдельных компаний и регионов) и целого (страны).
Федеральная власть до поры до времени смотрела на региональные альянсы бизнесменов с губернаторами сквозь пальцы; точнее говоря, она не имела достаточных ресурсов, чтобы вмешаться в этот процесс. И только дело ЮКОСа и спровоцированное им выступление властей Эвенкии, попытавшихся выдвинуть в Совет Федерации одного из высокопоставленных управленцев компании, подвигли Кремль на тотальный слом «корпоративных вертикалей». Это было сделано путем продавливания объединения автономных округов с материнскими территориями. Смычке крупного частного бизнеса и региональной власти должна была помешать и законодательная поправка, ограничивающая размер региональных льгот по налогу на прибыль. В отношении ранее созданных внутренних оффшоров она вступила в силу с 2004 года. Наконец, последовавшая затем отмена губернаторских выборов сделала менее надежными и «защитные» функции губернаторов.
Казалось бы, «особые отношения» бизнеса с региональными властями лишились институциональной подпорки. Но потребность в защите активов и сохранении влияния в регионах по-прежнему сохранялась, и потому бизнес стал искать обходные пути. Помимо сложившихся доверительных отношений (а это, как известно, в России важный ресурс) широкое применение нашли экономические рычаги, позволяющие влиять на губернаторов, — так или иначе показанный налог на прибыль базового для региона предприятия, перенос юридического адреса и так далее. «Особых отношений» стало меньше, но механизмы влияния сохранились.
Глобализация и регионализация
С 2002-2003 годов крупные российские корпорации, накопив финансовые ресурсы, начали глобальную экспансию. Выходя на мировые рынки, они все больше нуждаются в политической поддержке федеральных властей. И такая поддержка в той или иной мере действительно оказывается, причем не только государственным компаниям, хотя порой, занимаясь этой деятельностью, федеральные власти ведут себя как слон в посудной лавке.
Альянс крупного бизнеса с региональными властями неизбежно слабеет, сегодня корпорации мыслят не только национальными, но глобальными категориями, разделяя «центры прибыли» и «центры затрат». Интересы регионов все чаще не согласуются со стратегиями крупного бизнеса, но ему приходится сглаживать эти противоречия ради стабильного функционирования своих базовых предприятий. Отношения бизнеса и власти на региональном уровне плавно адаптируются к переменам: сопоставимые по влиянию игроки вынуждены «притираться» друг к другу. Фактически регионы стали переговорной площадкой для выработки компромисса между корпорациями и властью; подобный опыт неоценим для страны, обремененной авторитарными традициями.
Еще одна тенденция — рост в регионах или приход в них средне-крупного отраслевого бизнеса. Этот бизнес неоднороден. Компании, владеющие старыми советскими предприятиями, более тесно связаны с региональной властью и чаще пользуются преференциями и возможностью существовать в неконкурентной среде. Рыночная трансформация таких компаний обеспечивается только сменой собственника, что постепенно и происходит. Мотором, особенно в европейской России, служит экспансия московского капитала — прежде всего в пищевую отрасль и машиностроение.
Новый бизнес, концентрирующийся в секторе услуг, более независим — за исключением строительного бизнеса крупных городов, почти повсеместно подконтрольного местным властям, а также части региональных торговых компаний. Доминирование регионального бизнеса, «сросшегося» с местными властями, постепенно разрушается внешней экспансией. В регионы двинулись крупные строительные компании из столицы. Большие торговые сети (российские и международные) уже охватили почти все крупные города европейской части, за исключением Севера и республик Кавказа; их экспансия несколько затормозилась за Уралом из-за удорожания логистики. За ними идут гостиничные, дилерские сети, страховые компании — ведь доходы населения растут. «Вход» в регион все еще осуществляется с помощью откатов и взяток, но это уже коррупционная рента, а не прежнее административное предпринимательство, намертво удушающее конкуренцию.
Диверсификация бизнеса в регионах не только способствует экономическому развитию и росту доходов бюджета, но и снижает риски неблагоприятной экономической (колебания цен на сырье) и политической конъюнктуры. В отличие от крупных «олигархических» групп, удавку на средне-крупный бизнес накинуть сложнее, поскольку таких компаний намного больше. Косвенно это облегчает жизнь и крупным корпорациям: когда вокруг одинокой сосны появляется подлесок, ее высота кажется меньше. Однако разнообразный бизнес меньшего размера не всегда приживается под формирующими бюджеты «одинокими соснами» из-за политики региональных властей. Привыкнув «решать вопросы» с сырьевым «крупняком», они не способствуют развитию среднего сервисного бизнеса, не говоря уже о малом. Это свойственно и авторитарному традиционалисту Аману Тулееву (Кемеровская область), и, казалось бы, более продвинутой Валентине Матвиенко (Санкт-Петербург), пополняющей бюджет города в основном путем административного перетягивания крупных компаний.
Растущий и укорененный в регионе средне-крупный и средний бизнес важен и по другой причине. В 2000-е годы именно из его среды ускорилось рекрутирование кадров в региональную политику — вслед за крупными компаниями он начал отстаивать свои групповые интересы. В избирательном цикле 2007-2008 годов ожидалась массовая смена губернаторов-«долгожителей», и в качестве альтернативы чаще всего назывались представители регионального бизнеса. Однако в связи с тем, что в 2005 году губернаторские выборы были отменены, почти все «долгожители» сохранили власть. Соответственно, новые элитные группы средне-крупного бизнеса активизировались на выборах в региональные органы законодательной власти и при избрании мэров крупных городов (особенно упорная борьба развернулась в Самаре). Однако политическое поле сегодня сужается и здесь, региональные выборы уже наполовину стали «партийными» и скоро сделаются таковыми полностью, а прямых выборов мэров становится все меньше.
Рационально оценив происходящие перемены, представители бизнеса следом за региональной бюрократией идут в партийные структуры и с удвоенной энергией пытаются получить доступ к законодательной власти. Выбор партийного знамени вполне рационален, самая острая конкуренция — за административные ресурсы «Единой России». Второй путь — в исполнительную власть региона, и он также весьма популярен: в Калининградской области москвич Георгий Боос, назначенный губернатором, вступил в конфронтацию с региональным бизнесом, но очень скоро переориентировался и привлек в исполнительные структуры лидеров регионального делового сообщества. Отстаивая свои интересы, региональный бизнес проникает в политику любыми способами, и на фоне отсутствия дееспособных структур гражданского общества этот сдвиг следует считать позитивным, несмотря на все издержки и компромиссы «окольного» пути.
Что касается роли малого бизнеса, то ее обсуждать пока бессмысленно, этот сегмент по-прежнему озабочен проблемами выживания, а не развития. Даже в федеральных городах, где в малом предпринимательстве занято 30% работающего населения, он экономически «окуклился» и почти не растет. На юге занятость в нем достигает 20-25% (с учетом индивидуальных предпринимателей), но большая часть работающих включена в теневую сервисную экономику. Без улучшения институциональной среды для малого предпринимательства его роль в экономическом развитии регионов и политике останется маргинальной и будет заметна только в поддержании занятости (причем без социальных гарантий занятому населению).
Больше государства, меньше бизнеса
В начале 2000-х годов казалось, что страна встала на путь нормального эволюционного развития, дающего выигрыш обеим сторонам: государство обеспечивает модернизацию институтов, а бизнес получает стабильные и предсказуемые правила игры и растет, отчисляя все больше налогов государству. Но счастье оказалось недолгим.
Политика огосударствления крупного бизнеса началась в 2003-2004 годах с уничтожения компании «ЮКОС» и передачи ее важнейшего актива (компании «Юганскнефтегаз») государственной «Роснефти». Захват собственности через банкротство применялся только к этой компании, в то время как «АвтоВАЗ» был отобран путем смены менеджмента под давлением силовых органов и достался государственному «Рособоронэкспорту». Остальным заплатили: кому по минимуму («Объединенные машиностроительные заводы»), а кому и по максимальной ставке (покупка «Сибнефти» «Газпромом»). «Газпром» получил контроль и над независимыми газодобывающими компаниями «Новатэк» и «Нортгаз». Политика огосударствления оправдывалась необходимостью концентрации в руках государства стратегических предприятий, в число которых попали не только нефтегазовые, но и металлургическая корпорация «ВСМПО-АВИСМА», отошедшая тому же «Рособоронэкспорту». Судя по всему, в 2007 году «Альфа-Групп» придется продать государственным компаниям свою долю в ТНК-ВР. Восстановление контроля государства над крупным бизнесом налицо. Недавно дошла очередь и до крупнейших западных компаний, которые добывают газ на Сахалине в рамках соглашения о разделе продукции, заключенного в 1990-е годы.
Александр Аузан объяснил причину такой цикличности вторым переделом собственности, обусловленным сменой элит[2]. Но возврат в наезженную колею игры с нулевой суммой сродни дурной бесконечности; он тормозит модернизацию крупного российского бизнеса и снижает его эффективность. Не имея стабильных перспектив, бизнес живет на старых советских активах и не спешит с большими инвестициями, ограничиваясь модернизацией того, что имеет. Крупные корпорации вывозят прибыль за рубеж, скупая иностранные активы и снижая риски экспроприации. Предстоящие выборы преемника и жесткая борьба элитных групп в высших эшелонах власти не добавляют стабильности.
Передел под лозунгом укрепления государства одобряется большинством россиян, не воспринимающих приватизацию 1990-х в качестве легитимной, и с этим сложно спорить. Крупный бизнес, связанный по рукам и ногам негативным отношением общества, не оказывал и не окажет сопротивления переделу собственности. Впрочем, и в 1917 году наблюдалось то же самое, причем без всякой залоговой приватизации.
Заниматься частным бизнесом сегодня становится немодно. Усиливается огосударствление занятости — в органах государственного управления она за десять лет выросла более чем в два раза, доля занятых в бюджетном секторе также стремительно растет. Молодежь стремится в чиновники и в крупные государственные компании. Однако этот длинный перечень негативных для бизнеса тенденций не стоит считать эпитафией.
Прогноз на завтра
Крупный бизнес, появившийся только в 1990-е годы, прошел извилистый путь от раздела советских активов и доминирования не только в экономике, но и в политической сфере до беспредельной лояльности федеральным властям. Еще недавно широко обсуждавшаяся приватизация государства корпорациями более не актуальна; страна движется к государственному капитализму во всех важнейших отраслях экономики.
Но маятник качается в разные стороны и, как представляется автору, условия для смены вектора все более заметны именно в регионах. Россия не может быть пространством с общими правилами игры, диктуемыми из центра: не позволяет разнообразие седьмой части суши. Взаимодействие бизнеса с региональной властью более разнообразно, здесь много примеров конструктивного партнерства, причем есть объективные факторы, расширяющие сферу партнерских отношений.
Первый и важнейший фактор — изменения в инвестиционной политике регионов. Под давлением «вертикали» их ресурсы сокращаются по сравнению с пухнущей федеральной казной, а особые отношения с крупным бизнесом делаются все менее устойчивыми. Региональные власти вынуждены обучаться цивилизованной борьбе за новые инвестиции, а это прямой путь к улучшению инвестиционного климата. Растет внимание к инвесторам, хотя пока ищут в основном крупных и зарубежных инвесторов. Более широко и гласно стали предоставлять льготы: в Пермской области региональную льготу по налогу на прибыль впервые получили все экономические акторы, а не только «особо приближенные» или новые инвесторы. В отдельных регионах власти, обеспечивая согласование сделки, сами помогают инвесторам преодолевать административные барьеры. И хотя во многих местах все еще требуется «плата за вход», позитивно сказывается то, что страна у нас большая и разная.
Во-вторых, бизнес в регионах за 10-15 лет не только вырос, но стал разномасштабным: умножилось число средне-крупных отраслевых и региональных компаний. Конфигурация бизнеса разного масштаба сильно различается по регионам[3], но усложняется она практически повсюду. Проще говоря, вокруг «больших сосен» появляется уже не подрост, а молодой лес, хотя еще редковатый. Объективно сужается почва для неформальных отношений и системы особых преференций отдельным компаниям, растет потребность бизнеса во внятных правилах игры. Государство таковые с грехом пополам принимает, но оно слишком большое и неповоротливое, а высшая власть слишком увлечена дележом активов, чтобы следить за их исполнением. В регионах, если в этом заинтересована региональная власть, проще добиться улучшения институциональной среды. Кое-где такая заинтересованность уже проявляется — в частности, в Томской, Пермской, Ярославской, Самарской областях, хотя пока таких территорий немного.
В-третьих, риски «олигархического» бизнеса не распространяются на менее крупные компании, особенно в новых сервисных секторах экономики, хотя потенциально, разумеется, государство и стоящие за ним «люди с фамилиями» могут съесть любого. Но всех сразу — не получится, и это в российских условиях существенная гарантия выживания и развития, ведь предпринимательская энергия в стране остается высокой.
***
Регионалисту свойственна увлеченность пространственным разнообразием, но строить иллюзии на зыбком фундаменте «саморазвития снизу» автор все же не склонен. Иллюзий нет, потому что реформы в России всегда начинаются сверху. Однако почва для них вызревает не только в продвинутых социальных группах, но и в продвинутых регионах, и такие регионы у нас есть. Федеральная власть явно льстит себе, полагая, что она «единственный европеец» в России. Поспорим с Пушкиным, говорившим так про государство. На ментальной карте российское государство как регулятор российского бизнеса смещается к Тыве, где находится центр Евразии. Географическая справка: к западу от Тывы расположены 80% регионов страны.