Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2006
Глеб Владимирович Тюрин (р. 1963) — директор Института общественных и гуманитарных инициатив (Архангельск).
Я не случайно назвал статью именно так, сведя в заголовке понятия, которые на первый взгляд кажутся достаточно далекими друг от друга. Но корпорации и социальный капитал представляются мне одними из тех важнейших реалий, которые, будучи «сплавленными» в партнерстве, могут иметь большое значение для успешной модернизации России.
Наверное, словосочетание «социальный капитал» для нашей страны остается пока достаточно новым и непривычным. У нас больше говорят о филантропии, спонсорстве, благотворительности. Я почти не буду касаться всех этих милых и добрых «малых дел» — и даже социальной ответственности бизнеса в том виде, как она понимается сегодня. Часть российских корпораций уже довольно успешно всем этим занимается, но, как представляется, такие увлечения не оказывают существенного влияния на ситуацию в стране. А вот наращивание социального капитала, напротив, может иметь очень большое значение для развития России и для самих российских корпораций.
Смена ориентиров?
Недавно мы отмечали круглую годовщину «наших реформ», начавшихся с перестройки. Хотя особых празднеств, конечно, не было. Да и что, собственно, праздновать? Уже двадцать с лишним лет мы пребываем в состоянии бесконечного транзита, а что получили в итоге? Большая часть россиян скажет: «Ничего — только потеряли». И с ними будет тяжело спорить. По сравнению с 1990 годом страна стала намного беднее, заметно ослабев в способности производить национальное богатство. Значительная часть промышленности, сельского хозяйства, науки разрушена. Почти все эти годы мы теряли население, что усугублялось огромной эмиграцией — совокупное число людей, навсегда уехавших за границу, превысило население такой страны, как Швеция. Мы утратили почти 18 тысяч сельских населенных пунктов. Впрочем, список потерь можно продолжать и продолжать.
Но были и выигравшие, например крупный бизнес, который все эти годы активно рос и в итоге сконцентрировал в своих руках значительную часть богатств нации. В начале 2000-х крупнейшие корпорации удваивали свои активы практически ежегодно, а к 2004 году доходы только двадцати с лишним российских миллиардеров превысили объем всего российского бюджета. На протяжении довольно продолжительного времени корпорации оставались едва ли не основными акторами (а то и авторами) сценариев российской трансформации. Но вот теперь почему-то все эти сценарии остались в прошлом. Более того, крупный бизнес оказался ввергнутым в состояние долгосрочной неопределенности. Разумеется, корпоративный бизнес как явление, скорее всего, никуда не денется, но останется ли российская корпорация частным институтом? Или же мы вступаем в эпоху сугубо государственных корпораций? Так можно ли то, что с нами происходило, называть модернизацией?
О модернизации как явлении
Чтобы разобраться в этом, необходимо ответить на вопрос, что же такое модернизация. Если говорить предельно кратко и схематично, то политика модернизации — это совокупность шагов, направленных на повышение конкурентоспособности страны. Это переход от перераспределения к производству и наращиванию национального богатства. Это рост производительных сил общества, не только количественный, но и качественный. Это сокращение издержек, преодоление затратных методов и переход от освоения средств к их инвестированию.
А теперь обратим внимание: весь мировой опыт ХХ века, все многочисленные исследования того, что позволило различным странам добиться экономического роста, говорят о том, что подъем экономики в значительной степени определяется неэкономическими факторами. Крупнейшие западные ученые (Эрнандо де Сото, Роберт Патнэм, Дуглас Норт, Рональд Коуз) убедительно доказывают, что экономический рост в первую очередь зависит не от экономических факторов, а от коллективно разделяемых правил и ценностей, которые царят в обществе, от утвердившихся в нем моделей социального взаимодействия. Речь идет о неких глубинных вещах — «установках», «коллективной идентичности» и тому подобном, — создающих те загадочные энергетические поля, в которых предопределяется в конечном итоге успех или неуспех конкретного общества.
Иными словами, принципиальное значение для экономического развития имеют вещи, весьма далекие от экономики. Скажем, является ли в интересующем нас обществе ценностью право собственности или гораздо более важными кажутся гарантии бесплатных социальных благ? Готовы ли люди кооперироваться или радуются, если у соседа сдохла корова? Воспринимают они друг друга как постоянных союзников или как вечных врагов? В конечном итоге именно разделяемые обществом ценности определяют важнейшие типы экономического поведения, наиглавнейшими среди которых будут а) поведение, нацеленное на производство, б) поведение, нацеленное на перераспределение. Они же, эти ценности, закреплены и за ключевыми формами социального взаимодействия, среди которых противостоят друг другу сотрудничество, дающее не максимальные, но долгосрочные выгоды каждому, и забота лишь о своей индивидуальной выгоде, позволяющая максимально увеличивать прибыль, но не позволяющая выигрывать в долгосрочном плане. В России, увы, доминирующими по-прежнему остаются непродуктивные формы поведения и взаимодействия. Именно поэтому наша удивительно богатая страна является такой удивительно бедной.
Важно понять, что национальная модернизация не может быть проведена как чисто экономический проект. Для того чтобы сегодня обеспечить реальное развитие страны и ее экономики, требуется модернизация общества как такового, необходимо изменение системы ценностей. Наверное, это звучит непривычно и кажется чем-то не слишком реальным, но с такой установкой уже сегодня вполне можно успешно работать.
Вызовы модернизации
Говоря о модернизации, нужно учесть, что за годы рыночных реформ страна, по сути дела, разделилась на два мира, на две разные России, весьма отличающиеся друг от друга.
Одна Россия — это те два десятка локальных экономических зон, в которых сосредоточился экономический рост и куда интенсивно «сбегаются» население и деньги. Сюда входят Москва и Подмосковье, другие крупные города, мегаполисы, регионы добычи и переработки нефти, газа, алюминия и так далее. Корпорации живут именно здесь. Это — оазисы относительного благополучия. Здесь реформы «работают», здесь есть рост. Здесь — деньги, карьеры, Рублевское шоссе, иномарки, хорошие галстуки…
Вторая Россия — вся остальная страна, которая представляет собой огромные полупустые пространства, все сильнее нищающие, изношенные и маргинальные, все больше и больше напоминающие пустыню. Издержки, связанные с поддержанием жизни на этих территориях, очень велики и постоянно растут, причем, похоже, никто не знает, что с этим делать. Даже перераспределение денежных потоков в пользу этих зон запустения ничего не решает. Дефицит многих местных бюджетов достигает порой 90%. Жизнь просто уходит отсюда. И без по-настоящему инновационных сценариев модернизации вдохнуть новую жизнь в наши «пустыни» не удастся.
Разумеется, автономное существование этих двух «миров» — форма социального неравенства. Во многом это результат социального эгоизма, стремления «оазисов» максимизировать свои выгоды. Это — сценарий, в котором выигрывает одна из сторон. Но было бы большой ошибкой думать, что «оазисы благополучия» смогут оставаться таковыми, если не будет модернизирована «пустыня», явно мешающая обновлению страны. В этом смысле ее проблемы неизбежно скажутся на деятельности российских корпораций.
Но и преуспевающую, и бедную части страны объединяет ряд серьезных вызовов. Среди них массовый патернализм, невыполнение властями разных уровней своих социальных обязательств, противоречие между ростом богатства у одной части общества и нарастающим у другой части желанием его перераспределить. Остановлюсь на них подробнее.
Патернализм. Это базовая характеристика большей части населения страны, одна из основ нашей культурной «матрицы», и именно в ее доминировании и состоит чудовищный вызов. Миллионы людей, как прежде, лишь ждут помощи «сверху». Они считают, что им «должны», и не понимают, что их жизнь может зависеть от них самих. Они вытеснены на периферию реальных производительных сил; за них всегда кто-то должен платить.
Неизбежность роста издержек и необходимость их сокращения. Зазор между социальными обязательствами и реальными возможностями бюджетов составляет триллионы рублей. Наша страна — тотальный должник. Она должна самой себе, своему населению! Ее долги неоплатны, но население ждет, что ему «дадут» — его приучили к этому. Строить планы развития в таких условиях оказывается чрезвычайно трудно и нереалистично.
Социальная несправедливость. Миллионы россиян утратили мировоззренческие ориентиры, видя несоответствие былых представлений о справедливости и непосредственной социальной и экономической реальности. Они готовы с радостью поддержать передел собственности и изъятие «награбленного». Поэтому владелец любого состояния в принципе не может чувствовать себя в безопасности. Право собственности живет только в специально охраняемых местах. Ясно, что без решения этих проблем развитие предпринимательства в России будет напоминать русскую рулетку.
Ситуация обрисована в самых общих тонах, но, как представляется, даже сказанного достаточно, чтобы понять: без инновационных подходов разрешить сегодняшние противоречия нельзя, поскольку имеющихся на сегодня «традиционных» ресурсов абсолютно недостаточно. В том числе — не хватает управленческого ресурса. По аналогии с сердечной недостаточностью можно говорить и об «управленческой недостаточности».
Управленческая недостаточность
Сегодня в поиске и реализации социальных решений участвуют только два реальных игрока: власть и бизнес. Точнее, в последние годы бизнес в этой паре играет подчиненную роль; его оттеснило вновь вышедшее на передний план государство. По большому счету, рухнул великий миф 1990-х о том, что бизнес (рынок) «все расставит по своим местам» — сейчас в амплуа такого волшебника выступает государственная власть. При этом практически не осознается то, что в социальном теле России имеются обширные зоны, для выправления ситуации в которых не хватит ни административного, ни коммерческого ресурса. Почему? Потому что силовые и денежные механизмы работают далеко не везде. Необходимо нечто другое.
Власть может быть по-настоящему успешной лишь там, где есть возможность опираться на упорядоченные, формализованные процедуры, где можно решать задачи регулированием или принуждением. Как поступает власть, сталкиваясь со сложной социальной проблемой? Как правило, она выделяет бюджетные средства, то есть увеличивает издержки. Предложить что-либо другое она не в состоянии именно потому, что она — власть. В итоге издержки переносятся в будущее, многократно возрастая. На это стоит обратить особое внимание, поскольку такой курс затронет и бизнес: он радикально увеличит нагрузку на российских предпринимателей, пропорциональным образом понизив их конкурентоспособность.
Поэтому и власти, и бизнесу необычайно выгодны — я бы даже сказал: жизненно необходимы — оригинальные, инновационные способы решения общественных проблем.
Социальный капитал
Одной из главных инноваций, которую мы можем инвестировать в развитие страны, является социальный капитал.
Социальный капитал — это сочетание социальных институтов, норм, ценностей, сетей и организаций, которые создают формы взаимодействия внутри общества и являются активом общества, необходимым для создания индивидуального и коллективного богатства. Или, иными словами, это то, что позволяет интенсифицировать развитие, включая дополнительные, нематериальные и не имеющие отношения к принуждению стимулы, — это то, что позволяет подключать к процессу человеческий ресурс. Социальный капитал образуется из желания людей проявлять инициативу, думать, прикладывать усилия. И самое главное — договариваться, создавать новые формы взаимодействия.
Самое важное здесь — это доверие и создаваемые им выгоды, помноженные на сетевую структуру.
В России словосочетание «социальный капитал» выглядит противоречиво и, можно даже сказать, парадоксально, поскольку «социальное» традиционно воспринимается как дотационное, затратное, пассивное.
Тем заманчивее превратить прежний пассив в актив, в инвестицию. Ведь капиталом сегодня могут быть не только финансовые средства или заводы и станки, но и качества людей, их квалификации и формы взаимоотношений. Оказывается, межчеловеческие отношения могут самым радикальным образом влиять на продуктивность экономической деятельности. И даже там, где не хватает материальных активов или техники, привнесение новых человеческих качеств может радикально менять ситуацию.
Рассматривая людей как ресурс, как актив, мы понимаем, что он должен быть капитализирован. Низкая капитализация человеческого ресурса всегда означает низкую капитализацию всех прочих ресурсов. Осознавая, что человек — это основной ресурс развития, мы должны понимать, что модернизация есть, прежде всего, капитализация человеческого ресурса. Для нас это особенно актуально, поскольку в России люди почти ничего не стоят.
Капитализация человеческого ресурса требует ряда составляющих: роста профессионализма, роста знаний и квалификации, но в не меньшей степени она требует капитализации форм коллективного взаимодействия, умения и способности граждан вступать в конструктивный контакт друг с другом. А это, в свою очередь, определяется тем, какие ценности доминируют, какие механизмы доверия и недоверия практикуются в данном обществе.
Можно сформулировать и по-другому: любой сценарий реального развития предполагает наличие в обществе определенных форм стимулирования и поддержания коллективной энергии. Ибо человеческая энергия при взаимодействии может как увеличиваться, так и уменьшаться — а нам нужен только ее рост. Уже многократно доказано, что человеческая энергия не увеличивается благодаря принуждению, а после определенного порога — почти не растет и от материального стимулирования. Зато она может многократно увеличиваться в группах, возникших в результате сложения интересов и целей. Но для этого требуются доверие, умение вступать в договоренности, наличие в обществе культуры договора.
Значение социального капитала
Прежде всего, социальный капитал позволяет включить цепочку инновационного развития: капитализация человеческого ресурса приводит к формированию новых мотиваций. Это позволяет капитализировать иные ресурсы, имеющиеся в данном обществе (или, например, в корпорации), диверсифицировать и сделать гораздо более эффективным их дальнейшее использование.
Для местных сообществ (особенно в той части страны, которую мы образно назвали «пустыней») — это возможность радикально снизить издержки и затраты, передав решение местных проблем населению. Такой подход демонстрирует удивительные результаты и создает качественно иную ситуацию в низовых сообществах. Их члены перестают быть пассивной массой, ждущей решений сверху; они становятся субъектами действия и начинают самостоятельно решать свои проблемы.
Люди объединяются, начинают понимать, чего они хотят, выдвигают цели и сообща добиваются их реализации. Они обретают способность по-иному думать. И уже сегодня имеется множество примеров того, как это позволяет умножать имеющиеся у них активы.
Для бизнеса — это один из основных инструментов роста. Не случайно Фрэнсис Фукуяма отмечал, что Япония, Германия, США стали ведущими мировыми промышленными державами именно благодаря тому, что эти страны обладали социальным капиталом в достаточном количестве. Становление корпоративной культуры, работа с мотивацией сотрудников, развитие квалификации персонала, делегирование полномочий — все это невозможно без навыков коллективного взаимодействия, ориентации на взаимный выигрыш — то есть без доверия. Компании, по крайней мере крупные, в последние годы отчетливее стали понимать, что без активизации человеческого потенциала они не смогут успешно конкурировать, не смогут эффективно использовать свои финансовые и технологические мощности. Сегодня они активнее работают с социальным капиталом, о чем свидетельствует, в частности, бурный рост HR-агентств и собственных развивающих центров в компаниях и корпорациях. Причем растет понимание значимости доверия и кооперации не только внутри самих корпораций, но и в их взаимодействии с обществом.
Производство социального капитала и корпорации
Еще недавно считалось, что наличие или отсутствие в обществе социального капитала, позитивных форм взаимодействия и кооперации является чем-то предопределенным, наследуемым через религию, культуру и политическую традицию и в силу этого никак не зависящим от усилий и устремлений самого общества.
Между тем социальный капитал, как и любая другая разновидность капитала, может расти или уменьшаться, его можно производить, привносить, переносить, инвестировать. Поразительное свойство социального капитала состоит в том, что он не уменьшается и не «изнашивается» при использовании: при каждой трансакции его объемы только увеличиваются.
Оказывается, вполне возможно создавать условия, при которых социальный капитал будет накапливаться. Можно поддерживать среду, способствующую росту производителей социального капитала.
Подобное производство может быть налажено не только внутри отдельных корпораций, но и для всего нашего общества, причем оно будет направлено на достижение тех целей модернизации, о которых мы говорили вначале.
Для реализации такого сценария нужны, во-первых, гуманитарные технологии, которые позволяют работать с коллективным сознанием, и, во-вторых, сети эффективных гражданских организаций, которые помогут создать очаги эффективного взаимодействия, построенного на доверии. Именно институты гражданского общества будут способствовать распространению таких очагов и их вживлению в ткань общественной жизни. При этом в процесс важно втянуть группы разной направленности: клубы по интересам, группы взаимопомощи, кооперативы, кредитные товарищества, органы территориального самоуправления и так далее.
Еще одним важнейшим условием является наличие поддерживающего партнера,готового финансово и организационно поддержать такую работу. В этой роли могут выступить власти и бизнес — как структуры, обладающие значительными возможностями и потенциально заинтересованные в позитивных результатах в этой области.
Нам сегодня совершенно необходимо создание и развитие сети российских гражданских организаций — как специальной отрасли, осуществляющей модернизацию страны. В последние годы многое в этой сфере уже сделано, но будущее гражданского сектора отнюдь не кажется безоблачным. В ряду факторов риска, во-первых, неверие большей части российской элиты в то, что подобная деятельность может на самом деле давать результаты и, во-вторых, нежелание или неготовность большинства корпораций выходить за рамки осваиваемых «оазисов».
Последнее выражается, в частности, в том, что большинство корпораций соглашаются поддерживать социальные проекты только на территориях своего присутствия. Таково, к сожалению, еще одно проявление знаменитой «проблемы безбилетника»: почему мы должны думать о ком-то еще, например о стране в целом? Пусть об этом думает кто-то другой; достаточно того, что мы заботимся о своих «зонах ответственности».
Поэтому многие социальные инициативы, поддержанные корпорациями, остаются сугубо локальными и заведомо неприменимыми в других местах. Это делает замечательные по форме и по результатам проекты не вложением в социальный капитал, а еще одной формой дотации. Но социальный капитал не должен быть роскошью, предназначенной только для «оазисов» и делающей «пустыню» еще более засушливой! Мне кажется, эти проблемы преодолимы. И гуманитарные технологии, и гражданские инициативы постепенно пробивают себе дорогу сквозь стереотипы традиционного мышления. Ведь они действительно эффективны. Они действительно работают. И главное — средства требуются небольшие: цена вопроса совершенно смешная, а отдача обещает быть колоссальной.