Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2006
Анастасия Владимировна Митрофанова (р. 1973) — старший научный сотрудник Института актуальных международных проблем Дипломатической академии МИД России.
Даже враги Александра Лукашенко признают, что он — самый популярный белорус в мире. Только благодаря ему Белоруссия не сходит со страниц российских и западных газет. Не будь она «последней диктатурой в Европе» — никто бы и не подумал интересоваться этой маленькой страной. В последнее время все разговоры о Белоруссии сводятся к тому, произойдет ли там в ближайшее время смена режима, которую оппозиционеры уже успели назвать «васильковой революцией». (Выборы марта 2006 года продемонстрировали: майдана в Минске не получилось; то, что на Украине выглядело грандиозным гражданским форумом, в Белоруссии обернулось фарсом.) Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо разобраться, в чем суть феномена «цветочно-фруктовых революций» и почему они, как по заказу, начали происходить именно в начале 2000-х годов.
Мы предполагаем, что «вторая волна» демократизации (если первой волной считать «бархатные революции») связана с процессами национального строительства в бывших советских республиках. Первоначально почти все их национальные проекты строились на полном перечеркивании советского прошлого и создании совершенно новой национальной идентичности с сильной этнической компонентой. Во властных структурах оказалось много бывших диссидентов, активистов национального возрождения, возвратившихся на родину эмигрантов (это было характерно не только для республик бывшей Советской Прибалтики, но и для Украины с Белоруссией, хотя и в меньшей степени). Но уже к середине 1990-х годов почти все они постепенно сошли со сцены. Немаловажную роль в этом сыграло сращивание политической элиты с экономической. В первой половине 1990-х годов экономическая власть по большому счету никому не принадлежала — люди, не имевшие собственности, могли диктовать общественное мнение и влиять на политические решения. К середине 1990-х экономика прочно осела в руках бывшей советской номенклатуры и экономическая элита стала политической.
Новые независимые государства были вынуждены расстаться с этнонациональными проектами: во-первых, потому, что не были этнически и лингвистически монолитны, а во-вторых, потому, что отказ от советского наследия оборачивался отказом от модернизации, так как вместе с советским периодом зачеркивался весь ХХ век. В бывших республиках СССР установились режимы переходного характера. Забросив этнические проекты, они не выработали им на смену ничего нового. Ситуация радикально изменилась примерно к 2003-2004 годам. И население, и руководители новых независимых государств вдруг осознали: в обозримом будущем Советский Союз не будет восстановлен ни в какой форме. Бывшие советские республики вплотную подошли к задаче национального строительства, к тому, чтобы из «бывших» превратиться в нечто «настоящее».
Именно в этот момент произошли «цветочно-фруктовые» революции в Грузии и Украине. К тому времени этнонациональный проект был благополучно маргинализирован и забыт. Ему на смену пришел проект создания гражданских наций по европейскому образцу с последующим присоединением к общеевропейским структурам. Этот проект нельзя было назвать оппозиционным по отношению к правящим режимам, ведь на словах они провозглашали те же цели. Однако на деле эти режимы никогда бы не пошли на его полноценную реализацию. Их богатство и власть были связаны с состоянием постсоветской аморфности: интеграция в европейские структуры означала бы потерю и того, и другого, а то и судебное преследование. Поэтому для реализации «европейского» (или «западного») проекта оппозиции в Грузии и Украине пришлось сместить постсоветские режимы.
В то же самое время (2003-2004) в Беларуси и России начинаются инициированные сверху процессы национального строительства. Александр Лукашенко намного раньше Владимира Путина осознал, что единственный способ избежать попыток «смены режима» — выхватить из рук оппозиционеров знамя национального строительства и предложить собственный проект. В чем заключается суть этого проекта и как он реализуется — два самых интересных вопроса для тех, кто занимается исследованиями постсоветского пространства.
Этнонациональный проект, вылившийся в 1991-1994 годах в политику «белоруссизации», относительно прост. Проект, который реализует Лукашенко, сложен настолько, что не все признают за ним свойства национального: непонятно, на что опирается нация без этнического субстрата, без языка. Перед нами национальный проект, основанный не на «крови», и даже не на «почве» (хотя абрис территории страны присутствует и на гербе, и на всех пропагандистских плакатах). Накануне референдума 17 октября 2004 года по белорусскому телевидению показывали рекламный ролик, построенный на метафоре хрустального шара, лежащего на мужской ладони. Внутри шара находится Беларусь, окрашенная в цвета национального флага. Эта метафора прочитывается как «сосуд с драгоценным содержимым». Но что же находится в хрустальном сосуде?
Советские символы в Белоруссии бросаются в глаза. Однако было бы ошибкой называть белорусский проект реставрационным или «неокоммунистическим». Беларусь представляет один из примеров (и не самый безнадежный) преодоления постсоветской фазы развития. Вполне закономерно, что некоторые элементы национального проекта заимствуются из прошлого, но интересен не сам факт заимствования, а состав этих элементов и их трансформация. Возьмем, например, празднование Дня Независимости (Дня Республики). Характерно, что в качестве национального праздника был выбран не день провозглашения суверенитета, а день освобождения Советской Белоруссии от немецко-фашистской оккупации (в 1991 году Днем Независимости был провозглашен день принятия декларации о суверенитете — 27 июля 1990 года). Показательно и то, что в своем выступлении на военном параде 3 июля 2004 года президент РБ сказал, что враг устремился «к столице нашего Отечества — городу Москве». Такая формулировка кажется довольно странной для национального праздника, утверждая, что Москва не только была, но и остается столицей «нашего Отечества». В 2005 году День Независимости праздновался как продолжение Дня Победы. Ветераны, военные и гости шли по бывшему проспекту Скорины, а выстроившиеся вдоль него школьники с самодельными плакатами «Спасибо!» периодически выкрикивали что-нибудь вроде: «С праздником, дорогие ветераны!» В то же время праздник позиционируется как чисто национальное явление — он все-таки белорусский, а не «общий для всех стран бывшего СССР».
Конечно, белорусская государственная символика — это трансформированная советская символика, но важно не столько то, что она советская, сколько то, что она трансформирована. На гербе Беларуси в лучах солнца находится уже не серп и молот, а все тот же абрис собственной территории. Советское наследие используется так, чтобы люди имели возможность гордиться своей собственной страной, а не страной, ушедшей в историю. Вся республика буквально уставлена плакатами «За Беларусь!», «Квiтней, Беларусь!». С некоторых пор магазины украшены национальными флагами — бумажные флажки стоят на каждом кассовом аппарате, на каждом прилавке и даже на каждом холодильнике. Передачи двух центральных каналов — БТ и ОНТ — заканчиваются исполнением государственного гимна, причем на ОНТ исполнение сопровождается появлением на экране слов — скептики называют это «караоке».
Смеяться можно сколько угодно, но все это работает. Люди гордятся своей республикой, они гордятся своим президентом. Белорусская оппозиция непопулярна. Борьба Лукашенко с оппозицией стала войной символов. Флаг против флага, герб против герба — оппозиция уже не может противопоставить «настоящий национальный проект» «неокоммунизму Лукашенко». Даже белорусский язык — символ, а не средство общения. Одни старательно говорят на нем, другие столь же старательно вставляют его в официальный дискурс. Например, прогноз погоды на БТ всегда дается по-белорусски; на белорусском идет львиная доля новостей культуры, а также почти все «вести с полей». В Минске на белорусском делаются все объявления в метро и наземном транспорте.
Лукашенко — не противник белорусского языка. Он всего лишь реалист, который понимает: язык обречен на почетное будущее гэльского в Ирландии. Даже оппозиционно настроенные интеллигенты большей частью не говорят по-белорусски. Они его знают и могут при случае сказать заготовленную фразу или даже целую речь. Но их родной язык — русский.
Мощным ходом Лукашенко стало переименование центрального проспекта Минска — проспекта Скорины — в проспект Независимости. Оппозиция оказалась окончательно деморализованной. Она привыкла осуждать каждое движение власти, так что же теперь — возражать против священного слова «независимость»? Ей осталось только одно сомнительное утешение: новые таблички с названием улицы оформлены в цветах национального флага — красном, белом и зеленом, но зеленый цвет почти не виден: так что кажется, что таблички — красно-белые. В настоящий момент любимое занятие белорусских оппозиционных интеллектуалов — выяснять, кто из них больше «продался Западу» (подобные дискуссии можно прочитать на сайте www.belintellectuals.com). Вопрос совершенно бессмысленный, так как Западу продались (если уж пользоваться подобной терминологией) все. «Непродавшихся» следует поискать где-нибудь в Академии управления при президенте РБ или в журнале администрации президента «Беларуская думка».
Национальный проект внедряется через базовые общественные институты: школа, вуз, трудовой коллектив. Организуются так называемые единые политчасы и политдни. «Беларуская думка» публикует материалы с пометкой: «Вниманию организаторов единых политдней!» В большинстве организаций созданы «красные уголки» с текстом гимна, изображением герба, а также «уголки политинформатора». Активно действует Белорусский республиканский союз молодежи. Многие студенты вступают в него потому, что БРСМ означает упрощенное получение общежития, путевок и прочих благ. По телевидению о своей стране дается почти на сто процентов положительная информация, а о чужих — включая Россию — почти сплошь отрицательная (или курьезная, вроде каких-нибудь страусиных бегов). Если вдруг происходит сбой — сотрудники соответствующих органов немедленно закрывают эту брешь, а виновные несут «справедливое наказание».
Белорусский государственный проект лишен этнического субстрата, но наполнен субстратом идеологическим. Его составляющие — смешанная, но, в основном, государственнаяэкономика; прямая демократия, основанная не на партийном представительстве, а на референдумах; сохранение альтернативных западным традиционных ценностей и так далее. Для государственной идеологии территория Беларуси — остров свободы и социальной справедливости, лишь в этом качестве она и представляет ценность. Все остальное — леса, поля и даже люди — вторично. Белорусские товары — лучшие в мире, белорусские спортсмены побеждают на всех мировых состязаниях, белорусские женщины — самые красивые, но причиной тому не кровь и не почва, а идеология. Тем самым на пути «васильковой революции» поставлен надежный идеологический барьер.
Можно удивляться тому, как пропаганда превосходства всего белорусского — не этнически, а национально-белорусского, что бы под этим ни подразумевалось — уживается с поддержкой единства славянского мира или даже евразийского единства. Белорусский национализм носит, в некотором смысле, вынужденный характер. Отношения с Западом испорчены, а интеграция с Россией буксует. Это способствует формированию сознания осажденной крепости. Но строится белорусская нация, как и советский народ, на идеологической основе.
Беларусь перехватила у России право на эксплуатацию советского наследства. Недостаточно востребованное в Москве, оно было трансформировано в Минске, чтобы стать основой белорусской нации. Но Беларусь не претендует на монопольное владение этим наследством: белорусская нация «открыта», и при резком изменении ситуации в России последняя получит готовый национальный проект, нуждающийся в минимальной, большей частью стилистической доработке. Правда, именно открытость определяет неопределенность и размытость этого проекта. Он почти так же открыт, как и советский — в него можно инкорпорировать не только славянский мир или постсоветское пространство, но и страны Латинской Америки, если возникнет такая потребность.
Не зря в Белоруссии подогревается ощущение границы, «фронтира». Вот такие стихи, например, печатает литературный журнал «Нёман»:
Ты, застава, — наш дом,
Наша песня и слава.
Тут мы службу несем,
Защищая державу.
Мы сурово живем
На тревожной границе,
Чтоб ни ночью, ни днем
Враг не смог просочиться[1].
Ощущение «фронтира» означает, что внешняя граница Белоруссии — еще и граница чего-то большего: «…мы охраняем западные рубежи и Российской Федерации, как и прикрываем небо в этом направлении»[2]. Возможно, это действительно граница России, но не нынешней, а некой идеальной России будущего. Рубежи, которые защищает Беларусь, — рубежи идеи. Пока реальная Россия солидарна с Западом, Беларусь защищает воображаемую границу, фронтир будущего. Теперь мы знаем, что хранится в хрустальном сосуде: там находится готовый идеологический проект, который маленькая Беларусь свято бережет в ожидании того, что «восточный сосед» отбросит идеологию либерализма и начнет искать ей альтернативу.
Беларусь легко уступит России роль идейного лидера, которую сама выполнить не может (нет ни идейной традиции, ни способных развивать ее интеллектуалов). Беларусь — хранилище, где грандиозный идеологический проект можно выдерживать до поры до времени, но она не сможет воспользоваться своим сокровищем. У него есть будущее, только если этот проект будет подхвачен Россией. Пока этого не произошло, национальная идея Беларуси носит чисто экономический характер. Даже основная цель внешней политики формулируется как «продвижение белорусских товаров». Повсюду лозунги: «Покупай отечественное!» И люди покупают — в крупных универмагах невозможно пробиться к прилавкам, в примерочные кабинки стоят часовые очереди. Но даже этот потребительский вал не способен поглотить массу товаров, которую ежедневно производит белорусская промышленность. Беларусь физически не может долго существовать в одиночестве и вечно хранить содержимое хрустального шара.
Но Россия пока равнодушна к этому содержимому. Российское руководство больше заинтересовалось найденным главой белорусского государства, казалось бы, беспроигрышным методом предотвращения «цветных революций». «Сегодня Россия след в след идет за нами, повторяя нашу политику. Что вам еще нужно доказывать?» — резонно отметил Александр Лукашенко[3]. Если приглядеться, то многие последние инициативы российского руководства выглядят калькой с белорусских. Но они почему-то не приводят к тем же результатам.
Почему то, что с легкостью удается в Белоруссии, не срабатывает в России? Ответ в личности президента РБ. Лукашенко — мастер микрополитики. Его враги любят изображать президента в обнимку с коровой, подчеркивая, что он «управляет страной как колхозом». Интеллигенты, привыкшие иметь дело с политикой в ее рафинированных формах, не могут понять того, что ясно среднему управленцу: страна состоит из колхозов, фабричных коллективов, школ и библиотек. Массовые шествия и развевающиеся флаги — не более чем приятное дополнение к ежедневной, кропотливой пропагандистской работе на микрополитическом уровне. Такую работу в России вести некому и незачем: на ней нельзя «освоить» бюджетные деньги и перевести их в собственный карман. Да и самому государству она не нужна.
Стабильность и уверенность в завтрашнем дне — вот два козыря Лукашенко, которые не может побить никакая оппозиция. Беларусь — социальное государство. На практике это означает, что в ней сохранился советский средний класс — работники различных государственных предприятий и учреждений, живущие исключительно или почти исключительно на выданную зарплату (в денежной или иной форме). Григорий Йоффе (профессор Рэдфордского университета, США) пишет, что к 1995 году промышленные рабочие были заняты только 2-3 дня в неделю, поскольку заводы потеряли связь с партнерами вне Беларуси. К 1996 году они возобновили работу, так как связи (в основном с Россией) были восстановлены. «Именно для этого Лукашенко был избран историей в 1994-м, и именно на этом он укрепился» — констатирует Йоффе[4]. Белорусское социальное государство и белорусский национальный проект идут рука об руку: у проекта есть и возможные пропагандисты, и целевая аудитория.
В России такого среднего класса уже нет: его размыло процессом реформ. Даже если человек работает на государство, средства к жизни ему дает не государство. Соответственно, оно не может рассчитывать и на то, что инициированный сверху национальный проект будет искренне поддержан. Но оно и не нуждается в такой поддержке: ведь в условиях сращивания экономической и политической элиты государство превращается в инструмент достижения личных целей членов правящей группы. Вместо работающего проекта, который реально сплотил бы нацию, предлагается его имитация — грандиозные массовые зрелища, которые заканчиваются там же, где начинаются, не воздействуя на нижние этажи общественного здания.
Но является ли победа Лукашенко окончательной? Ответ на этот вопрос больше зависит от внешней, чем от внутренней, ситуации. Подвешенное состояние страны продолжается слишком долго. Лукашенко может устать от ожидания и начать делать ошибки. Некоторые считают, что он уже их делает: минский проспект Машерова переименован в проспект Победителей, а ведь Машеров — знаковая фигура для сторонников восстановления СССР. Не означает ли это, что, отчаявшись распространить свой проект на Россию, Лукашенко решил сделать его действительно национальным? Тогда у него будут все шансы восстановить хорошие отношения с Западом: национализм — это идеология, которую там понимают. У разбитого корыта в этом случае останется Россия.
Есть и другая проблема. Сейчас президент входит буквально в мельчайшие детали жизни государства. Он беспокоится о том, что темы диссертаций бывают надуманными, что иностранцы усыновляют белорусских детей, что люди мало занимаются спортом, что значительная часть преступлений совершается в нетрезвом состоянии. 30 января 2005 года он рассказывал по каналу БТ, как делать зарядку утром и вечером: «Вот вам рецепт от президента». Практикуемая Лукашенко модель управления заставляет его входить во все проблемы самому, он вынужден сам разбираться во всем и все держать под контролем. Это почти непосильный груз для одного человека. Такой груз может и раздавить президента. В качестве возможного результата видится утрата чувства реальности и контроля за ситуацией в стране.
Тогда вполне вероятным будет постепенное вытеснение нынешнего национального проекта одним из альтернативных. Это может произойти в результате простой смены поколений, когда у власти окажутся те, кто в начале 1990-х учился в белорусскоязычных школах и присягал красно-белому знамени. Наконец, нельзя исключить и возможность внешнего вмешательства. Будет ли Россия защищать свой «фронтир»? Может быть, и будет — так же «бескомпромиссно», как раньше — Югославию. Но все это — дело отдаленного будущего. Пока что президент Белоруссии успешно оберегает свой хрустальный шар от посягательств творцов «цветных революций».