Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2006
Юрий Александрович Дракохруст (р. 1960) — политолог, журналист. Автор многочисленных публикаций в белорусской, российской и европейской прессе.
Белорусский философ Валентин Акудович очень точно определил противоречивость белорусского отношения к великому восточному соседу, когда написал: «Россия не на восток от земель Белоруссии, Россия — восток Белоруссии. Это значит, что Россия неким свои контуром (как и Европа) естественно находится внутри нашей собственной самости. Составная часть “Россия” в самости белорусов есть как раз один из элементов нашего отличия. Кстати — в первую очередь от непосредственно России. Последнее не является парадоксом. Аналогично “Азия”, “азийство” в теле России не приближает Россию к собственно Азии, а отделяет от нее — в экспансионизме и непреодолимом антагонизме»[1].
Отношение белорусов к России и даже само существование белорусской государственности действительно ставят в тупик не только тех, кто считает распад СССР чудовищной случайностью, кошмарным сном, от которого нужно проснуться. Стороннему наблюдателю трудно увидеть в Белоруссии привычные формальные признаки отдельной нации, те опоры, на которых обычно зиждется государственность.
Язык? Даже согласно переписи населения, почти две трети населения страны в семье говорит по-русски, при этом среди городского населения эта доля еще выше — 80%. Религия? Большинство населения — по разным оценкам, от 60% до 75% — не только исповедует православие, но и принадлежит к белорусскому экзархату Русской православной церкви. Историческая память? Давняя история двух народов была, мягко говоря, непростой — в войнах XVI столетия погиб каждый второй житель территории, на которой размещается сегодняшняя Белоруссия, но это уж слишком седая старина. Белорусская Народная Республика, образованная в 1918 году, просуществовала несколько месяцев и для массового русского (и в значительной степени белорусского) сознания два народа жили вместе всегда.
Раз нет традиционных различий, то на чем же основана отдельная от русской белорусская государственность?
Мы постараемся ответить на этот вопрос, используя данные социологических общенациональных опросов, проведенных в Белоруссии Независимым институтом социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ)[2] в 1997-2005 годах.
1. Иллюзия национальной невнятности
«Низкое национальное самосознание», — сетуют приверженцы традиционной версии белорусской национальной идеологии. «Да это те же русские!» — другими словами, но фактически то же самое твердят их идеологические антагонисты. Данные опросов подтверждают такие мнения лишь отчасти.
Таблица 1. «Чем белорусы отличаются от русских?» (на вопрос можно было дать несколько ответов, поэтому сумма превышает 100%)
|
Вариант ответа |
09.2002 |
03.2003 |
|
Отличаются языком |
39,1 |
38,1 |
|
Отличаются культурой, традициями |
27,3 |
33,6 |
|
Отличаются историей |
22,3 |
26,3 |
|
Отличаются психологией |
20,5 |
20,1 |
|
Отличаются внешним видом |
2,6 |
2,5 |
|
Ничем не отличаются |
44,0 |
37,5 |
При явной постановке вопроса выясняется, что отличий от своих ближайших соседей белорусы видят довольно много. Однако куда более показательными являются многие факты массового поведения белорусов, которые никак не вписываются в схему, отказывающую им в национальной идентичности.
После распада СССР миграционные потоки между бывшими республиками имели четко выраженное сальдо в пользу России — в нее ехало гораздо больше людей, чем из нее. Это правило менялось на противоположное в отношении единственной постсоветской страны — Белоруссии. Причем миграционный баланс в пользу Белоруссии был и до Александра Лукашенко, и при Александре Лукашенко. Лишь буквально в последние годы он изменился в пользу России, но сейчас речь идет о тоненьких миграционных ручейках, не имеющих, по существу, большого значения. То же можно сказать и об эмиграции в «дальнее зарубежье», причем и в годы экономических неурядиц, и в годы относительной стабилизации, и при демократической вольнице (впрочем, весьма относительной), и при нынешнем авторитаризме — во все эти периоды эмиграция из Белоруссии в «дальнее зарубежье» находилась на гораздо более низком уровне, чем из стран, граждане которых вроде бы отличаются от белорусов высоким национальным самосознанием.
Пророссийские симпатии белорусов общеизвестны. Однако на всем протяжении своей независимости Белоруссия не знала регионального пророссийского сепаратизма, не бывало такого, чтобы, скажем, гомельчане, могилевчане или витебляне декларировали, что Россия им куда ближе и роднее, чем белорусские «западники» и ненасытный Минск. Хотя такое течение вполне могло бы возникнуть, особенно учитывая то обстоятельство, что именно восточные области, граничащие с Россией, — Могилевщина и Гомельщина — в наибольшей степени пострадали от чернобыльской катастрофы и испытывали (да и теперь испытывают) необходимость в поддержке. Могли бы быть свое Приднестровье, своя Абхазия, хотя бы свой Крым — а не было. И не потому, что кто-то это запрещал или подавлял, — просто не было. И это при том, что идея очутится в России всей Белоруссией была достаточно популярной.
В начале 1990-х годов в Белоруссии была образована общественная организация «Пол╗сьсе» («Полесье»), объединяющая приверженцев полешуцкой, ятвяжской культуры. Утверждалось, что полешуки — жители юга Брестской области, говорящие на своеобразной смеси белорусского и украинского языков, — особый этнос, осторожно высказывались предположения о желательности ятвяжской автономии. Что в разных странах начиналось с таких культурологических изысканий — известно. В Белоруссии это закончилось иначе. И белорусская элита (причем вся), и белорусское общество в целом, причем в годы, когда государственность была еще очень хлипкой, мобилизовали против этих начинаний весь набор средств. При этом административная острастка играла самую незначительную роль — осмеяние, тотальное неприятие самой возможности автономизации части страны, вовлечение представителей полешуцкого движения в движения общенациональные — все это вместе взятое привело к тому, что автономистское движение не то чтобы ослабло или удовольствовалось малым, оно просто исчезло к 1994 году. Эта коллизия прошла незамеченной на фоне куда более «звучных» сепаратизмов в других странах и не менее «звучных» усилий по их обузданию.
Каждый из описанных феноменов был а) массовым явлением, а не результатом действия (или бездействия) активных меньшинств, стремящихся «заразить» все общество своей идеологией, б) не был связан с особенностями правления Александра Лукашенко.
При желании всем этим явлениям можно дать объяснения ad hoc. В Белоруссии не дискриминировали русских, они и не уезжали, уехать из Белоруссии на Запад сложнее, чем, скажем, с Украины, в Белоруссии не было такого драматического падения уровня жизни, как на той же Украине, «Пол╗сьсе» было образованием несерьезным и так далее. И все же более плодотворным представляется взгляд, согласно которому, скажем очень осторожно, у людей, населяющих эту территорию, существует довольно сильное чувство общности. Причем по силе это чувство, возможно, даже и превосходит более традиционно «устроенные» чувства соседних наций.
2. Белорусский глобализм
Приводимая ниже таблица 2 дает представление о динамике интеграционных настроений на достаточно большом временном отрезке.
Таблица 2. «Какой вариант взаимоотношений Белоруссии и России представляется вам наилучшим?»
|
Вариант ответа |
06.1997 |
11.1997 |
09.1998 |
03.1999 |
11.1999 |
04.2000 |
11.2000 |
04.2001 |
10.2001 |
04.2002 |
12.2002 |
03.2003 |
09.2003 |
|
Союз независимых государств |
24,5 |
26,2 |
28,1 |
30,5 |
33,4 |
31,6
|
29,2 |
33,7 |
45,0 |
32,0 |
51,7 |
48,0 |
55,7 |
|
Добрососедские отношения двух независимых государств |
41,4 |
34,5 |
50,8 |
43,2 |
42,4 |
41,0 |
40,6 |
38,4 |
36,1 |
29,6 |
19,7 |
19,3 |
20,6 |
|
Объединение в одно государство |
16, 3 |
27,5 |
20,1 |
24,1 |
21,8 |
25,3 |
27,5 |
26,5 |
16,5 |
31,9 |
21,2 |
25,6 |
18,5 |
В таблице 2 обращает на себя внимание рост интеграционных настроений начиная с 2000-2001 годов. С другой стороны, большая часть респондентов отдавала предпочтение все же умеренным формам интеграции — объединение в одно государство поддерживала примерно четверть опрошенных. Подобные закономерности наблюдались и в последующие годы в ответах на вопрос в несколько иной формулировке.
Таблица 3. Динамика распределения ответов на вопрос: «Какой вариант интеграции Белоруссии и России вы бы лично предпочли?»
|
Вариант ответа |
12.2002 |
03.2003 |
11.2004 |
09.2005 |
12.2005 |
|
Белоруссия и Россия должны образовать союз независимых государств, связанных тесными политическими и экономическими отношениями |
51,7 |
48,0 |
47,8 |
50,6 |
52,3 |
|
Отношения Белоруссии и России должны быть такими же, как и с другими странами СНГ |
19,7 |
19,3 |
32,1 |
28,9 |
20,7 |
|
Белоруссия и Россия должны стать одним государством, с единым президентом, правительством, армией, флагом, валютой и т.п. |
21,2 |
25,6 |
11,6 |
13,2 |
12,0 |
Из таблицы 3 для дальнейшего стоит обратить внимание на резкое, почти двукратное падение числа приверженцев объединения двух стран в полноценную единую державу. Это сокращение произошло в 2004 году и было, как будет показано ниже, далеко не случайным.
Тем не менее на первый взгляд ситуация однозначна — большинство белорусов выбирают Россию. Однако картина оказывается более сложной, когда интеграция с Россией неисключающим образом сопоставляется с евроинтеграцией.
Таблица 4. Динамика распределения ответов на вопрос: «Если бы сегодня проходил референдум по выбору будущего развития Белоруссии, как бы вы проголосовали?»
|
Вариант ответа |
09.2003 |
03.2004 |
06.2004 |
11.2004 |
03.2005 |
12.2005 |
|
За объединение с Россией |
37,9 |
30,0 |
32,0 |
31,2 |
31,5 |
37,6 |
|
За интеграцию в Европейский союз |
23,4 |
25,1 |
25,3 |
20,8 |
18,9 |
16,0 |
|
И за то, и за другое |
23,2 |
17,6 |
21,2 |
18,9 |
23,4 |
16,1 |
|
Против и того, и другого |
6,5 |
13,4 |
12,0 |
17,3 |
16,7 |
18,0 |
Как мы видим, для немалой части белорусов Россия и интеграция с ней не исключает Европу и евроинтеграцию. На самом деле российский выбор не столь однозначен в том смысле, что Европа оказывается тоже достаточно сильным геополитическим «магнитом» для белорусов, причем для тех же самых людей. По мнению директора НИСЭПИ Олега Манаева[3], эти данные — свидетельство открытости белорусского общественного сознания миру, отсутствия у него фобий по отношению к Востоку и Западу. Любопытно отметить, что эти данные исследований НИСЭПИ и такая их интерпретация вызвали гневную отповедь в печати заместителя председателя Белорусского народного фронта Юрия Ходыки[4]. По его мнению, эти приверженцы «двусторонней интеграции» — «единственный реальных ресурс диктатуры». Политик считает, что белорусы должны выбирать или Восток, или Запад, первый выбор ему чужд, но по крайней мере понятен. Однако реальность в эту жесткую идеологическую схему не вписывается, и в цифрах сторонников объединения с Россией «сидит» немалая доля тех, для кого, говоря словами Валентина Акудовича, «Европа — запад Белоруссии».
Какое это имеет значение, если при необходимости выбирать «или — или» белорусы все же выбирают Россию?
Некоторое все же имеет, во-первых, ограничивая тесноту желательного объединения с РФ, а во-вторых, придавая самому стремлению к интеграции с Россией весьма своеобразный характер, подчас неожиданный для российского партнера по объединению.
Таблица 5. Динамика распределения ответов на вопрос: «А если бы пришлось выбирать между объединением с Россией и вступлением в Европейский союз, что бы вы выбрали?»
|
Вариант ответа |
09.2003 |
03.2004 |
06.2004 |
11.2004 |
03.2005 |
12.2005 |
|
Объединение с Россией |
47,6 |
41,0 |
47,7 |
49,3 |
51,9 |
51,6 |
|
Вступление в Европейский союз |
36,1 |
36,5 |
37,6 |
33,7 |
31,6 |
24,8 |
3. Взлет и падение Владимира Путина… в Белоруссии
До 2000 года Александр Лукашенко был не только самым популярным политиком Белоруссии (его рейтинг на порядок превышал показатели популярности его оппонентов), в глазах белорусов он был и самым популярным из действующих мировых политиков, в частности, в ответах вопрос о предпочтительном президенте гипотетического союза Белоруссии и России Борис Ельцин, Григорий Явлинский и Владимир Жириновский проигрывали в оценках белорусов в сравнении с Александром Лукашенко столь же катастрофически, как белорусские политики проигрывали ему на «своем» поле.
«Союзный» рейтинг Александра Лукашенко не опускался ниже 30%, рейтинги всех его конкурентов, и белорусских, и российских, не поднимались выше 10%.
А потом пришел Владимир Путин. И уже в ноябре 1999 года, вскоре после объявления его преемником, рейтинг российского «принца-консорта» взлетел в Белоруссии от 0 до 13%. А в 2000 году, после президентских выборов в России выяснилось, что у белорусов появился новый кумир, заставивший потускнеть прежнего.
Таблица 6. Динамика распределения ответов на вопрос: «Если бы был учрежден пост президента Белоруссии и России, за кого бы вы проголосовали на выборах на эту должность?»
|
Вариант ответа |
11.1999 |
04.2000 |
04.2001 |
04.2002 |
12.2002 |
09.2003 |
03.2004 |
11.2004 |
09.2005 |
12.2005 |
|
Александр Лукашенко |
31,0 |
22,3 |
24,4 |
14,0 |
20,5 |
21,1 |
28,7 |
29,8 |
33,2 |
38,8 |
|
Владимир Путин |
13,2 |
31,1 |
40,3 |
50,5 |
46,9 |
45,2 |
35,9 |
24,3 |
25,7 |
19,8 |
Причем следует сказать, что белорусы, нашедшие себе кумира в лидере соседней державы, во многом отличались от приверженцев Александра Лукашенко, отличались настолько, что некоторые остроумцы говорили, что Владимир Путин стал достойным лидером белорусской оппозиции. Электорат Александра Лукашенко всегда отличался сильным демографическим «перекосом» — доля людей преклонного возраста, жителей деревни и маленьких городов, лиц с низким образованием всегда была среди избирателей президента гораздо выше, чем в целом по стране. А вот белорусским «путинцам» были свойственны противоположные характеристики: молодежи, жителей больших городов и столицы, образованных людей среди них было больше, чем среди белорусов в целом.
Кроме того, «путинцев» отличала большая, чем у «лукашенковцев», приверженность экономической и политической свободе и интеграции в Европу, сочетаемой, впрочем, со стремление и к интеграции с Россией. В частности, в этом белорусские «путинцы» не совпадали с группой традиционных приверженцев белорусской оппозиции: белорусским поклонникам российского президента была вполне симпатична его готовность «мочить в сортире», кстати, в отличие от первой чеченской войны, которая вызвала в Белоруссии резкое снижение интеграционистских настроений, начало второй войны ничего подобного не породило.
Судя по всему, это превосходство Владимира Путина над Александром Лукашенко в самой Белоруссии стало причиной «мух и котлет» — серии шагов российского руководства, завершившейся 14 августа 2002 года предложением Белоруссии войти в состав России семью губерниями. В одном из интервью Глеб Павловский[5] недвусмысленно намекал на то, что причиной «объединительного наступления» 2002 года было именно соотношение рейтингов российского и белорусского президентов в Белоруссии.
На первый взгляд расчет был абсолютно правильный. Сильны ли в Белоруссии пророссийские настроения? Весьма и весьма. Слабы ли националисты, похожие по идеологии на своих коллег, скажем, на Украине? Слабы. Заявлял ли Лукашенко все годы своего правления, что стремится к интеграции (объединению, единению) с Россией, создавая тем самым для себя капкан?
Заявлял, и не раз. В тот конкретный момент в 2002 году был ли Владимир Путин гораздо популярнее Александра Лукашенко в Белоруссии? Был. Так в чем же была ошибка? Да во всем.
В ответ на приглашение Владимира Путина стать Россией белорусская элита продемонстрировала удивительную солидарность — лидер радикальных националистов, эмигрант Зенон Позняк и Александр Лукашенко клеймили «российский империализм» почти в одинаковых выражениях. Дело даже не в том, что крайности сходятся, а в том, что других голосов не было — и антилукашенковские коммунисты, оставшиеся верными красному знамени, и белорусские либералы, тесно связанные со своими российскими коллегами, говорили примерно то же самое, только в более умеренном тоне. На замечания двух второстепенных политиков — Леонида Синицина и Александра Ярошука, — что предложения российского президента не стоит отвергать с порога, подавляющее большинство элиты реагировало как на непристойность, сделанную в благородном собрании.
Кризис 2002 года выявил важную особенность — за годы независимости по поводу ее ценности по крайней мере в элите установился консенсус. Раньше это единство взглядов микшировалось очень разными, антагонистическими представлениями о должном «наполнении» этой независимости. Но когда под вопрос была поставлена форма, образ «в Белоруссии все за Россию, кроме кучки националистов» буквально за один день сменился образом «в Белоруссии за Россию — никого». Именно никого, с 1991 года исчезли (и пока снова не появились) артикулированные политические силы, считающие, что «Белоруссия — это Россия». Потенциал соответствующих настроений власть вобрала в себя, направив в более безопасное для государственной независимости русло.
Впрочем, дело не только в политических манипуляциях, но и в разных моделях объединения, существующих и в элитном, и в массовом сознании двух народов. Нормальный русский человек и нормальный русский политик мыслит себе объединение как расширение России. И дело тут не в имманентном русском империализме — объединение десятимиллионного и стопятидесятимиллионного народов и не может быть другим. В то же время для белорусов быть с Россией и быть независимыми — равно важно и ценно. И когда Александр Лукашенко говорит о полном объединении при полном сохранении суверенитета, он не только лукавит, но и ретранслирует модель, существующую в белорусском массовом сознании. Как было отмечено в работе автора этих строк и Дмитрия Фурмана[6], это сознание в данном случае отчасти опирается на советский миф о «союзе республик-сестер». Особенно ярко это проявляется в обиженных заявлениях Лукашенко, что «даже Сталин не предлагал Белоруссии войти в состав России».
Однако, несмотря на то что никаких видимых последствий «интеграционное наступление» Владимира Путина не имело, белорусская власть сделала из него весьма серьезные выводы. Именно с того времени началось последовательное и целенаправленное вытеснение российских СМИ из белорусского информационного пространства. Самым значительным шагом в этом направлении стало отключение ОРТ-Первого канала. Впрочем, отключение — определение неправильное, все было сделано очень по-белорусски. Была создана белорусская телекомпания «Общественное национальное телевидение» — ОНТ (даже аббревиатура случайно или намеренно оказалась похожей), новостными программами которой заменяются соответствующие передачи российского Первого канала. Никто российское телевидение вроде бы и не отключает: фильмы, концерты — пожалуйста, а вот новости — тут у нас свои «песни о главном». И если до замены ОРТ на ОНТ первый канал белорусского телевидения БТ существенно уступал по популярности ОРТ, то после замены ОНТ стал первым номером. Кроме того, в целом тон государственной информационной политики существенно изменился — на телеэкране и газетных полосах Белоруссия предстала островком стабильности и достатка, а Россия — страной несправедливости, бездарного управления и терроризма.
Такое изменение информационной политики стало лишь частью программы создания государственной идеологии, объявленной Александром Лукашенко уже в марте 2003 года[7].
Новые идеологические конструкты (введенные, в частности, в обязательную программу вузов) не поражают глубиной, но этот недостаток искупается решительностью и последовательностью их внедрения. Результаты видны в таблицах 7-8.
Таблица 7. На ваш взгляд, где сегодня лучше живется населению: в Белоруссии или в России?
|
Вариант ответа |
12.2002 |
03.2003 |
09.2003 |
03.2004 |
12.2005 |
|
В Белоруссии |
35,1 |
34,2 |
29,1 |
34,1 |
67,8 |
|
В России |
44,0 |
39,5 |
36,8 |
30,4 |
14,7 |
Таблица 8. На ваш взгляд, Белоруссия или Россия добились большего прогресса в строительстве демократического государства и гражданского общества?
|
Вариант ответа |
03.2003 |
09.2003 |
03.2004 |
12.2005 |
|
Белоруссия |
17,8 |
17,9 |
21,3 |
35,1 |
|
Россия |
56,3 |
49,9 |
45,2 |
29,5 |
Впрочем, перелому в оценках, который иллюстрируют таблицы 7-8, способствовал не только идеологический поворот белорусской власти, но и очередной серьезный кризис в двусторонних отношениях — «газовая война», достигшая своего апогея 18 февраля 2004 года, когда на несколько часов «Газпром» отключил и поставки в Белоруссию, и транзит газа через нее. Анализ экономических аргументов сторон не входит в наши задачи, остановимся лишь на политических предпосылках и последствиях газового кризиса.
И вновь политический расчет российской стороны на первый взгляд был совершенно правильным. Симпатизируют белорусы в массе своей России? Симпатизируют. Популярен там Владимир Путин? Еще как. Ну не очень удачно вышло в 2002 году, но ведь не литовцы какие-нибудь — свои люди, вряд ли они готовы будут платить за свою независимость, если ее цена приобретет конкретную экономическую и материальную форму. А если так, то газовая заслонка — волшебная палочка, которой от белорусов можно добиться всего, чего захочешь. В данном случае это «чего захочешь» предусматривало, скорее всего, по крайней мере — на первом этапе, всего лишь «воспитание» ближайшего союзника, интерпретирующего союзные соглашения исключительно как обязательства России.
Однако какими бы ни были планы, результат оказался таким же, как в 2002 году. Снова единодушие элиты — к тому же, в отличие от 2002 года, усиленное массовым чувством обиды на Россию. Трудно сказать, какой была бы реакция, если бы газ в Белоруссию не поступал достаточно длительное время и перспектива холодных батарей посреди зимы стала реальностью. Но по крайней мере первая реакция сильно отличалась от той, на которую можно было рассчитывать, исходя из вроде бы правильного анализа ситуации.
Газовый кризис 2004 года нанес чрезвычайно сильный удар по рейтингу Владимира Путина в Белоруссии — он покатился вниз (см. таблицу 6). Представляется, что кроме газового шока и изменения ситуации в информационном пространстве на падение рейтинга российского президента в Белоруссии влияли и иные факторы — он «худел» с двух сторон, теряя сторонников среди людей с разными политическими убеждениями. Для одних причиной разочарования во Владимире Путине стали монополизация российского телевидения, весьма своеобразные думские и президентские выборы, дело Михаила Ходорковского, переход к назначению губернаторов, вмешательство в украинские выборы — словом, отход президента России от линии на демократизацию, приверженцем которой он казался части белорусов. Владимир Путин в их глазах становился все более похожим на Александра Лукашенко, который им не нравится и не нравился. Другие, увидев поначалу во Владимире Путине грозного русского царя, который покруче Александра Лукашенко будет, разочаровались как раз в его крутости — Грузию проиграл, Украину проиграл, порядок у себя не навел (в последнем их весьма настойчиво убеждали отечественные государственные СМИ), словом, оказался совсем даже не Александром Лукашенко.
Реакция белорусского массового сознания на «газовое наступление» России 2004 года показало еще одну его особенность, представляющуюся на первый взгляд абсурдной. Оказалось, что в наибольшей степени склонными принять позицию России в этом конфликте оказались белорусские проевропейцы — те, кто отдает предпочтение вступлению Белоруссии в Евросоюз и выступает против интеграции с Россией[8]. Эта зависимость — не мимолетный эффект кризисной ситуации, а структурная особенность общественного сознания. Приводимая ниже таблица 9 основана на данных декабрьского опроса 2005 года.
Таблица 9. Связь между сравнительными оценками жизни в Белоруссии и в России и геополитическими предпочтениями[9]
|
|
Где лучше живется населению? |
|
|
В Белоруссии (67,8%) |
В России (14,7%) |
|
|
Геополитический выбор «или-или» |
|
|
|
Объединение с Россией (51,6%) |
58,5 |
40,6 |
|
Вступление в Евросоюз (24,8%) |
21,1 |
38,1 |
|
Должна ли Белоруссия стать членом ЕС? |
|
|
|
Да (36,7%) |
33,3 |
56,9 |
|
Нет (38,3%) |
41,6 |
31,3 |
Читателю может показаться, что в таблице 9 просто перепутаны столбцы, Объединяться с Россией в большей степени стремятся не те, кто оценивает российское житье выше, чем белорусское, и мог бы рассчитывать на то, что от объединения произойдет улучшение и в Белоруссии, а, наоборот, как раз те, кто считает, что в России живут хуже, чем в Белоруссии, А те, кто считает, что в России жизнь лучше, стремятся не туда, а в Европу.
Объяснение этого нонсенса, по-видимому, кроется в том, что на самом деле мотивация отношения белорусов к России вовсе не консюмеристская, в чем их нередко обвиняют отечественные националисты, а идеологическая, ценностная. Образно говоря, для большинства тех, кто оценивает российскую жизнь выше, чем белорусскую, Россия — «на востоке от Белоруссии», это неплохая соседняя страна, но они хотели бы равняться не на нее, а на иные, еще более высокие образцы. Для тех, кто оценивает белорусскую жизнь выше, Россия чаще всего по формуле Валентина Акудовича — как раз «восток Белоруссии», куда же от своего востока денешься. Они бы хотели Россию сделать такой, как Белоруссия, такой, какой Россия, с их точки зрения, должна быть.