Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2006
Похвала экологии
Помню времена, когда по стране шагала демократизация. Немалую роль в этом шествии играли защитники природы. Появилось слово «экология». Мы считали, что это такая наука об окружающей среде. С каким возмущенным хихиканьем отнеслись мы к малограмотному депутату Верхового Совета СССР, которого «протолкнули» на должность председателя Комитета по экологии. На гневный вопрос депутата-демократа: «Да вы знаете, что такое экология?» — он ответил: «Это насчет природу охранять». Я повторяю, мы считали, что экология — это такая наука. Потому и смеялись над незадачливым коммунистическим функционером из глубинки.
История посмеялась над нами. Сегодня экология — это действительно «насчет природу охранять». Хотя и не только это.
Экономисты с самого начала обрадовались экологии. Ссылки на экологию были возможностью фрондировать, не впадая в идеологическую ересь. Появились экономисты, вместе с писателями-почвенниками отстаивающие неприкосновенность русской природы. Внимание общества было направлено на проблему Байкала и на предложения по переброске вод северных рек. Свободомыслящие экономисты выступили против такого дела.
Это был прорыв. Что, собственно, представляла из себя советская экономическая наука до той поры? Механизм был таков. Партия и правительство что-то решали. Иногда казалось, что и сами решающие не могли объяснить, почему они приняли то или иное решение. Объяснить целесообразность и гениальность этого решения поручалось экономистам. В этом деле были свои настоящие виртуозы. А виртуозы — это техники, а не гуманитарии.
Нетрудно понять, какой энтузиазм в экономической среде вызвала возможность подставить экономическое плечо природоохранным витязям. Знакомое москвичам здание на метро «Профсоюзная» — дом «с ухом»[1] — гудело и ходило ходуном. Через несколько лет из этого здания выйдет череда министров и замминистров ельцинского правительства. Придет время, когда академик Юрий Яременко пожалуется с возмущением: «Некого стало завлабами назначать — все в правительство ушли». Откуда же взялось у экономистов необходимое гуманитарное мышление? А взялось оно, вернее, началось с момента вспыхнувшего интереса к экологии, то есть с осмысления проблемы противоречия между требованиями развития экономики и охраны природы.
А ведь участие экономистов в решении экологических проблем, по правде говоря, весьма специфично и носит достаточно технический характер. Не хочу никого обидеть. Речь идет о сложных задачах. В сущности, это оценка рисков. Классическая и грубая — а классика всегда груба — постановка задачи такова: что для вас привлекательней, годы жизни без работы и средств к существованию или годы обеспеченной и нездоровой жизни и работы на «грязном» производстве? Экономист не может ответить на этот вопрос. Но он должен уметь его задавать. В данном случае роль экономиста сходна с ролью врача, склоняющего пациента к операции. Врач должен честно описать, что будет в одном случае и что будет в другом. Для этого экономисту понадобится многое узнать, создать методики расчетов, представить свои результаты на суд, но он принципиально не может дать ответ, что делать, потому что ценность одного года жизни, прожитого так или иначе, не в компетенции экономиста, впрочем, как и врача. Как все похоже! И как не похоже.
Врач говорит с пациентом. Экономист говорит с политиком. Решение об операции принимает человек, которого будут или не будут резать. Решение о строительстве нефтепровода принимает политик, которому у Байкала не жить. Представляя свое мнение о решении экологической задачи, экономист испытывает особого рода глухое отчаяние, потому что говорит не тому.
К чести российских экономистов, следует отметить, что во времена психоза переброски вод северных рек на пустом месте быстро были созданы методики, произведены расчеты, короче, обрисованы все параметры классической задачи. Вот тут-то, я думаю, и родилось широкое гуманитарное мышление у наших экономистов. Конкретными исследованиями занимались две, от силы три лаборатории. Но следили за их работой в доме «с ухом» все. Когда стало ясно, что решение будут принимать не те, кто, а совсем те, кто никто, тут-то и родилось у экономистов знание того, что надо начальство выбирать. Так экология родила демократию. Хотя бы в среде экономистов.
Советские экономисты, конечно же, понимали и до того, что демократия — это неплохая штука. И переводные книжки «для служебного пользования» читали, самиздата были не чужды, но экологические задачи заставили их эту истину не понять, а узнать. А это все-таки вещи разные. Одно дело убеждение и пристрастие, а другое дело четкое знание на собственном опыте.
Спасибо, экологи!
Здесь я уже, конечно, понимаю под экологами не ученых, занимающихся проблемами окружающей среды, но массу народа, Бог знает что творящего. Начиная от писателей-деревенщиков, которые, безусловно, и не писатели, и не деревенщики, и до Социально-экологического союза, весьма симпатичного мне. Но нынешние экологи, вышедшие «насчет природу охранять», порождают новые проблемы для экономистов.
Для экономистов сегодня слово «экология» испускает несколько довольно разных сигналов. Первая реакция — это порыв к оценке вреда от человеческой деятельности. Как и прежде, экономистов тянет охранять природу. Если же это не удается, то экономисты занимаются восхитительно безнадежными оценками восстановления утраченного рая. Не менее упоительным, хотя и несравненно более трудным для экономистов является вопрос о причинах, прогнозе и последствиях техногенных катастроф. Несравненно менее популярным, но неистово поощряемым правительствами является доказательство полезности для экономического роста создания «грязных» производств. Тут экономисты способны оживленно продавать результаты своих исследований и правительствам, и природоохранным организациям. Зачастую одни и те же экономисты.
Сравнительно неожиданным стало для экономистов внезапное новообразование зеленых. Зеленые — это уже не экологи ни в каком смысле этого слова. Это политическое движение социально-либерального толка. Экономисты с изумлением наблюдают зеленых, пытаясь понять, как можно совместить желание жить получше с желанием просто жить, ничего не меняя. Штука загадочная.
Но и это не все. Экологи, которые «насчет природу охранять», влились в ряды антиглобалистов, альтерглобалистов. Тут экономисты обалдели и решили, что это не для них вопрос, а для психиатров. А зря. Возможно, что тут зеленые не столько мать-природу защищают, сколько культивируют проблему легитимации собственности на теле у матери-родины. А родина балдеет и поит их березовым соком. Впрочем, здесь у них много конкурентов. Идея, что земные недра принадлежат всем тем, и только всем тем, кто имеет паспорт, выданный в родных отделениях милиции, очень популярна. Ее поддерживают все, получившие паспорта именно там. Ну, почти все.
Но это еще не все. Влияние экологов на экономическую жизнь этим не исчерпывается.
Например, они породили новые товары. Экологически чистая картошка — это другая картошка. И предложение сужено, и спрос подогревается замысловатой кампанией, и цена отсюда еще какая! Экология, однако! А экологические карты Подмосковья? Экология становится мощным фактором ценообразования. И тут у нас возникает вопрос: а это экономически чистый экологический продукт? И тут мы задумываемся.
Недавно мы стали свидетелями того, что ДДТ и пестициды могут быть политическим оружием. Экология становится уже и не наукой, и не «насчет природу охранять», а действенным инструментом межгосударственных разборок. При этом если экология служит запалом, то бомба все-таки имеет экономический характер. А начиналось-то как! Все было вокруг голубым и зеленым. А получилось что? За что у нас ни возьмись, все «калашников» выходит.