Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2006
Тамерлан (Тимур) Магомедович Алиев (р. 1973) — главный редактор газеты «Чеченское общество» (Грозный), председатель Института общественного развития Тимура Алиева; координатор британского Института по освещению войны и мира в Чеченской Республике; эксперт Центра экстремальной журналистики при Союзе журналистов РФ в Чеченской Республике и Республике Ингушетии.
Тимур Алиев
Российское правозащитное движение спасет внутренняя реформация
Участившиеся в последнее время обвинения со стороны властей в адрес российских правозащитников, якобы поддерживающих экстремизм и терроризм, уже трудно объяснить лишь глобальным непониманием представителями власти принципов работы неправительственных организаций (НПО). Налицо некая параноидальная боязнь со стороны российской политэлиты и чиновничества того, что Запад стремится развалить Россию при посредничестве правозащитников.
Высокопоставленные российские чиновники и силовики уже даже не скрывают этого в своих высказываниях. Так, заместитель генерального прокурора России по Южному Федеральному округу Николай Шепель в интервью газете «Известия» (9.1.2006) заявил, что часть экстремистов на Кавказе занимается «легальной» деятельностью, цель которой, по его мнению, заключается, в том числе, в «издании просветительских газет», «регистрации общественных организаций и благотворительных фондов» и «собственной правозащитной деятельности».
Посол Российской Федерации в Европейском союзе Александр Орлов пошел еще дальше Шепеля. В ноябре на одном частном ужине в Страсбурге, где присутствовала делегация из почти 60 россиян, он сказал буквально следующее: «В Чечне воюют наемники, которых финансируют США, в том числе и через общественные организации. Все это придумал Бжезинский, чтобы развалить Россию. Тем же занимается и Британия, которая помимо прочего не хочет отдавать России террориста Закаева. Но если прекратится иностранное финансирование общественных организаций в России, то все еще можно будет исправить».
То, что такие высокопоставленные российские чиновники говорят об этом настолько открыто, свидетельствует о том, что это не просто их частная точка зрения, но общее мнение российских политических элит.
Корни этой паранойи известны — они уходят во времена «холодной войны» и подпитываются, наверное, общероссийским незнанием современных принципов мироустройства.
«Кто не смеет ударить лошадь, бьет по седлу»
Но если экстремизм — происки Запада, то при чем здесь деятельность российских правозащитных организаций?
Чечня, оппозиционные политические общественные движения, в том числе в поддержку Михаила Ходорковского, — это те области, где активно действуют правозащитники. Такой видится деятельность НПО людям, не слишком хорошо разбирающимся в специфике гражданского общества. Большинство жителей России, в числе которых находятся и представители власти, не видят разницы между поддержкой Ходорковского как политического деятеля и отстаиванием его прав как гражданина. Потому для властей НПО являются некими болевыми точками, куда, по их мнению, бьет Запад, чтобы развалить Россию. Поэтому соблюдение прав человека, демократия и прочие либеральные ценности воспринимаются властями как механизм воздействия на эти «болевые точки». Соответственно, общественные организации, отстаивающие эти ценности, представляются устройством, реализующим некий механизм воздействия.
Иными словами, как следует из поведения власти, государственности России угрожают внешние враги (Запад) и внутренние (Чечня и оппозиция). Общественные организации служат, по их мнению, связующим звеном между этими факторами. Логика такого решения проста — ведь правозащитники активно вмешиваются в эти проблемы и одновременно финансируются Западом.
Далее государство действует по чеченской пословице: «Кто не смеет ударить лошадь, бьет по седлу». Власти не могут фактически ответить пресловутому «Западу» и давят на правозащитников, представляющихся им его эмиссарами.
Интересен в данном случае тот аспект, что власть отождествляет себя с государством. Неизвестно, существует ли внутреннее отождествление, но то, что внешние признаки наличествуют, однозначно. В соответствии с этим выстраивается и поведение власти, и ее риторика, в которой оппозиция всегда предстает некой антигосударственной силой.
Правозащитники: утраченное доверие
Второй аспект этой проблемы, отвечающий на вопрос, почему так успешны обвинения в адрес правозащитников, заключается в том, что обыватели поддерживают эти инициативы власти. Опять же по двум причинам.
Первая заключается в том, что позиции правозащитников по некоторым вопросам непопулярны в массах, поскольку правозащитники выступают за необходимость окончания войны в Чечне любыми мирными средствами, считают, что права Михаила Ходорковского нарушены, говорят об отсутствии свободы слова и нарушениях на выборах в России, причем эти высказывания бывают созвучны темам, поднимаемым оппозицией.
Общественное мнение не хотело бы продолжения войны в Чечне, но хочет завершить ее победоносно. В то же время общественное мнение считает чеченцев врагами. Инициативы правозащитников по соблюдению прав человека в Чечне интерпретируются как поддержка чеченского сепаратизма, чему опять же усиленно способствует кремлевская пропаганда.
Ходорковский вызывает неприязнь в массах как олигарх, и, более того, олигарх опальный. Ведь российский менталитет по-прежнему устроен так, что на первом месте у него стоит сакральность власти. Отсюда и невысокая популярность оппозиционных сил.
Вторая причина — утрата доверия у обывателей к правозащитникам и либеральным ценностям, которые они обычно защищают.
С ценностями все понятно. Здесь виноваты США. В сознании многих понятие демократии ассоциируется с США. Но поход Штатов за демократию в Ираке многие восприняли как проявление двойной политики этой страны — с одной стороны, как бы декларирующей свой либерализм, когда ей это выгодно, а с другой, проявляющей себя агрессивно-милитаристской страной, расширяющей сферу своего влияния методами военной экспансии. Это понимание также проистекает из незнания — россияне не верят в бескорыстие американцев, несущих демократию в тоталитарный Ирак.
Почему же в обществе утрачено доверие к правозащитникам? Прежде всего, по их собственной вине. Слишком долго, фигурально выражаясь, в «эти ряды принимались» все подряд — лишь бы происходило совпадение интересов. В итоге у обывателей правозащитники начинали отождествляться с оппозиционными и, более того, политическими силами. В итоге случайные сторонники просто-напросто «подставили» идею.
От «грантоедов» до либерал-идеалистов
На сегодняшний день в России условно сложилось пять типов правозащитных организаций:
1. «Грантоеды». Эти люди получают гранты, списывают их на проведение различных конференций или издание материалов, а иногда и просто воруют деньги, составляя липовые отчеты и «платежки».
2. Кабинетные правозащитники — организации, превратившие правозащиту в профессию. Они ездят по конференциям и тренингам. Хорошо знают друг друга, входят в постоянную «тусовку», благодаря чему их приглашают вновь и вновь. Их работа заключается в составлении отчетов и экспертных докладов, информацию для которых они черпают либо в Интернете, либо из бесед с другими экспертами и аналитиками или очевидцами. Крайне распространенным методом их работы является составление заявлений либо с призывом к власти, либо с порицанием ее.
Классический пример такого типа правозащитника явился нам на учредительном собрании Форума Чеченского гражданского общества в Берне в сентябре прошлого года. На вопрос, что вы сделали для того, чтобы остановить в Чечне войну, этот человек сказал: а что мы могли сделать? На что получил ответ: «Вы могли приехать в Грозный и стать с пикетом против войны. Может быть, вы бы ничего не добились этим, но ведь вы даже не попробовали».
3. Политические и оппозиционные силы. Несмотря на то что основополагающий принцип работы общественных организаций гласит, что они не должны заниматься политикой, в России сложилась такая ситуация, что общественники стали самой политизированной оппозиционной силой.
4. «ГОНГО». Это так называемые проправительственные НПО, поддерживающие официальную точку зрения. Они необходимы властям для лоббирования неких законов.
5. Искренние правозащитники из числа бывших советских диссидентов, уцелевших «демократов первой волны» и отчасти нынешних либералов-идеалистов. Это группа, наверное, наиболее малочисленная.
За исключением последней группы, все остальные в той или иной степени вредят правозащитной идее.
Чечня как диагноз правозащитной идеи
Что же делать для того, чтобы обвинения в адрес российских правозащитников перестали звучать? Понятно, что позиция властей изменится лишь в том случае, если правозащитников перестанут интересовать темы Чечни и оппозиции.
Отсюда возникает вопрос, так уж необходимо общественным организациям заниматься Чечней? Насколько эффективны действия общественных организаций там? Может быть, стоит сделать исключение и не реагировать на нарушения прав человека в Чечне, если эффективность этой реакции минимальна?
Эффективность работы правозащитников в Чечне, безусловно, низкая, но позитивные сдвиги есть. В их числе, прежде всего, издание под давлением правозащитных организаций в 2002 году Приказа № 80 командующего Объединенной группировкой войск на Северном Кавказе генерала Владимира Молтенского, который, например, обязал военнослужащих в Чечне представляться, когда они заходят в дома граждан, а также позаботиться о том, чтобы на бронетранспортерах были читаемые номерные знаки. Принятие этого документа позволило поставить под контроль масштабные «зачистки» населенных пунктов в Чечне и снизить негативные последствия таких действий федеральных военных.
Еще одним положительным примером деятельности правозащитников можно назвать их противодействие расформированию палаточных лагерей чеченских беженцев, расположенных на территории Ингушетии. Несмотря на то что лагеря в итоге все же были уничтожены, а все беженцы из них возвращены в Чечню, условия для их проживания в пунктах временного размещения в Грозном были обеспечены вполне комфортные.
Два этих факта неопровержимо доказывают, что правозащитники не должны отказываться от своей деятельности по обеспечению безопасности жителей Чечни.
Но как им повысить эффективность своей работы и стоит ли это делать? Для этого нужно знать специфику правозащитной работы в Чечне и на Кавказе, а также сегодняшние реалии на юге России.
Условное деление на пять типов правозащитных организаций существует и в отношении собственно чеченских правозащитников, и в отношении российских и международных организаций, работающих на Кавказе. Их деятельность можно в свою очередь разбить на три основные части.
1. Акции протеста — массовые демонстрации, митинги, пикеты, голодовки в знак протеста.
2. Информационно-правозащитная деятельность, мониторинги по нарушениям всевозможных прав человека, проведение конференций и «круглых столов», публикации в прессе, подготовка докладов, написание протестных заявлений в адрес местных властей, федерального центра или европейских и международных институтов.
3. Юридическое содействие людям, чьи права были нарушены, — запросы в силовые структуры, подготовка прошений в суды, вплоть до Европейского суда по правам человека в Страсбурге.
Все три вида деятельности НПО вызывают неприятие у властей, которое, прежде всего, имеет свои пускай и недавние, но уже исторические корни. Негативное отношение федерального центра к деятельности НПО в Чечне обусловили первоначальные мнимые частичные совпадения интересов правозащитников (антивоенно настроенных в принципе) и нынешних сепаратистов (настроенных антифедерально), пришедшиеся на начало чеченской войны.
В дальнейшем разрыв между ними только углублялся. Если для Кремля война в Чечне означала сражение за сохранение своих территорий, а значит, у Москвы преобладали государственные интересы, то для гражданского общества, ценящего, прежде всего, личность как таковую (ценность человеческой жизни и всевозможные свободы), эта война означала массовое нарушение прав человека.
После последних громких событий (захват школы в Беслане, нападение экстремистов на Назрань и Нальчик), заставивших говорить о том, что война в Чечне вышла за ее границы и потому нужно что-то делать для безопасности простых жителей Кавказа, государство начало требовать от своих граждан подчинения и под предлогом борьбы с экстремизмом ограничивать их права уже не только в Чечне, но и на всем Северном Кавказе. Соответственно, правозащитные организации, призывающие к соблюдению этих прав, оказываются в положении невольной оппозиции государству.
Как устранить это противоречие, непонятно. Находить точки взаимодействия между властью и НПО не получается. Если правозащитники реформируют свою деятельность таким образом, чтобы государственные интересы в ней возобладали над соблюдением прав личности, то они автоматически прекратят быть правозащитниками. Естественно, что и государство, которое свою задачу на Кавказе видит в том, чтобы «бороться с терроризмом», вместо того чтобы обеспечивать безопасность его жителей, не изменит свою тактику. Как это ни прискорбно, но остается лишь вариант прежнего фактического противостояния между государством и гражданским обществом.
Внутренняя реформация правозащитного движения
В то же время невозможно будет убедить население России в прелестях демократии по-американски или по-европейски. Парадоксально, конечно, но видимая связь между благополучием и демократией (если не брать в пример экзотику типа Брунея или Китай с его все же либеральной экономикой) почему-то никак не убеждает россиян в ее прелестях. Во всем этом, наверное, виновата российская или скорее советская ментальность, закрытая, подозрительная и недоверчивая к другим народам.
Остается один выход — необходимо вернуть доверие населения к правозащитникам. Но это будет возможно только в условиях полной внутренней реформации правозащитных сил, иначе говоря, внутренней «чистки», причем публичной и обязательно инициированной самими правозащитниками.
Нужно будет провести ревизию финансовых поступлений и безжалостно избавиться от «грантоедов». Изменить принципы работы тех правозащитников, что стали профессионалами от правозащиты. Наконец, четко разграничить полномочия собственно правозащитников и оппозиционеров и политизированных организаций.
Как это будет возможно осуществить практически? Какого-то конкретного механизма, естественно, не существует, его необходимо будет разработать и одобрить. В качестве одного из примеров можно предложить следующее. Собирается общероссийский съезд гражданских сил, на нем выбирается комиссия, в которую входят безусловно авторитетные общественные деятели или же делегируются их полномочные представители. Выбранная комиссия проводит по всему списку НПО полномасштабную ревизию — от финансовой проверки до оценки степени соответствия реальной деятельности заявленной в уставе.
Главное, чтобы эта акция была публичной. Важна даже не сама проверка, а ее декларативность. Заявленная открытость НПО, возможно, станет одной из ступенек к восстановлению доверия населения России к неправительственным организациям.
У этого предложения существует один безусловный «минус» — «внутренняя реформация» легко может превратиться в средство самоликвидации. Для этого достаточно будет эту инициативу возглавить какому-нибудь проправительственному НПО. Имея поддержку в лице госаппарата, оно легко добьется публичного осуждения неугодных власти организаций. Вообще любое побуждение к карательным действиям деструктивно, даже если направлено на благие цели. Во-первых, неизвестно, кто этим воспользуется. Во-вторых, а судьи кто? Недавнее, казалось бы, позитивное начинание Общественной палаты по борьбе с распространением экстремистских и фашистских идеологий путем запрета определенной литературы может вылиться в нечто иное. После последних событий, связанных с публикацией карикатур на пророка в датской прессе, достаточно будет кому-то выступить с инициативой осуждения Корана как экстремистской литературы, чтобы население России раскололось на два враждебных лагеря. То же самое может произойти и с внутренней реформацией.
Возможно, что таким образом правозащитное движение в России лишится множества своих прежних сторонников. Возможно также, что именно этого и добивается Кремль. Тем не менее иной выход из ситуации найти своими силами невозможно.