Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2005
Jutta Scherrer (р. 1938) — историк, профессор Высшей школы социальных исследований (Париж), специалист по российской культуре и политике начала XX века и постперестроечного времени.
Школьные учебники всегда и везде отстают от своего времени, и это естественно. Иногда проходят годы, прежде чем отраженное в учебниках историческое знание приводится в соответствие с последним словом науки. В особенности это относится к новейшей истории. В переломных ситуациях, когда все стремительно меняется и никто уже не верит во вчерашние истины, дела с учебниками обстоят особенно плохо. Достаточно напомнить, что в 1988 году во всех советских школах были отменены экзамены по истории, поскольку в условиях информационного взрыва ни один учитель уже не знал, какие исторические «факты» еще считать обязательными и какие новые исторические открытия уже «действовали». Схожая ситуация имела место и после XX съезда КПСС.
Возникшийв перестройку плюрализм мнений и методов, несомненно, нашел особое отражение в социальных науках, и, в частности, в историографии. Но можно ли сказать то же самое и о школьных и университетских учебниках истории? В настоящей статье я хотела бы показать с точки зрения западного историка, как в различных школьных учебниках, опубликованных в течение прошедшего десятилетия, отображается и оценивается революция 1905-1907 годов и каково значение этого события для формирования историко-политических воззрений школьников и молодых студентов. Выбор рассматриваемых учебников (большинство из которых предназначено для 11-го класса) производился несистематически: речь пойдет об учебниках, более-менее случайно попадавшихся мне в руки во время поездок в Россию. В этом, несомненно, недостаток моего исследования; однако и российские коллеги, с которыми я советовалась, не смогли дать мне конкретных рекомендаций.
Показательны, конечно же, не только учебники, но и соответствующие методические рекомендации для учителей истории; однако в моем распоряжении оказалось лишь небольшое их число. То же относится и к сопровождающим учебники тестовым вопросам для школьников и студентов. Особый интерес в связи с настоящей темой представляют и популярные в последние годы учебники по истории российской «цивилизации».
Предварительно отмечу, что я сознательно не задаюсь вопросом о научных биографиях (и политических пристрастиях) создателей тех или иных учебников. Речь не идет о сведении счетов с авторами. Я вполне осознаю те трудности, с которыми сталкивались авторы российских школьных учебников непосредственно после перемен начала 1990-х. Среди них — не только необходимость более или менее быстрого знакомства с новыми методами, но и более или менее однозначное (в зависимости от личных убеждений и ощущений каждого из них) отмежевание от советских учебников и пропагандировавшихся в них идеологических предпосылок и «ценностных» представлений; наконец, не следует исключать и наличие определенной самоцензуры, очевидно включаемой некоторыми авторами (старшего поколения?) «на всякий случай».
Какую роль в преподавании «отечественной истории» и составлении учебников играют госстандарты и какие сложности, возможно, связаны с необходимостью приводить собственные убеждения в соответствие с этими стандартами, мне как внешнему наблюдателю оценить трудно. В связи с темой настоящей статьи, однако, бросается в глаза, что в госстандартах вообще не рассматривается революция 1905 года[1].В рубрике «Россия в начале XX века» упоминаются, в частности, индустриальная революция и политические партии России, но не сама революция 1905 года. Вообще о «революции» речь идет только в следующем пункте, относящемся к 1917 году.
Вопрос о том, в какой мере издательства, вынужденные подчиняться законам книжного рынка, оказывают влияние на авторов, я тоже оставляю открытым. Не буду затрагивать и проблему финансовой заинтересованности авторов в продаже многих тысяч экземпляров своих учебников. Наконец, следует иметь в виду и очевидно играющую определенную роль авторскую самоцензуру.
Исходя — возможно, несколько наивно — из того, что те знания, которые в настоящее время предполагается дать школьникам, в наиболее наглядной форме представлены в исторической энциклопедии, сперва предлагаю взглянуть на вышедшую несколько лет назад «Большую школьную энциклопедию “Руссика”», один из томов которой полностью посвящен истории России в XX веке[2].
В первой же фразе статьи «Революция 1905-1907 гг.» «первая русская революция» названа «демократической революцией в России», пусть даже в дальнейшем, как и раньше в советской историографии, говорится о «буржуазно-демократической» революции. Нюансы этих атрибутов не объясняются, так же как и само понятие революции. Революция характеризуется как результат острого усиления противоречий между автократией и «практически всеми слоями общества», то есть между «помещиками и крестьянами, буржуазией и пролетариатом, царской администрацией и населением национальных окраин». Крупная торгово-промышленная и либеральная буржуазия, которая, если верить энциклопедии, состояла в основном из интеллигенции, находилась в «умеренной оппозиции» к существующим структурам. Русско-японская война способствовала ухудшению политической ситуации в стране и сделала очевидной необходимость политических и экономических реформ.
Среди активных участников революции назван, в первую очередь, рабочий класс, а вслед за ним крестьяне, армия и флот. Об их лидерах или стоящих за ними политических движениях или партиях речи нет.
Революция здесь разбивается на два этапа: «восходящая» (до декабря 1905 года) и «нисходящая» (до конца июня 1907 года) стадии революции. На первом этапе в результате стачечного движения возникли профессиональные и профессионально-политические союзы, первые советы рабочих депутатов, а также либеральные и консервативные партии. На втором этапе, несмотря на спад социально-политических движений, наблюдался «высокий уровень» забастовок, крестьянского и национально-освободительного движений и агитации в армии и флоте. Консолидация контрреволюционного лагеря, жестокие репрессии участников восстаний, роспуск Второй Думы задушили революцию. Автократия была вынуждена создать парламент, допустить партии и другие структуры гражданского общества, которые ускорили дальнейшее развитие капитализма в России.
Революция здесь не объясняется на фоне исторического развития России и не рассматривается с точки зрения дальнейшего политического и социального развития страны. Больше половины объема короткой статьи занимают (очевидно, советских времен) график географического распространения революционного движения по европейской части России размером в целую страницу, а также пять художественных изображений времен самой революции и 1920-х годов. Информацию о «кровавом воскресенье» или созыве Думы приходится искать в отдельных статьях, на которые не ссылается статья о революции 1905 года. То же самое относится и к деятельности партий и профсоюзов и их лидеров. Первый совет рабочих депутатов не удостоен в энциклопедии отдельной статьи (так что школьники даже не узнают, откуда просиходит название «Советский Союз»). Участие в первой революции Владимира Ленина (он нелегально вернулся в Россию из эмиграции в ноябре 1905 года и вновь эмигрировал в декабре 1907 года) описано только в отдельной статье «В.И. Ленин». Отсюда школьники узнают, что Ленин «ориентировал» большевиков на вооруженное восстание и создание демократической республики[3].
Перейдем от этого прямо-таки стерильного изложения, которое вряд ли сможет дать школьникам представление о значении революции, не говоря уже о ее влиянии на события последующих лет, к последнему учебнику, выпущенному под редакцией Александра Чубарьяна, «Отечественная история XX — начала XXI века», предназначенному для 11-го класса. Здесь в статье «Первый революционный разлом. 1905-1907 гг.»[4]сперва кратко и сжато в форме небольших подглав описываются акции рабочих, крестьян, армии и флота и волнения на национальных окраинах, таких как Польша, Прибалтика, Финляндия и Кавказ.
Объясняется, что до 1905 года уже проходили забастовки, но они ограничивались главным образом экономическими требованиями. Такой же была и мирная манифестация рабочих 9 января, возглавленная Гапоном, участники которой признавали власть монарха, однако помимо улучшения экономического положения требовали и созыва народных представителей для управления делами государства. «Но верховная власть не была готова к диалогу с народом».
Говорится также, что волна акций рабочих тем самым перебросилась на крестьян и усилилась связь между сельским населением и рабочими. Возникновение массового движения крестьян датируется 1902 годом, когда они организовали восстания в Полтавской и Харьковской губерниях. Уже в феврале-марте 1905 года по всей стране прокатились кретьянские восстания, которые стихли лишь с началом летних полевых работ, чтобы с новой силой вспыхнуть осенью. Наконец, именно волнения в армии и флоте побудили правительство ускорить разработку реформ.
Наглядно описываются абсолютно новые для России «формы борьбы», как, например, всероссийская политическая забастовка октября 1905 года с участием двух миллионов человек, которая парализовала главные центры империи. Столь же большое значение имела вооруженная забастовка в Москве в декабре 1905 года. Ее основными требованиями, как говорится в учебнике, стали введение восьмичасового рабочего дня, установление демократических свобод и созыв законодательного собрания.
Учебник придает большое значение и советам, поскольку они не только руководили забастовками, но в отдельных городах стали фактическими органами власти. Среди прочих всероссийких оппозиционных структур упоминаются созданный в мае 1905 года Крестьянский союз (ведущую роль в котором играли эсеры) и профсоюзы. В результате революции также были легализованы и усилились партии самой различной направленности, в связи с чем автор (Александр Данилов) говорит о «формировании российской многопартийности». К концу революции существовало около 150 политических партий, которые, однако, охватывали не более полупроцента населения. «Их реальное влияние на жизнь страны было незначительным».
В этом, возможно, причина того, что в учебнике нет характеристики ни одной из основных партий или кого-либо из их лидеров. В конце главы лаконично говорится, что в ходе революционного разлома оформилось три направления «общественного движения»: традиционалистски-монархическое, либеральное и социалистическое. Их борьба между собой определила судьбу и направление реформ в стране.
В качестве результатов революции называются ограничение самодержавия, введение политических свобод, возникновение легальных партий и профсоюзов, а также улучшение жизненного уровня рабочих и отмена выкупных платежей для крестьян.
О русско-японской войне и ее влиянии на революционные настроения в стране в этой главе ничего не пишется. Требование широких кругов общества и прогрессивного духовенства произвести церковную реформу, которая, в частности, освободила бы православную церковь от тесной привязки к автократии, не относится автором к проблемам, актуализированным революцией.
Здесь не место обсуждать, следует ли считать прогрессом по сравнению с советскими учебниками неупоминание большевиков и Ленина — или речь идет скорее о политической осторожности авторов. Но не фигурируют здесь и меньшевики или Троцкий, которого эта революция, как-никак, побудила к разработке теории «перманентной революции» (не говоря о том, что его книга «1905» до сих пор представляет интерес[5]). Словом, здесь, как и в других учебниках, представлена революция без революционеров.
В конце этой главы о «первом революционном разломе» бедному школьнику предлагается объяснить, почему годы первой российской революции называют периодом формирования многопартийности в России. Его также просят оценить значение революции 1905-1907 годов для дальнейшего развития России. Однако, лишь прочитав эту главу, на эти вопросы совершенно невозможно ответить.
Только в следующей главе, «Политические реформы. Первый опыт российского конституционализма и парламентаризма»[6], в которой события сперва описываются с точки зрения действующей политической «власти», речь заходит и о партиях, и о формировании Думы. Уже булыгинская Дума «как первый шаг на пути к созданию полноценного парламентаризма» оценивается положительно, Октябрьский манифест же назван «крупным событием в политической жизни страны», «прорывом режима на пути реформ», который в «значительной мере изменил конфигурацию власти в стране». Цитата из дневника Николая II, в которой он просит Бога о помощи и спасении России, а также отрывки из Октябрьского манифеста (1905) и «Основных государственных законов Российской империи» (1906) с благосклонно-некритическим комментарием — вот те «подлинники», на которые опирается эта глава. Пусть даже верховная власть осуществляла контроль над парламентом, говорится в заключении, Октябрьский манифест все же представлял собой несомненный прогресс на пути реформирования страны.
Новый закон о выборах депутатов в Государственную Думу обсуждается так же, как и основы российской «легальной многопартийности». Из партий упоминаются конституционные демократы, Союз 17-го октября и традиционалистски-монархические партии, левые же партии не включены в эту главу о «легальной многопартийности» — при этом их влияние здесь (как и в ряде других учебников) не отмечается даже в связи с политизацией революционных акций. Чтобы вообще что-либо о них узнать, приходится обратиться к предыдущей (второй) главе «Государство и общество в начале XX века», где в разделе «Власть и политическая оппозиция» буквально одной фразой упоминаются организации народничества, партии эсеров и РСДРП. В этой главе также, правда, совсем кратко, говорится о легальных организациях рабочих и Гапоне[7].
Русско-японская война вообще обсуждается только после столыпинских реформ в (шестой) главе «Внешняя политика России в начале XX века» и никак не связывается с революцией 1905 года как внутрироссийским событием.
Формулировка вопросов для учеников в конце главы подразумевает, что либералы были правы, называя Октябрьский манифест и «Основные государственные законы Российской империи» переворотом. Тем не менее сохранившаяся власть царя над советом министров и министрами оценивается критически.
Было бы, однако, в корне неверным расположить спектр российских учебников истории между этими двумя нарративами о революции 1905 года, первый из которых можно назвать необязательно-конвенциональным, а последний — доброжелательно-либеральным. Интересно проследить, как авторы других изложений обращаются со столь различно оцениваемыми (или не оцениваемыми, чтобы не сказать — игнорируемыми) предметами, руководствуясь рядом конкретных вопросов:
1. Дается ли определение понятия «революция»? Вписывается ли «первая» революция в России в контекст начавшегося в XIX веке русского революционного движения и устанавливается ли связь между ней и революциями 1917 года (Ленин назвал 1905 год «генеральной репетицией» 1917-го, о чем напоминали многочисленные советские учебники)? Или, может быть, первая русская революция даже сравнивается с европейскими революциями?
В связи с вопросом о том, в какой исторической перспективе видится революция 1905 года, показательно, к какому периоду российской истории авторами учебников относится «первая» революция: знаменует ли она собой конец эпохи неограниченного самодержавия или же начало новой эпохи парламентаризма и партийного плюрализма?
Учебники по русской цивилизации (в основном оперирующие категориями длинного времени (longue durée) и не разменивающиеся на фактологические подробности) зачастую ставят революцию 1905 года, как бы нейтрально, в раздел «конец XIX — начало XX века»[8]или в главу «Проблемы исторического выбора в начале XX века»[9]. В большинстве учебников, ориентирующихся на историю политических событий, революция 1905 года рассматривается под такими заголовками, как «Общественное движение в конце XIX — начале XX вв.»[10], «Становление думской монархии»[11], или «Российская империя накануне Первой мировой войны», или даже как «Эпилог великого процесса: Россия в 1900-1916 гг.»[12]. Я не нашла ни одного учебника, где, как в советские времена, революции 1905 года посвящалась бы отдельная глава.
О том, что «страх и ожидание революции в течение XIX века от поколения к поколению все глубже врезались как в частное, так и в общественное сознание»[13], сегодня нигде не говорится. Ссылки на революционное движение в России мы находим в предыдущих главах, и то с принятой сегодня лаконичностью; это касается как революционной интеллигенции и ее вождей, так и революционных партий и их программ, коль скоро о них вообще идет речь в главах, скупо озаглавленных «Общественно-политическое движение во второй половине 1890-х — начале 1900-х гг.» (и столь же лапидарно написанных)[14].
Интересно в этой связи отметить, что «революционное движение 1905 года» трактуется вне зависимости от «Основных законов Российской империи» и Государственной Думы, как будто одно с другим никак не связано[15]. Во многих учебниках революция вообще ограничивается 1905 годом, как будто круговорот событий, растянувшийся с 9 января 1905-го по 3 июня 1907 года, закончился вооруженным восстанием в Москве и гармонично растворился в «многопартийности». Вообще учебники исходят из следующей периодизации — 1905 год: революционные события, 1906 год: становление системы многопартийности, 1907 год: «тихая революция»: реформы Столыпина.
Учебники по отечественной истории не позволяют себе взгляда в 1917 год или тем более сравнений с другими революциями хотя бы потому, что они построены строго хронологически и останавливаются исключительно на событиях, связанных с Россией. Даже русско-японская война в некоторых учебниках, как уже говорилось, обсуждается не в главе «Революция 1905 года», а отдельно в главе о российской внешней политике.
Только в одном известном мне учебнике еще перед началом рассказа о революции 1905 года ученику предлагается провести различие между «эволюцией» и «революцией» и указать, какой путь для России он бы предпочел. «Была ли революция в России неизбежной?»[16] «Учебник» Михаила Иросникова и Александра Ваксера[17], являющийся не более чем неоткомментированным, правда, хорошо аннотированным собранием источников с многочисленными свидетельствами современников — политиков и литераторов (включая выдержки из речей Николая II, а также стихотворения и воспоминания Константина Бальмонта, Константина Паустовского и Владимира Короленко), — единственное известное мне изложение, в котором три «Российские революции» (1905 года, февраля и октября 1917 года), фигурирующие в главе «Политические и военные катаклизмы», мыслятся вместе, то есть представлены друг за другом. Здесь, кстати (что уникально по сравнению с другими учебниками), публикуется и призыв совета рабочих депутатов от 17 октября 1905 года. В примечании к нему даже упоминается Троцкий[18].
2. Как изображены социальные конфликты, приведшие к революции? Как характеризуются их носители, отдельные социальные группы или классы — рабочие, крестьяне, интеллигенция или буржуазия, их взаимоотношения и лидеры?
Предназначенный для 11-го класса учебник истории под редакцией Заглядина, Козленко, Минакова и Петрова[19]усматривает причины потери престижа царского режима и тем самым «нарастания революции» не только в поражении в русско-японской войне; авторы подробно анализируют и социальные и экономические предпосылки «революционной ситуации»: крестьянский и рабочий вопрос, политику русификации окраин, полицейский социализм, студенческие манифестации, проходящие под покровительством властей еврейские погромы и зарождающиеся в земствах требования конституционной монархии, исходящие от либеральной интеллигенции. Не упоминая вождей революционного движения (за исключением Гапона), авторы описывают соотношения сил между левыми и правыми и объясняют уступки режима как реакцию на давление «революционной стихии». При этом «урок» декларируется во всеуслышание: «В широких же слоях населения она [революция] породила иллюзию, что насилие может служить эффективным методом решения социальных проблем. Эта же иллюзия подготовила полномасштабную гражданскую войну 1917-1922 гг.»[20].
В описаниях, авторы которых связывают проблему модернизации России прежде всего с нерешенным аграрным вопросом, крестьяне заняли место, ранее занимавшееся рабочими. «Став “гвоздем” первой российской революции, аграрный вопрос требовал своего немедленного разрешения», что привело к назначению Столыпина главой правительства[21]. Удивляет, как уже было показано на конкретном примере, как редко упоминается совет рабочих депутатов.
Об интеллигенции как носительнице революционных идей речь практически не идет, как и о ее отношениях с рабочими — как будто сегодняшняя тенденция видеть в интеллигенции исключительно духовную элиту изгладила из памяти ее социальную, точнее – социалистическую, ангажированность. Так, с нынешней точки зрения к интеллигенции относят только тех, кто в 1909 году в сборнике «Вехи» осудил революционные настроения интеллигенции в целом, и, в частности, ее роль в революции 1905 года.
Интересно и то, что в контексте революционных событий практически никогда не говорится об обществе или общественности.
3. Как оценивается созыв Государственной Думы? Какая роль отводится партиям? Упоминаются ли роль церкви и ее отношения с государством?
Большинство учебников истории вообще говорят о политических партиях только в связи с созывом Госдумы и интерпретируют их существование как непосредственный результат Октябрьского манифеста. Такая интерпретация, конечно, ограничивается либеральными и консервативными партиями, в то время как нелегально возникшие в дореволюционный период партии рассматриваются еще до главы о 1905 годе. «Росту либеральных партий особенно содействовали кампании по выборам в Государственную думу — а радикальных — массовые народные выступления. Консервативно-охранительные партии возникли в период высшего подъема революции, когда, по мнению их лидеров, стала необходимой защита самодержавия»[22].
Дума в учебниках рассматривается в главе, следующей за описанием «собственно» революции, тем самым ее созыв и деятельность остаются оторванными от условий и предпосылок ее возникновения. Лишь очень редко ее, как в одном учебнике 1994 года, называют «детищем революции»[23].
Анализ роли православной церкви в каком-либо из учебников искать бесполезно, при том что ее отделение от государства и изменение религиозной политики обсуждались во время революционных событий (да и в предыдущие годы). Чем менее популярной становилась власть, тем критичнее становилось и восприятие народом церковной бюрократии. Не упоминаются и конфессиональные проблемы в империи. Влияние православной церкви, которое простиралось на всю территорию Российской империи, включая неправославные регионы (в которых проживало около трети населения[24]),и угрожало существованию католиков, униатов, староверов и сект, фактически было ограничено царским указом от 17 апреля 1905 года, то есть за шесть месяцев до провозглашения Октябрьского манифеста.
4. Ограничивается ли взгляд на революцию Москвой и Петербургом? Отмечаются ли движения на периферии империи — в Польше, на Кавказе, в Финляндии и Прибалтике?
Восстания в провинции, например в текстильном городе Иваново-Вознесенске, где весной и летом 1905 года десятки тысяч рабочих объявили забастовку, в результате чего здесь возник первый совет, в Одессе (мятеж на броненосце «Потемкин» в середине июля, в ходе которого погибло 1260 человек), Севастополе, Харькове, Кронштадте, а также в Лодзи и Риге, Баку, Батуми, Тифлисе и Кутаиси хоть и упоминаются, но их последствия не анализируются. Конституционные демократы, как правило, получают положительную оценку в связи с их программой национально-культурного самоопределения, в которой признавалось использование национальных языков в образовании, книгоиздании и судопроизводстве, а также в связи с тем, что они одобряли большую автономию для Польши и Финляндии «в рамках единого Российского государства». Один учебник, правда, воспроизводит критику со стороны «социалистического лагеря», согласно которой кадеты продолжали придерживаться представления о великодержавности и не признавали права наций и народностей на самоопределение[25].Уже упоминавшееся преобладание православной церкви в неправославных регионах империи в учебниках почти не отражено. Еврейский вопрос также в лучшем случае затрагивается поверхностно.
5. В чем усматриваются «достижения» или результаты революции? Существуют ли нормы и ценностные представления, связываемые с революцией 1905 года или даже возводимые к ней и при этом считающиеся актуальными для посткоммунистической России — например, начало парламентаризма и партийного плюрализма?
Все известные мне учебники подчеркивают многопартийность как величайшее достижение революции 1905 года. То, что Октябрьский манифест открыл путь к гражданскому обществу[26] и правовому государству[27], упоминается не без пафоса, но и не расписывается подробно. Большинство авторов подчеркивают значение либеральных партий, в первую очередь конституционных демократов, но и Союза 17 октября, не усматривая в них, однако, образца для сегодняшней России. О таком восприятии говорят разве что косвенные свидетельства: так, в портрете Милюкова подчеркивается, что его основной тезис (в его «главной работе» «Очерки по истории русской культуры») состоял в том, что Россия, «несмотря на свои особенности, шла сквозь века европейским путем развития»[28].Или когда из программы октябристов цитируется пассаж о «единстве и нераздельности Российского государства»[29]. Если упоминается Ленин, что случается редко, его фигура служит предостережением: «по мнению современников», как с осторожностью говорят авторы одного уже упомянутого учебника, «Ленин был фанатично предан делу революции, ставил верность ее идеям выше личных, дружеских отношений»[30]. При этом именно авторы этого учебника подробнее других рассматривают программу РСДРП и «широко» в ней «представленную интеллигенцию». Они также выделяют интеллигенцию и «умственные профессии» как движущие силы Социал-революционной партии. При этом они недвусмысленно дают понять, что введенные в 1905 году политические реформы ни в каком отношении не сравнимы с парламентскими структурами западноевропейских государств[31].
6. Чем отмечен нарратив учебников, какое место в них занимают иконография и документация?
Строгий хронологический и фактологический ригоризм большинства учебников, заведомо исключающий тематические пересечения, конечно же, простирается и на изложение революции 1905 года. Громоздкий нарратив чаще всего ограничивается перечислением событий и не оставляет места для «перекрестной» рефлексии. Лишь изредка указывается на различные историографические методы и разные политические интерпретации, отличающиеся, например, от советской[32]. Теоретические рассуждения о революционной проблематике (включая исторические сравнения) мы почти не находим и в учебниках, предназначенных для студентов. Если вообще происходит проблематизация, то только в форме вопросов для учеников в конце главы. Однако в большинстве случаев представляется маловероятным, что ученик сможет ответить на эти вопросы после одного лишь прочтения учебника. Что ему, например, ответить на вопрос, можно ли было предотвратить революционный взрыв, какие существовали «альтернативы» развития политической ситуации 1905 года и почему они не осуществились — если перед этим на десяти страницах довольно банального текста было сделано практически все, чтобы оградить его от критической рефлексии?[33] Здесь (как и во всех остальных школьных предметах) решающей оказываются личность и совесть учителя и его желание или способность донести до ученика собственные знания.
Вообще, с точки зрения западного историка, удивляет крайне скудное оформление российских учебников, большинство из которых вообще не содержит изображений, карт, статистических материалов и т.д. Одно из немногих исключений — выпущенный в 2004 году учебник под редакцией Александра Чубарьяна, иллюстрации и карты к которому комментировались выше.
В заключение я хотела бы отметить, что, судя по прочитанным мной учебникам, опыт революции 1905 года практически никогда не трактуется в связи с происходящим в сегодняшней Россией и с ее демократическим развитием. Все авторы ссылаются на многопартийность, но констатация ее возникновения нигде не трактуется в том смысле, что Россия тогда непосредственно двигалась к демократии западного образца, гражданскому обществу и правовому государству. На самом деле в учебниках истории вообще не устанавливается связь с сегодняшним днем. Отражает ли это тот факт, что, если я правильно проинформирована, к столетию революции 1905 года практически нет официальных памятных мероприятий? То, что революция 1905 года сегодня фактически забыта или не замечается, связано, конечно, не только с учебниками. Если прав Марк Ферро, говоря, что каждая культура и каждое общество производит свое видение истории, то постсоветские учебники не могут послужить примером этого процесса, по крайней мере в том, что касается революции 1905 года. Тем не менее учебники сегодня, как и раньше (и можно, наверное, добавить: здесь, как и везде) свидетельствуют о том, что Марк Ферро назвал «пропастью между миром исследователей, миром образования и миром школы» — кстати, по случаю прошедшей в 1981 году в Париже конференции на тему «1905 год — первая русская революция»[34].
Авторизованный перевод с немецкого М.Г.