Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2005
Разбирая какое-либо событие, экономист, конечно, интересуется так называемыми «объективными данными» или на нашем жаргоне «цифрами», но больше всего его волнует мнение людей об этом событии. Дело в том, что дальнейшее поведение людей определяется именно их мнением, а не чем-нибудь другим. Что касается событий 1905 года, то мы имеем два потрясающих отклика на них.
В интеллектуальном отношении для России XX века они уникальны. Это «Вехи». И «Петербург». Эти первые попытки осмысления происшедшего по горячим следам, мне кажется, весьма поучительны и заслуживают внимания даже через столетие, тем более что, как мне кажется, у нас отсутствуют культура рефлексии на собственную рефлексию по поводу политических событий. Что касается самокопаний по поводу любви и дружбы, тут мы, конечно, впереди планеты всей, а вот осмысление наших реакций на общественные ситуации, пожалуй, в моде не было никогда. Как правило, мы воспринимаем политику как враждебные или, наоборот, приятные шевеления какого-то чуждого тела. У нас нет желания признать, что мы сами как-то в этой политике замешаны.
Вся могучая кучка русских мыслителей собралась вокруг «Вех». Не подлежит сомнению, что в основе событий 1905 года большое место занимали экономические факторы. Вторая половина XIX века — это сплошные толчки и скачки. Торможение развития и ускоренное преодоление отсталости. Запоздалая спазматическая урбанизация и скачок из Средневековья к товарному производству на селе. Появление нуворишей и маргинализация провинциального дворянства. При этом параллельного развития экономических и политических свобод не происходило. Все время было желание что-то подморозить. Конечно, не следует забывать, что весь этот скрипучий и плохо отлаженный механизм обильно смазывался взяточничеством. Так уж повелось на Руси. Конечно, старый уклад трещал по швам. Конечно, интеллектуальная Россия боролась со всякими мерзостями, не всегда достаточно хорошо понимая, что она делает. Тем не менее свою диккенсовскую роль, роль призыва к состраданию и помощи, пониманию нужд и забот «другого», она выполняла. Среди авторов «Вех» были экономисты и весьма по русским меркам неплохие. Были и люди сострадательные.
Но в «Вехах» этому места не нашлось. Прямолинейная и несправедливая ругань в адрес всех, требовавших перемен, обескураживает. Среди участвующих в движении за благосостояние народа авторы не видят никого, кроме крайних экстремистов. С каким же посланием выходят к мужикам и бабам русские мыслители? Вместо проведения реформ они предлагают изысканное уединенное самосовершенствование в духе исихазма. Это тем более поражает, что среди авторов были люди не понаслышке знавшие о реальной экономической ситуации в стране.
Откуда же взялось такое явление, как «Вехи»? От страха. Сейчас принято говорить, что авторы «Вех» предугадали ужасы революции и предупреждали о них. Мне же кажется, что испуганный отказ русской интеллигенции от пути реформ сделал неизбежным катастрофический социальный взрыв со всеми его мерзостями. Нежелание проанализировать экономическое положение, понять потребности русского бизнеса, молодого, неопытного и полностью зависящего от благосклонности дворовых людей государя, обвинение рабочих в корыстолюбии, а переживавших глубочайшие потрясения крестьян в глупости — чудовищны. В «Вехах» ничего нет о проблемах семьи, о необходимости содержать ее и стремиться к ее благосостоянию. Нет ничего и о свободе выбора экономической деятельности, и о желательных системах социальной поддержки. Такое впечатление, что авторы прикрывают трескучими фразами о подвижничестве и духовности русского народа свое презрение к ясному и совершенно оправданному прошению из молитвы господу: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».
Может быть, слишком сильно утверждать, что «Вехи» — эта паническая истерика по поводу народных требований лучшей жизни – и вызвали революцию. Но то, что лучшие представители русской интеллигенции устранились от дела реформ и отдали их в руки сановного «галстучника» Столыпина, живущего в мире псевдоэкономических фантомов, — это факт. Таким образом, роль радетелей за народное благосостояние досталась большевикам и иже с ними.
Совсем другое дело роман «Петербург».
Политико-экономический анализ событий и атмосферы 1905 года поражает своей скрупулезностью и выверенностью. Я уже писал об этом. Но не худо повторить кое-что и здесь. Начнем с власти, как и положено на Руси. Ряженые златомундирные старички, мнящие себя пупом Земли, заняты своими маразматическими интригами. Эффективность власти нулевая — ее директивы до губернаторов не доходят. Что уж тут говорить о доведения губернаторских распоряжений до обывателей, тем более об их исполнении! Тем не менее старички продолжают резвиться в искусственном кубическом городе — выколотой точке на карте России. Только иногда они видят из своего персонального автомобиля — лакированной кареты — страшные глаза непонятного им народа.
Выше сановных старичков ничего нет. Монарх поражен безволием. Он отсутствует. Может только лишь промелькнуть на какой-то церемонии. Ниже старичков бестолковые и омерзительные сексоты и провокаторы, устраивающие теракты, чтобы оправдать свое финансирование.
Бизнеса нет. Ну, совершенно нет. Интересно, что если мы почитаем историков, то увидим целую галерею «олигархов». Но Андрею Белому они вовсе не нужны, они не влиятельны, их нет на политическом поле. Какие уж тут «олигархи»! Русский бизнес не был допущен к политике. Его социальная ответственность сводилась к финансированию театров и покупке картин. Дело, конечно, хорошее, но в событиях 1905 года русского бизнеса нет, а потому нет и в «Петербурге».
Террористы? Заговорщики? Эти есть. Да еще как! Святой террорист Дудкин — это вам не ходульные и карикатурные нигилисты «Бесов» и «Некуда». Что же касается нашей страсти к конспирологии, то Белый поиздевался над нею всласть. Все общество (и читатель) ждет, что за событиями 1905 года возникнет до боли знакомое лицо жидомасона, а вместо него появляется… младоперс. Это, я вам скажу, класс!
Есть в «Петербурге» в отличие от «Вех» еще один персонаж — острова. Это несчастные зашевелившиеся люди, которые начинают сливаться в толпы. В толпе мелькают маньчжурские шапки, вернувшиеся с выполнения очередного интернационального долга. Об этом факторе никогда забывать нельзя.
Важны, на мой взгляд, не уроки 1905 года, а уроки его осмысления. Русские мыслители трусливо побежали направо, к златомундирным старичкам, которые, кстати сказать, плевать на них хотели, так как вообще не понимали, в каком времени живут. А вот русский писатель провел трезвый политический и экономический анализ ситуации. Говорят, что Сергей Булгаков способствовал появлению «Петербурга» в печати. Что же он его не прочел?
История ничему не учит. Каким улюлюканьем встретил «либеральный люд» слова Михаила Ходорковского о назревшем левом повороте! Анализа нет. Есть страх перед «несоображающим» нищим народом и стремление куда-нибудь от этого народа сбежать. Не удивлюсь, если под крылья властной вертикали. А ведь если не бояться глядеть правде в глаза, то окажется, что никакой право-левой проблемы и нету.
Очень часто столкновения между «либералами» и «социалистами» основаны на выпячивании каких-то отдельных факторов и забвении каких-то других. Причем естественно, что спорщики делают акцент на разных факторах. Либерализм направлен на процветание и развитие. Лично я либерал. Но в ожидании процветания и развития можно и с голоду помереть. Социализм тормозит развитие, но как-то обеспечивает хлеб насущный для неуспешных людей. Скудный хлеб. Но неуспешных очень много. И есть им надо, и в этом тоже есть правда.
Никакого центристского пути нет. Нельзя выбрать «золотую середину» и устроиться в ней навеки. Экономика, как парусный корабль, идет галсами. Чуть вправо, чуть влево — и корабль продвигается вперед. Попутный ветер крайне редкое явление. Это скорее мечта. Реальная навигация требует понимания необходимости поворотов. Если их не делать, то либо перевернешься, либо приплывешь совсем не туда, куда хотел.