Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2005
Статья отчасти повторяет сообщение на секции "Судебные дела, право и права в России, 1860-1917 годы" ("Litigation, Law and Rights in Russia, 1860-1917") на всемирном съезде Международного совета по изучению Центральной и Восточной Европы (International Council for Central and East European Studies) в Берлине в июле 2005 года . Автор благодарит Джейн Бёрбэнк и Алессандро Станциани за ценные замечания.
"Подобно тому, как мольеровский буржуа весьма долгое время не подозревал, что он всю свою жизнь объяснялся "прозой", многие [в России] не подозревают, что […] в качестве членов общества и граждан государства, они почти беспрерывно совершают ряд юридических актов и правовых сделок […]"[1]. Привычное, чтобы не сказать банальное, суждение: русский народ в целом якобы склонен игнорировать юридические нормы, более того, право для него — пустой звук. Такое представление об отношении русских к праву — при котором обычно не утруждают себя анализом того, что такое право, — имеет долгую историю. Советский период, безусловно, не способствовал его пересмотру. Однако не в нем оно берет свое начало. В Российской империи рубежа XIX и ХХ веков предполагаемое юридическое невежество русских было распространенным предметом озабоченности. Более всего оно беспокоило образованную прослойку русского общества, стремившуюся к постепенной демократизации государственного строя и превращению соотечественников в "граждан" европейского образца. Эти "либералы" видели в доверии к праву социальную и экономическую необходимость. Право было также, хотя и в ограниченных пределах, средством политического воздействия. Кроме того, право представляло собой совокупность знаний, основы которых необходимо распространять среди населения — необходимость, ощущавшаяся также относительно всех прочих типов знания. Хотя общество по-прежнему было строго иерархизировано в культурном отношении, в эту эпоху отмечается значительный рост печатной продукции, направленной на популяризацию научных и технических знаний.
Именно в этом духе, в соответствии с упомянутым выше представлением, был создан в 1902 году в Санкт-Петербурге новый еженедельный журнал "Юрист". В известном противоречии с названием, журнал был обращен не к профессионалам-юристам, а, если верить заявлениям редакции, к широкой публике. У его истоков стоял известный в то время адвокат Николай Платонович Карабчевский [2]. В 1899 году он участвовал в организации журнала "Право", который быстро завоевал признание как солидное юридическое издание и как орган либеральной интеллигенции [3]. Однако "Юрист" ставил перед собой совершенно иные задачи. Его издатели стремились, с одной стороны, поддержать растущий интерес к правовым вопросам, отмечавшийся ими в стране, а с другой стороны, бороться с тем, что они называли "полной юридической беспомощностью огромного большинства населения". Поэтому они выдвигали следующую программу: "популяризация основных положений права, постепенное и основательное ознакомление читателей с действующим положительным законодательством и указание и оценка явлений нашей текущей юридической жизни, заслуживающей всеобщего внимания" [4]. Однако журнал просуществовал лишь с конца 1902-го до конца 1905 года — три года, за которые возмущение существующим строем приобрело небывалый размах. В декабре 1905 года, в разгар революционной лихорадки, редакция заявила о прекращении издания "по изменившимся обстоятельствам" [5]. Революция поставила под вопрос всю проведенную до тех пор работу по популяризации права и ознакомлению русских с юридическими вопросами.
Такая "постановка под вопрос" на самом деле соответствует замене
одного типа "популяризации" другим. Популяризация понятий
"свободы" и "гражданских прав" заменила собой прежнюю
популяризацию исключительно положительного права, то есть действующего права
Российской империи, прежде всего ее законодательства. Не следует забывать, что
до 1905 года право Российской империи, основанное на принципе самодержавия, не
включало в себя современного представления об абсолютных правах, одинаковых для
всех людей. Смена одного типа популяризации права другим, произошедшая в 1905
году, тесно связана с развитием представлений о "правосознании". Это
понятие, чрезвычайно популярное в политических рассуждениях того времени,
играло первостепенную роль в споре о том, какого рода юридическое и
политическое просвещение необходимо населению. В этой статье я постараюсь
выявить политическое значение этого понятия в императорской России, тем самым
приглашая читателя задуматься над употреблением этого — явно опошленного —
понятия в современной России.
1. Переход от одного типа популяризаторской литературы к другому: рубеж 1905 года
Журнал "Юрист" был задуман не как пробный шар, а как новый этап развития в области популяризации права. Первые открытые попытки популяризации юридических знаний относятся к 1880-1890-м годам. Сначала это были прежде всего краткие изложения действующего законодательства. Однако вскоре появились брошюры, более или менее методично излагавшие различные аспекты гражданского законодательства. Основной темой были крестьянские учреждения и функции их местных уполномоченных. Эта литература предназначалась для сельских чиновников, для выборного начальства сельских обществ и даже для "простых крестьян". Однако вскоре авторы начали поднимать и другие темы: право собственности, семейное и наследственное право, налоги. В количественном отношении область популяризации права была маргинальной в общем объеме популярной литературы, распространявшей научные и технические знания [6]. Связано ли это с нежеланием издательств браться за темы, имеющие политический подтекст, то есть с давлением цензуры? На самом деле, как издатели, так и авторы заявляли о своей благородной беспристрастности поборников науки, стремящихся лишь к широкому распространению знаний, практическая полезность которых очевидна. Кроме того, доля юридической литературы в общем объеме популярных изданий на рубеже ХХ века возрастала, причем еще до того, как функционирование цензуры было нарушено революцией 1905 года.
Однако этот прирост популярной юридической литературы был ничтожен по сравнению с настоящим бумом политической литературы во время революции 1905 года и в особенности после Манифеста 17 октября. Массовая политическая литература принимает в этот период самые разнообразные формы: листовки, периодические издания, брошюры, книги. Публицист и библиограф Николай Рубакин, оглядываясь назад, назовет этот бум "книжным приливом" [7]. Большая часть этой литературы была плодом пропаганды политических движений и партий, вышедших из подполья или только что образовавшихся. Между ними существовала отчаянная конкуренция в разработке наиболее актуальных тем, таких как аграрный или рабочий вопрос. Немалую роль играли и институциональные проблемы, в особенности во время выборной кампании в Первую Думу в 1906 году и в течение тех немногих месяцев, которые просуществовало это собрание [8].
Однако расцвет политико-юридической литературы, в частности в форме брошюр, почти вытеснивших книги, был связан не только с пропагандой политических движений. Существовала также конкуренция между многочисленными независимыми издателями, чья экономическая независимость не исключала выражения политических предпочтений. У каждого из этих издателей был свой список произведений, авторы которых вовсе не обязательно принадлежали к одному политическому направлению. Развивается рынок дешевой политической книги, на котором в 1905-1907 годах царила сильнейшая конкуренция. Издательство "Донская речь" в Ростове-на-Дону, основанное в 1903 году, уже накануне революции публиковало в больших количествах дешевые развлекательные книжки [9]. В 1905-1906 годах оно выпускает несколько десятков публикаций по актуальным политическим и юридическим вопросам, таким как конституционные реформы и гражданские права. Эти брошюры писались различными авторами, близкими к кадетам, эсерам и даже социал-демократам. Как правило, все издательства, печатавшие политическую литературу, имели в числе своих изданий работы по институциональным проблемам, в которых неизбежно обсуждался и вопрос гражданских прав и свобод [10].
В этих условиях прежняя литература, стремившаяся дать знания о положительном законодательстве Российской империи, оказалась устаревшей. Вплоть до революции только в этого рода изданиях можно было, получив дозволение цензуры, говорить на животрепещущие социальные темы с широкой публикой и даже с "народом", а не только с элитой — даже если не так просто определить ее потенциальных и действительных читателей. Новая литература также предназначалась для самой широкой публики. Однако у нее была совершенно другая задача. Хотя ее расцвет последовал за манифестом, которым Николай II теоретически даровал русским "гражданские права", эти издания не занимались популяризацией позитивного права с теми изменениями, которые были внесены в него императорскими реформами 1905-1906 годов. Таким образом, речь не идет о простом обновлении прежней литературы в соответствии с новыми фактами. Авторы этих брошюр объясняли понятие гражданских прав, ссылаясь на иностранные образцы и критикуя традиционный произвол самодержавия. Мысль о том, что гражданские права составят часть российского права, была той надеждой, которую они хотели внушить своим читателям, а отнюдь не состоявшимся фактом. Вопрос о том, окажутся ли уступки, сделанные царизмом, подлинными и действенными, оставался еще открытым.
Резкий переход от популяризации права к новому типу политико-юридической литературы можно проиллюстрировать примером автора, сумевшего идти в ногу со временем. Речь идет о некоем Николае Петровиче Дружинине, ныне совершенно забытом.
В конце XIX века это был самый плодовитый и известный писатель среди популяризаторов права. В 1890-е годы он даже пытался теоретически обосновать популяризаторскую работу [11], хотя в этом у него был выдающийся конкурент в лице Виктора Александровича Гольцева, ключевой фигуры либерального московского журнала "Русская мысль" [12]. У Дружинина было несколько важных соратников, в том числе известный педагог и издатель Дмитрий Иванович Тихомиров. Московский издатель Сытин, крупнейший поставщик "популярной" литературы, также выпустил несколько его работ. Его работы об общинных учреждениях крестьян регулярно переиздавались. Дружинин был также одним из столпов журнала "Юрист". В 1905-1906 годах он, следуя моде, публиковал брошюры, объяснявшие в характерном тяжеловесно-педагогическом стиле необходимость конституции, функционирование выборов, права человека [13]. Благодаря связям с издателями и определенной политической смекалке — он вступил в Конституционно-демократическую партию при ее основании — Дружинин имел со своими брошюрами определенный успех. Это не разумелось само собой, поскольку конкуренция была в этом случае гораздо более серьезной, чем в случае его брошюр, популяризировавших знание положительного права. Однако Дружинин делал вид, что его новая деятельность — лишь продолжение старой, хотя это не соответствовало действительности. Он мог, конечно, хвалиться тем, что не изменил своей ключевой идее: он всегда говорил, что нужно развивать "правосознание" русских. Но если лозунг и остался прежним, содержание этого понятия изменилось.
2. В поисках определения "правосознания"
Для первых популяризаторов права идея развития "правосознания" русских вообще и простого народа в частности была лейтмотивом. Однако значение этого слова, широко употреблявшегося со времени судебных реформ 1860-х годов, оставалось неясным. С одной стороны, в традиции немецкого правоведа Савиньи и исторической школы права "правосознание" должно было означать особое отношение русского народа к праву. Выражением этого отношения было обычное право, и для некоторых юристов самым важным было изучение этого последнего и его упорядоченная запись, которая помогла бы русскому народу осознать свое национальное "правосознание". С другой стороны, "правосознание" было понятием оценочным, указывающим на степень уважения к закону и юридических познаний населения — которую наблюдатели обозначали обычно как крайне низкую. Очевидно, что между этими позициями существует противоречие, однако они часто встречаются одновременно у одних и тех же авторов [14].
В конце XIX и в начале XX века понятие "правосознание" сохраняет часть своих признаков. Однако оно приобретает и новое измерение, имеющее тенденцию вытеснять прежние. "Правосознание" все чаще понимается не в связи с тем правом, которое действует на данный момент в России в виде законодательства, юриспруденции и обычного права, а в отношении к идее существования неотчуждаемых прав человеческой личности, соблюдение которых должно быть обеспечено правом. Это было связано как с изменением политического контекста — все более и более открытым неприятием существующего строя, — так и с развитием юридической теории. Однако даже среди теоретиков нет единого мнения об основаниях признания в положительном праве индивидуальных свобод, а в некоторых случаях и политических прав, таких как избирательное право. И в самом деле, необходимость признания прав личности одними обосновывалась, исходя из доктрины естественного права, вновь приобретшей в эту эпоху широкую популярность [15], другими же — иными доводами, историческими, социологическими или даже психологическими [16].
Для нас здесь главное состоит в том, что подмена во время революции 1905 года популяризации положительного права популяризацией понятия "гражданских прав" полностью соответствовала пожеланиям, высказывавшимся некоторыми либеральными юристами незадолго до этого. Например, Иосиф Владимирович Гессен, один из столпов редакции журнала "Право", опубликовал в конце 1901 ряд весьма критических статей о юридической литературе для народа [17]. Этот подробнейший обзор заканчивался весьма суровым суждением об имеющейся литературе, в том числе и о работах авторов, политически близких к либеральным юристам "Права", таких как Гольцев и даже Дружинин. В то же время требование "развивать правосознание" русских оставалось неизменным, при том что содержание его изменилось.
С точки зрения либералов, которые, как Гессен, критически относились к популяризации положительного права, эта литература была, во-первых, обречена на провал, во-вторых, политически предосудительна. Гессен считал, что, обращаясь к народу, она далека от действительности, в которой живут читатели "из народа". При этом он по-настоящему не задавался вопросом, к той ли аудитории обращается эта литература, а также о ее дидактических задачах. Его несогласие вызывало создаваемое этой литературой представление о праве. Гессен видел в нем лишь попытку изложения действующих в России правовых норм, а не стремление объяснить логику и ценность права. Такое стремление, по его мнению, не могло обойтись без популяризации понятий свобод и прав личности — которые он считал достижением юридической науки, а не чисто политическим требованием.
Самое примечательное, что эта критика популяризации положительного права — прообраз политически-юридической литературы, получившей распространение позже, во время революции 1905 года, — исходила от людей, которые, как Гессен, были правоведами или практикующими юристами, известными специалистами в этой области, обязанными в силу этого уважать то право, которое существовало в России в ту эпоху. При этом, несмотря на Манифест 17 октября и обещания режима, революция 1905 года закончилась неудачей в плане демократических реформ и подлинного признания личных свобод. Гражданские права так и не были включены в состав положительного права Российской империи. Что же означало при этих обстоятельствах желание многочисленных оппозиционеров режима, в том числе либералов, развивать "правосознание" русских?
3. Почему "популяризация права" после 1905 года стала
невозможной?
Развитие политико-юридической литературы для широкой публики во время революции 1905-1906 годов выявляет две взаимодополняющие цели, которые достаточно трудно разделить на практике: с одной стороны, популяризация понятий "свободы", "гражданские права", "конституция", понимавшихся как знания, достигнутые прогрессом науки о публичном праве; с другой стороны, пропаганда в пользу политических течений или тенденций, требовавших включения этих понятий в положительное право Российской империи и их безусловного применения. Эти усилия не остались безрезультатными, хотя очень трудно найти прямую информацию о восприятии этой литературы. Возможно, именно ее влияние проявляется в том, что в многочисленных петициях и резолюциях, составлявшихся сельскими сходками в 1905-1906 годах, присутствует требование формальных свобод, сформулированное в весьма отвлеченных выражениях.
Однако самый значительный результат заключается не в этом: популяризация права, существовавшая до 1905-1906 года, не пережила ту радикальную переоценку, которой подвергла ее революционная эпоха. Возможно, что эта ее судьба не была неизбежной. Популяризация права могла получить новое развитие в связи с реформами, предпринятыми правительством Столыпина, в особенности с аграрной реформой. До 1905 года изменения в законодательстве давали авторам и издателям повод публиковать в новой редакции брошюры, имевшие наибольший успех. Эта практика исчезла после революции. Ее исчезновение объясняется многими факторами.
Во-первых, изменились материальные и политические условия выпуска и распространения "массовой" литературы, в особенности в форме брошюр. Начиная с 1907 года отмечается резкое снижение объемов книгопечатания и книготорговли в целом под влиянием конфискаций и разнообразных помех, которыми власти препятствовали распространению книг [18]. Это снижение объемов коснулось прежде всего брошюр откровенно политического содержания, затопивших рынок в 1905-1906 годах. Но в этом контексте подозрительность легко могла распространиться и на адресованные "народу" юридические брошюры — за исключением выпущенных с помощью субсидий правительства реакционными типографиями, которые, однако, вовсе не интересовались подобными темами. В некоторой степени брошюры могли быть заменены периодической прессой, предлагавшей рубрики с юридическими советами читателям. Но это оставалось маргинальным явлением, не идущим в сравнение с популяризаторским пылом и усилиями, предпринимавшимися прежде, чтобы охватить как можно более широкую публику.
Кроме трудностей, создававшихся правительственными репрессиями, в области популяризации положительного права вставала более глубокая проблема, делавшая упадок этого рода литературы неизбежным. С одной стороны, политическая ситуация с 1907 года делала невозможной выпуск литературы, соединяющей популяризацию и пропаганду гражданских прав и общие конституционные вопросы. Подъем такого рода политико-юридической литературы стал вновь возможен лишь после Февральской революции 1917 года. С другой стороны, как могли авторы и читатели вернуться к популяризации права, действовавшего до 1905 года? Отныне невозможно было с беспристрастной миной знакомить читателей-непрофессионалов с правом Российской империи, поскольку это право повсеместно подвергалось жесточайшему осуждению как негодное и несправедливое. Область популяризации научных и технических знаний продолжала бурно развиваться в России и после 1907 года, несмотря на многочисленные трудности, с которыми сталкивались издатели. Однако вопросы права практически исчезли из поля ее зрения.
В либеральном лагере развитие представлений о "правосознании" русских после 1905 года подтверждает эту невозможность новой популяризации права. Критикуя стратегию собственного лагеря, юрист Богдан Кистяковский в сборнике "Вехи" 1909 года [19] говорил о необходимости нового подхода к юридическому просвещению в России. Начинать нужно, говорил он, с юридического просвещения интеллигенции, а не народа. Поэтому для него на переднем плане оказываются юристы-профессионалы, их образование и поведение [20]. В самом деле, с 1907 года подъем отмечается лишь в одной области юридической литературы: растет количество учебников и справочных изданий для адвокатов, в соответствии с общим подъемом профессионального образования в этот период.
Это изменение приоритетов было связано со стремлением, характерным для юридических кругов, утвердить "авторитет права" и его политическую нейтральность и положение "над партиями" [21]. Но аргументы такого рода имели бы смысл в прочно установившейся демократии, где разделение между политикой и областью права опирается на конституционный порядок, одобряемый гражданами и скрепленный традициями и юриспруденцией, — хотя равновесие такой системы не является незыблемым, как показывают, например, современные дискуссии о роли Верховного суда в Соединенных Штатах Америки. Но в Российской империи Николая II они означали отрицание факта, ясно проявившегося в упадке популяризации права: ценность права зависит, в конечном счете, от общего политического контекста, а не от трудноопределимого "правосознания".
Заключение
Заменив популяризацию права пропагандой понятия "гражданских прав" и "свобод", революция 1905 года позволила, впервые в истории России, создать форму "гражданского" просвещения для всех, вместо существовавшего прежде исключительно юридического просвещения. Однако к каким последствиям могло привести гражданское просвещение, мыслившееся в полном отрыве от существующего политического режима, более того, в оппозиции к нему? Просветительские планы многочисленных противников царизма, не согласных между собой, могли реализоваться лишь в форме более или менее открытой партийной пропаганды. Этим планам недоставало административной поддержки и мощного аппарата символов, каким располагает система просвещения, организованная государством.
Но, с другой стороны, гражданское просвещение, организованное государством, даже если имеет сильный националистический уклон, как это было во Французской республике в конце XIX века, непременно ставит своей задачей участие индивидов в общественной жизни. Для его успеха у граждан (или будущих граждан, если речь идет о школе) существуют необходимые условия: уважение к принципу законности со стороны государственных органов и существование судебной власти, независимой от политической. Деспотический или даже авторитарный режим не может организовать гражданского просвещения. Но это ни в коем случае не означает, что организованное государством гражданское просвещение "нейтрально": оно, несомненно, является политическим проектом, имеющим целью внедрение демократической концепции права.
Возможно, что этот элемент затемняется принятым в современной России употреблением понятия "правосознание". Как и прежде, оно довольно запутанно, причем остается связанным с представлением о недостаточном уважении к праву или недостаточном его знании в России. При таком употреблении сохраняется неясность относительно политического измерения того права, которое людей призывают уважать. Понятие "правосознания" может служить и для того, чтобы релятивизировать это политическое измерение в пользу культуралистской интерпретации отношения русских к праву. Это позволяет обойти вопрос о роли политической элиты, перекладывая на "русских" в целом ответственность за недостатки судебной системы или, например, за коррупцию. Однако гражданское просвещение может быть только проектом, выработанным элитой для населения в целом. Следовательно, на элите и лежит обязанность создать политические и юридические условия, необходимые для того, чтобы это просвещение было с благодарностью принято взрослыми гражданами и их детьми.
Авторизованный перевод с французского Марии Сокольской
________________________________________________________________________
1) По закону // Юрист. Общедоступный еженедельный журнал. 1902. Год I. № 1. Стб. 1. вернуться
2) Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866-1904 гг. Тула: Автограф, 2000. С. 85-89. вернуться
3) Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет // Архив русской революции. Т. ХХII. Берлин, 1937. С. 148. вернуться
4) По закону. Стб. 5. вернуться
5) Юрист. 1905. Год IV. № 49. вернуться
6) Как показывает сравнение между различными секторами этой популяризаторской литературы -исключая из рассмотрения "духовно-нравственную" литературу и беллетристику, — отраженными в вышедших в 1884 (2-е изд.: 1888), 1889 и 1906 годах под руководством Христины Даниловны Алчевской трех томах серии "Что читать народу? Критический указатель книг для народного и детского чтения". вернуться
7) Рубакин Н. Книжный прилив и книжный отлив // Современный мир. 1909. № 12. С. 1-25. вернуться
8) Пропаганда Конституционно-демократической партии, как она отразилась в деятельности ее издательства "Народное право", рассмотрена в: Шевцов А.В. Издательство "Народное право" в 1905-1907 гг. // Книжное дело в России во второй половине XIX — начале XX в. Вып. 6. 1992. С. 68-81. вернуться
9) Травушкин Н.С. Издательство "Донская речь" // Книга. Исследования и материалы. Сб. XXI. 1970. С. 106-123. вернуться
10) Здесь можно процитировать несколько десятков названий. Упомянем лишь нескольких наиболее известных авторов, печатавших брошюры о свободах и конституционных реформах, призванных гарантировать эти свободы: Максим Ковалевский, Николай Рубакин, Александр Новиков и другие, менее известные, но плодовитые: Ольга Волькенштейн, П.Г. Мижуев и так далее. вернуться
11) Дружинин Н.П. О преподавании и популяризации права // Русская школа. 1897. № 9-10. С. 252-273. вернуться
12) Гольцев В.А. Основные понятия о правоведении. Элементарный очерк. М., 1900. вернуться
13) См., например: Дружинин Н.П. Крестьяне-граждане. Народное чтение. М., 1906. С. 32. Брошюра, стоящая 20 копеек, не была доступна непосредственно той публике, которой адресовалась, а именно крестьянам. Она предназначалась для посредников, которые брали на себя труд чтения ее крестьянским массам. вернуться
14) Frierson C. Peasant Icons. Representations of Rural People in Late Nineteenth-Century Russia. New York: Oxford University Press, 1993. P. 64-71. вернуться
15) Поборником возрождения этой идеи был юрист Павел Иванович Новгородцев. вернуться
16) Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1992.вернуться
17) Гессен И.В. Юридическая литература для народа (опыт критического разбора) // Право. 1901. № 47. Стб. 2035-2049; № 48. Стб. 2089-2101; № 49. Стб. 2164-2173. вернуться
18) Рубакин Н. Указ. соч. С. 18-19. вернуться
19) Кистяковский Б. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909. С. 101-130. вернуться
20) Кистяковский Б. Наши задачи // Юридический вестник. 1913. № 1. С. 12. вернуться