Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2005
Много лет назад я участвовал в небольшом исследовании об отношении образованной публики к проблематике, на которую указывают слова заголовка. Совсем недавно довелось снова обратиться к этой теме, и стало видно, что в этой сфере отмечаются значительные сдвиги, но остаются нерешенными некоторые важные проблемы. Это делает актуальным обращение к теме и использование материалов прошлых лет.
Что половые отношения — дело интимное, мало кто сомневается. Но среди прочих интимных дел именно это оказывается под самым жестким контролем со стороны общества. Жестким — значит осуществляемым не только через «нравы», «обычаи», за поддержанием которых следит, как правило, лишь непосредственное и неформальное окружение человека. Жестким — значит осуществляемым через формальные, часто государственные институты социального контроля. Поэтому борьба за свободу человека нередко сочеталась с борьбой за свободу в сфере половых отношений. Особую подтему здесь образует, так сказать, свобода второго порядка: возможность изучать саму эту проблематику и сообщать публике результаты этих исследований.
Социал-демократы, среди которых было немало поборников свободной любви, по приходе к власти в России прикрыли исследования сексуального поведения молодежи. Один ученый за эти занятия был подвергнут публичному охаиванию. Тот, кто назвал его «любителем клубнички», занимал пост предсовнаркома, и исследователю пришлось садиться на «философский пароход». (На другом берегу он, Питирим Сорокин, стал одним из классиков американской социологии.) В Германии сходные исследования прекратились в сходный момент, когда другие социалисты пришли к власти в 1933-м.
В годы «оттепели» возобновился интерес к изучению массового сексуального поведения. Пионер этих исследований Сергей Голод собрался защищать свою работу в качестве кандидатской диссертации. Но «оттепель» уже прошла, и институты социального (государственного) контроля восстанавливали утраченное было влияние. Защиту — я при этом присутствовал — отменили за 15 минут до ее ожидаемого начала, объявив соискателю о том, что он не явился на заседание.
Материалы исследования, попавшего под запрет, говорили о том, что сексуальные практики молодежи либерализуются. В более позднем исследовании, в котором участвовал я, изучалась не практика, а отношение к ней. Респонденты — представители молодой части образованного сословия — заявляли, что в их среде соответствующая проблематика может быть обсуждаема. Но не обсуждается. А с отсутствием коммуникации на эту тему и, значит, с фактическим сохранением множества табу, как показывало исследование, связаны разнообразные психические напряжения и расстройства.
Знакомство с литературой указывало, что подобная ситуация встречалась в западноевропейских странах за несколько десятилетий до этого. Затем состоялось событие, которое назвали «сексуальная революция». Такая революция совершается сперва и по преимуществу не в области практик. Снятие запрета на публичное обсуждение этих вопросов — вот истинно революционное событие.
Им стало издание Алфредом Кинси своего исследования о сексуальном поведении американцев и американок из образованного класса. А всего-то было поведано в нем, сколько именно процентов опрошенных участвовали в добрачных и внебрачных связях, и приведены тому подобные данные.
На эти действия распространялись запреты. Запреты были и на обсуждение этих действий. Отдельные индивиды — подчеркну слово «отдельные», не общающиеся меж собой — в своей жизни эти запреты нарушали. Что бы ни думали поклонники идеи, что «запретный плод сладок», нарушения социальных норм «в одиночку» никому не давались легко. Неврозы, расстройства, которые старался понять и излечить Фрейд у своих пациентов из австрийского образованного класса, суть горестные результаты борьбы индивидуальных психик с давлением социальных норм.
Насколько можно было судить по скромным результатам упомянутого исследования, публику из нашей интеллигенции расстройства такого рода не обошли стороной.
Отзвуком прошумевших не у нас сексуальных революций прозвучал ответ (2000 год) большинства россиян (55%), которые не согласились с утверждением, что «добрачная сексуальная жизнь аморальна». А в 2003 году связь с женатым мужчиной или замужней женщиной осуждали 18%, связи вне брака — 4%, столько же — рождение ребенка вне брака.
Исследования ВЦИОМ, далее Левада-центра, показали, что в нашей стране приход сексуальной свободы люди связывают с приходом свободы политической. Так делают и те, кто рад свободам, и те, кто не рад им. В 1998 году ВЦИОМ спрашивал, связаны ли для респондентов сексуальная свобода и свобода нравов с понятием «демократия». Больше половины молодых людей того времени ответили утвердительно.
На декларативном уровне освобождение секса от госконтроля произошло. Свобода печати реализовалась, в частности, в том, что начали выходить научные труды по сексологии, появились порнографические журналы, появились издания просвещающего характера, вроде многочисленных энциклопедий секса. Тема проникла в электронные СМИ. Революция состоялась. Вроде бы. По данным опроса (2003 год), молодые россияне считали, что сексуальная революция для их поколения уже состоялась, — 36%, что она идет в настоящее время — 46%, что она еще не начиналась — 10%, а 8% затруднились с ответом. Но обратим внимание на ответы женщин. Среди них самые молодые в основном говорили, что революция «идет сейчас», а те, кому было уже за 30, предпочитали ответ, что она «уже состоялась». Похоже, что для них сексуальная революция и собственная возможность вести себя свободно оказались близкими понятиями. То есть революция для них — это событие или эксцесс, но не результат. Прошедшая революция — как прошедшая молодость.
В этом особенность прохождения революции в России. Она либерализовала одни формы отношения к проблематике сексуального и оставила нетронутыми другие.
Вот пример отношения к сексуальности как одной из компонент человеческой натуры.
Из 12 возможных качеств — качество, непосредственно связанное с сексуальностью (в формулировках подсказов опроса 2001 года — «сексапильность»), россияне ставят в основном на последнее место. Его разве что ценят мужчины в женщинах (12%, 3-е место от конца). Но сексуальную привлекательность игнорируют мужчины в представлениях относительно себя (3%, последнее место), женщины в представлениях о мужчинах (1%, последнее место) и, что самое печальное, в представлениях о самих себе (3%, последнее место). Женщины нарочито не желают видеть себя сексуально привлекательными. Просто «хорошая внешность», меж тем, ценится женщинами в себе достаточно высоко (29%).
По данным опросов тех же лет, сексуальная привлекательность считается качеством, которым если и должна обладать женщина, то проявлять эти качества она в большинстве своих ролей практически не может. По данным 2001 года, в понятии россиян (как мужчин, так и женщин) жена должна обладать, прежде всего, следующими качествами: верность (57%), хозяйственность (48%).
А вот качества, которые оказались на последних местах: темперамент (7%), сексапильность (7%), стремление к успеху (3%) и независимость (3%). Асексуальность жены и ее загруженность хозяйственными заботами, очевидно, обеспечивают столь ценимую в ней верность (в требованиях к мужчине, кстати, таковая стоит далеко не на первом месте). Этому же способствует отсутствие стремления к независимости и успеху.
Такую репрессивную по сути концепцию женской сексуальности подтверждают образы иных женских ролей, прежде всего портрет идеальной любовницы. Качества, отрицаемые в жене, в нем выводятся на первый план: сексапильность (55%), хорошая внешность (49%), темперамент (40%). Хозяйственность, которая в образе жены является второй по важности чертой, в образе любовницы отодвигается на последнее место. Верности от любовницы тоже почти не ждут (10%). Но не надо думать, что жена — домашняя раба, а любовница — свободная женщина. Ее хотят видеть независимой лишь 6% отвечающих, «умения заработать» от нее ожидают один-два человека из ста. Стремиться к успеху ей тоже не полагается (4%). Если жена — инструмент для семьи и хозяйства, то любовница — инструмент для секса. Ни та, ни другая не видятся личностями, свободными людьми.
А есть те, за кем свобода признается? Обсуждаемые качества, связанные с социальной самостоятельностью, в какой-то мере готовы видеть в женщине — коллеге по работе (стремление к успеху 26%, независимость 11% — места в середине и второй половине списка). Но тогда ей отказывают в сексуальности (2%). В женщине-менеджере стремление к успеху готовы увидеть чаще (42%, третье место после ума и организованности). Но секса для нее тогда просто нет (менее 1%).
Приходится констатировать, что либерализация во взглядах на секс состоялась, а во взглядах на свободу женщины — нет.
Еще один несомненный итог раскрепощения в обсуждаемой сфере — это распространение среди родителей озабоченности половым созреванием и половым просвещением своих детей. В 1998 году почти 60% россиян соглашались с тем, что в средней школе должны быть уроки по сексуальному просвещению подростков. По данным другого опроса тех лет, считали, что надо уделить наибольшее внимание «гигиене сексуальных отношений», 9% взрослых.
Сами родители не очень склонны беседовать на эти темы. Людей, которым нравилось, что кто-то ведет «откровенные разговоры на сексуальные темы», в 1999 году во всей России набиралось чуть больше 20%. (Именно такую ситуацию взорвал опрос Кинси в Америке за 40 лет до этого.)
И все же что-то родители рассказывают детям сами. Но, как показали исследования и прошлых лет, и самого последнего времени, взрослые видят свой родительский долг в том, чтобы предостеречь. (Как и в школе, они стоят не за сексуальное просвещение, а за назидания по гигиене секса.) Первое — и, чаще всего, увы, единственное, что они успевают им сказать, сводится к тому, что секс таит опасность заражения венерической болезнью или нежелательной беременности. Родители выучились выговаривать слово «презерватив» почти не запинаясь и, наказав ребенку-подростку носить его с собой, думают, что сделали лучшее из того, что могли. Они не думают, к сожалению, о том, что, поступив таким образом, они передали детям существующее у них до сих пор представление о сексе как о блуде — природном влечении к греховному удовольствию. И единственное, что они прояснили, так это то, что с помощью резинки умный человек может увернуться от наказания.
Именно поэтому воспитанным молодым людям в дальнейшем и потребны порнография, грубая эротика, «информация» о личной жизни звезд и тому подобное содержание «желтых» газет. Там подтверждается внедренное родителями представление о сексе как грязном деле, а об удовольствии от него как о происходящем не от него самого, а от преодоления запрета. Такое удовольствие, понятно, легче получать, подглядывая за происходящим в чужой спальне. Могут ли такие люди быть счастливыми в собственной? Опыт исследований говорит, что им это дается труднее, чем остальным. Женщины жалуются на грубость и невнимательность воспитанных в таком духе мужчин, а мужчины — на холодность женщин или на то, что неизвестно, что им надо.
Отрадой на этом фоне бывают встречи с людьми, которые сами свободны в своей чувственности и это свободное отношение к сексу свободно же передают детям. Нет оснований говорить, что таких людей породила сексреволюция. Но они пользуются возможностями, которые она принесла, — возможностями получения и распространения информации. В данном случае — информации о любви.
А еще отраднее видеть детей, подростков, которые растут свободными. В том числе и в этой сфере. Речь вовсе не идет о том, что они распущенны или сходятся с кем попало. Речь идет о том, что для них любовь и секс, во-первых, не находятся в драматическом противопоставлении, а во-вторых, являются пространством свободного выражения себя.
Более старших к свободе предрасполагают — тех, кого вообще предрасполагают, — не возраст, а более серьезные и индивидуализированные основания. Иначе сказать, институциональное закрепление эта свобода пока получила в возрастных группах, на которые не распространяется корпус «взрослых» норм.
Это не значит, что наша «взрослая» культура ничего не получила от сексуальной революции. Она получила и хранит очень многое. Важнейшим приобретением, наверное, надо считать возросшую толерантность, то есть готовность признать правомочным и не репрессировать «чужое» поведение, даже если оно не отвечает нормам «нашего». Это еще не свобода. Но ее непременное условие.