Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2005
Yves Cohen (р. 1951) — историк, профессор Школы высших социальных исследований (Париж).
Ив Коэн
В погоне за авторитетом (1930-е годы)
Сухая тема
Авторитет — тема неблагодарная. Тем не менее ее нельзя обойти, изучая страну, население которой, как принято считать, жаждет сильной власти и где власть любит демонстрировать свою силу, в результате чего мы имеем чудовищные человеческие потери и разрушения на Северном Кавказе, что имело последствия для всей страны. Силу принято приравнивать к авторитету. Но равнозначны ли эти понятия?
Ханна Арендт в 1950-х годах дала отрицательный ответ на этот вопрос. В своих работах о тоталитаризме она связывает рост тоталитарных движений с кризисом авторитета. По ее мнению, тоталитарные режимы — нацистский и сталинский — появились и укоренились на фоне всеобщего кризиса традиционных авторитетов. Разработанная ею концепция авторитета является производной от этого противопоставления власти авторитету: «Авторитет исключает применение внешних средств принуждения; там, где применяется насилие, собственно авторитет потерпел неудачу. Авторитет, вместе с тем, несовместим с убеждением, которое подразумевает равенство и действует посредством процесса аргументации. Там, где прибегают к аргументам, авторитет остается в стороне. […] Если все же нужно определить авторитет, то необходимо сделать это, противопоставляя его как принуждению посредством насилия, так и убеждению путем аргументов»[1].
Участники исторических событий, со своей стороны, постоянно прибегают к термину «авторитет» для осмысления и ориентации своих действий. В Советском Союзе 1930-х годов этому термину придаются различные значения, будь то в разговорах, сопровождающих те или иные действия, в прессе или в политических текстах, причем на всех уровнях. Далеко не все эти значения основаны на представлении об авторитете, покоящемся на тоталитарном насилии либо на идеологическом убеждении. При этом до сих пор, насколько мне известно, конкретная артикуляция советскими людьми того, что они понимали под «авторитетом», не становилась предметом исторических исследований.
Вместо этого мы имеем необъятную литературу о квалификации сталинского режима как тоталитарного, о сложности и запутанности правительственных структур, о царящем в сталинской системе хаосе, который только усиливается при попытке справиться с ним. Все это весьма полезно, но очень мало сообщает нам о фактически существовавших тогда концепциях авторитета. Тем более, что марксисты, как принято считать, не разработали собственной теории авторитета. «Главный преемник Гегеля, Маркс, оставил совершенно без внимания проблему авторитета», — писал родившийся в 1902 году в Санкт-Петербурге философ Александр Кожев (Кожевников)[2]. Как мы увидим, все не так просто.
В этой статье, отправляясь «в погоню за авторитетом» в его практических значениях, вы найдете людей, которые сами охотятся за авторитетом, постоянно от них ускользающим. Цель — внести вклад в такую историографию авторитета в России, которая не останавливалась бы на роковой черте 1917 года и которая к тому же не обязательно являлась бы российской историей: концепции авторитета, как и многие характерные черты власти или культуры, отмечены заимствованиями, трансферами и циркуляцией идей.
Сперва я погружусь в материал, связанный с обсуждениями производственных проблем среди руководящего состава ленинградского завода «Красный путиловец» в 1930 году, подробно зафиксированными в стенограммах, а затем — в отчеты о настроениях директоров, опубликованные в 1940 году в газете «Правда». Во второй части статьи речь пойдет о том, как в середине 1930-х годов понимала авторитет сталинская государственная элита.
Ленинград: практики говорят об авторитете
«Мы дешевого авторитета не добиваемся, и меньше всего этого хотят рабочие Путиловского завода»[3]. Эта фраза была произнесена директором «Красного путиловца» Василием Грачевым на производственном собрании в апреле 1930 года.
Первая пятилетка набирает обороты. Путиловский завод находится в центре внимания вышестоящих инстанций, поскольку в самый разгар принудительной коллективизации он — единственный в СССР, где производятся тракторы. Задача состоит в том, чтобы удержать рабочих, которые, используя все возможности рынка труда, переходят с одного завода на другой, чтобы получить высший разряд по действовавшей тогда шкале. Советские предприятия раздирает конфликт по этому вопросу. Две иерархически организованные структуры в управлении заводом находятся по разные стороны баррикад: те, кто отвечает непосредственно за производство, — начальники цехов, мастера, бригадиры — заинтересованы в том, чтобы присвоить рабочим требуемые разряды и таким образом удержать их. Для них это единственный способ обеспечить производство, но тем самым они рискуют выйти за рамки заданного планом фонда заработной платы. В то время как «функционалка» — нормировщики из отдела экономики и труда (ОЭТ), службы, занимающиеся планированием производства и рационализацией технологических процессов, — встает на защиту требований промфинплана (промышленно-финансового плана). Выступая на собрании, Грачев встает на сторону вторых, защищая, тем самым, экономическую ортодоксию[4]. Отвергаемый им «дешевый авторитет» на самом деле обходится дорого, поскольку в результате все-таки происходит присвоение рабочим высоких разрядов. Но этот попустительский авторитет представляет угрозу для социалистического строительства, а потому приличия требуют афишировать свое нежелание обладать таковым.
В другой, не столь публичной обстановке, Грачев занимает менее жесткую позицию: ведь на месте, в конкретных ситуациях, именно тот авторитет, который снискали начальники, присваивая рабочим новые разряды, и позволяет заводам работать[5]. На другом собрании, прошедшем в тот же день, но в более узком кругу, вышестоящая нормирующая инстанция — отдел экономики труда — отказывается перевести крановщиков из 3-го в 4-й разряд, поскольку крановщиков с таким разрядом уже слишком много. Начальник одного из цехов говорит о том, что такие вопросы должны решаться не этим отделом: «Когда такие сведения доходят до рабочего, то это вряд ли способствует укреплению авторитета начальника. Я предлагаю посмотреть на вопрос с точки зрения, имеет ли право начальник переводить в пределах утвержденных законов»[6]. Грачев высказывается неопределенно. Иначе говоря, начальник цеха пользуется своей оперативной ответственностью, чтобы пустить в ход авторитет, которым он обязан правовым нормам, и присвоить рабочим более высокие разряды вопреки предписаниям плана. Он пытается оставаться эффективным начальником. В этой битве за авторитет Грачеву нечего предложить. Вместе с тем, борьба идет за власть (авторитет) над рабочими, и начальники обсуждают этот вопрос именно в терминах «авторитета».
Архивные документы показывают, как функциональные отделы, со своей стороны, продолжают борьбу за укрепление своего авторитета и контроля над производственным процессом. Со всех сторон на них сыплются обвинения. Рабочие протестуют против их тейлористских попыток нормировать труд и стандартизировать продукцию. Во всех обсуждениях звучит одно и то же выражение: нужно «поднять авторитет» работы этих отделов. Вот пример 1931 года: необходимо «фиксировать работу, поднять авторитет, увеличить штат отдела рационализации», «нужно выяснить, что подлежит стандартизации. […] И затем — поднятие авторитета этой работы»[7].
Руководящий состав действует под мощным давлением из центра. Его способность выполнить план зависит от чего-то, что начальники называют своим авторитетом. Речь идет не об авторитете Сталина, партии или правительственного аппарата, а в первую очередь об авторитете руководящего состава завода как группы, имеющей дело с рабочими и с их трудом непосредственно в условиях производства.
В указанных случаях можно выделить три конфигурации: (а) начальник цеха не дает функциональным службам подорвать свой авторитет и отказывается передать им управление рабочими своего цеха: авторитет — жизненно важен для начальника, а вышестоящие и функциональные инстанции ставят его под угрозу своим стремлением к регламентации и, тем самым, делают эффективные действия невозможными; (б) авторитет функциональных служб, который надлежит «поднять», ставится под сомнение, опираясь именно на эту логику непосредственной эффективности; они постоянно требуют от начальства заново обеспечить им авторитет. В этом смысле, опять же, наделение правами есть авторитет. Эта позиция восходит к понятию «auctoritas», происходящему от римского права[8]; (в) «дешевый авторитет», якобы отвергаемый Грачевым, — это тем не менее как раз и есть то, что ему надо поощрять, чтобы обеспечить производство, пусть даже ценой нарушения предписанного уровня зарплат, о чем, однако, он не может говорить публично, тем более что рабочие, как «настоящие хозяева», не могут желать, чтобы построение социализма было подорвано ради копеечной надбавки. Такой авторитет основан на конкретных действиях, а уже не на даре. Понимание термина «авторитет» колеблется между двумя полюсами: с одной стороны, это определенные переданные свыше права, которыми могут располагать как индивиды, так и группы или институции (службы, отделы); с другой стороны, это такие действия или такая политика, которые обеспечивают согласие рабочих.
Таким образом, хотя они действуют в условиях «тоталитарного» режима, все участники споров добиваются авторитета традиционного типа. В этих обсуждениях авторитет не опирается ни на насилие, ни на убеждение, пусть даже в советском контексте всегда недалеко до того и до другого. Это хорошо видно из формулировки, прозвучавшей на вышеупомянутом производственном собрании 1930 года: «Можно и так сказать: категорически принять меры против текучести рабочей силы. Для этого организовать ряд показательных судов по цехам завода, усилить воспитательную работу, и т.д., и т.д.»[9].
Еще один штрих: для всех теоретиков авторитета последний всегда тесно связан с той отдачей, тем успехом в исполнении, которые имеет тот или иной приказ. Но в вышецитированных дискуссиях мы можем обнаружить отсутствие этой связи. Стараясь удержать рабочую силу, руководители не отдают приказы, не приказывают остаться на рабочем месте, а присваивают разряды, угрожают, побуждают. Здесь мы имеем дело с тем, что Мишель Фуко определяет как «правительство» (gouvernementalitй): начальники цехов по этому конкретному вопросу стремятся обрести авторитет правления, а не рассматриваемый обычно авторитет командования (пусть даже эти два типа авторитета на практике оказываются смешанными)[10].
Перенесемся на десять лет вперед. В сентябре 1940 года «Правда» публикует статью четырех директоров ленинградских заводов («Светлана», имени ОГПУ, имени Ленина и «Большевик»). Эти директора требуют предоставить им «право самостоятельно руководить хозяйством предприятия» и упрекают наркоматы и главки за то, что те постоянно вмешиваются в их действия. Раз это письмо было опубликовано, значит, на то было разрешение сверху: как и другие подобные проявления, оно обозначает осознание избытков централизации в экономическом управлении[11]. Но меня оно в данном случае интересует с иной точки зрения. «Функционалка», с которой оперативная производственная иерархия конфликтовала с 1920-х годов, была упразднена в 1934 году. Как подчеркивают авторы статьи, «советский директор является полновластным руководителем предприятия», он — единоначальник. Его «авторитет» значительно усилился — в первую очередь, благодаря драконовскому трудовому законодательству, принятому летом 1940 года, которое, помимо прочего, предусматривало тюремное или лагерное заключение в качестве меры наказания за опоздание, превышающее 20 минут. Говорят они об этом именно в терминах авторитета: «Июльский Пленум ЦК ВКП(б) во всю широту поставил вопрос об укреплении единоначалия, о поднятии авторитета командиров производства. Партия и государство предоставили советскому директору возможность быть авторитетным и полновластным хозяином дела на предприятии».
Иными словами, хотя у них предостаточно «прав», а следовательно, и авторитета, дела идут плохо. Им нужна еще и автономия, на что скрыто указывает их стремление укрепить свой авторитет «на местах»: им нужно больше свобод в распределении денег из «директорского фонда» — учрежденной в 1931 году кассы, которая призвана обеспечить большую гибкость в управлении персоналом, но использование которой директорами было ограничено, поскольку за расходами следили главки; больше свободы действий в присвоении рабочим и служащим различных категорий, использовании средств капиталовложения и так далее.
Одним словом, они требуют в 1940 году того, что Грачев в 1930-м осуждал как «дешевый авторитет». При этом эти единоначальники не выступают против использования самой партией всей «силы ее авторитета» для вмешательства в действия руководства предприятия — это было бы невозможно. То, о чем в то же самое время пишет заместитель секретаря парткома завода имени Кирова (бывший «Красный путиловец»), представляет собой широко распространенное явление: «Партийной организации на производстве приходится много вопросов разрешать оперативно, в ходе дела. У нас установлены тесный контакт и единство действий с администрацией. Но это не значит, что партийная организация не должна воздействовать силой своего авторитета на отдельных руководителей, если этого требуют интересы дела»[12].
В статье можно выявить три уровня. Личный авторитет (1), который директор может завоевать на месте, зависит от тех прав, которыми директора как группа (2) наделяются вышестоящими органами (3). Все знают то, о чем не говорится в «Правде»: что постоянно действует еще один носитель авторитета — партия, а также другие — репрессивные органы, юстиция и контролирующие органы[13]. И результирующий авторитет, в «точке попадания», есть единовременное взаимоотношение между всеми этими авторитетными силами. Этот клубок не распутать, и открытое письмо директоров сигнализирует о неудаче. Требование «прибавки» авторитета директорам указывает, как следствие, на нехватку реального авторитета, несмотря на невероятную оснащенность правами и гипертрофию «дарованного» авторитета.
Ленинский тип авторитета: между Энгельсом и Сталиным
В знаменитой речи, произнесенной 4 мая 1935 года перед выпускниками военной Академии Красной армии, Сталин объявил, что человек — самый ценный капитал. Вот его аргументация: теперь мы имеем технику, которой нам ранее не хватало, теперь нам нужны люди, кадры. Еще 25 февраля 1934 года в передовице «Правды» (одна из неподписанных статей, утвержденных высочайшими инстанциями) заявлялось: мы накопили много авторитета, теперь нам нужны начальники. Здесь просматривается параллель: у нас есть техника, нам нужны люди; у нас есть авторитет, нам нужны начальники.
Статья выходит в момент «съезда победителей». Вопрос организации находится на первом плане. Именно в этот момент принимается официальное решение об упразднении «функционалки». Это решение отмечает новый шаг в утверждении вертикального правления, повсеместно внедряемого Сталиным. Для единоначальников оно означает наделение их дополнительными правами.
И что же говорится в этой статье «о советском директоре и единоначалии»? Первым делом в нем определяется «роль» директоров. Роль эта — центральная, поскольку «социализм — это организация», а «советский директор — организатор производства материальных ценностей». Однако лейтмотив передовицы иной: «Но далеко не всегда директора соответствуют своей роли». Сталин на XVII съезде насмехался над «типом» директора, который он назвал «честным болтуном». Орджоникидзе в речи, произнесенной в марте того же года, также выдвигает на первый план тех, кого называют «начальством», противопоставляя его бюрократии[14]. В другой мартовской речи он иронизирует над руководителями, которые прикрывают собственную немощность, обвиняя во всем технику: «Когда вы передаете заказ на тот или другой завод, он сейчас же: “Техническая мощность не позволяет”. Это неправда»[15].
Существует напряжение между ролью директоров и их личностью, и в центре этого напряжения находится авторитет. Авторитет здесь уже не просто равнозначен дарованным центром правам, не основан он и на конкретных действиях, например политике повышения зарплат или присвоения разрядов. Он становится качеством человека: «Что требуется от директора? Прежде всего — чтобы он был хозяином порученного дела: чтобы он был авторитетным руководителем. […] Директор без авторитета — не директор», какими бы правами он ни пользовался.
Таким образом, эта статья стала одним из немногих известных текстов об авторитете во всем корпусе советских текстов, посвященных административным вопросам. Она демонстрирует не только то, что у марксизма была собственная теория авторитета, но и то, что эта теория все время меняется.
Во-первых, в статье цитируется малоизвестный текст Фридриха Энгельса — небольшая статья на четырех страницах, Dell’autoritа, опубликованная в 1873 году в одном итальянском журнале вместе с текстом Маркса о политическом безразличии[16]. Текст Энгельса к моменту выхода статьи только что впервые был опубликован на русском языке, в XV томе собрания сочинений Маркса и Энгельса. До тех пор он был известен лишь по переводу с итальянского на немецкий, вышедшему в 1913-1914 годах в социал-демократическом журнале «Neue Zeit», и по нескольким цитатам из этого текста, приведенным Лениным в «Государстве и революции»[17]. Энгельс сперва объясняет, что из потребности промышленности в координации и технологической сложности вытекает необходимость авторитета, причем «абсолютно независимо от социальной организации». На прядильной фабрике, использующей паровую машину, все должны соблюдать ее график и технические требования: «Авторитету пара нет дела до автономии индивидов». Так же дело обстоит и на железной дороге, и на кораблях в открытом море: всюду необходимо подчиняться иерархии. Речь, таким образом, идет об авторитете материи, точнее, технического материала, технологического процесса, который, по строгой марксистской интерпретации, независим от социального. Но авторитет — это также авторитет оружия — иная форма технической вещественности. Именно этот раздел энгельсовского текста пространнее всего цитирует Ленин. Немецкий мыслитель пишет: «Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, т.е. средств чрезвычайно авторитетных; и если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие».
Таким образом, мы имеем три характеристики марксистской концепции авторитета: она признает необходимость определенной степени «подчинения чужой воли — нашей» и некоторой «субординации», которые и называются авторитетом; авторитет основан, с одной стороны, на социально и политически нейтральной технической необходимости, а с другой — на насилии оружия, которое уже является выражением классовых интересов. Интересно отметить, что из этого остается в интерпретации Сталина и его окружения в начале 1934 года. «Правда» цитирует: «Желать уничтожения авторитета в крупной промышленности — значит желать уничтожения самой промышленности, — уничтожения паровой прядильной машины для того, чтобы вернуться к прялке». И дальше: «Возьмем другой пример — железную дорогу. Здесь также безусловно необходимо сотрудничество бесчисленного множества лиц; это сотрудничество должно осуществляться в точно установленные часы, во избежание несчастных случаев. И здесь первым условием дела является господствующая воля, решающая всякий подчиненный вопрос. […] И в том и в другом случае мы имеем резко выраженный авторитет. Мало того: что стало бы с любым отправляемым поездом, если бы был уничтожен авторитет железнодорожных служащих по отношению к […] пассажирам?»[18] Эти пассажи перекликаются с многочисленными высказываниями Ленина о необходимости единоначалия в промышленности и беспрекословного подчинения воле управляющих.
Но прежде чем покинуть Энгельса, я хотел бы выразить удивление тем, что его статья в сталинских и послесталинских советских текстах цитируется столь редко. Так, ни одной ссылки на «Государство и революцию», а следовательно, и на содержащиеся в этой книге цитаты из Энгельса мы не находим в опубликованном в 1963 году собрании ленинских высказываний об авторитете руководителя, в целом весьма многочисленных[19]. Автор указанной статьи в «Правде» не повторяет пассаж об авторитете оружия, но не цитирует и яркую формулировку Энгельса об «авторитете пара». Означает ли это, что материя, даже техническая, в сталинском мире не пользуется авторитетом? И в самом деле, здесь слышен отзвук постоянной борьбы Сталина с упоминанием руководителями предприятий «объективных условий» или «технических причин» для оправдания собственных ошибок: в счет идет только личная ответственность, материя не виновата в ошибках людей. Отстранение материи позволяет обвинять людей. Эта концепция получает яркое выражение в 1935 году, когда репрессируется железнодорожное начальство, ссылавшееся на «теорию ограничений». Но можно найти и множество иных примеров ее применения в других областях промышленности[20].
Из чего составляется авторитет, которым должны обладать директора? Из личных качеств, которые являются, в первую очередь, умениями: умение пользоваться своими правами, знание своего дела, умение организовать, спланировать и руководить: «У директора-шляпы, сколько бы ему ни дали прав, сколько бы его ни поддерживали, — все равно ничего не выйдет. Почему часто на предприятиях нет единоначалия? Потому что директор не знает своего дела, потому что он не умеет оперативно руководить и планировать производство. […] Основное теперь заключается не в недостатке у директора прав, а в том, чтобы он был крупным организатором, умеющим пользоваться своими правами единоначалия и быть настоящим командиром производства». К тому же он должен быть честным, не столько в отношениях с рабочими, сколько по отношению к государству.
Иными словами: теперь, когда мы построили свод прав директоров и дали вам весь возможный авторитет, легитимность ваших действий обеспечена: будьте же начальниками, действуйте как начальники, делайте из себя начальников. Это напоминает возглас, прозвучавший в 1937 году во Франции из уст Клода-Жозефа Жиньу, председателя объединения французских предпринимателей, противостоявшего неслыханной забастовке Народного фронта, в ходе которой был поставлен под сомнение авторитет предпринимателей: «Патрон, будь патроном!»[21] Озабоченность элит подготовкой способных и уверенных в себе начальников — это не чисто советская, не чисто тоталитарная черта. Советская особенность заключается в том, что в начале 1934 года сталинское руководство объявляет: мы свою начальственную работу сделали, делайте теперь свою: таким образом в историческом, интеллектуальном и практическом плане создается категория людей, которые будут служить мишенью и смогут обвиняться во всех грехах.
* * *
В Советском Союзе, несомненно, существует представление о том, что авторитет основан на насилии, о чем писала Ханна Арендт. Однако историческое исследование показывает, что руководители заводов в 1930-е годы добиваются авторитета, проистекающего не из насилия, не из идеологии, то есть легитимного авторитета как раз в том смысле, о котором говорят Ханна Арендт и другие мыслители, такие как Макс Вебер и Александр Кожев. В то же время наиболее часто встречаемая концепция авторитета — это авторитет как наделение правами. Такого рода авторитет, безусловно, обладает силой, но сила права не равнозначна ни насилию оружия, ни легитимности. Начальники многократно заявляют о том, что переданных им прав недостаточно, чтобы обеспечить развитие экономики. Необходимы другие формы, способные снабдить их тем действенным авторитетом, который им необходим в конкретных ситуациях, чтобы справиться с рабочими и служащими. Они также говорят о том, что им необходим не только авторитет командующих, обеспечивающий выполнение их приказаний, но и «правительский» авторитет, который позволил бы управлять поведением рабочих. В силу преобладающей сугубо «весовой» концепции авторитета сталинское руководство наделяет промышленных единоначальников многочисленными правами, а в 1934 году, по завершении этого процесса, объявляет им о необходимости обретения личного авторитета, основанного на их личных качествах. «Нарезая» энгельсовскую теорию авторитета под свои нужды, сталинский режим отбрасывает идею о том, что материя, технологический процесс обладают собственным авторитетом. Технология, «объективные условия» перестают быть чем-то, на что может быть перенесена ответственность, и последняя, таким образом, полностью перекладывается на людей, которые становятся полностью беззащитными перед лицом обвинений.
Авторизованный перевод с французского М.Г.
[1] Arendt H. What is authority? // Arendt H. Between past and future: eight exercises in political thought. New York: Viking Press, 1968. Аналогичные определения авторитета мы находим у Вебера: Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. GrundriЯ der verstehenden Soziologie. 5. Ausgabe. Tьbingen: Mohr, 1980. S. 28-29 (Teil 1. Kap. I. ╖16: Macht, Herrschaft), S. 122 (Kap. III: Die Typen der Herrschaft) [последняя глава в русском переводе с сокращениями опубликована как: Вебер М. Типы господства // Социологические исследования. 1988. № 5. — Примеч. ред.], и у Кожева: Kojиve A. La notion de l’autoritй. Paris: Gallimard, 2004. P. 59-61. См. также: Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. Глава «Авторитет, тирания, тоталитаризм».
[2] Kojиve A. Op. cit. P. 51.
[3] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГАСП). 1788/23/123/41.
[4] Историки много писали об этих вопросах, не рассматривая их, однако, именно с точки зрения «авторитета». Два примера: Siegelbaum L.H. Soviet Norm Determination in Theory and Practice, 1917—1941 // Soviet Studies. 1984. Vol. 36. № 1. P. 45-68; Shearer D.R. The Language and Politics of Socialist Rationalization // Cahiers du Monde russe et soviйtique. Vol. 32. № 4. Oct.-dйc. 1991. P. 581-608; Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М.: РОССПЭН, 2004.
[5] Понятие «ситуативного авторитета» развивается Беллой Остромоуховой в ее не законченной еще диссертации о неформальных молодежных движениях в СССР в 1956-1968 годы.
[6] ЦГАСП. 1788/23/123/3.
[7] ЦГАСП. 1788/23/178/81 и 113.
[8] Американские историки зачастую переводят «права» как «authority». Так, например, Дэвид Ширер переводит вопрос Орджоникидзе о бригадире: «Какие у него права?» — как: «What authority does he have?» (ГАРФ. 7297/38/40. Автор выражает благодарность Марку Эли за предоставление русского оригинала этого документа), см.: Shearer D. Industry, State, and Society in Stalin‘s Russia, 1926-1934. Ithaca: Cornell University Press, 1996. P. 204.
[9] ЦГАСП. 1788/23/123/43 об.
[10] Foucault M. Sйcuritй, territoire, population. Cours au collиge de France, 1977-1978. Paris: Seuil-Gallimard, 2004. [В русском переводе одной из этих лекций термин «gouvernementalitй» переведен как «правительственность» (Фуко М.Правительственность (идея государственного интереса и ее генезис) // Логос. 2003. № 4—5 (39). С. 15). Здесь был выбран иной, более соответствующий рассматриваемому уровню отношений перевод: «правительство» здесь следует понимать как процесс, а не как институт. Выражаю благодарность Артемию Магуну, предложившему альтернативный вариант перевода. — Примеч. пер.]
[11] Bienstock G., Schwarz S.M., Yugow A. Management in Russian Industry and Agriculture. London: Oxford University Press, 1944. P. 8. Цит. по: Sapir J. Les fluctuations йconomiques en URSS, 1941-1985. Paris: Йditions de l’Йcole des Hautes Йtudes en Sciences Sociales, 1989. P. 45.
[12] Шарков А. // Партийное строительство. 1940. Декабрь. № 23-24. С. 31 (выделено мной).
[13] Solomon P.R. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
[14] Цит. по: Shearer D. Industry… P. 237 (РГАСПИ. 85/29/67/87-95). О расплодившемся во всем обществе «начальстве» см.: Lewin M. On Soviet industrialization // Rosenberg W.G., Siegelbaum L.H. (Eds.). Social dimensions of Soviet industrialization. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1993. P. 282.
[15] За индустриализацию. 1934. 4 марта.
[16] www.webalice.it/maggioantonio2/testi/engels/Della_autorita.htm.
[17] Благодарю Жака Тексье, эрудиция которого позволила мне восстановить историю этого текста.
[18] Сокращения воспроизводятся по публикации в «Правде».
[19] Ленин В. В.И. Ленин об авторитете руководителя. М.: Политиздат, 1963. Термин «авторитет» часто встречается у Ленина, который был убежден, что «рабочему классу […] нужны авторитеты» (с. 80, текст 1906 года). Этот вопрос заслуживает отдельного исследования.
[20] Cohen Y. Matter matters to authority: Some aspects of Soviet industrial management in the thirties // Business history Conference Meeting. Le Creusot. June 2004. www.thebhc.org/publications/BEHonline/2004/Cohen.pdf.
[21] Gignoux C.-J. Patrons, soyez des patrons! Paris: Flammarion, 1937.