Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2005
Николай Александрович Митрохин (р. 1972) — историк, директор Института изучения религии в странах СНГ и Балтии. Автор книг «Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы» и «Русская православная церковь. Современное состояние и актуальные проблемы», вышедших в «Библиотеке НЗ» в 2003 и 2004 годах, и более 60 научных статей по религии и этничности на постсоветском пространстве.
Крымская экумена: Религиозная жизнь послевоенного Крыма
Б.Ф. Колымагин
СПб.: Алетейя, 2004. (Серия «Крымский текст»). — 246 с. — 1000 экз.
Апостасия. «Атеист Александр Осипов» и эпоха хрущевских гонений на Русскую православную церковь
С.Л. Фирсов
СПб.: Сатисъ; Держава, 2004. — 287 с. — 4000 экз.
Мироносицы в эпоху ГУЛАГа: сборник
Сост. и коммент. П.Г. Проценко
Нижний Новгород: Издательство Братства во имя св. Князя Александра Невского, 2004. — 607 с. — 4000 экз.
В России уж лет шесть, как наблюдается бум православного краеведения, основанного на популяризации событий церковной истории ХХ века. Местные историки и православные энтузиасты, желающие быть таковыми, открывают для себя архивы уполномоченных Совета по делам религий и епархиальных управлений РПЦ и собирают свидетельства очевидцев. Региональные издательства публикуют их штудии в книжках разной толщины и степени интересности. Подчас эти издания отнюдь не дурственны и полезны[1], подчас разочаровывают, но, как правило, строятся по одной схеме: статистика и история приходов (монастырей), плюс назначения епископов и их краткие биографии, плюс история репрессий и иных форм давления со стороны властей, плюс немножко о современном состоянии епархии, ну, и конечно, неизбежные фотографии утерянных и возрожденных храмов.
Существует и второй вариант таких работ: публикации, сконцентрированные вокруг какой-то значимой для верующих фигуры — будь то уже канонизированный или потенциальный святой или просто примечательный епископ, старец или батюшка. В них помещается биография персонажа, воспоминания о нем «духовных чад», реже архивные документы, а также сохранившиеся тексты проповедей, писем или даже статей. Несмотря на то что подобных исследований и сборников ежегодно выходит довольно много (с два десятка заметных изданий в год), они, как правило, остаются достоянием церковной книготорговой системы и в руки среднему российскому гуманитарию могут попасть, только если он зайдет в специализированный магазин при крупном храме[2].
Работы Бориса Колымагина, Павла Проценко и Сергея Фирсова отличаются двумя особенностями, нарушающими эти правила: во-первых, они написаны на стыке жанров православного краеведения: регионального и житийного, во-вторых, они попали в серьезные книжные магазины обеих столиц, а стало быть, будут куплены, прочитаны и процитированы во множестве дальнейших исследований.
Книги Бориса Колымагина и Сергея Фирсова предваряют предисловия заметных в современной РПЦ людей, которые, на мой взгляд, достаточно четко отражают суть представленных работ, посвященных очень близким сюжетам в рамках одной темы и исторического периода, но сделанных плохо, пусть и по-разному. Наиболее очевидно это проявляется в работе Бориса Колымагина, автор предисловия к которой — известный историк РПЦ Ольга Васильева, нарушая все законы жанра, довольно энергично критикует автора за увлечение «слухами и домыслами», хотя, наверное, главные претензии к нему относятся к другим сферам.
Во-первых, название работы никак не отвечает ее содержанию. Автор убедительно, хотя и очень кратко, доказывает, что никакой экумены в Крыму не наблюдалось, один визит православного владыки к баптистам (о котором, кстати, сохранилось очень мало подробностей), да обращение гонимой еврейской общины к патриарху Алексию в поисках защиты назвать систематическими межконфессиональными контактами затруднительно.
Во-вторых, автор в одинаковой степени очень слабо представляет себе как ситуацию в Крыму в исследуемый период (1944-1961 годы), так и положение религиозных организаций в стране в целом. И главное, никак не стремится преодолеть свою некомпетентность. Вся библиография к 159-страничному тексту, претендующему на статус исторического исследования, ограничивается двадцатью наименованиями, среди которых нет ни одного издания, опубликованного в Крыму или о Крыме. А информацию о протестантизме в регионе Борис Колымагин черпает из «Словаря атеиста» 1990 года, меж тем как все крупные протестантские общины бывшего СССР, которым в книге посвящено немало места, успели с тех пор, и не по одному разу, выпустить монументальные тома с историями как центральных, так и местных организаций. Только в этом контексте могли родиться неоднократно повторяющиеся снобистские замечания о том, что «Крым, несмотря на яркую фигуру архиепископа Луки, оставался глубокой провинцией» (с. 156). Интересно, какую характеристику автор тогда подобрал бы для Черкасс или Омска, не избалованных ни массовым притоком отдыхающих из столичных городов, ни фанатами Коктебеля и почитателями Максимилиана Волошина, ни тем более иностранцами, посещающими православные приходы и протестантские молитвенные дома?
На самом деле, центральной фигурой книги стал архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) — один из наиболее популярных и известных архиереев РПЦ, чей портрет украшает обложку издания. Редкий случай, когда образ полностью трафит современному массовому православному сознанию — и властям противился, отстаивая интересы Церкви, и лично Иосифом Виссарионовичем (получил за успехи на медицинском поприще Сталинскую премию 1-й степени) был замечен. Судя по приводимым Борисом Колымагиным цитатам, архиерей придерживался довольно жестких консервативных взглядов и его миссионерский посыл был «реставрационным» (десекуляризация внешнего вида и образа жизни священнослужителей, административная монополия духовенства в приходских делах), что в большей степени соответствует идеологии и методам деятельности современных консерваторов и фундаменталистов внутри РПЦ, нежели ее умеренного крыла. В то же время Борис Колымагин — один из наиболее заметных представителей московских церковных «либералов», принадлежащий к общине отца Георгия Кочеткова, — пытается представить покойного архиепископа в качестве своего единомышленника. Нехватка аргументов (совместные трапезы, о которых вкратце упоминается в отчетах, — не предвестник «агап» общины отца Георгия, а норма для приходов Правобережной Украины и Молдовы, а причащение католиков в православных храмах, на котором настаивал архиерей, было обычным делом в СССР до середины 1980-х годов) компенсируется повышением модуляции голоса и публицистическими обобщениями. Например, на протяжении всей книги покойный архиепископ упоминается без титула, просто как «Лука», а его перемещение из утопающего в грязи Тамбова в курортный Крым рассматривается как «ссылка».
Вместе с тем, толком что-либо узнать об архиепископе из представленного текста невозможно. Внятное изложение биографии отсутствует, очень фрагментарно говорится о его значении для всей Церкви, а деятельность в Крыму передана глазами уполномоченного по делам религий, отчеты которого (плюс некоторые приложенные к ним жалобы) и составили основу книги. Фонды Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов могут дать историку много полезного, однако при условии умения анализировать их, а не ограничиваться последовательным пересказом наиболее занятных сюжетов. В данном случае наблюдается не только неумение справиться с потоком информации, но и нежелание соблюдать методологические приемы, определяющие уровень научной добросовестности (например, корректное цитирование). Так, например, только прочтя весь немаленький по объему раздел книги, посвященный неправославным религиозным группам, осознаешь, что за 1958-1962 годы в Крыму арестовали и осудили около 50 активных верующих. Это огромное по сравнению с другими регионами бывшего Союза количество и как факт нуждается в минимальном анализе, однако Борис Колымагин не придает этому никакого значения. Зато целый раздел посвящен крайне спекулятивной трактовке психологии взаимоотношений уполномоченного и архиерея.
Более того, в попытке доказать несуществующую экуменичность Крыма автор (по всей видимости, не найдя в фонде имеющегося там личного дела архиерея) прошел мимо уникальной попытки архиепископа Луки бороться с антисемитизмом прихожан, подогреваемым соответствующей государственной кампанией. 3 апреля 1948 года тот произнес филосемитскую проповедь «О том, что пресвятая Богородица была еврейкой», которая, насколько мне известно, стала единственной в СССР подобной декларацией архиерея РПЦ вплоть до выступления Патриарха Алексия II перед нью-йоркскими раввинами в 1991 году.
Используя фонд одного ведомства, Борис Колымагин игнорирует весь возможный круг иных источников, начиная от мемуаров и устных свидетельств, заканчивая партийными и государственными документами, доступными как в федеральных, так и местных архивах. К чему, спрашивается, в конце книги без всяких объяснений приведена фотография нынешнего крымского архиерея, как не к тому, чтобы получить от него содействие для проведения подобных исследований? Ведь крымский протоиерей Николай Доненко смог получить допуск в архив местного КГБ (ныне СБУ) и в итоге издал два объемных тома весьма прилично написанных биографий крымских новомучеников[3], в том числе почти всех предшественников митрополита Луки.
Однако, похоже, Бориса Колымагина более интересует не эффективное использование источниковой базы и поиск новой информации, а псевдопостмодернистские изыскания. Еще в предисловии он утверждает: «Книга сделана как коллаж, она сплетена из языков советской и постсоветской реальности. При этом речь Историка […] иногда в виде цитат, иногда без всяких кавычек, занимает в ней такое же важное место, как слова Автора и Уполномоченного. Пожалуй, Историка можно считать третьим соавтором, помогающим одним взглядом удержать общую картину» (с. 10). К сожалению, ни «Автор», ни издательство не озаботились присутствием «Редактора», который в качестве четвертого соавтора мог бы удержать полет мысли воинствующего дилетанта, попавшего в архивный фонд, и исправить хотя бы часть вульгаризмов и нелепостей, которыми переполнен текст. Даже своего героя Борис Колымагин хвалит своеобразно: «В жестах и фигурах поведения святого мы можем увидеть немало диссидентских ходов» (с. 72). Возможно, редактор подсказал бы, что публикуемые автором проповеди архиепископа Луки и фотографии крымских храмов нуждаются в минимальной атрибуции (например, объяснить, откуда они взялись), не говоря уж о том, чтобы сообщить, по какому принципу и зачем они там размещены.
Предисловие к книге Сергея Фирсова называется «Слово пастыря». Оно написано довольно консервативным питерским протоиереем Василием Ермаковым. Пожилой священник дает урок: что читатель должен вынести из текста: «не забывайте горьких уроков истории», «не отпадайте от Православия и Святой Церкви», а то помрете в жестоких муках от рака позвоночника, как главный герой повествования — Александр Осипов — профессор Ленинградской Духовной семинарии в 1946-1959 годах, который в разгар хрущевской атеистической кампании заявил о своем разрыве с Церковью и до конца своей жизни (в 1967 году) занимался яростным ее разоблачением на страницах советских газет и в многочисленных выступлениях. Осипов стал самым высокопоставленным персонажем из примерно двухсот священников, которые публично отреклись от Церкви в этот период, и потому, конечно, представляет собой достойный предмет изучения. Сергей Фирсов пытается восстановить историю «предательства» на материалах личного фонда Осипова, хранящегося в Российской национальной библиотеке. Более того, справедливо осознавая себя исторической фигурой, Осипов оставил большой и хорошо (по признанию Сергея Фирсова) систематизированный архив, который должен был облегчить труд исследователя. Увы, покойный работник идеологического фронта не мог предвидеть, что его бумаги попадут в руки не историков, а пропагандистов с клерикальным настроем, которые будут использовать их для морализаторства и, в общем-то, мелкой мести былому отступнику: «Цель предпринятой работы — попытаться понять “феномен Осипова”, задолго до своего отречения принявшего предложение властей предержащих играть незавидную роль “идеологической обслуги” коммунистического строительства» (с. 64). И т.д. и т.п. в стилистике журнала «Коммунист» образца 1979 года.
С формальной точки зрения работа Сергея Фирсова написана более корректно, чем книга Бориса Колымагина, — ссылки в наличии, работа редактора заметна, однако книга проигрывает по одному из важнейших критериев — научной новизне. По сути, новое из нее можно извлечь только одно — скучноватые подробности взаимоотношений Александра Осипова с его женами и матерью, да информацию о том, что, уйдя из профессоров ЛДА в агитаторы, он потерял в зарплате в пять раз, что полностью опровергает тезис о его возможной материальной заинтересованности в предательстве. Для того чтобы узнать об этом, равно как и о многом другом, достаточно пробежать глазами «Воспоминания» «антигероя», занимающие десять процентов книги и являющиеся самой ценной ее частью.
Остальные страницы работы могли бы занять сохранявшиеся в фонде дневники Осипова или его аналитические записки о внутреннем положении в Церкви, а не морализаторские осуждения его «двуличности» и выискивание причин произошедшего в жестком характере матери. Если же автор так стремится понять причины его «ухода» и ищет их в давлении властей, то, возможно, стоило бы не ограничиваться легкодоступными материалами и попытаться найти свидетельства из других источников — фондов (например, проигнорирован фонд местного уполномоченного по делам религий), архивов, мемуаров (благо пожилых протоиереев (не говоря уж о правящем архиерее), бывших не только учениками, но и коллегами Осипова в Питере, пока хватает). Но, как и в случае с Борисом Колымагиным, это автору оказывается не под силу. Однако главное, что избегает обсуждать Сергей Фирсов, — это как раз содержательная часть наследия Осипова, не только самого популярного профессора ЛДА за всю послевоенную историю, но и, возможно, наиболее толкового в академическом плане ее преподавателя. Его объемные аналитические записки властям (частично опубликованные несколько лет назад Михаилом Шкаровским, но не откомментированные и малооцененные), хотя и являются по своей сути политическим доносом и целеуказанием властям на слабые и сильные места Церкви, с позиции историка выглядят как едва ли не самый интересный документ по проблематике внутренней жизни РПЦ послевоенных десятилетий. Содержательная полемика по их поводу — дело будущего, и очень жаль, что Сергей Фирсов ограничивается лишь крайне сжатым (не более страницы) их пересказом.
То же можно сказать и о крайне интересных в контексте не только биографии «антигероя», но и всей современной истории Церкви сюжетах: православие в Эстонии в 1930-1940-е, церковная жизнь в послевоенном и «хрущевском» Ленинграде, заметные общецерковные персонажи, с которыми не только общался, но и активно взаимодействовал Осипов, система атеистического воспитания, в которой он был столь примечательной фигурой. Упоминается, что верующие слали «отступнику» сотни писем, но Сергей Фирсов признает, что не стал их читать, использовав лишь одну из многих линий его переписки. Несколько раз цитируется дневник Осипова, но по приводимым крошечным фрагментам невозможно понять, насколько он ценен и содержателен.
Почему неплохой знаток современной жизни Церкви Сергей Фирсов так слабо использовал богатый материал обнаруженного им фонда, не говоря о том, чтобы раскрыть на примере биографии «предателя» чрезвычайно важный момент церковной истории — формирование групп влияния, которые до сих пор во многом определяют политику Церкви, например соратников митрополита Никодима (Ротова)? В конце концов, нынешний Патриарх Московский не только бывший ученик Осипова (и жертва его административного рвения), но и выходец из среды эстонского православного духовенства, в расколе которого на про- и антимосковскую партию (что имело существенное продолжение в 1990-е годы) Осипов принимал непосредственное участие.
Но тогда придется и содержательно отвечать на вопросы, которые сам Осипов поставил еще в 1950-е, — структура управления Церковью, ее финансы, моральный облик священнослужителей, — доставать полуистлевшие «скелеты» из шкафа и упоминать персонажей, которые для различных церковных группировок являются «спорными» фигурами. По-видимому, патологическое стремление автора избежать тайн «мадридского двора» и делает эту книгу столь малоинформативной.
Упомянутых недостатков практически лишена книга «Мироносицы в эпоху ГУЛАГа», опубликованная в известном православном издательстве опытным церковным историком Павлом Проценко. В ней содержится три истории православных женщин, оказавшихся за свои убеждения под железной пятой советского государства. «Блаженная старица Евдокия Шейкова», создавшая полумонашескую общину в нижегородском селе, и три ее ближайшие последовательницы были расстреляны в 1919 году красноармейцами. Их судьба восстанавливается на основе комплекса документов и свидетельств. Ольга Второва-Яфа и Валентина Яснепольская — интеллигентки, арестованные в Петрограде в 1929 году за оппозиционную православную активность и попавшие, соответственно, на Соловки и на Беломорканал, — оставили воспоминания, заботливо откомментированные составителем.
Несмотря на то что подобных мемуаров, в том числе православных активистов, за последние пятнадцать лет издано немало, тщательность Павла Проценко в работе с источниками позволяет расширить сферу их применения. Так, комплекс документов «блаженной Дуни» ярко иллюстрирует особенности «народного православия» начала века, очевидным образом перекликающиеся с современностью, а воспоминания Валентины Яснепольской — весьма важные свидетельства о зарождении «иосифлянского» движения в Церкви от одной из его ключевых участниц.
Пафосное предисловие составителя (проникнутое неизбежным для нынешних православных антиамериканизмом), где он настаивает на приоритете женщин в признании и отстаивании христианства (жены-«мироносицы» — это те женщины во главе с Марией Магдалиной, которые единственные из всего круга последователей Христа присутствовали при казни, а затем им было даровано чудо увидеть его вознесение) с древнейших времен до наших дней, заставляет задуматься о глубине проникновения феминистских идей в современную церковную жизнь. При этом мысли Павла Проценко о том, что православие в России — фактически женская религия, публикует достаточно консервативное издательство, подчиняющееся довольно жесткому архиерею. Создающаяся тем самым база для легитимации женской святости (в частности, «блаженная Дуня» усилиями автора уже канонизирована) работает на разрешение проблем сегодняшнего дня и уже назревшего вопроса о перераспределении полномочий между полами внутри приходов РПЦ.
[1] См.: Бахмусов С. Монастыри Мордовии. Саранск: Мордовское книжное издательство, 2000; Дворжанский А.И. История Пензенской епархии. Пенза, 1999; Кривоносов Я.Е., Скворцова Т.В. Православные храмы Барнаула (1751-2001). Барнаул, 2001; Федотов А. Ивановская епархия Русской Православной Церкви в 1918-1998 гг.: внутрицерковная жизнь и взаимоотношения с государством. Иваново, 1999.
[2] См., например: Человек Церкви: Сб. документов и материалов о митрополите Никодиме (Ротове) / Под ред. митрополита Ювеналия (Пояркова). М.: Издание Московской епархии, 1998; Дар любви. М.: Издательский совет РПЦ; Русскiй Хронографъ, 2003; Свеча Богу: Московский старец — протоиерей Василий Серебренников. М., 1999; Медушевский В. Помяните мою любовь. О старице схимонахине Антонии. М.: 2004; Старец Иероним / Сост. А. Жоголев. Самара, 2004.
[3] Доненко Николай, протоиерей. Наследники царства. Т. 1, 2. Симферополь: Бизнес-информ, 2000; 2004.