Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2005
Немного заостряя, можно сказать, что в нашей стране существует только два общих взгляда на российское государство. Оно представляется либо как единое целое, монолит, более или менее слаженный «аппарат», либо как поле противоборства различных групп и их интересов (подразумевается: интересов «шкурных» — материальных, финансовых, властных). Оба этих восприятия так или иначе впитало в себя емкое слово «власть», переводимое на языки только тех стран, которые в своем историческом развитии испытали подобную России мощную централизацию.
Каждого из этих взглядов могут придерживаться, с соответствующей оценочной окраской, как «государственники», так и «антигосударственники». Для кого-то монолитное государство — это страшное тоталитарное чудовище, для кого-то — законный властелин и распределитель благ народу. Причем в обоих случаях российское государство чаще всего рисуется как тождественное самому себе во времени: расхожими штампами давно уже стали как описание сегодняшних чиновников при помощи цитат из Салтыкова-Щедрина, так и выстраивание исторической преемственности «вертикали власти» чуть ли не от управленческих структур домонгольской Руси. Государство как «поле битвы», аналогичным образом, может трактоваться как рассадник коррупции или главный предмет «прихватизации», но есть и те, для кого только введение элементов конкурентной борьбы в организацию государственных структур способно обеспечить развитие этих структур и благосостояние граждан.
Представляя данный номер «НЗ», мы предлагаем — хотя бы частично — отказаться от обоих этих взглядов. «Анатомия» российского государства показывает не только что оно совершенно очевидным образом не является монолитным, но и то, что разворачивающиеся в его недрах битвы далеко не всегда идут за одни лишь материальные, финансовые или властные «ресурсы». Гораздо более судьбоносным оказывается столкновение разных взглядов на цели и задачи различных ветвей государственной власти и принципы их функционирования. На материале 1920 — 1930-х годов это наглядно демонстрирует Ален Блюм, показывая, как встреча двух радикально отличающихся друг от друга концепций государственного управления, представленных, соответственно, статистиками и аппаратом НКВД, дала неожиданный для всех участников результат — систему репрессий по национальному признаку.
Получается — так можно обобщить выводы, к которым приходят различные наши авторы, несмотря на существенную разницу в перспективах и в исследуемых аспектах государственной власти, — что государство — это вообще не вещь и не поле, а некая совокупность социальных практик или логик поведения. Эти логики коренятся как в социальном происхождении и биографиях их носителей — чиновников самых разных уровней, служащих разных ведомств, милиционеров, паспортисток, «рядовых» граждан, так и в присущих им представлениях о социальной справедливости, которые они отстаивают в своем взаимодействии (см., например, статью Ольги Шепелевой о том, чего граждане ждут от милиции, или размышления Сузанне Шаттенберг о том, как и почему вполне «нормальные» до того времени типы поведения российских чиновников в XIX веке вдруг стали восприниматься как «коррумпированные»). О сложной эволюции представлений о справедливости и их воплощения в государственных институтах рассказывает Симона Черутти — и выводы, к которым она приходит в отношении судебной системы Турина XVIII столетия, очевидным образом применимы и к другим местам и эпохам, в том числе и к сегодняшней России.
Особое внимание в этом номере уделяется двум традиционно наименее прозрачным секторам российского государства — административному аппарату, с одной стороны, и милиции — с другой. Их изучение позволяет проиллюстрировать еще одну важную особенность современной государственности вообще и российской в частности: постоянное стремление государственных органов классифицировать своих граждан, вписывать их в различные категории, присваивать им разновысокие статусы и вписывать их в режимы, подразумевающие соблюдение различных правил (см., например, статьи Натали Муан, Тамары Кондратьевой и Игоря Рущенко).
Эта тяга к разбиению людей на разные группы с целью упростить управление ими, а также способы сопротивления таким намерениям государства стали «модной» в российских интеллектуальных кругах темой с появлением многочисленных переводов Мишеля Фуко. Однако попытки проследить эти процессы на российских примерах остаются малочисленными, да и их связь с динамикой внутри самого государственного аппарата еще плохо понята. В статье Клода Мишо прослеживается, как в старорежимной Франции с появлением все усложняющейся системы «полицейского управления» («police», от слова «policer» — управлять) в глазах государственной власти по ту сторону сословной иерархии стали появляться разные «категории» людей и, соответственно, разные аппараты управления ими. А эссе Кристиана Мутье дает богатый материал для размышления о том, почему в России, в отличие от не менее централизованной Франции, так и не возникло понятия «service public» («общественная служба» — термин, которым во Франции и других государствах обозначается совокупность государственных и частных «слуг общества» — от коммунальных служб до президента).
Как видно уже из этого введения, данный выпуск «НЗ» несет отчетливый «франко-российский» характер. В некотором роде он может послужить «визитной карточкой» одного из наиболее динамичных в сегодняшней Европе научных центров в области общественных наук, и в первую очередь истории, — парижской Школы высших социальных исследований. В особенности в нем представлены работы сотрудников Центра по изучению России, Кавказа и Центральной Европы (бывший Центр по изучению российского и советского мира). Редакция выражает искреннюю благодарность Алену Блюму, директору этого центра, за всестороннюю помощь в подготовке номера и, в частности, за оказание финансовой поддержки, позволившей перевести на русский язык текст Симоны Черутти и ряд статей, написанных специально для этого выпуска. [НЗ]