Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2005
Илья Александрович Альтман (р. 1955) — историк, сопредседатель Центра «Холокост».
Цель моей статьи — показать основные тенденции и особенности политики памяти об уничтожении советских евреев в годы нацистской оккупации. К сожалению, в научной литературе как в России, так и за рубежом эта тема практически не затрагивалась.
Одна из задач — рассмотреть влияние идеологических процессов в СССР, связанных с «еврейским вопросом», на возможность создания и публикации произведений о Холокосте. Вторая задача — описать роль художественных произведений, кино и документальных фильмов в сохранении памяти о трагедии евреев СССР.
Третья задача — анализ вопроса о «местах памяти»: увековечение памяти жертв Холокоста в специальных монументах, памятниках, музейных комплексах.
В заключение я прослежу современное состояние образовательных программ по теме.
Власть и тема Холокоста в СССР
На оккупированной нацистами и их союзниками территории СССР оказалось свыше 80 миллионов человек. Среди них — около 3 миллионов советских евреев. По разным оценкам, от 2,6 до 2,8 миллиона из них погибли1. Это почти половина всех еврейских жертв нацизма в Европе. Именно на советской земле началось их тотальное истребление. В годы Великой Отечественной войны и сформировалось, собственно, отношение советских властей к Холокосту и к памяти о его жертвах. Это отношение невозможно понять и оценить вне контекста нацистских злодеяний против мирного советского населения в целом (расстрелы заложников, публичные казни подозреваемых в связях с партизанами и подпольщиками, сожжение деревень и сел вместе с их жителями в ходе карательных операций и тому подобное). Всего, включая евреев, было уничтожено около 7 миллионов советских граждан.
С первых дней войны Кремль столкнулся с серьезной дилеммой: как отвечать на повседневную нацистскую пропаганду об «иудо-большевизме» и евреях как опоре советского режима? Одним из возможных вариантов было полное или частичное замалчивание темы. Другим — «маскировка» жертв-евреев под «мирных советских граждан». И тот и другой приемы будут использованы уже в ходе войны — но на более поздних ее этапах. Судя по информации в центральной прессе лета-осени 1941 года, власть не видела в этот период прямой опасности для себя в нацистской юдофобской пропаганде. Наоборот, Холокост служил примером человеконенавистнических взглядов нацистов.
Сведения об уничтожении советских евреев в 1941-1942 годы (включая статью о евреях — жертвах Бабьего Яра) публиковались в центральной советской прессе достаточно систематически. 24 августа 1941 года в Москве состоялся радиомитинг еврейской общественности. В программных выступлениях известных деятелей культуры и науки было четко заявлено, что уничтожение советских евреев — это целенаправленная политика нацистской Германии. Знаменитый актер и режиссер Соломон Михоэлс впервые публично заявил, что в планы нацистов входит истребление всего еврейского народа. Илья Эренбург говорил о себе «как о русском писателе», чей «родной язык — русский». «Но гитлеровцы напомнили мне и другое, — продолжал он. — […] Я — еврей. Я говорю это с гордостью. Нас сильней всего ненавидит Гитлер. И это нас красит»2. Трансляция по всесоюзному радио выступлений выдающихся деятелей еврейской культуры имела важнейшее пропагандистское значение. Информацию о нем на следующий день поместила центральная пресса. Тексты всех выступлений визировал секретарь ЦК ВКП(б) и первый секретарь Московского горкома партии Александр Щербаков.
Некоторые исследователи называют единственным мотивом санкционирования властью этого радиомитинга ее заинтересованность в поддержке еврейских общин за рубежом, что могло привести к оказанию эффективной военной и финансовой помощи со стороны США и Англии3. Но на данное решение влияли и другие факторы. Советская контрпропаганда еще в годы Гражданской войны столкнулась с постулатом о захвате в СССР власти евреями, о евреях — «опоре большевизма» и стремлении сыграть на юдофобских настроениях красноармейцев. В годы советско-финской войны этот прием безуспешно использовался в листовках, сброшенных над советскими войсками. Можно предположить, что в Кремле искренне верили в «дружбу народов» и явно недооценивали разлагающее влияние антисемитской пропаганды. Не было, очевидно, у властей и достоверных данных о том, как такая пропаганда повлияла на людей, оказавшихся в оккупации. Да и ярких фактов массовых расправ нацистов над другими категориями мирного населения (за исключением расстрела заложников и сожжения первых деревень в ходе антипартизанских карательных операций) в первые месяцы войны у советской пропаганды было немного.
Но с каждым месяцем информация о жертвах Холокоста становится все более завуалированной и краткой. Единственная за все годы войны реакция Сталина на Холокост проявилась в его речи в ноябре 1941 года накануне парада на Красной площади4. Выбор места и времени реакции «вождя народов» на Холокост весьма символичен. В симпатиях к евреям заподозрить его невозможно. Надежда на помощь союзников (США еще формально не вступили во Вторую мировую войну) — иллюзорна. Судьба страны решалась в Московской битве, и это выступление было программным. Пассаж о «еврейских погромах», напомнивших мрак Средневековья, был обращен к аудитории внутри страны, а не за рубеж. Но больше ни в ходе войны, ни после ее окончания Сталин не обращался к этому вопросу, что тоже символично.
Тема зверств нацистов по отношению к евреям находит отражение (уже в довольно сжатом виде) в ноте Молотова от 6 января 1942 года. 18 и 19 декабря 1942 годасоответственно в газетах «Правда» (от имени советского правительства и за подписью Молотова) и «Известия» (от имени Информбюро Народного комиссариата иностранных дел) появляются Заявления об уничтожении евреев Европы и СССР. Оба документа ставили вопрос об ответственности нацистов и их пособников за совершаемые злодеяния. Но Заявления о судьбах советских евреев не включали призыва к помощи еще уцелевшим узникам гетто на территории СССР (их оставалось свыше 350 000)5.
Лишь изредка на страницах центральной прессы в 1943-1945 годы упоминаются жертвы Холокоста. Систематически (хотя и вскользь) писал об этом Илья Эренбург, ставший одним из самых популярных военных корреспондентов. Писатель обычно включал полученные от своих читателей сведения в текст статей. Кстати, именно из-под пера Ильи Эренбурга в советской прессе появилась информация об уничтожении нацистами 6 миллионов евреев Европы («Правда», 17 декабря 1944 года).
В газетах «Правда» (8 августа 1943 года) и «Красная звезда» (10-12 августа 1944 года) опубликовали свои статьи о Холокосте соответственно член Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию нацистских злодеяний (далее — ЧГК) писатель Алексей Толстой (о гибели евреев на Кавказе) и самый популярный в годы войны поэт Константин Симонов (о лагере смерти Майданек). Эти публикации, которые прочли миллионы читателей, были очень важны для сохранения памяти о жертвах Холокоста. Но в целом это были исключения. После Сталинградской битвы тема «еврейских жертв» очень редко появлялась в официальных публикациях о злодеяниях нацистов и их пособников.
Именно в годы войны, впервые в официальном сообщении об освобождении Ростова-на-Дону и при включении в сборник, рассказывающего о зверствах нацистов, информации о Киеве,применяется ставший впоследствии традиционным эвфемизм: замена слова «евреи» на «мирные советские граждане»6. Таким образом, замалчивание темы становится все более очевидным, но отнюдь не тотальным.
Власть пыталась найти место «еврейской теме» в информационной деятельности специализированной организации. В начале февраля 1942 года при Совинформбюро, которым руководил Щербаков, создается Еврейский антифашистский комитет в СССР (далее — ЕАК). В него включили несколько десятков известных ученых, писателей, поэтов, деятелей культуры, военачальников и общественных деятелей. Возглавил ЕАК Соломон Михоэлс. Непосредственно курировал деятельность ЕАК заместитель Щербакова, заместитель наркома иностранных дел СССР Соломон Лозовский. Разумеется, лишь с санкции высших партийных чинов стали возможны воссоздание единственной еврейской общественной организации (все остальные были ликвидированы в 1930-е годы); проведение пленумов ЕАК в престижных залах Москвы; его активная внешнеполитическая деятельность. Собственно, именно к ЕАК и его печатному органу на идиш газете «Эйникайт» стала постепенно отходить роль главных информаторов (как внутри страны, так и прежде всего за рубежом) о трагедии советских евреев. Этот Комитет сыграл реальную роль в документировании и сохранении, а также публикации7 (к сожалению, преимущественно на идиш или за рубежом) свидетельств о Холокосте советских евреев.
В целом же советская пропаганда целенаправленно дозировала информацию о Холокосте. «Принципиальная позиция» — не выделять евреев из числа погибших – мотивировалась, прежде всего, тем, что это было бы выгодно нацистской пропагандистской машине, объявившей с самого начала об «освобождении» СССР «от евреев и коммунистов». Показательно, что именно заведующий Управле-нием пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгий Александров предложил еще в 1942 году рассмотреть «кад-ровый вопрос» в учреждениях культуры (прежде всего — в веду-щих театрах и консерваториях страны), где руководящие долж-ности занимали евреи. Руководство ВКП(б) использовало в еврейском вопросе двойной стандарт: внутри страны выгодно было не выделять тему Катастрофы и боевые заслуги евреев, чтобы ограничить возможности гитлеровцев в игре на антисемит-ских настроениях населения. В то же время необходимость мо-ральной и финансовой поддержки зарубежных еврейских орга-низаций вынуждала не препятствовать сбору и передаче на Запад тех материалов, в которых отражались подвиги евреев на фронте и в тылу, а также сведений о Холокосте. Именно такую деятельность и проводил ЕАК.
«Черная книга»
Важнейшим проектом ЕАК по увековечению еврейских жертв стала подготовка «Черной книги». Весной 1944 года при ЕАК для этих целей была создана Литературная комиссия. Ее первым председателем стал Илья Эренбург. Именно он был инициатором создания советского варианта «Черной книги» (параллельно в США готовилась ее английская версия).
Уже первые шаги по созданию «Черной кни-ги» были нелегкими. Зависимость от политической конъюнктуры внутри страны и за рубежом во многом определила судьбу советской «Черной книги». Руководство ЕАК получило санкцию на сбор материалов и сотрудничество с американской редакцией «Черной книги». Вопрос же об издании аналогичной книги в СССР остался откры-тым.
Инициаторы создания «Черной книги» хотели, чтобы о трагедии советских евреев узнал весь мир — ее планировалось издать на 11 языках. Эренбург привлек к работе над книгой известнейших советских писателей разных национальностей. Всеволод Иванов и Василий Гроссман, Лидия Сейфуллина и Маргарита Алигер, Виктор Шкловский и Вениамин Каверин, десятки их коллег и помощников по крупицами собирали и обрабатывали письма, дневники, свидетельства.
Илья Эренбург считал принципиально важным издать книгу, посвященную убийству еврейского населения именно на территории СССР.
6 сентября 1944 года он подал записку «в инстанции», озаглавив ее «Проект “Черная книга”». Показа-тельно, что этот документ не имеет адресата — он направлялся в Центральный комитет партии. Возможно, писатель предполагал, что судьба издания будет решаться на самом высоком уровне. В нем говорилось: «В книгу войдут рассказы спасшихся евреев, свидетелей зверств, немецкие приказы, дневники и показания палачей, записки и дневники укрывшихся. Не акты, не протоколы, а живые рассказы должны показать глубину трагедии.
Чрезвычайно важно показать солидарность советского населения […] Необходимо показать, что евреи умирали мужественно, остановиться на всех имевших место случаях сопротивления»8.
Показательно, что в записке ничего не сказано о сотрудничестве ЕАК с заграничными организациями.
Прямого ответа из ЦК не последовало. Инициаторы издания советского варианта «Черной книги» оказались в весьма неопределенном положении — по словам Василия Гроссмана, «бродили впотьмах». Эту ситуацию хорошо отразил в своем выступлении 13 октября 1944 года на втором заседании Литературной комиссии сам Илья Эренбург: «В течение долгого времени не было выяснено: будет ли санкционировано издание этой книги. Мне не ясна и теперь формулировка.
Меня просили написать записку для представления о содержании и цели этой книги. Основываясь на нашем первом собрании, я это изложил и представил. Ответа прямого не последовало, но мне было сказано через Еврейский [антифашистский] комитет — сделайте книгу и, если она будет хорошей, она будет напечатана […] Мне кажется, поскольку представлена возможность составить рукопись, то вокруг напечатания скорее можно будет дать бой»9.
Таким образом, от составителей ждали «хорошей», то есть нужной в пропагандистском и политическом плане, книги, не гарантируя даже ее издание. Это не могло не возмущать Эренбурга, который отмечал: «Так как авторами книги являемся не мы, а немцы, а цель книги ясна, я не понимаю, что значит “если будет хорошей”: это не тот роман, содержание которого неизвестно».
Не дожидаясь официального решения о судьбе книги, Эренбург соглашается на предложение ЕАК выпустить на идиш некоторые подготовленные им материалы. Они выходят двумя выпусками в конце 1944 и начале 1945 года. Для их заглавия используется журнальное название публикации — «Народоубийцы».
Судьба «Черной книги» первоначально решалась «куратором» ЕАК — Совинформбюро. Комиссия, созданная в начале 1945 года, нашла существенный «изъян» в «Черной книге»: «В представленных очерках излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей народа из украинцев, литовцев и др., это смягчает силу главного обвинения, предъявляемого немцам, что должно являться основной и решающей задачей книги».
Пожалуй, впервые здесь сформулирован один из основных упреков к содержанию «Черной книги», существенно повлиявший впоследствии как на отбор свидетельств для окончательного текста, так и на редактирование и судьбу издания в целом.
Приближался Нюрнбергский процесс, что, видимо, диктовало необходимость взять за основу уже готовый материал под редакцией Ильи Эренбурга (рукопись под названием «Черная книга» была передана представителю советского обвинения на процессе и сохранилась в фонде ЧГК).
В начале 1946 года дополненная и отредактированная в соответствии с указанными выше поправками рукопись была перепечатана и разослана в Австралию, Англию, Болгарию, Венгрию, Италию, Мексику, Францию, Польшу, Румынию, США, Чехословакию, а также в Палестину.
По требованию советской стороны из американского издания убрали предисловие Альберта Эйнштейна. Имеет смысл процитировать фрагмент текста выдающегося ученого, чтобы понять, с чем не были согласны в Кремле в начале 1946 года:
«Цель этой книги ясна. Книга должна убедить читателя в том, что международная организация безопасности эффективна лишь тогда, когда она не ограничивается лишь защитой государственных единиц от нападения на них, но в состоянии защитить и национальные меньшинства каждой отдельной страны. Каждому отдельному человеку должна быть обеспечена защита от жестокого обращения и уничтожения […]
Ни один народ, вовлеченный в катастрофу последних нескольких лет, не понес в процентном отношении таких потерь, как евреи.
Тот факт, что у евреев нет национальных границ и правительств и что их не рассматривают как нацию в формально политическом смысле, не должен служить препятствием к справедливости.
С евреями обращались как с целым, как если бы они были нацией. Их общественное положение (статус) как объединенной политической группы было доказано отношением к ним со стороны их врагов. Поэтому, если мы стремимся к укреплению стабильности в международных отношениях, то евреев следует рассматривать как нацию в принятом смысле слова, и при организации мира еврейскому народу должно быть уделено особое внимание, дабы мы не совершили насмешки над справедливостью»10.
Любопытно, но примерно ту же аргументацию будет использовать в ноябре 1947 года советский представитель в ООН, призывая голосовать за создание еврейского государства…
Создатели советского варианта «Черной книги» прекрасно осознавали ее мемориальный характер. Председатель ЕАК Соломон Михоэлс назвал «Черную кни-гу» памятником погибшим и чудом уцелевшим евреям, а также их спасителям. Он же поставил вопрос об «издании на родном языке» — идиш.
Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Материалы книги вошли в упоминавшееся выше американское издание11, послужили основой румынской «Черной книги»12, увидевшей свет в 1947 году. Между тем, летом и осенью 1946 года издание в Москве фактически было приостановлено. 3 февраля 1947 года руководителю советской пропаганды Андрею Ждановубылпредставлен отзыв Георгия Александрова, который категорически констатировал «нецелесообразность» издания «Черной книги».
По мнению Александрова, текст «Черной книги» дает «ложное представление об истинном характере фашизма», ибо создает впечатление, что «немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев». Тщательно приведя все свидетельства из текста книги, когда евреи спасаются от гибели, выдавая себя за русских, украинцев и так далее, используя документы местных жителей, Александров приходит к парадоксальному выводу о том, что таким образом фальсифицируется история — не показаны злодеяния гитлеровцев против людей других национальностей. Рецензия заканчивается словами, что «Управление пропаганды считает издание “Черной книги” нецелесообразным».
О дальнейшей судьбе издания мы узнаем из второго письма Соломона Михоэлса Андрею Жданову от 18 сентября 1947 года: когда 33 печатных листа уже были изготовлены, «со стороны Главлита последовало распоряжение» о прекращении работ.
Михоэлс приводил аргументы, что книга не утратила актуальности, важна в идеологическом плане, предупреждая об опасности возрождения фашизма.
Однако участь книги была предопределена. Ее «оформили» партийные чиновники новой волны: пришедший на смену Александрову Михаил Суслов и Дмитрий Шепилов.
«Экспертная» оценка рукописи была дана в сверхкраткой справке, подготовленной заведующим отделом издательств Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Морозовым и датированной 7 октября 1947 года. В ней говорилось: «“Черная книга” была внимательно рассмотрена в Управлении пропаганды. Книга содержит серьезные политические ошибки. Издание книги на 1947 год Управлением пропаганды не утверждено. Исходя из этого, “Черная книга” не может быть издана»13.
В январе 1948 года агенты МГБ убили Соломона Михоэлса. 20 ноября 1948 года ЕАК был закрыт. В конце 1948 года начались аресты его руководителей и сотрудников. «Дело ЕАК» длилось с 1948 по 1952 год и завершилось расстрелом — одним из последних при жизни Сталина — известных деятелей еврейской культуры 12 августа 1952 года. Участие в подготовке «Черной книги» значилось в обвинительном заключении и приговоре как большинства осужденных по «делу ЕАК», так и других дел периода «борьбы с безродными космополитами». Оно квалифицировалось как яркий пример «буржуазного национализма». В приговоре по «делу ЕАК» работа над «Черной книгой» называлась «ярким примером смыкания руководителей ЕАК в националистической деятельности с еврейскими националистами США»14.
Любопытно, что «Черная книга» была вещественным доказательством сразу на двух, казалось бы, диаметрально противоположных процессах: Нюрнбергском и Еврейского антифашистского комитета.
На завершающем этапе следствия в обширный список людей, на которых собирался «компромат», были включены Илья Эренбург и Василий Гроссман. К счастью, Сталин в тот момент не был готов к уничтожению цвета ассимилированной советской еврейской интеллигенции. Но для темы Холокоста, как и вообще для «еврейской проблематики» в искусстве, науке, политике, конец 1940-х годов стал существенным рубежом.
Убийство Соломона Михоэлса и ликвидация ЕАК; закрытый судебный процесс и казнь его руководителей и активных сотрудников в августе 1952 года; кампания по борьбе с «космополитизмом» и «дело врачей» стали важнейшими вехами, которые на долгие годы сделали тему Холокоста идеологически уязвимой.
Наиболее жестоко это сказалось на увековечении памяти жертв. Строка Евгения Евтушенко «над Бабьим Яром памятника нет» могла бы стать эпиграфом к характеристике мест памяти о Холокосте в СССР. Если в годы войны ЕАК удалось провести фотовыставку о нацистских злодеяниях, то в послевоенный период этой теме не нашлось места в музейных экспозициях. Воссозданный в Вильнюсе еврейский музей (именно туда Эренбург сдал на хранение материалы к «Черной книге») в 1948 году был закрыт. Систематически пресекались любые попытки сохранить места памяти о Холокосте. Лишь в Минске, на установленном в 1947 году памятнике узникам гетто, еврейская символика осталась неприкосновенной. В ряде мест (например, в Невеле Псковской области, некоторых городах в Прибалтике) шестиконечные звезды «обрезали» — они стали пятиконечными. Сбор средств среди родственников для установки памятника стал «экономическим преступлением»; ряд его инициаторов поплатились партийными билетами или вынуждены были покинуть СССР.
Место слова «евреи» на памятниках жертвам Холокоста по всей стране прочно заняло словосочетание «мирные советские граждане». Лишь в порядке исключения (например, в Смоленске в середине 1960-х годов) удавалось добавить слово «гетто», но не национальность жертв. Лишь иногда слова о «еврейских жертвах» со второй половины 1950-х годов проникали на памятники в небольших городах, преимущественно в Прибалтике (например, в Силене (Латвия) в 1957 году).
Символична история с созданием памятника еврейским жертвам в Бабьем Яре. Впервые идея создания здесь монумента возникла сразу после войны. Уже в 1946 году был подготовлен его проект. Однако строительство так и не началось. В конце 1950-х годов лишь усилия писателя Виктора Некрасова не позволили создать на месте массовой казни жилой район и спортивно-развлекательный комплекс. Публикация в 1961 году стихотворения Евгения Евтушенко «Бабий Яр» вновь привлекла к проблеме создания памятника внимание общественности. Однако установленный в 1976 году официальный монумент в той части Бабьего Яра, которая не имела отношения к массовым расстрелам, был совершенно лишен какой-либо связи с жертвами Холокоста.
Упоминание о еврейских жертвах на памятниках или в музейных экспозициях стало практически невозможным после «шестидневной войны» 1967 года и усиления «антисионистской пропаганды». Собственно, еще в 1963 году Управление пропаганды ЦК КПСС запретило издание на русском языке книги польского коммуниста Б. Марка о восстании в Варшавском гетто как пример именно «сионистской пропаганды»15.
Не только еврейские жертвы, но и герои Сопротивления не получали общественного признания. Показательна история с Машей Брускиной — юной минской подпольщицей, казненной в октябре 1941 года. Фотография казни обошла все школьные учебники истории, но имя девушки известно не было. На фото, как и в белорусском Музее Великой Отечественной войны, ее называли «Неизвестная». На рубеже 1970-1980-х годов совместный поиск минских и московских журналистов позволил установить имя героини. Но официальный Минск не захотел признать в символе героизма белорусского народа еврейскую девушку. Когда на радиостанции «Юность» прозвучал очерк о Маше Брускиной, партийные идеологи Белоруссии добились увольнения подготовившей его журналистки Ады Дихтярь. В упомянутом выше музее имя Маши Брускиной (как одна из версий) появилось лишь в конце 1990-х годов.
С начала 1970-х годов возложение венков с еврейской символикой к местам массовой гибели евреев (включая Бабий Яр) стало приравниваться к проявлениям антисоветской деятельности. Правда, в пылу массовой борьбы с сионистской идеологией сотни тысяч экземпляров книг типа «Фашизм с голубой звездой» и «Осторожно: сионизм» включали (нередко и искаженные) сведения о Холокосте в Европе и на территории СССР. О еврейских жертвах вспоминали (прежде всего — в Прибалтике), когда развенчивали деятельность лидеров антисоветских организаций за рубежом и сотрудников различных «радиоголосов», которые в годы войны находились на оккупированной территории СССР.
Негативные последствия (прежде всего — для престижа СССР за рубежом) замалчивания темы Холокоста были понятны, очевидно, самим партийным функционерам. Именно этим можно объяснить попытку отдать в начале 1980-х годов тему Холокоста «на откуп» созданному по инициативе Кремля Антисионистскому комитету советской общественности. Именно под его эгидой было издано несколько брошюр об уничтожении и сопротивлении еврейского народа в годы Второй мировой войны. Справедливости ради стоит отметить, что возглавлявший АКСО генерал Давид Драгунский еще в 1945 году ставил перед Еврейским антифашистским комитетом в СССР задачу увековечить память своих погибших родных и земляков на Брянщине, а также установить памятники и мемориалы в других городах СССР. Сам ли АКСО инициировал эту «непрофильную» для него тему либо это было подсказано властью — еще предстоит выяснить. Тем не менее аналогии с инициативами ЕАК очевидны.
Символично, что одним из первых факторов возрождения еврейской общественной жизни в СССР в годы перестройки стал митинг памяти жертв Холокоста на Востряковском кладбище в Москве весной 1987 года. Изменение политического климата было использовано еврейскими «активистами».
Значительную роль в организации мемориальных мероприятий (траурные митинги, установка памятников с еврейской символикой, публикация воспоминаний) сыграли недавно созданные еврейские организации. На Украине, в России и Прибалтийских республиках именно эти организации (чаще всего — под названием обществ еврейской культуры) инициировали митинги памяти жертв Холокоста (например, в Харькове — 9 мая 1989 года с участием Евгения Евтушенко, баллотировавшегося в Верховный Совет СССР), установление памятников и мемориальных знаков с еврейской символикой, помещение статей и публикаций на страницах только что созданных еврейских газет и журналов.
Впервые годовщина Бабьего Яра официально была отмечена в Киеве осенью 1991 года. В траурной церемонии на месте казни принимали участие руководители Украины. Непосредственно на главной улице города — Крещатике — была развернута документальная экспозиция «Евреи — Герои Советского Союза».
Замалчивание Холокоста в СССР было одним из важных направлений политики Кремля и местных властей весь послевоенный период. Известный американский политолог Цви Гительман16 удачно определил советский вариант официального неприятия темы Холокоста: отрицался не сам факт уничтожения евреев нацистами и их пособниками, а необходимость выделения их в особую категорию жертв.
Однако в исторической науке (где эта тема практически исчезла вплоть до распада СССР) и в искусстве эти процессы проходили по-разному. Отличались они и в некоторых советских республиках.
Отражение нацистской политики истребления евреев в советской литературе и художественных фильмах
Можно выделить следующие периоды отражения темы Холокоста в советской литературе: годы войны; середина 1940-х — конец 1950-х годов; период «оттепели»; конец 1960-х — начало 1980-х годов; период перестройки.
В документальной прозе и поэзии военных лет тема Холокоста была представлена фрагментарно. В 1943 году выходит повесть Бориса Горбатова «Непокоренные», где отражена и тема Холокоста. Первые публикации появляются в ведущем литературном журнале «Новый мир» в 1944 году. Их авторы — будущие редакторы «Черной книги» Василий Гроссман (повесть «Треблинский ад») и Илья Эренбург (публикация «Народоубийцы»). Позднее они выходят отдельными изданиями, но «Народоубийцы» — только на идиш. Илья Эренбург, Маргарита Алигер и Лев Озеров также впервые опубликовали в литературных журналах и газетах стихи о Бабьем Яре.
Сразу после войны вышел роман Ильи Эренбурга «Буря» (1946), в котором значительное место уделено теме еврейских жертв нацизма. Но эта тема была далеко не центральной в этих произведениях. С конца 1940-х и до начала 1960-х годов тема Холокоста практически отсутствует в опубликованных литературных произведениях. Во второй половине 1950-х годов Василий Гроссман работал над романом «Жизнь и судьба», который так и не был опубликован при его жизни. И хотя центральной идеей романа была идея о близости нацистского и сталинского режимов, тема Холокоста была в ней одной из самых важных. Заслугой романа является философски-художественное обобщение проблемы судьбы народов в современном мире. Важной его линией является судьба отдельного человека, преследуемого тоталитарным режимом.
В годы «хрущевской оттепели» появляются значительные документальные публикации по теме. Выходит русский перевод книги «Преступные цели — преступные средства», подготовленной в 1957 году в ГДР. Специальный раздел посвящен в ней уничтожению евреев Европы. В 1961 году на русском языке впервые появляется дневник Анны Франк с предисловием Ильи Эренбурга. О своей работе над «Черной книгой» писатель рассказал в специальной главе воспоминаний «Люди, годы, жизнь». Тема находит отражение в публикации многотомного «Нюрнбергского процесса». Фрагментарно ее освещают документальные публикации о нацистском оккупационном режиме в разных регионах страны.
В 1961 году молодой поэт Евгений Евтушенко опубликовал в «Литературной газете» стихотворение «Бабий Яр», которое вызвало бурную полемику в обществе. Автор поднял вопросы антисемитизма в России и проблему увековечения памяти, отсутствия памятников евреям и упоминания их имен в существующих мемориалах. В 1960-е годы тему Бабьего Яра затрагивали популярный автор романов о войне Виктор Некрасов и писатель Анатолий Кузнецов. Повесть последнего была (с существенными цензурными купюрами) опубликована в молодежном журнале «Юность», издававшемся многомиллионным тиражом. Автор назвал свое произведение «повесть-документ». Именно документальная военная проза была типична для советской литературы того времени. Эти произведения вызвали нападки официальных идеологов, и оба писателя были вынуждены покинуть СССР, а их книги — запрещены. Также оказались под запретом после эмиграции во Францию стихи Александра Галича, в том числе — посвященный Янушу Корчаку знаменитый «Кадиш».
Между тем, очень подробно о Холокосте в Европе было сказано в культовой книге 1960-х годов «Брестская крепость». Ее автор — Сергей Смирнов — включил в эту документальную повесть главу «Мальчик из Бреста» — о судьбе одного из 19 уцелевших узников брестского гетто Романа Левина и его спасительнице, польской женщине Флории Будишевской. Этот очерк предваряет подробный текст об уничтожении европейских евреев в лагерях смерти на территории Польши.
В повести известного российского прозаика Бориса Васильева «В списках не значился», действие которой также происходит в Брестской крепости, одним из действующих лиц является узник гетто — еврейский музыкант.
В другой повести этого автора «А зори здесь тихие…», положенной в основу популярного советского фильма и пьесы в Театре на Таганке, также присутствует тема Холокоста. Родители одной из четырех героинь, Жени Гурвич, погибли в гетто.
В «Военных дневниках» Константина Симонова (журнальный вариант вышел в 1975-1976 годах; отдельное издание — в 1982 году) около 20 страниц посвящено Холокосту в СССР (Феодосия, Черновцы) и лагерю смерти Майданек.
В 1960-1970-е годы произведения о Холокосте появляются в республиках бывшего СССР. Они или целиком посвящены этой теме (Ицхак Мерас и Григорий Канович в Литве), либо затрагивали ее лишь частично (на Украине). С середины 1960-х до начала 1970-х годов выдерживают несколько изданий стилизованные под дневник воспоминания Маши Рольникайте «Я должна рассказать» — о судьбе сверстницы Анны Франк из гетто Вильнюса.
Несколько книг, где эта тема была одной из центральных, опубликовал в 1970-1980-е годы в Москве уроженец Молдавии Илья Константиновский. Но речь в них шла о событиях за пределами СССР.
В журнале на идиш «Советиш Геймланд» («Советская Родина») публиковались отдельные произведения о Холокосте; выходили также книги советских писателей и поэтов на еврейском языке, где говорилось о Холокосте. Но они становились доступны массовому читателю, лишь появляясь в переводе на русский язык. Так, Юнна Мориц перевела стихи Моисея Тейфа «Кемелех и земелех», посвященные его сыну, погибшему в Минском гетто. Это произведение заняло видное место в репертуаре известного режиссера и исполнителя Марка Розовского. Показательно, что в посмертных изданиях на русском языке репрессированных советских поэтов — членов ЕАК Ицика Фефера и Переца Маркиша отсутствовали их произведения о Холокосте (в частности, стихотворение Фефера «Я — еврей», 1942 год).
Наибольший успех среди книг о Холокосте принадлежит роману Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок», опубликованному в 1978 году. Эта тема занимает центральное место в романе. Тем не менее она не встретила, на первый взгляд, значительных препятствий при прохождении советской цензуры. Между тем, рукопись отвергли самые известные в СССР журналы: «Новый мир» (с формулировкой, что он «не ложится в планы журнала») и «Дружба народов». Роман в итоге был опубликован в отнюдь не прогрессивном «Октябре». Характерно одно из главных условий, на которых он был принят редакцией: «Во всех эпизодах романа Великой Отечественной войне будет придан характер общенародного, общенационального бедствия, а нацизму — идеологии, направленной против всего человечества, а не только против евреев».
Роман был переиздан во многих странах, в том числе (в 1980 году) в Израиле. В советских библиотеках выстраивались очереди за номерами журнала «Октябрь», где впервые появился роман, и за отдельной книгой, вышедшей в 1982 году. Но официальная советская критика практически «не заметила» «Тяжелый песок», что свидетельствовало: выход этого произведения — исключение из правил. Единственная рецензия появилась осенью 1979 года в журнале «Дружба народов».
Таким образом, с конца 1940-х годов и до начала горбачевской перестройки прежде всего произведения советских писателей и поэтов несли информацию о Холокосте и сохраняли память об этом величайшем преступлении. Напомним, что в эти же годы в Германии и других странах Европы появилось огромное число произведений о войне и страданиях жертв нацизма. Число же произведений о судьбах советских людей на оккупированной территории было сравнительно невелико. Сама тема «оккупации» всегда была под пристальным вниманием цензуры. С другой стороны, более 20 миллионов жертв, которые понес СССР в годы войны, служили идеологическим оправданием того, что советских евреев не выделяли в особую категорию жертв.
Лишь публикация в СССР на рубеже 1980-1990-х годов романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и первые издания «Черной книги» (издана тиражами 100 000 экземпляров в 1991 году в Киеве и Запорожье) сняли идеологическое табу с темы Холокоста. Она становится центральной в художественном фильме «Дамский портной», где одну из главных ролей блистательно исполнил замечательный русский актер Иннокентий Смоктуновский.
>Постсоветские государства и ХолокостРяд постсоветских государства — прежде всего, Украина и Литва — еще в начале 1990-х годов на официальном уровне признали значение темы Холокоста. Первые президенты этих стран Леонид Кравчук и Алгирдас Бразаускас (родители которых за спасение евреев удостоены звания Праведников народов мира) при посещении израильского мемориала «Яд Вашем» официально принесли извинения за участие своих сограждан в уничтожении евреев. В Киеве и Вильнюсе ежегодно на государственном уровне проходят мемориальные церемонии в память о Бабьем Яре и ликвидации Вильнюсского гетто. Президент Беларуси участвовал в 2001 году в церемонии увековечения жертв и установления нового скульптурного комплекса на месте расстрела узников Минского гетто.
Местные власти Украины, Литвы, Латвии, Беларуси в 1990-е годы совместно с еврейскими организациями выявили тысячи мест массовых захоронений, на которых установлены памятники с еврейской символикой. К сожалению, в Молдове это делается только усилиями еврейских организаций и отдельных энтузиастов. В Единецком уезде сооружение такого памятника инициировал учитель местной школы Ю.В. Загорча, а его 12-летняя дочь отрезала косу и продала свои волосы, чтобы выручить деньги на памятник.
В Латвии, Литве и Беларуси память жертв Холокоста и еврейского Сопротивления увековечена прежде всего в соответствующих разделах еврейских музеев Риги, Вильнюса, Минска. Эта же тема представлена и в государственных музеях (например, в экспозиции 9-го Форта в Каунасе, Музеях Великой Отечественной войны Беларуси и Украины, ряде краеведческих музеев). В ряде государств созданы или реконструированы мемориалы жертвам Холокоста. В ряде крупных городов Украины (Львов, Одесса) проведена закладка камней будущих мемориалов и музеев. К сожалению, специальные государственные музеи по теме еще не созданы ни в одном из постсоветских государств.
В Украине, Латвии и Литве тема Холокоста узаконена в государственных образовательных программах. В Украине тема Бабьего Яра включена в программы средних школ и экзаменационные билеты. В Литве в 2003 году Министерство просвещения и науки приняло программу преподавания темы Холокоста. Очень большое внимание в этих государствах уделяется подготовке преподавателей. Ряд общественных организаций Литвы, Украины, Беларуси инициировали проведение ежегодных школьных конкурсов.
Официальное признание темы Холокоста является важным импульсом (и одновременно — следствием) развития историографии в постсоветских государствах. Еще в советской Украине в 1991 году стотысячным тиражом вышел сокращенный вариант «Черной книги». Впервые полностью — без цензурных купюр, отмеченных во вставках специальным шрифтом, — «Черная книга» была издана на русском языке в Литве в 1993 году.
Вопрос о признании памяти о жертвах Холокоста как составной части национальной памяти о своих согражданах-евреях встречает немало препятствий. В государствах Балтии официальное признание темы Холокоста сопряжено с требованием признания «советского геноцида». Все государственно-общественные комиссии в этих странах занимаются параллельным анализом этих двух проблем. В ряде публичных выступлений звучала тема «еврейской вины» и «еврейского покаяния» за геноцид.
Практически ничего не делается на официальном уровне по признанию значения памяти жертв Холокоста в Молдове. В образовательных программах и учебниках среднеазиатских и закавказских постсоветских государств также отсутствует тема Холокоста.
Россия и Холокост
Неонацизм, политический и этнонациональный экстремизм становятся все более осязаемыми реалиями в России. Замалчивание в течение десятилетий темы Холокоста оказало на представителей власти, российское общество, его образовательные структуры, историческую науку и даже на многих интеллектуалов гораздо большее воздействие, чем в любом другом постсоветском государстве на территории Европы.
С другой стороны, именно в России в конце 1991 года была создана первая на постсоветском пространстве специализированная общественная организация — Научно-просветительный центр «Холокост», он же — Фонд «Холокост»*.
Именно в России подготовлена первая в мире обобщающая монография о Холокосте на территории СССР (Альтман И.А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР. 1941-1945 гг. М.: Совершенно секретно, 2002. 545 с.). В Санкт-Петербурге, Смоленске, Таганроге, Орле выпущено несколько краеведческих исследований по теме Холокоста. В Ярославле, Самаре и Москве издано несколько книг воспоминаний узников. Фонд «Ковчег» опубликовал два издания монографии о Холокосте в Германии в 1933-1939 годы. Несколько содержательных книг о Рауле Валленберге и реакции советского правительства на Холокост опубликовал Александр Безыменский.
В 1994-2002 годах в Москве прошли четыре международные научные конференции «Уроки Холокоста и современная Россия». Их организовал Центр «Холокост» (при поддержке Совета Европы, Министерства образования РФ, «Яд Вашем», Центра имени Соломона Михоэлса). Материалы основных докладов на этих конференциях опубликованы на русском и английском языках.
Однако эти конференции и исследования лишь незначительно повлияли на монографические исследования о Великой Отечественной войне. Правда, в специальных работах (Михаила Семиряги, Бориса Соколова, Бориса Ковалева), посвященных теме коллаборационизма и оккупационного режима, содержатся сведения и даже разделы о Холокосте. Вместе с тем, в многотомном обобщающем исследовании о Великой Отечественной войне (1998 год) Холокост не выделен в отдельную проблему, а число его жертв — евреев СССР существенно занижено.
Важнейшим элементом сохранения памяти о Холокосте является внедрение темы в образовательные программы школ и вузов. Фонд «Холокост» ведет обширную работу в этой области. Но на подготовке преподавателей и внимании официальных образовательных структур негативно сказывается тот факт, что Россия не является членом международной организации «Таск Форс», проводящей образовательные программы в этой области для преподавателей, и, в отличие от своих соседей, не проявляет должного интереса к деятельности этой организации.
Несмотря на некоторые успехи Фонда в проведении в России памятных мероприятий, посвященных Холокосту, неоднократные попытки обращения к руководству России с предложением, чтобы Россия присоединилась к более чем 10 государствам мира, которые установили 27 января национальный День Холокоста, остаются без ответа. Это тем более парадоксально, что именно Красная армия освободила 27 января 1945 года лагерь смерти Освенцим.
Россия явно отстает от своих соседей по числу мест, где установлены памятники жертвам Холокоста. К началу 1990-х годов этой темой занимались энтузиасты в разных городах страны. В Санкт-Петербурге с конца 1980-х годов действовала группа по изучению Катастрофы. Она проводила выездные экспедиции в ряд областей северо-запада и центра России; записывала устные свидетельства очевидцев; подготовила документальный фильм «Бабьи Яры Смоленщины»; установила в 1991 году в Пушкине памятник жертвам Холокоста (работы Вадима Сидура); организовала ежегодное проведение митингов в день расстрела евреев этого пригорода Ленинграда. В настоящий момент эта группа существует лишь номинально. По инициативе отдельных энтузиастов (как правило, родственников погибших и лидеров местной еврейской общины) были сооружены памятники и памятные знаки в Невеле (в начале 1990-х годов); Таганроге (1996 и 2001 годы), Пскове (2003), Ставрополе (2004), Калининграде (2002), Элисте (2000). В поселке Дубровка Брянской области учитель местной школы Татьяна Жукова инициировала установление памятника погибшим евреям.
В России создано или создается лишь несколько документальных и художественных фильмов по теме Холокоста. В большинстве из них принимал участие Центр «Холокост». Документальный фильм «Брестское гетто» был показан в 1995 году по Первому российскому каналу; он удостоен Гран-при фестиваля в Черногории; неоднократно демонстрировался в России и Беларуси. Документальный фильм известного кинорежиссера Александра Зельдовича «Процесс» (2003) также был показан по одному из российских телеканалов и принял участие в ряде фестивалей.
В 2002 году по российскому телевидению был показан фильм Павла Чухрая «Дети из бездны». Он был создан на основе видеосвидетельств Фонда Спилберга. Документальный фильм о Холокосте в серии «Прости-прощай ХХ век» подготовил Савва Кулиш (фильм покойного режиссера пока так и не вышел в прокат). Ряд фильмов, тесно связанных с тематикой Холокоста, подготовил кинодокументалист Владимир Двинский. Трагедии в польском городе Кельцы сразу после окончания войны посвящена лента Дмитрия Астрахана. Сейчас завершаются съемки 12-серийного художественного фильма по роману «Тяжелый песок», в котором участвует киностудия «Мосфильм». Очевидно, что в будущем именно через такие произведения о Холокосте узнает подрастающее поколение. Отметим, что в 2004 году ряд телевизионных каналов (в том числе — государственных) резко увеличил показ зарубежных фильмов о Холокосте («Пианист», «Побег из Собибора», «Братья Бельские» и другие).
Зарубежные партнеры проявляют большой интерес к совместной работе по теме Холокоста с российскими научно-просветительскими организациями. Фонд «Холокост» тесно сотрудничает с Музеем «Яд Вашем» (Израиль) и шведским проектом «Живая история». Отдельные программы в России осуществлял Фонд Анны Франк (Нидерланды), подготовивший в первой половине 1990-х годов две передвижные документальные выставки по истории Холокоста и антисемитизма в Европе. Отдельные мероприятия проходили совместно с Фондом Спилберга (США), Советом Европы, Европейским бюро Центра Визенталя.
В заключение — об основных перспективах сохранения исторической памяти о Холокосте в России. Во-первых, широкое изучение темы Холокоста в школах и университетах возможно только при условии его включения в государственные стандарты и программы (как, например, в Украине и Литве) и продуманной государственной подготовки преподавателей. Сейчас подготовлен окончательный проект Стандарта по истории для средней школы. Благодаря нашим многолетним усилиям там есть термин «Холокост». Не менее важно включение темы в программы по литературе, а также в программы для университетов.
Во-вторых, необходимо создание государственного музея истории Холокоста, объединяющего образовательный центр и музейный проект.
Его задача — раскрыть истоки и последствия пропаганды и реализации на практике в ХХ веке идей расовой исключительности и ненависти, приведших к трагедиям многих народов и десяткам миллионов жертв. Будущий образовательный центр призван показать также пути морального и нравственного противодействия любым проявлениям этногеноцида. Он должен служить пропаганде идей толерантности и поиску взаимопонимания в современной России.
В России — в отличие от многих государств мира — до сих пор нет музейно-образовательного центра, посвященного осмыслению трагедии Холокоста — не только как еврейской, но и как общечеловеческой. Его создание, при поддержке и под патронажем российских государственных структур, будет соответствовать имиджу России как цивилизованного демократического государства. Он должен показать истоки и трагедию Холокоста в широком историческом контексте, имеющем ценностное значение для многих народов нашей страны. Сотрудничество с Фондом Стивена Спилберга «Шоа» и музеем «Толеранс» в Лос-Анджелесе поможет оснастить будущий музей самыми современными технологиями. Будущий музей необходим России и Москве и как постоянное место встреч представителей разных государств, прежде всего — молодежи и педагогов, изучающих историю Холокоста и вопросы толерантности.
В-третьих, необходима государственная программа увековечения всех мест массового уничтожения евреев на территории России.
В-четвертых, нужно международное сотрудничество студентов и школьников — организация поездок по местам Холокоста на территории России, посещение зарубежных мемориалов, проведение международных конференций и конкурсов. Именно такие мероприятия позволят на уровне гражданского общества противодействовать забвению одной из самых страшных трагедий ХХ века.