Советская традиция правовой защиты, или В ожидании заботы
Одной из характерных черт
несвободного общества является то, что слова, используемые как в официальном,
так и в обыденном языке, постепенно теряют свои первоначальные значения,
задавая скорее форму, нежели содержание описываемого понятия. Подобная практика
конструирования новых смыслов, зачастую прямо зависящих от непосредственного контекста,
отражает неспособность социума к самостоятельной идентификации и
бесконфликтному разрешению значимых вопросов. Проблемы, которые в открытом,
свободном обществе являются скорее типическими для разных этапов социального
развития и вполне разрешимыми, в несвободном превращаются если не в главную, то
по крайней мере в одну из значимых причин потери устойчивости, а в дальнейшем и
саморазрушения системы.
Российское общество часто и не
всегда по делу называют патерналистским, причем причины и характер этого
явления трактуются весьма по-разному. Принятие в 2004 году закона о монетизации
натуральных льгот и последовавшие за ним (с существенным запозданием!)
протестные акции «целевой группы», казалось бы, явно свидетельствуют о наличии
прочных патерналистских «привычек».
Публикуемые в следующем разделе
работы описывают, каким образом происходит выхолащивание сути социальной
системы, «опекавшей» нас в советское время и продолжающей «опекать» сейчас.
Анализ,
проведенный нашими авторами в близких, но все-таки не совсем пересекающихся
областях, указывает на то, что степень несвободы нашего общества, вне
зависимости от политических и экономических преобразований, остается
по-прежнему весьма высокой и, видимо, не претерпевает существенных изменений.
Подробнее о практиках социальной опеки «тогда» и «сейчас» и их последствиях
читайте в статьях Елены Богдановой и Льва Левинсона. [НЗ]
Елена Александровна Богданова (р. 1978) — сотрудница
Центра независимых социологических исследований, аспирантка Европейского
университета в Санкт-Петербурге.
О существовании правовых отношений в советском
обществе принято говорить с известной долей условности. Определенных оговорок
не удалось избежать и в данной статье. Так, требует пояснений форма
существования категории права в советских общественных отношениях.
В советской Конституции были записаны основные права
граждан, но при этом подразумевался принцип абсолютного доминирования
государства и его интересов над личностью. Формальные нормы не действовали так,
как это было предписано законом; основанием к действию часто становились
инструкции, спущенные сверху. Граждане не были информированы о своих правах,
вследствие чего большинство из них, за исключением универсальных «права на
отдых» и «права на труд», были неизвестны ни государственным чиновникам, ни
населению[1].
В официальных документах категория «право» часто
заменялась категорией «интерес» или же они употреблялись вместе, выводя тем
самым дискуссию из непосредственно правовой сферы. Многочисленные смысловые и
категориальные подмены права не позволяют говорить о существовании в советском
обществе полноценного института права. В этой связи в дальнейшем речь пойдет,
скорее, о советском субституте права и, соответственно, о советском субституте
правовой защиты.
Специфическое понимание «права» обусловило то, что
советские правовые отношения практически не изучены. Некоторые исследователи
признают существование правового дискурса лишь в неформальных рамках
диссидентского движения. Тем не менее в советском обществе был накоплен
определенный опыт решения правовых проблем (например, посредством апелляций к
власти: жалоб, претензий и прочих), и стоит, скорее, говорить не об отсутствии
правовых отношений, а о своеобразии того «общественного контракта», в рамках
которого и по правилам которого они осуществлялись.
Многие авторы справедливо отмечают, что правовые
отношения в СССР — это, прежде всего, отношения между государством и
гражданами, осуществляемые в соответствии с патерналистской моделью
общественных отношений[2].
Однако любые подобные модели идеальны и отражают лишь общую тенденцию
социальных отношений: вне поля зрения остается множество социальных,
исторических и политических факторов, оказывающих значительное влияние на
формирование реального поведения граждан.
Идея
исследования, по результатам которого написана данная статья, возникла в
процессе работы с жалобами советских потребителей. Мое внимание привлекло то,
как советские потребители пытались оправдать свои претензии, апеллируя к
заботе, обещанной государством. В жалобах, опубликованных в газетах «Вечерний
Ленинград» и «Ленинградская правда», встречаются следующие фразы:
«Что
же государство о нас не позаботится?»[3];
«Где же обещанная забота государства об интересах потребителей?»[4];
«Нет серьезной заботы о выпуске товаров народного потребления на многих
предприятиях тяжелой индустрии»[5];
или: «Реализация уцененной продукции — дело большое и важное. Но пусть в
то же время оно послужит и хорошим уроком для работников предприятий, не
заботящихся о высоком качестве своих изделий»[6].
Интересен сам факт включения слова «забота» в
официальный публичный дискурс. Исследование его употребления способно пролить
свет на то, какая концепция правовых отношений существовала в советском
обществе и как на уровне идеологических механизмов посредством советской
«заботы» конструировалась сфера правовых отношений.
Политологи первые высказали идею о том, что
коммунистическая идеология рассматривала распределение власти между
государством и гражданами сквозь призму понятия «забота»[7].
Попытка определить сферу властных отношений одним словом исходит из специфики
самих этих отношений и, конечно, из той роли, которую играли слова в советском
обществе. Советская идеология, воплощенная в текстах, имела свой стиль и
лексикон. Более того, именно стиль и слова определяли специфику советской
идеологии. Тому, кем и каким образом употреблялись слова, уделялось особое
внимание. Слова маркировали культурный код, стиль жизни, политическую позицию,
степень лояльности и так далее. Употребление «правильных» или легитимных слов
могло повысить доверие к человеку, употребление «неправильных» —
дискредитировать. Удачно определил специфику советского режима Александр Блюм,
сказав, что «…в стране воцаряется не столько даже “идеократия” — власть идей,
сколько “логократия” — власть слов»[8].
Согласно известным исследователям советского общества 1960-х годов Александру
Генису и Петру Вайлю, «…советская власть, упразднив частную собственность и
гражданское поприще — уже не силой традиции, а просто силой, — по сути
декретировало слово как единственный способ существования»[9].
Смысл одних и тех же слов в советском дискурсе мог теряться, расплываться,
варьировать в зависимости от контекста, но принадлежность слова к официальному
дискурсу во многом определяла судьбу текста, в который оно было включено, а
иногда и судьбу человека, создавшего этот текст.
Советская идеология и практики
Советская
идеология сильно отличается от практической советской действительности. В
Советском Союзе с момента его создания провозглашались правовые и
демократические принципы. Советские конституции всегда признавали приоритет
прав и интересов советских граждан. Проблема защиты гражданских интересов на
идеологическом уровне была поставлена в ряд основных задач, решаемых советской
властью, а гражданам предоставлялась формальная свобода в защите прав. При этом
советская власть обещала обеспечивать и защищать законные права и интересы, не
допуская столкновения граждан с нарушением справедливости и необходимостью ее
восстанавливать.
Безусловно, существовала огромная дистанция между
правом провозглашенным и правом, реально осознанным гражданами. Формально в
советской конституции (как 1936-го так и 1977 годов) были определены общие
права граждан, в 1970-1980-е годы советское правительство подписывало многие
международные документы по правам человека, но они не публиковались в широкой
печати и не соблюдались на практике, вследствие чего были неизвестны
государственным чиновникам и населению (как, например, Всеобщая декларация прав
человека, Билль о правах человека и другие).
Советское государство всегда выступало и «дарителем»,
и гарантом прав отдельного человека. Основной акцент в правовой практике
делался на законопослушании граждан перед государством. Некоторые из нарушений
«прав гражданина» могли быть обжалованы в государственные инстанции, и «права»
могли быть восстановлены. По сути, возможность подачи жалобы являлась
единственным осознанным правом советских граждан. Другие права человека
(например, свобода слова, свобода совести, тайна переписки, свобода перемещения
и многие другие) нарушались государством систематически и сознательно, и это
было «идеологически оправданно»[10].
Советская идеология была далека от действительности:
исследование советских гражданских практик может сказать о советской традиции
правовой защиты гораздо больше, чем исследование «бумажной» идеологии. Вместе с
тем, примеры жалоб, приведенные выше, демонстрируют, что идеология в большой
мере определяла гражданское правосознание и влияла на практики.
О советской заботе
Можно выделить основные варианты возможного понимания
заботы: «забота» как эмоциональное переживание (тревога, волнение); «забота»
как деятельность (дело, задача); «забота» как определение деятельности с
конкретной целью управления (надзор, контроль, опека). Очевидно, что выделенные
смыслы имеют точки соприкосновения и общие аспекты. Так, забота как
деятельность подразумевает некое дело, выполнение (или невыполнение) которого
сопровождается эмоциональным переживанием — так же, впрочем, как и опека или
контроль, выраженные посредством категории «забота». Именно этот эмоциональный
оттенок указывает на то, что понятие «забота» заимствовано из сферы
межличностных взаимоотношений: дружеских, приятельских, семейных. Важно
отметить, что в русском языке «забота» является важнейшей составляющей понятий
«родительский инстинкт»[11]
и «родительские права и обязанности»[12].
«Забота» в том или ином смысле сохраняла позицию
активно эксплуатируемого понятия практически на всем протяжении существования
советского общества, приобретая в определенные моменты статус важной
составляющей официальной идеологии. В послевоенный период «забота» стала одной
из центральных категорий, выражающих сущность социалистического мироустройства.
Эпоха всеобщей и всеобъемлющей «заботы» наступила после смерти Сталина как
следствие смягчения политического режима. К середине 1960-1970-х годов «забота»
превратилась в официальный код и правило взаимоотношений внутри советского
общества. Так, если в Конституции 1936 года слово «забота» не встречается
вообще, то в преамбуле к Конституции 1977-го государственная концепция
общественных отношений выражена следующим образом: «Советское общество — это
общество, законом которого является забота всех о благе каждого и забота
каждого о благе всех».
Если до второй половины 1950-х годов объектом заботы
были, в основном, маргинальные, нуждающиеся в помощи группы: инвалиды, сироты,
престарелые, то с середины 1950-х забота обращается на все слои общества,
социальные, профессиональные, возрастные группы, и к тому же на различные
аспекты социальной жизни. В тексте Конституции 1977 года слово «забота»
встречается 12 раз, определяя разнообразные объекты и субъекты заботы:
«Трудовые коллективы […] заботятся о повышении их (членов коллектива. —
Е.Б.) политической сознательности, культуры и профессиональной
квалификации» (ст. 8); «Государство заботится об улучшении условий и охране
труда…» (ст. 21); «Это право (на материальное обеспечение в старости, в
случае болезни. — Е.Б.) гарантируется […] заботой о престарелых
гражданах и об инвалидах; другими формами социального обеспечения» (cт. 43); «Государство проявляет заботу о семье…» и
так далее[13].
Согласно заглавиям идеологических изданий, с какого-то
момента объектом заботы действительно становится практически все и вся: «дети»,
«матери», «покупатель», «качество»[14].
Одной категорией «забота» определялось все многообразие отношений зависимости,
права, морали. Сами заглавия весьма красноречивы: по тому, как определялись
объекты заботы, можно отследить динамику того, как и какие социальные проблемы
конструировались советскими идеологами как важные. Призывы заботиться о
красном воине, о пенсиях и пособиях военнослужащих и их семьях (1941), об
укреплении материальной базы (1955), о культуре и быте (1958), о
благе народа (1964), о здоровом быте и высокой культуре советского
человека (1965), о молодом поколении (1986) должны были в нужный
момент в какой-то мере компенсировать недостаток должного внимания государства
к тем или иным группам населения или проблемам. Встречаются заголовки
необыкновенно поэтичные и трогательные: Забота о быте хлеборобов (1981),
Забота и тепло — матерям и детям (1967), Забота о зеленом друге
(1972) и другие.
Эмоционально нагруженная категория «забота», типичная,
скорее, для сферы межличностных отношений, в советский период стала словом
политического языка[15].
Таким образом, в сферу официальных отношений был привнесен оттенок приватности,
что в очередной раз подчеркнуло и, отчасти, породило размытость границ между публичным
и частным. Проблема существования этих двух сфер в советском обществе является
предметом широкой дискуссии советологов, высказывающих разнообразные идеи об
отсутствии публичной сферы либо о недостатке приватности и так далее. Я не буду
углубляться в развитие этой темы, достаточно будет сказать, что формальные
правовые отношения, которые определялись категорией «забота», в какой-то
степени утратили четкость и конкретность, характерную для правил официального
взаимодействия. Далее я постараюсь проиллюстрировать этот тезис примерами.
Почему советская идеология
использовала категорию «забота»
В самом слове «забота» заложено позиционирование
субъекта и объекта заботы в отношениях зависимости, власти. В контексте
патерналистской идеологии политизация этого понятия, в общем, оказалась вполне
естественной. Отношения между государством и гражданами строились по правилам
взаимодействия между «старшим» и «младшим». Определить такие отношения в
политических категориях оказалось довольно сложно. Судя по всему, именно
благодаря гибкости его смысла и его многозначности понятие «забота» стало
выполнять функцию определения политических отношений и инструмента
воспроизводства многих идеологических императивов. Приведу два примера.
Принцип советского гуманизма определил достоинства социалистического общества,
уникальные в пространственном и временном измерениях. Противопоставление
капиталистического и социалистического строев обосновывалось во многом разной
степенью гуманизированности общественных отношений.
Если в капиталистических странах «человек человеку
волк», то в социалистических «человек человеку — друг, товарищ и брат»[16],
«Только в социалистическом обществе женщина-мать окружена вниманием и заботой»[17].
Согласно идеологическим текстам,«забота» — это то, что появилось с
приходом советской власти: «Трудное было время. Разрушенное хозяйство, более
четырех миллионов инвалидов, тысячи беспризорных и нищих получила в наследство
Советская Республика. Обо всех надо было позаботиться»[18].
Становление социализма должно было привнести в жизнь граждан ощущение
защищенности, которого не было в дореволюционном обществе. Это иллюстрируют
строки из советских политических изданий и опубликованных в них интервью:
«Никакой заботы об охране труда горняков на шахтах того времени(дореволюционной
России. — Е.Б.) не было»[19].
Принципы советских правовых отношений.Устойчивое
существование патримониальной модели взаимоотношений граждан и государства
стало возможным благодаря тому, что, во-первых, государство гарантировало
гражданам определенный минимум средств к существованию, и, во-вторых, потому,
что государство всеми силами старалось убедить граждан в своей способности
защитить их: «Нижестоящие могут рассчитывать на защищенность и заботу со
стороны вышестоящих»[20].
Советское государство представлено в идеологических
материалах добрым, снисходительным покровителем, который заботится о своих
подданных, оберегая их от всевозможных проблем. Согласно идеологическим
постулатам, права и интересы граждан надежно охранялись государством.
Обязанностью государства была защита граждан, обязанностью граждан —
повиновение. В сфере защиты гражданских прав проявление государственной заботы
заключалось в пресечении всевозможных нарушений. В официальных текстах речь
почти никогда не шла о нарушенных правах, могли упоминаться «отдельные
недостатки», которые, как правило, представлялись как «вопиющие случаи».
«Забота» являлась не просто категорией советского
политического языка, но и одним из основополагающих элементов идеологии.
Характер общественных отношений, которые стремилась построить советская власть,
тяготел к образцу семейных и межличностных. Превращение «заботы» в важный
идеологический элемент оказалось своеобразным компромиссом. Вместе с тем, сферы
взаимоотношений, которые определялись посредством «заботы», оказались за
пределами области политического.
Как советская идеология использовала
понятие «забота»
Понятие «забота» выполняло ряд важнейших
социально-политических функций в определении правил общественного
взаимодействия. Так, например, «забота» была возведена в ранг «обязанности» или
«закона». При помощи категории «забота» народу объяснялись концепции советской
законности, распределения прав и обязанностей: «Забота о сохранении
исторических памятников и других культурных ценностей — долг и обязанность
граждан СССР»[21]; «Забота о
человеке — закон нашей жизни»[22];
«Все руководители обязаны предоставлять людям, утратившим частично трудоспособность,
посильную работу»[23].
Советская «забота» тотальна. Императив советской
«заботы» конструировался как «всеобъемлющий», «всепроникающий», «непрерывный».
«Заботой» были охвачены все и вся: забота «неотступная», «постоянная»,
«вечная», «главная». Создается впечатление, что кто-то постоянно заботился о
каждой сфере человеческой деятельности, о каждой социальной группе, даже о
каждом отдельном индивиде: «О том, как профсоюзная организация использует
различные формы культурно-воспитательной работы, как благодаря заботе партии и
правительства растет культурный уровень машиностроителей»[24].
О такой заботе государства невозможно было забыть, тем более что о ней
советским гражданам постоянно напоминали: когда человек — благодаря
государству, под мирным небом — отправлялся вечером в собственную постель;
когда спешил утром на обеспеченное государством рабочее место; отводил и
забирал ребенка из детского сада, предоставленного государством. Все, что было
доступно гражданам, принадлежало государству. Все, что получали граждане, было
субсидиями государства, выданными под этикеткой заботы о разных аспектах
жизнедеятельности.
Посредством заботы происходило проникновение
государства в частную жизнь людей.
«Родился новый человек. Он еще ничего не требует, но и
он, и его мать уже окружены заботой […] Растет молодой гражданин Советской
Белоруссии, становится взрослым, начинает работать. Но и теперь заботу
государства о себе он ощущает постоянно […] Вот подошли пенсионные годы, но
советское государство не покидает человека, неослабно заботится о нем»[25].
Смысл категории «забота» здесь вычитывается скорее из
контекста. Подобное «неусыпное бдение» под названием «забота», подобно
бэнтемовскому паноптикону[26],
создавало ощущение беспрерывного контроля и надзора. Отношения между гражданами
и властью строились по принципу «защищаю — значит, подчиняю»[27].
Права и обязанности граждан не были определены четко и
зависели от субъективных критериев «заботы», устанавливаемых государством. В
тех же идеологических текстах предпринимались попытки формализовать такие
аспекты «заботы», как ее направленность, форма, размер, эквивалент и другие. В
частности, на «заботу» существовала норма, «забота» могла исчисляться в рублях.
Зачастую размер «заботы» был эквивалентен размеру пенсии, пособия, цене
подарка. «Забота» могла быть расписана в свод правил, например того, как надо
заботиться пионерам об октябрятах:
«- Быть примерным, следить за своей манерой поведения;
— Использовать голос как орудие воспитания — не
кричать;
— Внушать уверенность в себе;
— Не сравнивать одного с другим;
— Давать указания в утвердительной форме»[28].
«Забота» не была
безвозмездной. «Забота» со стороны «верхов» должна была встречать благодарность
со стороны «низов» — такова главная, осевая формула патерналистского устройства
общества и социальной личности[29].
Часто на «заботу» действительно отвечали:
«Книга отзывов и
предложений комнаты матери и ребенка полна благодарностей: каждому побывавшему
здесь хочется поблагодарить за заботу, которая проявляется в нашей стране о
детях»[30].
Форма выражения
благодарности могла быть разной: от словесной до трудового подвига. Размер
благодарности часто не был определен, так же как и размер «заботы». Это
способствовало возникновению у граждан комплекса «неоплатного долга» перед
государством, родителями, учителями, коллективом, партией: то есть всеми, кто
заботился.
Советские идеологи осуществили попытку создания из
категории «забота» концепции правовых отношений со схемой взаимодействия.
Однако ни рублевый эквивалент, ни правила «заботы» не внесли ясности в правовые
отношения, на регулирование которых «забота» претендовала. Деполитизация и
деформализация правовых отношений привели к тому, что критерии интерпретации
правовых нарушений в общественном дискурсе были размыты, так же как и критерии
порицания нарушений. В результате правовые проблемы стали трактоваться в
доступных и широко известных категориях общественной морали и справедливости[31].
Особенности советской «заботы»
Первая особенность советской «заботы», которую мне
хотелось бы отметить, состоит в том, что ее субъект и объект всегда четко
определены (пожалуй, единственное, что определено в советских правовых
отношениях). Субъект всегда сильнее и выше в иерархической структуре, объект
всегда слабее. Сложность состоит в том, что посредством «заботы» в советское
время определяется огромное количество разнообразных видов общественных
взаимоотношений. Субъект и объект при этом могут меняться ролями, создавать
разнообразные комбинации, что создает «плавающие» иерархии:«мать
заботится о детях», «государство заботится о матери», «октябрята заботятся об
окружающей среде», «пионеры заботятся об октябрятах», «профсоюз заботится о
рабочих», «партия заботится о пенсионерах», «коллектив заботится о развитии
своих членов» и так далее. Таким образом, один и тот же агент может выступать в
качестве то сильного субъекта, то слабого объекта.
Следующая особенность советской «заботы» вытекает из
предыдущей: в правилах осуществления «заботы», изложенных в официальных
идеологических документах, субъект и объект «заботы» в официальном советском
дискурсе в подавляющем большинстве случаев не совпадают: «Коммунистическая
Партия, Советское правительство, вся наша страна неустанно заботится о здоровье
школьников»[32]; «…наша
медицина заботится о здоровье советских граждан»[33].
Цитирование можно продолжать бесконечно: фактически речь идет о том, что забота
объекта о самом себе — вне правил советского общества. Если вернуться к смыслам
категории «забота», то очевидно, что подобное распределение ролей и выделение
объекта и субъекта «заботы» заложено в одной из интерпретаций смыслов (забота
как попечение о ком-либо).
Из этих наблюдений можно сделать следующие выводы:
во-первых, проявление заботы о ком-либо или о чем-либо является важным
морально-этическим правилом советских общественных отношений. Напомню, забота —
это долг, обязанность. Выполнение этого правила поощряется, а невыполнение
строго наказывается как серьезный моральный проступок. Советская идеология
много сделала для того, чтобы граждане уяснили этот тезис. В результате
ожидание «заботы» как постороннего вмешательства в решении частных проблем
стало не ожиданием желаемого, но ожиданием непременно должного.
Во-вторых, правилами советских общественных отношений
допускается проявление «заботы» обо всех и обо всем кроме самого себя и своих
личных проблем. Другими словами, советский гражданин был обязан проявлять «заботу»
по отношению к другим, но не мог сделать это по отношению к себе. Что касается
личных проблем, то допускалось испросить «заботы» о себе, обратив, таким
образом, внимание «старших» на свою проблему, как, например, в следующем
случае: «Мы, работники комнаты матери и ребенка, считаем, что дирекция ГУМа
должна позаботиться о расширении нашего помещения»[34].
Следствием такого правила стало то, что я бы назвала «отчуждением
проблемы». Решение частных проблем человека в большинстве случаев находится
вне сферы его личной компетенции. Подобная специфика восприятия и способов
решения частных проблем советского общества кажется еще более отчетливой на
фоне императивов западных обществ, четко ограничивающих круг проблем,
предназначенных для индивидуального решения: «это моя проблема» и «это
не моя проблема». Императивом советского общества является в какой-то
степени противоположная конструкция «Это наша общая проблема»: «Очищение нашего
общества от врагов, хулиганов, взяточников, мошенников — это дело всех и
каждого, это наша общая забота»[35].
Заботиться о проблеме — значит брать проблему на себя. Возникает естественный
вопрос: если кто-то берет на себя ваши проблемы, то зачем вам учиться их
решать?
Заключение
Категория «забота» оказалась удачным компромиссом для
определения огромного многообразия иерархических отношений, существовавших в
условиях советского общества. Будучи эмоционально нагруженной, типичная,
скорее, для межличностной сферы, категория «забота» смягчала и маскировала
властные отношения, лежащие в основе любой иерархии. Отношения, обозначенные
как «забота», приобретали оттенок приватности и выводились за пределы
политического, что в ряде случае приводило к деполитизации и деформализации
официальных отношений.
Из рациональных соображений была создана необходимая
схема для осуществления официальных взаимодействий. То, кто, по отношению к
кому, каким образом и в каких случаях должен был проявлять заботу, было
прописано в изданиях агитпропа и даже в официальных нормативных документах. При
этом правила «заботы» оставались неуниверсальными, нечеткими и базировались, в
первую очередь, на общих представлениях о справедливости.
Согласно правилам социалистического общества,
проявлять «заботу» друг о друге было важно, необходимо и идеологически
правильно. В этом смысле сфера официальных отношений нисколько не отличалась от
сферы отношений частных. Правило, согласно которому заботиться о себе было не
принято, стимулировало появление феномена «отчуждения проблемы», заключавшегося
в сложности распознавания и решения вопросов, касающихся частных интересов.
Личные проблемы человека в большинстве случаев вышли за пределы личной
компетенции.
В таких дискурсивных рамках была сформирована
советская модель правовых отношений, которые существовали не в качестве
самостоятельной сферы, а были размыты в общем идеологическом дискурсе. В рамках
возникшей за десятилетия существования советского общества концепции правовых
отношений гражданину были предписаны слабость, некомпетентность и
беспомощность, ему была уготована участь быть объектом чьей-либо «заботы». При
этом самостоятельные действия, целью которых могло быть решение индивидуальных
правовых проблем, не приветствовались: осуществление защиты прав и интересов
реализовывалось посредством обращения к более компетентному и сильному агенту с
просьбой «позаботиться».