Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2005
Joshua Humphreys (р. 1973) — историк и публицист. Живет в Вашингтоне. До недавнего времени преподавал историю и политологию в Нью-Йоркском университете. Был фулбрайтовским стипендиатом в парижской Высшей школе социальных наук. Автор блога «SocialIronsidesSpeaks» (www.socialironsides.com).
После поражения Джона Керри на президентских выборах американские левые заплутали в противоречиях. Несмотря на беспрецедентные усилия энергичной «базы» демократов привести своих избирателей на участки, чтобы «снова» победить Джорджа Буша, партии не удалось отвоевать Белый дом, и вдобавок демократы понесли большие потери в обеих палатах Конгресса. Несмотря на то что в процентном отношении преимущество Буша было сравнительно незначительным, в особенности для действующего президента, избирающегося на второй срок в военное время, те 9 миллионов голосов, которые он получил сверх своего результата 2000 года, нейтрализовали серьезные усилия демократов по мобилизации избирателей. Кампания принесла Демократической партии на 4 миллиона голосов больше, чем в 2000 году получил Эл Гор, но этого оказалось недостаточно. Учитывая плохие результаты кандидатов от «третьих» партий и почти распад партии «зеленых» в результате провальной кампании Ральфа Нэйдера, демократам, увы, почти некого винить, кроме себя. Вопрос для американских левых (да, в Америке есть левые, надо только знать, где их искать) заключается вот в чем: смогут ли они сохранить порой весьма неудобные союзы, заключаемые для борьбы с президентом между традиционными избирателями демократов, центристской партийной элитой и гораздо более радикальными, «протестными» левыми и предотвратить еще более сильное скольжение страны вправо?
До сих пор игры в обвинения среди левых остаются достаточно безобидными по сравнению с резкими обвинениями в адрес Эла Гора после выборов 2000 года, правильность результатов которых многими оспаривалась. Но тем не менее на гребне поражения Керри снова выплывают тлеющие разногласия, прежде подавляемые во имя предвыборного единства. Качнутся ли демократы еще дальше вправо, отстаивая «моральные ценности» «мэйнстрима» в своей стране и «национальные интересы» за рубежом, как этого вечно требуют центристы? Или же партия вдохновится энергией левых либералов на местах? Сможет ли антивоенное движение, которое было загнано в угол лидерами демократов во время кампании Керри, обеспечить основу не только для противостояния подходу правительства к миру после 11 сентября, но и для создания жизнеспособной альтернативы этому подходу? Или же политика радикальных левых, направленная на протест и сектантские интриги, рискует еще больше изолировать левых? Несмотря на широкое и открытое обсуждение, стратегия, при помощи которой левые собираются отвоевать более прочный плацдарм в американской политической жизни, далеко не ясна.
Либералы в обескровленной глубинке?
Учитывая, что ни Джон Керри, ни его соратник, баллотировавшийся на пост вице-президента сенатор из Северной Каролины Джон Эдвардс не были приверженцами центристской программы «новых демократов» из Совета по демократическому лидерству (DemocraticLeadershipCouncil, DLC), нет ничего удивительного в том, что новые демократы из DLC и интеллектуалы либерально-центристского толка оказались в числе наиболее активных критиков кандидатов и партии, которых они обвиняют в неспособности обратиться ко всей нации. Согласно этим центристам, демократы обречены на дальнейшие неудачи, если они будут продолжать ориентироваться на так называемое нарождающееся демократическое большинство в более левых, густонаселенных «синих штатах», расположенных вдоль западного берега, в северо-восточных регионах и в промышленной части Среднего Запада, и игнорировать преимущественно сельские, консервативные и надежно республиканские «красные штаты» на Юге, нижнем Среднем Западе, в регионе Великих равнин и на значительной территории западной и юго-западной части Скалистых гор.
DLC уже предложил «десятилетний проект по освоению глубинки», который заставил бы демократов возобновить связь с избирателями из «красных штатов» и заполнить «великую трещину», которая пролегла между «ретро-Америкой» и столичной «метро-Америкой». Внеся в свою повестку дня «расширенную ответственность», демократы смогли бы с большим основанием претендовать на провозглашение тех «моральных ценностей», которые, согласно итогам экзит-поллов, послужили основным мотивирующим фактором для тех, кто на этих выборах голосовал за республиканцев[1]. Для большинства наблюдателей «моральные ценности» — это кодовое обозначение религиозно окрашенных спорных вопросов, таких, как аборт или однополые браки. Так, в штатах, где вопрос об однополых браках был вынесен на референдум, большинство голосующих последовательно отвергали идею, будто брак может быть чем-либо иным, нежели союз мужчины и женщины. Такие референдумы по спорным этическим вопросам заставили лояльно консервативных евангельских христиан приходить на избирательные участки, чтобы защитить свои убеждения, и в некоторых регионах, за которые шла особенно острая борьба, включая «гвоздевой» штат Огайо, именно они, похоже, способствовали переходу своих штатов под знамена республиканцев, на что, собственно, и рассчитывали президентские стратеги.
Более левые авторы, такие, как Роберт Райх и Пол Кругман, безусловно, правы, скептически оценивая способность демократов расположить к себе этих ревностных евангельских христиан, отказавшись от своей традиционной приверженности правам женщин и геев. Но в стране, где вера и религия продолжают играть важнейшую роль в жизни людей, этот вопрос должен быть поставлен хотя бы для того, чтобы его переформулировать так, чтобы нетерпимость не могла быть представлена как признак «мэйнстрима» или «патриотизма». Таким образом, предложение либерального историка Алана Бринкли в проницательном эссе, недавно опубликованном в журнале «TheAmericanProspect», чтобы демократы, помимо всего прочего, «примирились с моральными ценностями и религиозной верой», заслуживает тщательного рассмотрения. Однако убедительного способа сделать это так, чтобы наладить реальную связь с избирателями, придающими религиозным убеждениям столь большое значение, не предложил еще никто, даже центристы из DLC. «Программа ответственности» Новых демократов включает муссируемые правыми «семейные» проблемы, такие, как защита детей от «огрубляющей культуры» (то есть Голливуда), преследование «отсутствующих отцов», но этим все и ограничивается. Хотелось бы думать, что демократы способны дать более убедительную формулировку своему патриотизму и своим ценностям[2].
В поисках новой перспективы
Если левым не хватает религиозного пыла, не помешало бы поговорить с теми представителями этого движения, которые действительно тверды в своей вере. Либеральные иудеи, такие, как раввин Майкл Лернер, редактор журнала «Tikkun», давно призывают к «левому» межрелигиозному диалогу, который способствовал бы становлению взгляда на политику, включающему в себя идеи спасения людей и изменения общества. А такие афроамериканские интеллектуалы, как Корнел Уэст, вторят призывам Лернера к более «пророческому» подходу к политике, основанному на иудео-христианских традициях социальной справедливости и на том, что Уэст называет «неиспользованными источниками нашей демократической традиции», — сугубо американских трудах Ральфа Уолдо Эмерсона, Германа Мелвилла, Уолта Уитмена и Джеймса Болдуина[3]. Несмотря на то что эта разновидность духовности, может быть, и не поколеблет мегацерквей религиозных правых, такие диалоги между неграми и евреями, а также другими прогрессивными религиозными группами, такими, как «Sojourners» («Временные резиденты»), может, по крайней мере, помочь левым вновь обрести ту уверенность, с которой вел разговор о религии Билл Клинтон, общаясь как с афроамериканцами, так и с белыми евангелистами. Использование морализаторского языка религии может также помочь в диалоге с быстро расслаивающимися, но по-прежнему в массе своей католическими общинами латиноамериканских избирателей, которые в большинстве поддерживали Керри, но в гораздо меньшей степени, чем Гора или Клинтона. И, конечно же, межрелигиозный диалог стал бы ключевым способом предотвращения того, чтобы глубокие культурные разногласия между мусульманами и немусульманами превратились в столкновения цивилизаций, как в США, так и за рубежом. И в этом вопросе община «Тиккун» раввина Лернера сделала важные шаги.
Но по крайней мере демократам следовало бы выказывать больше нравственной убежденности во время своих кампаний, в особенности обсуждая более традиционные для них вопросы внутренней политики — здравоохранение, образование и социальное обеспечение. Рик Перлстайн предложил взять в качестве примера ту убедительность по нравственным вопросам, которую продемонстрировал в своей успешной сенаторской кампании в Иллинойсе Бэрек Обама[4]. Обама в ночь выборов подарил левым столь отчаянно необходимый проблеск надежды, когда зажег нацию воодушевляющей программной речью перед Национальным собранием демократов. Выраженный им объединяющий пафос патриотизма и надежды прозвучал резким контрастом разобщающей политике страха, которая царила на собрании республиканцев в Нью-Йорке. При этом, к сожалению, молодой харизматик Обама чуть было не затмил кандидата в президенты его собственной партии. Хотя Керри взял верх над президентом во всех трех сеансах теледебатов, все же он оставил впечатление о себе как о человеке, которому не хватает эмоциональной убедительности для того, чтобы завоевать не только умы, но и сердца рядовых американских избирателей. Именно с такой личной непосредственностью сумел обратиться к избирателям кандидат в вице-президенты Джон Эдвардс, но популистские тезисы последнего о вопросах нищеты и проблеме «двух Америк» были отодвинуты на обочину, когда он присоединился к кампании Керри. Отправной точкой в процессе поиска левыми движениями более популярных способов выражать свои нравственные убеждения и патриотический пафос могли бы послужить популизм и оптимизм, которыми были отмечены кампании Эдвардса и Обамы.
Терроризм, либерализм и «приличные левые»
Еще более важными, чем нравственные ценности, в последних выборах оказались вопросы национальной безопасности, войны в Ираке и «войны с терроризмом» в целом. Исторически сложилось, что внешняя политика стоит практически на последнем месте для американцев при выборе главы самого могущественного государства в мире. После террористических актов 11 сентября 2001 года и обусловленного ими возрастания патриотических настроений многие рядовые американцы, прежде равнодушные к международным делам и внешней политике, начали обращать больше внимания на то, как политика США за рубежом сказывается на внутренней жизни страны. Демократы страдают от серьезного недостатка доверия в сфере безопасности еще со времен Вьетнамской войны, когда демократические администрации Джона Кеннеди и Линдона Джонсона вели губительную войну, которой с нарастающим жаром и самозабвением противостояли левые радикалы. Поэтому республиканцы всегда выигрывают по вопросам безопасности. Керри олицетворял эту парадоксальную позицию левых, будучи человеком, добровольно пошедшим воевать во Вьетнаме в конце 1960-х, но по возвращении ставшим одним из самых радикальных противников войны. Несмотря на поразительный контраст между до неловкости короткой военной карьерой президента Буша в качестве пилота-резервиста в Техасской национальной гвардии и послужным списком сенатора Керри, военного героя-орденоносца, в ходе кампании патриотизм Керри то и дело ставился под вопрос из-за той заметной роли, которую он играл в движении «Ветераны Вьетнама против войны». Позже, уже будучи сенатором, Керри выступал против применения силы в Ираке в ответ на вторжение Саддама Хусейна в Кувейт во время первой войны в Персидском заливе. Он поддерживал американское вторжение в Афганистан после 11 сентября, а в дебатах об иракском оружии массового уничтожения выступал за право президента применить американскую военную мощь против Саддама Хусейна, но по ходу своей кампании за выдвижение в кандидаты от демократической партии он все больше разочаровывался в иракской политике президента. Наконец Керри стал изображать иракскую войну как попытку «отвлечь» от того, что, по его утверждению, должно было быть ключевым моментом борьбы с терроризмом, а именно «отслеживания и уничтожения террористов, где бы они ни находились». Он обвинял президента в том, что тот посеял в умах общественности ложное впечатление, будто Саддам Хусейн как-то замешан в атаках 11 сентября, отодвинув на задний план борьбу против Усамы бен Ладена и его сети «Аль-Каеда» в Афганистане. Керри также неоднократно критиковал президента за то, что тот пренебрег полноценным сотрудничеством со странами-союзницами Америки; президент же ответил тем, что представил своего оппонента как нерешительного интернационалиста, готового дать зарубежным странам право вето в вопросах американской безопасности и принести национальные интересы на алтарь некой расплывчатой «глобальной проверки». Столкнувшись с упрямым намерением Буша показать свою внешнюю политику в как можно более выгодном свете и с постоянным нагнетанием страха со стороны вице-президента, Керри оказался неспособен убедить так называемых «мамаш, помешанных на безопасности», — этот весьма многочисленный контингент белых матерей, принадлежащих к среднему классу и проживающих в пригородах, — в том, что у него есть более совершенный план защиты безопасности нации в эту новую эпоху террора.
Учитывая широкие расхождения в стане левых по основополагающим вопросам войны и мира, понятно, что внешняя политика после выборов стала одним из самых глубоких источников раздора. И ни в одной сфере амбивалентное отношение левых к патриотизму и «национальным интересам» не выявилось так остро, как в сфере внешней политики. Хотя и у правых достаточно своих внутренних конфликтов в области внешней политики — между изоляционистами и экспансионистами, между реалистами, желающими сохранить баланс сил, и нацеленными на конфронтацию неоконсерваторами — «нациестроителями», нужно очень постараться, чтобы найти среди республиканцев то радикальное отрицание американской мощи, которое столь распространено на крайнем фланге левых. Вследствие этого именно правые вот уже четверть века определяют основные черты восприятия авторами иностранной политики национальных интересов США — благодаря их совместным усилиям, не имеющим эквивалента на левом крыле, определить сами термины, в которых обсуждаются вопросы обороны, национальной безопасности и международной политики в сборниках и политических журналах, носящих названия вроде «TheNationalInterest» (www.nationalinterest.org). Причем делается это постоянно и энергично.
По мнению тех левоцентристов, которые прислушиваются к дебатам правых, демократы должны просто быть более жесткими по вопросам национальной безопасности и борьбы с террором. Высоколобые политологи из DLC, такие, как сетевой автор, «Лось» Маршалл Уитмен (www.bullmooseblog.com) — который, следует отметить, немалую часть своей политической жизни посвятил поддержке неоконсервативных правоцентристов, прежде чем испытал разочарование в бесчисленных провалах президента в Ираке, — давно призывают к такой внешней политике, которая укрепляла бы «величие нации». В традициях Прогрессивной партии Теодора Рузвельта в начале XX века, Уитмен предпочитает усиление военной мощи США тому восстановлению международных союзов, важность которого подчеркивал Керри в ходе избирательной кампании. Возмущенный готовностью президента вбросить войска в бой без надлежащего планирования и поддержки, Уитмен в конце концов покинул ряды своих старых соратников в администрации Буша и Христианской коалиции, чтобы поддерживать Керри, именно потому, что сенатор из Массачусетса весьма жестко говорил об обороне и терроризме, чем и показался Уитмену предпочтительнее как президента, так и более откровенно антивоенного крыла Демократической партии, олицетворяемого Говардом Дином[5]. Хотя ставка «Лося» не выиграла, он наверняка будет продолжать выступать за увеличение бюджетных отчислений на оборону. Время покажет, будет ли он это делать со своего «насеста» в DLC, где он занимает должность старшего научного сотрудника, или вернется на старое место в противоположном стане, рядом с умеренными ястребами-республиканцами вроде Джона Маккейна.
Самое резкое обвинение из своих же рядов в связи с их подходом к внешней политике демократы после выборов услышали от Питера Байнарта, редактора «TheNewRepublic», журнала, твердо придерживающегося позиций «ястребиного» левоцентристского либерализма. Байнарт, однако, черпает вдохновение не столько в прогрессивизме «Лося», сколько в либеральном антикоммунизме начала холодной войны, когда Артур Шлезингер-младший в своей изданной в 1949 году книге «Жизненный центр» защищал либерализм как «воинствующую веру», направленную против коммунистической угрозы. Хотя сам Шлезингер после 11 сентября резко критиковал президента за злоупотребление военной силой, Байнарт полагает, что либерализм пока еще недостаточно серьезно воспринимает «новую угрозу тоталитаризма» со стороны «Аль-Каеды» и «фанатичного ислама»[6]. За исключением горстки внешних политиков высшего эшелона в демократическом истеблишменте, немногие либералы сделали войну с «исламистским тоталитаризмом» своей «путеводной звездой». Отказываясь от увлечения войной за свободу в исламском мире, сторонники демократической партии на местах только усугубляют ту проблему недоверия по вопросам национальной безопасности, от которой хронически страдают левые. Чтобы справиться с этой досадной проблемой, Байнарт предлагает «чистку», подобную той, которая произошла в рядах американских левых в конце 1940-х. Тогда коммунисты и даже «прогрессивные» некоммунисты-«попутчики» были изгнаны из рядов рабочего движения за то, что заняли слишком мягкую позицию по отношению к Советскому Союзу, при том что ведущие либеральные организации, от только что созданной «Американцы за демократические действия» до Национальной ассоциации содействия темнокожим (NAACP) и Американского союза гражданских свобод, громко выступали против красной угрозы как в стране, так и за рубежом. В результате возник либеральный ландшафт, целиком и полностью преданный антикоммунизму, не оставляющий у общественности сомнений на предмет того, что демократы твердо стоят на антикоммунистических позициях и применят военную силу, будь то в Корее или позже во Вьетнаме, коль скоро это будет необходимо. После 11 сентября, напротив, «голуби» вроде режиссера Майкла Мура и интернет-активистов из MoveOn.org играют важную роль в мобилизации левых на местах. В связи с этим решимость либералов применить военную силу для защиты национальных интересов против современной новой «тоталитарной» угрозы несколько скомпрометирована в глазах либеральных «ястребов», подобных Байнарту.
К сожалению, на сегодняшний день параллели с холодной войной, проводимые Байнартом, не очень актуальны. Они затмевают важные различия между коммунизмом и радикальным исламистским терроризмом. В конце концов, задолго до того, как Усама бен Ладен начал терроризировать американских «неверных», он вел «священную войну» против советских войск в Афганистане именно потому, что увидел угрозу, которую представляет собой светская религия, каковой является коммунизм, для возможности претворить в жизнь его, бен-ладеновскую фанатичную версию воинствующего ислама. Байнарт настаивает на том, что либералам, рассматривающим Мура как «полезного союзника», нет места в рядах, как он выражается, «приличных левых». Однако следует отдать справедливость этим так называемым «голубям», якобы компрометирующим демократов: ни Мур, ни антивоенное крыло движения «MoveOn» не видят в джихадистах, подобных Усаме бен Ладену, союзников, в отличие от «попутчиков» 1930-1940-х годов, которые неохотно, но принимали коммунистов в объединенные антифашистские фронты. Не мешает также вспомнить, что до того, как поддерживать Керри из лояльности к Демократической партии, Мур первоначально высказывался за выдвижение в качестве кандидата от демократов генерала Уэсли Кларка. Бывшего главнокомандующего союзных войск НАТО во время интервенции в Косово в 1999 году едва ли можно назвать «голубем». Небольшое число «твердолобых», а скорее — расчетливых либералов упорствует в убеждении, что тоталитаризм должен оставаться «лакмусовой бумажкой» для того, что историк Ричард Пеллс некогда назвал «либеральным сознанием в консервативную эпоху». Однако простоватая историческая параллель, на которой строится аргументация Байнарта, — «исламистский тоталитаризм» можно каким-то образом приравнять к радикальным светским религиям великодержавной политики XX века — заставляет задаться вопросом, чего же принципиально нового в этом «аргументе в пользу нового либерализма».
Быть может, самая большая трудность подобного подхода к американскому либерализму на заре XXI столетия заключается в том, что, как отметил тот же Пеллс, уже нет единодушия в отношении того, что же представляет собой сегодняшнее «либеральное сознание». После того как миновала бурная эпоха 1960-х и марксистская парадигма мобилизации общества на классовой основе исчерпала себя, американское левое движение раздробилось на множество отдельных группировок, которые никоим образом не вписываются в твердые рамки как «Нового курса» и либерализма времен холодной войны, так и их более радикальных соперников среди старых и новых левых. Конечно, может быть, весьма удобно придумать себе общего врага, вокруг которого могли бы объединиться левые радикалы; но все дело в том, что основные социальные требования той разнообразной поросли новых социальных и экологических движений, которая возникла из гнева и надежд 1960-х, невозможно направить в одно узкое русло манихейской борьбы. Мало кто из левых готов примкнуть к Байнарту в его «либеральном крестовом походе» во имя демократизации мусульманского мира военными методами по той же причине, по которой президента Буша справедливо одернули, когда он говорил о своей войне с террором как о крестовом походе: не обязательно переделывать Ближний Восток по образу и подобию своему, чтобы укрепить безопасность Соединенных Штатов. Чем делить демократов на яростных «ястребов» и «кротких» голубей, было бы куда продуктивнее по-новому взглянуть на то, что Джозеф Най назвал парадоксом американской власти. В эпоху международного терроризма, когда войну все больше «приватизируют» негосударственные организации и деятели, по утверждению Ная, единственная в мире сверхдержава действовала бы гораздо эффективнее, если бы полностью использовала свой богатый арсенал «мягкой власти», формулируя условия для международных переговоров и сотрудничества и пользуясь культурными и прочими мирными способами, которыми можно «заставить других хотеть то, чего хотите вы». Подобный «мягкий» подход к внешней политике США никоим образом не следует путать с непродуманной идеей, высказанной одним из советников Демократической партии, — провести «всемирные слушания», как будто США необходим опрос глобального общественного мнения для того, чтобы определить приоритеты собственной политики. Также вышеупомянутый подход нельзя рассматривать как чистое отрицание применения «жесткой власти». Но, по оценке Ная, само по себе определение «национального интереса» необходимо сформулировать по-новому, так чтобы в него входили жизненно важные интересы всего мира, включая такие ценности, как права человека, демократия, свобода и равенство. Это поставило бы дискуссию о внешней политике на гораздо более прочную основу. Национальные интересы — это не прерогатива вашингтонской политической элиты, не продукт колебаний «глобального общественного мнения». Поэтому само это понятие должно стать предметом более широкого демократического обсуждения[7].
Конечно, среди левых радикалов сегодня есть и те, кто будет выступать против «имперского» влияния внешней политики США в любом ее виде, меньше всего на свете думая о защите ценностей либеральной демократии внутри страны и за рубежом. Однако в общем и целом изгнания из большого плюралистического шатра либерализма заслуживает вовсе не «база», вдохновленная идеями, подобными тем, что высказывают «MoveOn», Майкл Мур или Говард Дин. Напротив, демократическим левым следовало бы задуматься над той угрозой, которую представляют «очистительные» поползновения центристов вроде Байнарта, с одной стороны, и вечный протест крайнего левого фланга, с другой. Будучи одиноким либеральным интеллектуалом, Питер Байнарт может говорить только от собственного имени. «Организованное» леворадикальное движение, однако, процветающее благодаря постоянной мобилизации от имени народа против войны, расизма, капитализма и империи, несет более тяжелое бремя ответственности. С 1999 года, со времен «битвы» со Всемирной торговой организацией в Сиэтле, разнообразные движения организовались, чтобы препятствовать корпоративной глобализации и заняться «глобализацией снизу». 11 сентября, несомненно, серьезно замедлило темп этих организационных усилий. Однако ряд крайне левых фракций, готовых отстаивать любое благое дело ради собственной выгоды, быстро перегруппировались и стали организационной основой антивоенного движения.
Лихие профессиональные активисты из последовательно революционных марксистских организаций, таких, как Международный центр действия и поддерживающая его сталинистская Всемирная рабочая партия (WWP), Революционная коммунистическая партия и связанное с ним маоистское культурное движение «Refuse & Resist!», а также старая Коммунистическая партия США, заняли ведущие позиции в руководящих органах международного движения «A.N.S.W.E.R.» («ActNowtoEndWar & StopRacism» — «Действуй сейчас, чтобы прекратить войну и остановить расизм») и проекта «NotInOurName» (NION- «Не от нашего имени»), а также Коалиции «Вместе за мир и справедливость», в надежде оппортунистическим путем завоевать более широкую аудиторию для собственных сектантских программ.
Они также контролировали ораторские трибуны на акциях протеста. Сцена оказывалась забита сторонниками коммунистического режима Северной Кореи, пропалестинскими группами сопротивления и их тайными приспешниками. Тех, кто осмеливался жаловаться на подобную революционную дисциплину, попросту не допускали к микрофонам. Так, накануне американского вторжения в Ирак в 2003 году организация «InternationalA.N.S.W.E.R.», в которой работали сталинисты из Всемирной рабочей партии, не разрешила Майклу Лернеру выступить на одной из крупнейших антивоенных демонстраций в Сан-Франциско лишь из-за его произраильских убеждений, которые заключаются в том, что он в принципе признает легитимность существования государства Израиль и значительную часть своей взрослой жизни посвятил поиску путей примирения между евреями и палестинцами. Пусть раввин на самом деле выступал против вторжения — все же он был сионистом, и «A.N.S.W.E.R.» наложила вето на его выступления, а прочие задействованные в акции организации промолчали. Лернер все же побуждал своих сторонников из общины «Тиккун», входящей в Коалицию «Вместе за мир и справедливость», наименее строго организованное и наиболее прозрачное объединение в американском антивоенном движении (хотя в ее оргкомитете тоже имеется один член Компартии США), присоединиться к протестам, даже несмотря на то, что самому ему это было запрещено, и невзирая на невероятную враждебность по отношению к Израилю, с которой они неминуемо должны были столкнуться на демонстрациях, одним из фактических организаторов которых является Всемирная рабочая партия, которая рассматривает «палестинское и иракское движения» как «два столпа антиимпериалистической борьбы».
Пользующиеся несоразмерно большим относительно их величины и числа последователей влиянием, эти радикальные группы систематически используют противостояние иракской политике администрации Буша для продвижения собственных антикапиталистических, антисионистских, радикально пацифистских революционных фантазий. Лернер в свою очередь настаивал на сайте Salon.com[8], что «правильный подход» к такого рода событиям — это «противостоять как войне, так и антисемитизму в антивоенных движениях». С этим мало кто согласился.
К счастью, группа известных интеллектуалов из числа левых демократов, возглавляемая Марком Купером и Майклом Берубе и включающая в себя Тодда Гитлина, Эллен Уиллис, Дэвида Корна, Стэнли Ароновица, Кату Поллитт и других постоянных авторов левых журналов, таких, как «TheNation» и «Dissent», выступила в защиту Лернера и с осуждением сектантства тех, кто управлял коалицией «A.N.S.W.E.R.». Другие «прогрессивные» левые, например Майкл Альберт из журнала «ZMagazine», заняли более амбивалентные позиции по этому вопросу. В этой позиции нет ничего удивительного, если учитывать, что его журнал живет провокациями, когда, например, Ариэля Шарона называют «новым Гитлером», а израильская политика безопасности по отношению к палестинцам сравнивается с интернированием немцами евреев в варшавском гетто. Гораздо большее беспокойство вызывает тоска некоторых левых по «революционным» выходкам «WeatherUnderground», чьи анархистские actesgratuits(произвольные акты)помогли положить конец «весне» 1960-х, эпохе, в которую сделали свои первые политические шаги многие из этих стареющих радикалов[9]. Достаточно увидеть, как ветераны из движений «Беркли за свободу слова» и «Студенты за демократическое общество» по-прежнему ругаются, сводят счеты и враждуют между собой за декорациями, призванными изобразить новые формы социального протеста — против корпоративной глобализации, иракского фиаско и «контринаугурации», — чтобы понять: американские левые безусловно живы, хотя и не совсем здоровы.
Но все они так и не ответили на тот вопрос, с которого мы начали: да, они живы, но ради чего? Соблазн выступать против всего на свете, конечно, очень велик, но главный вызов, стоящий перед левыми радикалами, — начать для разнообразия выступать за что-нибудь. Конечно, когда телефонами, факсами и веб-сайтами распоряжаются сектанты, как это было в недавнем прошлом, мала вероятность, что левые радикалы сумеют выйти из состояния бесполезности. Может быть, те, кто всерьез озабочен трудностями, с которыми американские войска сталкиваются в Ираке, и не слишком тронут доблестями арабского «сопротивления» и реванша, найдут нишу, позволяющую озвучить свои тревоги. В идеале это пространство прогрессистам из левого крыла должен обеспечить большой шатер Демократической партии. В конце концов, многие из них вымостили дорогу Керри в одной из многочисленных организаций по мобилизации избирателей, и если вытолкнуть их, то они могут увязнуть в политическом болоте «третьих» партий и «зеленых». К сожалению, глубоко антидемократическая периферия леворадикального движения, похоже, никуда не девается, хотя несколько известных ораторов «A.N.S.W.E.R.», похоже, разорвали свои отношения со Всемирной рабочей партией из-за какой-то внутрипартийной грызни, касающейся позиции этой партии во время выборов. Это могло бы стать правильным шагом, но если передовые активисты и организации внутри антивоенного движения сохранят непримиримо враждебное отношение к применению Америкой силы за рубежом, трудно представить себе какое-либо продвижение к тому, что Тодд Гитлин назвал более патриотичной политикой левых. Необходимо освободиться от шор сектантства. Однако чтобы извлечь максимальную выгоду из разнообразия и плюрализма в большом шатре левых, «ястребам» из центра также необходимо положить конец разобщающим призывам отделить либерализм от самой активной части демократов. Чтобы выиграть выборы, левым потребуется завоевать большинство, что, несомненно, потребует нового посещения многих «красных» штатов. Но левые будут обречены на еще более долгое плутание по пустыне, если партия не сумеет достучаться до своих самых верных сторонников, так называемого «демократического крыла Демократической партии». А для этого демократам, безусловно, необходимо оставаться «приличными» — оставаясь при этом левыми.
Перевод с английского Ольги Бараш