Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2005
Книга Анастасии Митрофановой вызывает много возражений не только из-за обилия фактических и логических противоречий, но и потому, что, декларируя борьбу с ксенофобскими идеями в своем начале, создает ряд новых мифов в третьей части книги. Автор волен именовать их сценариями (хотя фактически сценарий там представлен в единственном числе, что подтверждается заключением), однако значительная часть потенциальных читателей этой книги — политически активных людей с ксенофобским мировоззрением, не видят особенной разницы между сценарием, мечтой и программой действий. Однако в то же время они заинтересованы в научном обосновании своих геополитических фантазий о будущем «величии России» (в том числе как центра «православного мира» и лидера всемирной антизападной коалиции), чему данная книга в значительной степени способствует.
Поскольку количество комментариев к книге, вызывающей возражения, часто может быть больше ее объема, то мне не хочется перечислять все, что режет взгляд во второй и третьей частях работы. Достаточно и заключительной, девятой главы «Православный мир и Россия». Автор начинает ее с того, что, отказываясь от принятой в первой главе книги системы координат («политическая» и «гражданская религии», «фундаментализм» и «традиционализм»), вводит новые понятия «цивилизаций» или «миров», что является прямым заимствованием языка ее номинальных оппонентов.
Далее здесь можно найти ошарашивающее откровение, что в наше время «цивилизации могут приобретать виртуальный характер: например, радикальные протестантские группы, основанные на идеологии “превосходства белой расы” еще в начале 1980-х годов, начали использовать возможности компьютерных сетей для обмена информацией» (с. 230). Тем самым автор дает понять, что цивилизацией можно именовать любую экстерриториальную группу, обладающую умеренно развитой мифологией и способную к какому-то коммуницированию[1]. Точка зрения, конечно, максимально либеральная — ведь автор сравнивает сообщества, насчитывающие пару сотен тысяч участников, с, например, исламской «цивилизацией», в которую включены сотни миллионов. Однако это путь, ведущий к нивелированию понятия (ведь тогда придется согласиться с существованием «цивилизаций» толкиенистов, сатанистов или анархистов) и, более того, к фактическому повышению статуса маргинальных сообществ. Ведь «цивилизация» в современном массовом сознании — понятие с однозначной положительной коннотацией, в отличие от «секты» или «радикальной группы» или уж тем более «кружка».
Сразу после оповещения о существовании «виртуальных цивилизаций» Анастасия Митрофанова вводит понятие «православный мир». Как оно соотносится с исламской или радикально-протестантской «цивилизациями», автор не сообщает. И, собственно, зачем, если, отказавшись от изначально введенной системы терминов, Анастасия Митрофанова свободно может конструировать мифы, используя разрозненные факты для подтверждения своих построений. При этом автор вначале вроде бы опровергает ксенофобский миф, а затем сама начинает увлеченно его достраивать. «Вопрос о существовании православного мира может показаться праздным. С одной стороны, он безусловно существует […] С другой стороны, […] не проявляет себя» — это утверждение от первого лица (с. 232). Через страницу как бы опровержение: «Эта точка зрения распространилась в кругах журналистов, которые подают существование православного мира как общее место…» (с. 233). Еще через страницу новые утверждения от автора, достойные страниц газеты «Завтра»: «Невозможно не заметить, что на фоне бурных интеграционных процессов, идущих в исламском мире, самосознание православного мира выглядит явно недостаточным (для кого? — Н.М.). [….] Поэтому термин “православный мир” следует пока употреблять в кавычках. […] И все же в “православном мире” существуют собственные, хотя и слабые, институционализированные структуры» (с. 234). Дальше существование «православного мира» и его политическая позиция обосновываются деятельностью четырех межгосударственных общественных организаций (о каждой — по абзацу), которые сама же Анастасия Митрофанова чуть ниже характеризует так: «все перечисленные православные организации мало известны за пределами круга их непосредственных участников» (с. 236). Подобная логическая перверсия используется еще несколько раз для того, чтобы в итоге автор пришел к следующему выводу: «Иными словами, Россия может создать православный мир. По ряду причин она является (выделено автором. — Н.М.) православным миром: во-первых, Россия — самая крупная и мощная из предполагаемых православных стран; во-вторых, Россия никогда не была колонией и на протяжении истории сохраняла собственную государственность (а двухвековое татарское иго, видимо, чей-то чужой случай. — Н.М.); и, в третьих, Россия — единственная православная страна, у которой есть развитое представление о своей глобальной миссии. Последний аргумент представляется самым важным. Хотя “региональный мессианизм” присущ многим “православным странам”, ни одна из них не обладает достаточной смелостью, чтобы назвать себя потенциальным лидером всего православного мира (включая Россию). Тем более ни одна из них не претендует на роль глобального лидера, способного объединить православный мир с исламским миром, Индией и т.п. (в борьбе с Западом, не так ли? — Н.М.)» (с. 239).
Комментировать этот текст можно и далее, но, по-моему, приведенных цитат достаточно, чтобы через все логические противоречия определить органическую связь этой части книги с идеологией русского национализма и увидеть не «сценарную» или тем более «научную», а программную проработку ее соответствующих аспектов. Суть последующих параграфов главы раскрывают их названия — «География православного мира», «Механизм создания православного мира», ««Православный Казахстан», «Православная Киргизия», «Православная Латвия»», «Подводные камни православной интеграции» и тому подобные.
Если говорить о заключении книги, то в его первом параграфе констатируется очевидная для сообщества русских националистов, но отнюдь не доминирующая в среде социологов и политологов мысль: «Основным условием превращения политического православия в России в мощную силу является сохранение и углубление всеобъемлющего кризиса (то есть автор, не обращая внимания на экономические и социальные реалии, констатирует, что Россия — в глубоком кризисе. — Н.М.). Из существующих вариантов идеологии политического православия наиболее универсальной представляется идеология евразийства, которая может стать основой для сплочения православного мира как культурно-политического единства, а также привлечения к нему внешних союзников» (с. 262). Заканчиваются же советы Анастасии Митрофановой следующим пассажем: «Необходимо предложить нечто вроде гражданской религии, способной помочь гражданам России преодолеть кризис идентичности. […] Мы не видим ничего плохого в том, чтобы построить эту гражданскую религию на основе умеренного евразийства» (с.267). То, что евразийство — политическая концепция, направленная на противопоставление духовной и пассионарной Евразии (Российской империи) — бездуховному и прогнившему Западу, автор, добавим, знает.
Честно говоря, мне трудно всерьез относится к идее Анастасии Митрофановой о перспективе возникновения бедных мигрантских пригородов вокруг крупных городов, которые будут населять этнические русские. Наоборот, русские мигранты из стран бывшего СССР демонстрируют более успешные стратегии поведения в условиях городской или деревенской среды, чем ее «коренные» жители, — что, в общем, мигрантам, не рассчитывающим на социальное пособие, и свойственно. Миграция внутри страны довольно высока, но характеризуется движением с севера и востока на юг и не носит однозначно этнического характера и тем более никак не способствует образованию бедных русских (пусть шире — православных) пригородов вокруг крупных городов. А вот микрорайоны с существенно увеличивающейся долей мигрантов неславянского этнического происхождения имеются. Поэтому мне уж совсем трудно представить, что автор всерьез обсуждает такой социофутуристический мираж, как обслуживание не существующими ныне православными мирянскими организациями (о реальной картине православной благотворительности можно узнать, например, из ежегодных выступлений Патриарха на епархиальном собрании Москвы) на средства несуществующих епархиальных социальных фондов несуществующих русских мигрантских пригородов (я уж не говорю о значительной части бедного городского населения), и уж тем более трансформации всего этого в реальную политическую силу.
Здесь на мой взгляд и содержится одна из наиболее серьезных ошибок Анастасии Митрофановой. Базируясь на прочитанной ею литературе о Перу, Никарагуа и Иране, она строит свой сценарий будущего захвата власти в России адептами «политической религии», в то время как он уже был в прошлом. Поскольку у Митрофановой, как и у многих отечественных политологов, чувствуется некоторая, скажем так, скованность в знании отчественной истории в рамках стандартного для гуманитарных факультетов курса, то она, возможно, и не подозревает, что и социалисты (при поддержке интеллигенции), и черносотенцы (с помощью Церкви) активно занимались социальной работой среди городских низов в начале минувшего века (рабочие чайные и библиотеки, больницы, «народные дома»).
Более того, по своему общественному устройству тогдашняя Россия весьма напоминала экзотические страны 1960-1970-х годов, на примерах которых основывается «сценарий» Анастасии Митрофановой. А именно: аграрная страна, превращаясь в индустриальную, сталкивалась с разложением традиционного общества и активной внутренней миграцией, этнически довольно однородное население оседало в городах и порождало серьезные социальные проблемы, которые государство решать не успевало. Но «фарш невозможно провернуть назад». Сейчас Россия по своим основным показателям (соотношение городского и сельского населения, уровень рождаемости и образования, соблюдение религиозных обычаев и секуляризация) — постиндустриальная страна (в отличие от ряда стран бывшего СССР) и проблемы у нее соответствующие. Одна из них — внешняя разноплеменная и разноязыкая миграция. Она способна порождать участников различных радикальных групп, но утверждать, что те «представляют» собой свой этнос или социальную группу, было бы большой натяжкой. Этим зачастую грешат любители порассуждать об исламистской опасности во Франции или Германии.
Что касается православия в Латвии, Казахстане, Кыргызстане, то мне приходится обратить внимание автора на то, что у нее в книге этому посвящен специальный раздел под соответствующим названием (с. 252-254), хотя рассуждения о них встречаются и ранее (с. 240-241). А полностью оспариваемая ею цитата выглядит так: «Ситуация может радикально измениться, если “движения соотечественников” получат — не на словах, а на деле — поддержку России. Тогда идея создания “независимой Русской республики Северного Казахстана” может стать реальностью. Впрочем, пока рано говорить, в какой конкретной форме войдут в православный мир Казахстан и Кыргызстан. Может быть, в них выделятся автономные славяно-православные республики, может быть, движения соотечественников превратятся в мощную политическую силу — “агентов православного влияния”, а может быть, республики Центральной Азии присоединятся к православному миру как внешние союзники. Вхождение в православный мир Латвии, разумеется, будет затруднено, так как страна является членом НАТО» (с. 254).
На мой взгляд, этот абзац обосновывает стратегию поощрения русского этнического сепаратизма на границах России – сюжет, наглядно продемонстрированный на последних выборах в Украине[2]. Они же показывают и необоснованность подобных фанатазий. При всей максимально благоприятной для российского влияния обстановке (значительно более высоком уровне религиозной культуры населения, в том числе наличии огромной промосковской православной Церкви, фактической кооперации с украинскими властями в деле пропаганды, огромных вложенных средствах) России не удалось «оторвать» даже те регионы, где этнически русское население составляло практически монолитную массу. А что говорить о Кыргызстане, где нет ни одного русского анклава (а приходов РПЦ, к слову, сорок на всю страну), или Казахстане (250 приходов на шесть миллионов этнических славян), где население севера подверглось значительной этнической диффузии и не способно пока даже создать партию, отстаивающую их интересы. В Латвии подобные партии есть (и прежде всего «ЗаПЧЕЛ»), однако Анастасия Митрофанова их деятельность не рассматривает совсем, зато она сочла возможным упомянуть, что «вхождение [Латвии] в православный мир» можно остановить только военными методами (иначе к чему тут НАТО?). А ситуация в Эстонии, где есть и «прорусские» политические партии, и районы компактно живущего славянского населения (Нарва), и даже перманентный межправославный конфликт на этнической почве, почему-то автора не заинтересовала вовсе.
Учитывая место работы Анастасии Митрофановой, особенно удивительно полное игнорирование ею ЕС («эта тема для меня не является приоритетной, так как я не придаю особого значения формальным институтам»). Конечно, когда в голове исследователя сталкиваются «православный мир» с «исламской цивилизацией», трудно ожидать внимания к мелочам, но все-таки… Евросоюз — одно из крупнейших в мире межгосударственных объединений, имеющее свой парламент и границы, унифицирующее стандарты повседневной жизни для сотен миллионов человек. Уже сейчас в него входят четыре страны «православного мира» (Греция, Кипр, Латвия, Эстония), на пороге еще несколько (Болгария, Румыния), а в процессе переговоров о вступлении (или хотя бы на стадии деклараций о намерениях) почти все страны ареала распространения восточного христианства на Европейском континенте, включая его столицу — Константинополь. И православные ЕС, равно как православное сообщество США и Канады (а это еще несколько миллионов человек) — иные православные, которых очень трудно привязать к выстраиваемой Анастасией Митрофановой модели «православного мира». Они на порядок более толерантны и открыты по отношению к новому постиндустриальному обществу, чем их номинальные собратья по вере на просторах бывшего Союза. И большой вопрос, с чем в мире будет ассоциироваться «православие» лет через десять.
Серьезные противоречия между двумя моделями — дело уже сегодняшнего дня, и православный мир расколот не между «Грецией» и «Россией», а между Константинополем (под которым понимается современное «глобалистское» православие[3]) и Москвой (то есть традиционалистской моделью поведения Церквей). Другой вопрос, что эти расколы и «цивилизационные модели» актуальны для сознания достаточно маргинальных групп в обоих сообществах. Всерьез подставлять себя под пули за «православную идею» или «панславизм» в современном мире готовы и вовсе единицы, в то время как, например, в качестве постоянного места жительства католическо-протестантскую Германию за последние два десятилетия избрали больше миллиона православных греков, сербов, румын, украинцев, белорусов и русских.
В целом работа Анастасии Митрофановой дает наглядное представление о мировоззрении работников ведомства, с которым она себя аффилирует, — Министерства иностранных дел России. Они стремятся к «цивилизованному» внешнему виду, однако не справляются с потоком разноречивой информации и вынуждены обосновывать ее для себя набором ксенофобских мифов. Несомненно, более мягких, чем у радикальных националистов, но тем не менее диктующих антизападную и изоляционистскую внешнеполитическую позицию России. Ее результаты (в том числе зияющие провалы во взаимоотношениях с «православными» Грузией и Украиной) видны нам с телеэкранов, и не исключено, что рано или поздно скажутся на магазинных полках.