Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2004
Поезд Москва-Черновцы. Плацкарт. 27 ноября. Суббота
Путешествие с народом. В спорах на политические темы они так о себе и говорят: «для нас — простых людей» — и, как правило, заканчивают фразу: «…все равно ничего не изменится».
Соседки по купе — тети в возрасте. Одна уже пенсионерка, вдова военного из Киева. Родилась в Туле, сейчас там все родственники. Одна из дочерей — в Питере. Другая — в Германии. «А сына держу возле себя — пока неженатый». Навестила в России одних родственников, затем других — возвращается удовлетворенная и говорливая.
Другая дама из-под Винницы помолчаливей. У нее четверо. В институте только одна, остальные погодки — младшие школьники. Она тоже из военной семьи, но там служили папа с мамой, родившиеся в Виннице, помотавшиеся по Союзу, а ныне осевшие в Ульяновске. От них и едет.
Разговор меж дамами неспешен и, в основном, о житейском — кто что везет детям и родственникам, у кого какие пенсии. Но обстановка нервная, и старшую прорывает: «Вот интересно, доедем ли? Говорят, перекрыть могут. Все мутит и мутит этот и его сумасшедшие. Ну, прям как дите — сам у себя клятву принимает». После короткой паузы: «Я за Януковича голосовала. Все же он ближе к России. Ну в первый раз. Сейчас-то в Ленинграде была… За Ющенко ж только там, на западе».
Другая вполголоса, но твердо: «Вы знаете, что в Винницкой области 90% — за Ющенко?» Первая, не останавливаясь, благодушно: «Да и в Киев понаехали с запада за него».
Вторая, твердо и строго: «А вы об этом откуда знаете?» — «Да по телевизору ж показали». — «Это вы российские новости смотрели?» Но русская тетушка двойной смысл вопросов понимать не хочет: «Не, я только украинские новости смотрела. Только про Украину».
Через некоторое время, наговорившись про пенсии, собеседницы замолчали, и через пять минут из соседнего купе послышался ожесточенный спор — кто за Ющенко (женщины, говорившие по-украински), кто за Януковича (сильно пьяный молодой голос по-русски), а кто и против всех, кто «ворует» (басовитый мужик, сошедший в Брянске).
Мое тыканье стилом в электронную клавиатуру компьютера-наладонника прерывает появление проводника, на правой руке которого — татуировка, означающая пребывание в местах не столь отдаленных. В холодном вагоне он единственный в рубашке, и его персональное обогревательное средство не дает ему уверенно стоять на ногах. Однако оно не мешает ему потребовать от граждан пассажиров по одной гривне «на покупку дров». Его пробуют послать, но он настаивает. И народ нехотя, но сдается, вынимая из карманов купюры. После пятиминутного бессмысленного выяснения отношений я вылезаю из-под теплого одеяла и иду к бригадиру поезда — поинтересоваться, что это за новые обычаи появились на железной дороге.
Здоровый быковатый мужик тоже сильно нетрезв, но новость о проделках подчиненного его заинтересовала. В моем вагоне проводника нет, напарница утверждает, что и не знает, куда он подевался, а качающиеся на ногах бугаи из первого купе едва ли не хором хвалят отсутствующего собутыльника. Бригадир, видавший, видимо, и не такое, идет расспрашивать пассажиров. В районе моего купе на его вопрос: «У вас деньги проводник просил?» — гробовое молчание, мои бунтовавшие десять минут назад соседки делают вид, что спят. На повторный — одна из женщин («За Ющенко»), сидящая в шубе, робко и вполголоса отвечает: «Собирал». — «А сколько?» — «Пусть мужчина сам вам скажет…»
Дальше события развивались стремительно. Проводник был немедленно найден. Факт сбора денег был им признан, однако идти с бригадиром в штабной вагон он отказался в форме… как бы помягче сказать, унижающей человеческое достоинство. Бригадир с пьяным матом доволок его за руку до соседнего вагона и затем вместе с тамошними щеголевато одетыми проводниками затащил в их купе и минут пять кулаками убеждал проследовать дальше. Методика подействовала, и дальнейшее воспитание проходило уже вне моего поля зрения. Меня от греха подальше немедленно перевели под охрану боевитых сподвижников бригадира, в вагоне которых я и провел остаток пути. Так что, сходя в три часа ночи на вокзале в Киеве, мне оставалось гадать, являлся ли инцидент в поезде каким-то отражением нравов, воцарившихся в стране, или я просто попал под расклад.
Вокзал. 28 ноября. Воскресенье
Определенной вписки у меня в Киеве не было. Собирался в спешке. Все, по сути, решилось меньше чем за сутки[1]. Как выяснилось на следующий день, из двух имевшихся у меня телефонов потенциальных хозяев не был правилен ни один. Да и сваливаться кому-то на голову в три часа ночи без предварительной договоренности было бы не вполне правильно. Впрочем, вопрос, где придется ночевать, разрешился сразу. В центральном холле огромные двери, преграждающие вход в половину старого здания вокзала (для тех, кто несколько лет не был в Киеве, сообщаю, что там построили почти аналогичный старому по размерам второй корпус и связали их огромным переходом-трубой над путями), оказались обтянуты оранжевыми полосами по бокам и верху. «Ющенко — Так!» (то есть «За!») и «Штаб» не оставляли сомнений в направлении дальнейшего движения. Перед ними толклись человек тридцать разных людей, которых отсекали десяток крепких молодых в оранжевых повязках, крепко блокировавших вход изнутри.
Журналистская карточка сработала, и меня пропустили без особых вопросов, переадресовав начальнику. Им оказался этакий полуинтеллигентный мужчина с залысинами, лет 40-45, член Организации украинских националистов из Ивано-Франковска. Кратко порасспросив меня, он сообщил, что эта часть вокзала была занята ющенковцами два дня назад. В первую ночь в занятые ими залы набилось слишком много народа, так что в эту ночь пришлось проводить селекцию, в частности, накормить и выпроводить бомжей и карманников. Сейчас на полу на «пенках» — человек четыреста, лазарет — вот он сбоку, организован студентами медицинского факультета Львовского университета.
Дальше я оказываюсь сдан на руки не то помощнику коменданта, не то самому коменданту, которого зовут Андрей. По виду лет двадцать восемь, детский врач, ординатор областной детской больницы из Львова. Впрочем, родом он из Одессы и во Львове живет только лет семь. По-русски говорит чисто. В коменданты попал полуслучайно. «Вообще я всегда старался держаться от политики подальше. У меня жена, ребенок маленький». Все ж во вторник вместе с коллегами он пришел к единственному в центре города «Макдоналдсу», откуда отправлялись автобусы с добровольцами на Киев, увидал там знакомого бизнесмена, организующего посадку, и через пятнадцать минут стал «керивныком» (руководителем) отбывающей группы. В ней — шестнадцать врачей и интернов его больницы, десять учителей. Приехал сюда, попросили поруководить и тут. Так что за четыре дня с вокзала отлучался всего пару раз — на Майдан, а также на чью-то квартиру помыться да отоспаться в спокойном месте.
Пока мы беседуем, кто-то из его помощников совсем уж юно-студенческого вида приносит чаю, минеральной воды, пластиковую тарелку с мясом и картошкой. Андрей, соблюдая провинциальные приличия, уходит, чтобы я спокойно поел, и возвращается, чтобы рассказать, что одна из основных проблем — колоссальный объем продовольственной помощи, идущей с запада страны через их вокзал, которую надо развозить по районным штабам. Подтверждение его слов — горы упаковок бутылок минеральной воды на заднем плане. Другая важная тема — недавний митинг сторонников Януковича на привокзальной площади. «Эх, мы чуть опоздали. У нас митинги на каждой крупной площади в городе. Просто получается, что мы все места заняли, а тут не успели. Если бы организовали, они бы не посмели высунуться, а так…» Я: «Что, стекла вам побили?» «Да нет, был митинг, блокировали тут подъезд к вокзалу в середине дня. Янукович выступил, уехал, тут же началась дискотека. Они стояли топали еще часа четыре. Потом разошлись потихоньку. Они же тут бедные — пьяные и голодные. Их в вагонах привезли тысяч пять, загнали тут неподалеку в тупик. Водки дали много, а еды только сухой паек. И денег по двести гривен (40 долларов. — Н.М.). Их они экономят, ничего себе из еды не покупают, а сухпай кончился. Мы их тут подкармливаем, разагитируем потихоньку. У них идея одна — придет Ющенко, все деньги уйдут в Евросоюз и Польшу. Америка — враг народа».
Время — полпятого. Я падаю на пол на две гостевые «пенки» (рядовым бойцам положена одна) и некоторое время не могу заснуть из-за нравоучительных нотаций привокзального радио о необходимости соблюдать чистоту и порядок, особо проникновенно звучащих в это время на русском языке через каждые три минуты. Несколько раз за остаток ночи приходится если не просыпаться, то реагировать на шум прибывающих новых групп. К утру весь пол огромного зала был занят ровными рядами «пенок» с телами. В основном — мужчины разных возрастов, — но примерно пятая часть — студентки.
В поисках «Поры»
Пока народ постепенно просыпается, барышни кормят вставших бутербродами и горячим чаем. Обнаруживаю даже пункт зарядки мобильников — два человека на посту, журнал записи сданных аппаратов (номер или марка, расписаться за то, что сдал, и за то, что получил, а также написать пароль для получения) и пяток удлинителей, из которых торчат зарядники разных марок. Для полного счастья не хватает только Интернета. Иду за ним через весь вокзал, попутно обнаруживая, какое ж в нем количество людей в оранжевом: куда-то спешат, стоят, спят в креслах.
Главное, что меня интересует, — молодежное движение «Пора», которое по обрывочным сведениям известно в Москве как едва ли не мотор массового протеста. В вокзальной комендатуре мне дать контакты отказываются. Типа тут членов ее вроде как нет, а на привокзальной площади встретите, наверное. Действительно, прямо на выходе из здания под желтым флагом с черной надписью «Пора» стояли парень и девушка. Однако помочь они ничем не могут (или не очень хотят). Мол, стоим, народ на Майдан отправляем, никаких контактов нет, доберетесь до центра, спросите в палаточном городке.
Прежде чем поехать туда, иду знакомиться, объективности ради, с последователями Януковича. Их человек тридцать, стоят в дальнем от метро конце привокзальной площади. Часть из них — в беседе с оранжевыми. Я останавливаюсь послушать и понимаю, что заставить себя взаимодействовать с «голубыми» выше моих сил. Пьяная шобла, худосочные и агрессивные парни из подворотен, какие-то женщины и мужчины лет сорока с испитыми лицами. И все как один — низкорослые, не выше метра шестидесяти пяти. И непрерывный мат.
География революции продолжается в метро. Вниз по эскалатору на «Вокзальной», три станции до «Хрещатика», переход на «Майдан» и вверх, через торговый комплекс — все в оранжевом потоке и под крики, которые станут рефреном на следующие полтора дня. «Ющенко, Ющенко, Ющенко» (и еще раза три ту же фамилию) — это коллективное. «Нас багато, и нас не подолаты!» (и еще пару раз) — это молодежное, как я позднее узнал, цитата из какого-то актуального рэпака. «Ющенко — Так! Янукович — мудак!» (однократно) — это молодежное мужское. У последнего есть варианты, например: «Ющенко — лидер! Янукович — пидор!» Наверху народа относительно немного, на первый взгляд — тысяч пять, но к половине одинадцатого — началу ежедневного митинга, точнее, предваряющей его молитве на площади, особенно ближе к трибуне, не протолкнуться. На ней священники — сначала греко-католические, а затем православные Киевского патриархата — все в оранжевых шарфиках поверх облачения — проповедуют, потом коллективно поют национальный гимн, подняв пальцы буквой V, и народ на площади от души им подтягивает. А по соседним улицам к площади стекаются небольшие группы по десять-пятнадцать человек, под каким-нибудь знаменем и, как правило, табличкой — типа: «Луцк — Так!». Очевидно, что часть из них ночевала в автобусах и микроавтобусах, в изобилии припаркованных по периметру Майдана и во всех окрестных дворах. Вид внутригородской львовской маршрутки с объявой «Сихiв — Личакiвська», стоящей где-то недалеко от центра города, в этой ситуации мало кого удивлял.
«Территория свободы» относительно невелика, хотя существенно больше, чем ее показывают телеоператоры. Большая площадь (собственно майдан Незалежности) и холм над ней, подземный торговый комплекс, сеть переходов и метро — под ней; Крещатик влево (если глядеть с холма), метров на триста заполненный палатками и еще метров на сто пятьдесят — автобусной стоянкой; Крещатик вправо — гуляющие ющенковцы, легковые автомашины, из которых слышен национальный рэп и возле которых почти круглосуточно танцуют подростки с оранжевыми повязками, и метров через двести — Украинский народный дом — самое крупное и известное место обогрева и кормежки замерзших демонстрантов. Возле него днем служба и очередной епископ произносит проповедь перед тремя-четырьмя сотнями, попозже — небольшой митинг тысячи на полторы-две человек, а вечером — дискотека. И круглосуточно — грузовик с огромным экраном, транслирующий главный проющенковский информационный ресурс — пятый телевизионный канал, вещающий в эстетике российского третьего, но с интонациями НТВ. Около него всегда пара-тройка сотен зрителей, а на блок новостей сбегаются тысячи.
Народный дом и палаточный городок
Журналистская карточка уверенно прокладывает путь, и я без проблем регистрируюсь в пресс-центре Дома, получаю пропуск безлимитного допуска и внимание его начальника — двадцати с чем-то там летнего аккуратного паренька Михайло Петечука. Он из Закарпатья, но уже несколько лет живет в Киеве. Закончил журфак, сейчас — в пиаровской конторе, весь штат которой — на баррикадах. На родине был в прошлом году, когда участовал в пиар-обеспечении компании «Пора». Сейчас из организации вроде как вышел, но уверенно дал мне имя своей преемницы, обитающей в основном палаточном лагере. Краткий экскурс по Дому, и я в очередной раз удивляюсь уровню организации протеста. Дом захвачен дня три назад: «Просто вошли люди погреться, человек триста, так и остались..» — «А ими кто-то руководил?» «Э-э-э… был там депутат Рады Олег Тягнибок». М-да, этого молодого депутата я интервьюировал года полтора назад во Львове, и был он, если мне память не изменяет, одним из вождей Социал-национальной партии Украины, избиравшимся где-то в сельских районах с давними традициями подпольной борьбы. В общем, если не называть его экстремистом прямо, то это край легального политического спектра.
Но распоряжается в здании отнюдь не депутат, а замотанный невысокий бородатый комендант лет тридцати пяти и опять же с пяток его помощников — одновременно охранников штаба здания. На первом, забитом людьми этаже здания таблички, указывающие направления предоставляемой помощи (еда, одежда, регистрация, медицина, зарядка телефонов, расселение). В подвале — один из пунктов раздачи еды, зарядка, туалет (чистота нереальная для места, посещаемого несколькими сотнями человек в час) и спальные места. Второй этаж — большой буфет и опять же «пенки» на полу. Дважды в день — санитарный час. Все лежаки собираются и добровольцы моют полы. Снаружи на охране, наверное, с сотню человек и еще несколько десятков обслуживают огромную полевую кухню. Михайло: «С первого дня начали регистрировать группы от десяти человек. За сутки получилось более чем на двадцать тысяч». Я: «Откуда?» — «Да отовсюду. Кстати, только из Донецка человек семьсот зарегистрировали. Народ едет с Одессы, прорывались несмотря на то, что билеты на поезда не продавали, только по дикому блату. Так оттуда и уходили полупустые вагоны. Галицию, понятное дело, пытались заблокировать. Гаишники на дорогу шипованные ленты клали, но там такой поток шел, что сдались на второй день. Люди рассказывали, что в сторону Киева автобусы и машины под оранжевыми флагами шли непрерывной колонной».
Палаточный городок на Крещатике — ряды брезентовых и синтепоновых куполов на проезжей части. Барьеры, ограждающие тротуары, усиленные рядами скамеек или натянутыми веревками, используются в качестве границ лагеря. Вдоль них на расстоянии полутора метров переминаются с ноги на ногу мужчины, направляющие в сторону пропускных пунктов желающих пройти на территорию. Человек двадцать суровых молодых людей стоят в импровизированных воротах, тщательно проверяют рюкзак на предмет алкоголя и газовых баллончиков, обхлопывают одежду (единственный раз за все время в Киеве), но где находится штаб, сказать не в силах, поэтому мне требуется еще полчаса, чтобы найти палатку без вывески со всеми полагающимися замкомендантами. В этот момент мне начинает казаться, что подобная анонимность не случайна. В лагере имеется официально отделенная начальственная зона со своей собственной охраной (кто и что в ней, мне неизвестно и сейчас), но реальный штаб в гуще народа и без объявы. Замкоменданты — все лет по двадцать — уже не стесняются признаваться в том, что они из «Поры». Тем более, что один из координаторов организации, отвечающий за все палаточные городки Киева, — брат коменданта лагеря Романа Гусака. На просьбу поделиться опытом комендант на приличном русском охотно перечисляет то, что нужно, чтобы устроить нечто подобное на городской улице в любой точке мира: «Главное, чтобы людям было где согреться, поесть горячего, сходить нормально в туалет. Поэтому не забывать нагреватели (за бортом палатки работал дизель, и от него, по-моему, питалась тепловая пушка. — Н.М.), огнетушители (наглядно висел на стойке внутри палатки. — Н.М.), биотуалеты. У нас тут главный санитарный врач Украины приходил, мы его в консультанты позвали. Контроль делает. Во-о-от. Ну и, конечно, надо сразу строго определить, кто за что отвечает, кто охрана, бэджики сделать для всех категорий. Кстати, вот чего мы не ожидали, так это такого интереса к символике. Типографии не успевают печатать плакаты, а оранжевого материала просто в городе не осталось». Действительно, бэджиков, значков и повязок за этот день я навидался с избытком. Смысл большинства из них был для меня загадочен, но до охраны, состоящей, напомню, преимущественно из двадцатилетних студентов, был доведен четко. Комендант был первым, у кого я заметил желтый значок с пятью черными ромбиками (четыре по краям и один в центре), который, как я понял впоследствии, означает принадлежность к среднему командному составу «Поры».
Разговор прерывает появление молодого человека, отвечающего за «третью кухню». «Опять там срач устроили! Я оттуда в три часа ночи уходил, сам все убрал, там все чисто было. Там палатку ставить надо, а не навес» и т.п. Комендант отрывается на него, потом на горячий борщ, с которым его уже несколько минут ждет дивчина. Мне пора сваливать, тем более что я определился со следующей целью — штаб-квартирой коалиции «Свобода выбора» — легальной крышей «Поры». Там теоретически должна находиться пресс-секретарь организации, которая и должна меня официально ввести в курс дела.
Штаб-квартира «Свободы» — на Десятинной улице, напротив здания МИДа Украины, но найти ее можно, только твердо зная адрес, да еще выслушав внятное объяснение от человека, который там бывал. Под аркой, во дворе — невзрачное здание, на нем неприметная табличка, да и сам офис — четыре маленькие комнатки в подвале, забитые людьми, офисной техникой и коробками с отпечатанными агитматериалами. На стенах образцы плакатов, макеты различной степени проработки и личное — черно-красный флаг УПА. За компьютерами — верстальщики и райтеры, абстрагированные наушниками от происходящего в офф-лайне. Почерневшие от усталости, недосыпа и табака пиарщики явно не ожидали увидеть в своей норе российского журналиста, но обходятся вежливо — дозваниваются до нужной мне, но отсутствующей в помещении барышни, выдают комплект агитационных бумажек «Поры» и аккуратно выпроваживают. И только выходя из помещения, я узнаю от провожатого, что, собственно, здесь собираются люди, занимающиеся снабжением палаточных городков: «Один за питание у нас отвечает, второй за лекарства, а кто-то за связь». Девушка, с которой мне предстояло встретиться, занималась информационным обеспечением процесса.
Ее зовут Анастасия Безверха или просто Настя. Чтоб мне с ней пересечься, пришлось сначала найти палаточный городок у Верховной Рады. Здание на краю огромного парка, выходит фасадом на одну из трех улиц, на которых и вершится современная украинская политика. Если говорить географически, то это как бы за спиной у телеоператоров, показывающих Майдан, но недалече — метров триста и вбок по переулку. Подойти к Раде оказалось непросто. Надо было перейти улицу, а тут демонстрация. Человек тридцать в ряд, первый лозунг «Донецк за Ющенко» и дальше бесконечная колонна. Около Рады я в сумме провел около часа, и все это время колонна шла мимо — плотно, организованно. В какой-то момент в нее вклинилась небольшая — человек сорок или пятьдесят — группа фанов Януковича, которая обходила Раду крестным ходом с хоругвями, иконами (это бабушки и пяток мужичков в возрасте) и бело-голубыми флагами (молодежь студенческого вида). Ее аккуратно впустили в ряды, дождались, пока она пройдет сто метров вдоль фасада и свернет в сторону на очередной круг.
Городок перед Радой был построен вчера. Пока обживается и народу немного. Охраны на входе всего человек пять. Настя — очень живая худощавая темноволосая девушка лет двадцати, коих много тусуется вовне и около московского РГГУ, — приветственно машет мне рукой. Почти сразу у нее звонит телефон, и она начинает бойко и на грамотном английском рассказывать кому-то о происходящем в Киеве. «Наши словацкие друзья. Беспокоятся», — говорит она, закончив разговор. Я прошу ее более подробно рассказать о «Поре». Она не сразу находит что сказать (добавлю, что даже на сайте организации отсутствует изложение ее истории) и потому начинает неуверенно: «Ну, в общем, были молодые активисты, которые участвовали в разных кампаниях против Кучмы. В прошлом году были выборы мэра Мукачево (столицы Закарпатской области. — Н.М.), и они решили заняться контролем за ними. Затем несколько месяцев мы просто растили организацию, занимались потихоньку пиаром, но, в общем-то, ничего не было. А потом как-то против нас начали грубо действовать. То активистов арестуют, то взрывчатку найдут и нас в терроризме обвинят. Тут сначала за арестованных родители вступились, а потом народ к нам повалил. И чем жестче были репрессии, тем больше народа приходило. А потом мы еще начали разворачивать кампанию призыва по студенческим общежитиям, и тут как-то действительно силы появились. Стали посылать мобильные группы по городам, чтобы они фиксировали нарушения, региональная сеть начала стремительно расти».
«Это были западноукраинские люди?» — спрашиваю я.
«Да нет, вот наш центральный координатор Женя Золотарев — он вообще из Харькова. Они координаторы, из ветеранов, кто ту еще революцию 1991 года делал. А мы вот сейчас присоединились». — «А как вашего координатора найти?» — «Да вот он там, видите, слева за деревьями с координатором по идеологической работе разговаривает — вот, может, вам с ним поговорить, его зовут Сергей Таран, он вообще из Донецка».
Неподалеку действительно разговаривали два человека: рослый длинноволосый в камуфляже и интеллигентный в шапке и очках. Пока я их дожидался, а Настя занималась обустройством пресс-палатки, мне еще раз пришлось испытать внимание охраны, озаботившейся появлением «чужого» на территории. Выяснение личности окончилось благополучно, рослый руководитель «Поры» удалился, кивнув на прощание, а я остался мучить идеолога организации.
Сергей Таран оказался терпеливым, с ноги на ногу на снегу, в отличие от предыдущей собеседницы, не переминался, и с его помощью что-то внятное про «Пору» узнать удалось. Он — один из пятнадцати координаторов (как я понял, знак координатора — это тот же значок с ромбиками, только приколотый на оранжевую ленточку), действительно отвечает за идеологию. Поэтому первые минут пять я слушал политический анализ ситуации в стране, который, по-видимому, по его мнению, должен был знать любой российский журналист: «Главной ошибкой Кучмы было то, что он в отличие от России не смог найти однозначного внешнего врага». Сам он в идеологах числится не зря — ныне Ph.D. student, а проще говоря, аспирант по политологии в DukeUniversity в Штатах. «Но в этом году решил быть здесь. Лучшей учебы, чем тут…» С учебных заведений «Пора» и начиналась. Если координаторы — люди с политическим опытом антикучмовского движения, то костяк молодежного актива — бывшие члены «Пласта» (скаутского движения твердой национальной ориентации) и активисты студенческих братств. О последних я слышу в Украине впервые и на всякий случай уточняю: «Это что, где-то во Львовском университете?» (десятки представителей которого я видел сегодня). «Нет, они у нас по всей Украине, в том числе и в Харькове есть». Члены «Поры», конечно, знакомы с опытом «Кмары» в Грузии и даже ездили туда на учебу, хотя в этих событиях участие принимают ровно три грузина, из которых членом «Кмары» был только один. Свою роль сыграли и курсы либеральных молодежных политических активистов, которые регулярно проводятся в Европе. Но главное — лагерь, который был устроен «Порой» в начале августа 2004 года под Евпаторией. «Мы собрали пятьсот человек со всей Украины. Дисциплину, конечно, установили, сухой закон, порядок в санитарном отношении. И вот, что показательно, вокруг весь берег пил и буянил и никто из местной власти на это внимания не обращал — считалось нормой. А у нас на третий день — местные менты, потом СБУшники, потом санинспекция и прочие подобные службы. Но придраться было абсолютно не к чему, и лагерь они закрывать не стали. А мы тем временем учились. В первую очередь правовому ненасильственному действию в таких ситуациях, как нынешняя. Значки, кстати, оттуда».
Речь Тимошенко
Вечер. Я бреду от Майдана вверх в гору по Лютеранской к блокированной Администрации президента. Пара тысяч человек у привычного телеящика на колесах смотрят трансляцию митинга. Где-то по обочинам — палатки в основном под винницкими табличками, микроавтобусы. Городком все это назвать трудно, но по статусу это оно самое. За толпой под фонарями блестят ряды касок, перед ними — щиты, украшенные оранжевым. Таран рассказывал, что сегодня утром как раз на этом месте «Пора» растащила грузовики с песком и распилила забор, перегораживающий пространство между оцеплением и ментами. Раструб телеустановки поставлен так, чтобы видели и митингующие, и защитники Администрации. По телевизору выступает Тимошенко. Честно говоря, прежде этой дамы я не видел. По российскому телевизору ей слово не давали, а все, что я знал доселе о ее политической активности, — так это участие в скандальных историях с криминальной подоплекой. Здесь на сцене стояла не просто красивая женщина (если ее снимать не сверху вниз, а как полагается — на уровне ее лица), а волевой лидер, четко, внятно и очень грамотно разъясняющий текущую обстановку, ставящий стратегические и тактические задачи и эффективно манипулирующий десятками тысяч сторонников. Представить на ее месте любого из российских политиков было бы трудно — уровень ораторского искусства несопоставим.
Задачей этих суток было оставить народ в оцеплении. Многие мне этим, да и следующим днем признавались, что начался отток «первой волны» митингующих. Людям надо отмыться, отогреться и отоспаться после пяти-семи суток полевых условий. Поэтому «Наша Юля» сообщила, что предполагается принудительное возвращение Януковича в здание администрации. Поэтому она назначает «полевых командиров», ответственных за все конкретные направления стояния, и демонстрирует их лица народу, чтобы узнавали. «Полевые командиры» бородатостью и камуфляжностью не отличаются, наоборот — солидные мужики в возрасте, костюмах и некоторые аж при галстуках. Понятное дело, все народные депутаты. Дослушав речь Тимошенко, я отправляюсь в сторону Рады, огибая квартал зданий Администрации президента. Буквально через три минуты начинается оживление — навстречу появляются группы людей, начинают прибывать сначала автомобили, потом микроавтобусы и, наконец, колонна убитых «Лиазов», набранных, очевидно, где-то по сельским автоколоннам. Здания стремительно окружаются группами людей. И вдруг из одной из подворотен, перегороженных цепочкой оранжевых, начинает сиять свет. Цепочка раздается, и оттуда под скандирование лозунга «Милиция с народом» появляется «Икарус». Из него осаждающим робко машут руками люди в форме. За следующие минут двадцать та же сцена повторяется еще раз пять. Ждать окончательной победы революции мне надоедает, и я отправляюсь на вокзал. После дня топанья по снежной жиже «пенка» на сухом полу кажется мечтой, и я ее с успехом реализую, не обращая внимания на сопутствующие обстоятельства.
Невидимая рука Сороса в самом кратком изложении. 29 ноября. Понедельник
День начинается так же, как и вчерашний. Сотни людей вокруг, девушки за столом режут бутербродики, утренняя «Газета.ру», по части Украины вызывающая возражения, но не дающая информации. Отец из Москвы, недоуменно вопрошающий: «Как это я нахожусь на вокзале, если по телевизору сообщают, что тот под контролем Януковича?» Оранжевая волна в сторону Майдана, там проповедь, сгущающаяся толпа. Занятно, что если в России на подобных митингах люди приносят с собой и становятся под таблички с названиями организаций, то тут таблички торчат, обозначая территориальную привязку — десятки названий городов и сел, мало что говорящих не только среднему россиянину, но и местным политически продвинутым людям.
У здания профсоюзов — главного ющенковского штаба на правой стороне Майдана, жду своего львовского знакомого Андрея Юраша — солидного тридцатишестилетнего политолога, главу центра «Генеза» и специалиста по современной украинской религиозности из Львова. У штаба на стене газета, где довольно наглядно — в фотографиях — история избиения и разгона пикета сторонников Ющенко в Луганске.
Андрей в Киеве четвертый день. Львовские кучкуются в городе если не сообща, то, во всяком случае, зная, кто здесь, а кто остался на родине. Вот и до Андрея я дозвонился по телефону, полученному вчера в Народном доме от студентов Львовского католического университета. За тот час, что мы проводим на площади, то к нам каждые пять минут подходят люди здороваться с Андреем, то он кого-то вылавливает в толпе. Вот, например, отец Борис Гудзяк, ректор того же ЛКУ, две трети которого, по его утверждению, тут. Андрей говорит, что на второй день революции во Львове едва ли не закрыли все базары — не было ни торговцев, ни покупателей. Устав толочь снег, мы идем сначала в местный «фаст-фуд», именуемый «Два гуся» (на эмблеме соответственно серый и белый со слегка безумным выражением физиономий) попить кавы, а затем в Институт философии, где Андрею надо забрать какие-то книжки, привезенные его коллегами из Москвы. Институт минутах в семи ходьбы от Майдана, но как тут положено — круто в горку. Но на первом этаже у лифта приклеена бумажка — «Туалет и горячий чай, а также что-нибудь к нему, на пятом этаже». Но нам на четвертый — коллеги выражают умеренное удовлетворение от факта моего к ним явления (их политическая позиция заявлена групповым портретом — Ющенко с семьей, — приклеенным над рабочим столом), и мы проводим полчаса в разговорах на профессиональные темы.
Все это замечательно, и уходить из теплого помещения не хочется, но нас уже ждет жена Андрея Диана. Если он — уроженец Черкасской области, то она — из-под Тернополя, высокая статная дама, моя ровесница. Помимо работы в «Генезе» и воспитания «малого» она советник председателя правления местного Фонда Сороса (который в Украине именуется «Вiдродження») по гражданскому обществу и в текущий политический процесс включена по полной программе. Мы встречаемся с ней в крошечном кафе, оформленном в лубочном украинском стиле, на одной из небольших улиц, в трех минутах ходьбы от Майдана. С одной стороны пластиковый плетень и телевизор внутри, который настроен на пятый канал, с другой стороны вареники и «млынци» (заказав оные согласно меню, я слышу, как приемщица кричит в кухню: «И еще блины!»), которые, по мнению Дианы, «настоящие». Народ в кафе — патриотичный украинский мидл-класс, способный заплатить за обед пять долларов (а с горилкой и немного больше) и потом вернуться на Майдан — стоять дальше.
Диана рассказывает о еще одном субъекте украинского политического пространства — экспертных группах. Летом 2003 года двенадцать крупнейших общенациональных мониторинговых агентств (включая «Генезу» как единственного представителя регионов) объединились в коалицию «Новый выбор — 2004». У каждого из них имелись какие-то «ресурсы», или, переводя с фондовского языка, деньги на осуществление своих проектов, плюс к тому на коалицию дало «Вiдродження». Сколько дало — тоже не секрет, общая сумма, потраченная фондом на выборы, согласно уже опубликованному отчету, составила чуть более миллиона двухсот тысяч долларов (ну, то есть порядка тридцати центов на избирателя). Коалиции это помогло привлечь к мониторингу еще сотню региональных общественных организаций, что все вместе позволило проконтролировать процесс подготовки к выборам, да и их самих, в масштабах страны.
С одним из участников этой коалиции, руководительницей Программы развития гражданского общества Украинского центра независимых политических исследований Юлией Тищенко, — очень серьезной киевлянкой примерно тридцати годов от роду — я с подачи Дианы встречусь вечером того же дня в помещении одной из соросовских структур для того, чтобы после часовой беседы окончательно уяснить себе простую, в общем-то, вещь. Украинские пиарщики и политтехнологи, конечно, имеют свои политические убеждения, и они очевидно «проющенковские», однако, как профессионалы, они готовы были работать на любого кандидата. Да, собственно, и работали, представляя информацию, анализ и разрабатывая концепции для всех, включая Януковича. Однако сверхденежный Янукович уже на ранней стадии отдал все контракты в руки российских профессионалов, а те (или тот, кто за ними, возможно, стоял) сделали однозначную ставку на «возрождение русской идентичности». «Ну и провалили дело», — рассуждает Андрей, пока мы прем в очередную гору к зданию Верховного суда. «Янукович послал на Западную и Центральную Украину порядка ста тысяч своих наблюдателей, только во Львовской области их было двенадцать с половиной тысяч, столько же, сколько у Ющенко на весь восток. А оказалось, что русская идентичность — это даже совсем не весь восток, несмотря на то что там вообще ни одного слова от Ющенко не пропускали».
Он благодушен чуть более чем обычно. В отличие от Дианы, которой еще надо заниматься «работой на Харьков», где мнение активной части населения не совпадает с позицией власти, стоящей за Януковича, мы с Андреем поместили внутрь по сто грамм, и потому нам хотя бы не холодно. И православный крестный ход, в прежнем составе идущий к Верховному суду на «молитвенное стояние» перед камерами российского телевидения в окружении десятков «оранжевых» и под скандирование сотен людей по обе стороны дороги «Ющенко!», вызывает умильные улыбки.