Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2004
Галина Владимировна Кожевникова (р. 1974) — заместитель директора Информационно-аналитического центра «СОВА». Специалист по истории российской государственности. Автор ряда справочных изданий по органам государственной власти, руководитель исследовательского проекта «Язык вражды в российских СМИ».
Наряду с организованными идеологическими группами, реально занимающимися интеллектуальными поисками консервативного (по самоопределению) толка (типа Серафимовского клуба), все заметнее становятся политики, высказывания которых направлены на полное отрицание «либерализма» ельцинского периода, даже если либерализм этот весьма условен. Причем исходят они не только и не столько от старой коммунистической и национал-патриотической оппозиции, а преимущественно от деятелей «путинского призыва». Именно их высказывания, а также выступления ангажированных ими политологов и журналистов и являются предметом данной статьи[1].
Явно и косвенно цитируемые в этой статье авторы не являются единым сообществом, объединенным близостью взглядов. Скорее наоборот. И в первом приближении можно выделить две довольно разные группы. С одной стороны, это представители новой политической элиты — Борис Грызлов, Сергей Миронов и им подобные, привлеченные в большую политику именно Путиным. Сюда же, пожалуй, можно отнести и политических клакеров, любым способом стремящихся остаться приближенными к господствующей элите (Глеб Павловский и тому подобные). С другой стороны, лица, не то чтобы неизвестные, но до 2000 года не имевшие должной «респектабельности» и представлявшие ранее национал-патриотическую (разной степени умеренности) оппозицию Ельцину. «Респектабельность» ими была приобретена благодаря отказу от оппозиционности режиму и востребованности их «патриотической» риторики. Александр Дугин, Дмитрий Рогозин, Наталия Нарочницкая стали постоянными гостями аналитических телепередач, «экспертами» по вопросам государственного строительства. В отличие от первой группы, здесь можно говорить о наличии каких-то идеологических установок. Однако обе группы целиком и полностью обязаны своим нынешним положением режиму Путина.
Собственно поэтому можно попробовать рассмотреть всех этих политиков как некую общность и определить черты, ее характеризующие.
Оставляя в стороне их неестественную, при любом удобном и неудобном случае демонстрируемую любовь к президенту, нельзя не отметить, что исходящие от них заявления направлены на прямое или косвенное идеологическое обеспечение существующего режима, в первую очередь — в его ревизии либеральной направленности ельцинских реформ. Именно такое единство «путинского призыва» позволяет с некоторой долей условности называть его «антилиберальным лагерем» и рассматривать как единое целое, не акцентируя внимания на безусловно имеющихся в этой среде идеологических, терминологических и прочих различиях. При этом имеются в виду именно публичные выступления, растиражированные СМИ: зачастую они существенно отличаются от реальных идеологических построений того или иного политика или публициста. Тот же Александр Дугин, знакомый экспертам как один из идеологов русского неофашизма, в газетных публикациях и по телевизору таковым отнюдь не предстает.
Единство «пропагандистской» цели является причиной того, что большинство инициатив, исходящих из этого лагеря, направлено не на создание сколько-нибудь связной идеологии, а на обслуживание текущих (даже не стратегических) задач «режима Путина», насколько авторы понимают этот режим и могут знать или угадывать его задачи. Инициативы из «антилиберального лагеря» не становятся предметом дискуссии, ибо являются декларациями, направленными на зондирование общественного мнения. И недостаток оппонирования свидетельствует, что представители «либерального лагеря» попросту не видят предмета для спора. Яркое тому подтверждение — некоторые дискуссии в телепередаче «Свобода слова», создававшие впечатление, что их участники говорят на разных языках.
При этом постоянно сужающаяся площадка для артикуляции мнения либерального меньшинства делает точку зрения именно этой антилиберальной, да еще занимающей ведущие должности группы не просто доминирующей, а едва ли не единственной. Господство на информационном поле для «путинской элиты» является принципиально важным, поскольку, повторюсь, она ориентирована не на привлечение интеллектуалов и создание некоей идеологической доктрины, а на агитацию и пропаганду идей, по мнению их авторов, оправдывающих любые действия существующего режима «управляемой демократии».
Выступления эти довольно четко вписываются в некие «поиски национальной идеи», о необходимости которой политики говорят все чаще и чаще. Достаточно сказать, что, если на выборах 1999 года само словосочетание «национальная идея» употребляли в своих программах лишь откровенные этнонационалисты[2], то на выборах 2003 года только на программном уровне его использовали как минимум пять партий, считающих себя «центристскими»[3], не говоря уже о том, что в теледебатах на эту тему рассуждали практически все[4]. Однако конкретной формулировки национальной идеи в том виде, в котором она виделась, например, Борису Ельцину — в виде концепции, законченного аргументированного текста, представлено не было. Исключением, пожалуй, можно назвать доклад «Крепость Россия» бывшего вице-спикера Думы от «Яблока», а ныне члена дугинского движения «Евразия» бизнесмена Михаила Юрьева[5]. В нем в качестве способа спасения России от исчезновения предлагается постепенное превращение ее в автаркию, построенную на авторитарном правлении и этнонационализме в качестве идеологии (в качестве примера приводилась даже гитлеровская Германия).
При отсутствии осмысленных концептуальных текстов[6] логично было бы предположить, что национальная идея неявно представлена в выступлениях политиков на различные темы. О чем же они говорят? А говорят они о неприемлемости для России либерализма в принципе, поскольку он «может привести к разрегулированию всей социальной, экономической и финансовой сферы»[7].
Преобразования 1990-х годов имели целый ряд характерных черт: технократизм, явный упор на экономику, ориентация на Запад, приоритет гражданских свобод (и в первую очередь — свободы СМИ), секулярность. В негативном контексте они превращаются в непатриотичность, хищничество, пренебрежение «традиционными ценностями» русского народа, вплоть до уничтожения его национальной идентичности. Именно от негативно-эмоционального образа «либерала» отталкиваются представители интересующей нас группы, формулируя собственные идеологические постулаты.
Бросается в глаза, что, в отличие от критикуемых либералов, у их критиков экономика является наименее внятной частью выступлений. Единственное, что можно с уверенностью сказать, — это то, что они вполне допускают пересмотр итогов приватизации, вплоть до национализации. В остальном дискуссии ведутся на «идеологическом» поле, где оппоненты обвиняются не в некомпетентности, а в навязывании России нетрадиционной модели экономики (например, протестантской или иудейской[8]) и, соответственно, «нетрадиционных» ценностей.
Если для либералов Запад является бесспорным объектом подражания, то в интерпретации их оппонентов он предстает как однозначное зло. В этом сходятся практически все — от националистов Александра Дугина и Дмитрия Рогозина до представителей центристов из «Единой России» и Сергея Миронова. В лице Голливуда Запад растлевает российское общество[9], а в лице НАТО — осуществляет вооруженную агрессию. Пока агрессия эта распространяется только на традиционную зону влияния России — страны СНГ[10]. Однако нет никакой гарантии, что состояние вооруженного перемирия, в котором мы с Западом находимся[11], обеспечивает неприкосновенность границ России. Например, депутат Государственной Думы от блока «Родина» Наталия Нарочницкая подчеркивает, что вхождение стран Балтии в НАТО создало ситуацию, когда с территории Эстонии Санкт-Петербург можно обстреливать ядерными снарядами из «обыкновенных гаубиц»[12]. Постепенно из малотиражных националистических газет, слегка облагороженные и очищенные от «жидомасонской» терминологии, на страницы общественно значимых (вплоть до правительственного официоза — «Российской газеты») и наиболее тиражных изданий перекочевывают рассуждения о заговорах против России с целью подчинить ее Новому Мировому Порядку, лишить суверенитета и превратить в «сырьевой придаток Запада» (в первую очередь, Америки)[13].
Необходимость противостоять агрессии Запада и «террористическому» исламскому миру, зачастую находящемуся с этим Западом в сговоре, вполне, на взгляд антилибералов, оправдывает агрессивную имперско-милитаристскую риторику. Территориальные претензии к Украине, серьезное обсуждение возможности протектората над грузинскими автономиями сопровождаются и бряцанием оружия и теоретическими псевдоюридическими выкладками, обосновывающими эти действия[14].
Технократичности и секулярности (а вернее — бездуховности и аморальности) в выступлениях антилиберального лагеря противостоит опора на «традиционные ценности русского народа». Причем «русского народа» как этнической, а не гражданской общности: этнонационалисты, востребованные нынешним режимом, охотно делятся своей терминологией, быстро воспринимаемой многими российскими политиками[15]. И этнонационализм (наряду с безусловной преданностью лично Владимиру Путину) постепенно становится синонимом патриотизма.
Перечень «традиционных ценностей» довольно широк («государственнический инстинкт», приоритет духовного над материальным и тому подобное), но, как правило, не конкретен, развернутое перечисление этих ценностей в публичных выступлениях — большая редкость. Кроме того, многие просто не имеют четкого представления о том, о чем рассуждают. В результате утверждение православности без труда подтверждается цитатами из Льва Толстого[16], а рассуждения об «общинности» совмещаются с апологетикой Петра Столыпина.
Несомненно, что представленияо «традиции» у политиков-антилибералов (например, у тех же Нарочницкой, Райкова и Миронова) явно не совпадают. Наиболее ярко это, вероятно, демонстрируется тем, как разнится видение того, что с этими ценностями делать, как их хранить и как использовать. Достаточно ли их для того, чтобы строить на них дальнейшее развитие государства (как это считает, например, Геннадий Райков[17]), необходимо ли их сочетать с технологической модернизацией (Сергей Миронов[18]) или же ситуация, сложившаяся в России при Путине, оптимальна для дальнейшего государственного развития и без этих ценностей, хотя помнить о них, разумеется, необходимо (Станислав Белковский[19]), — именно таковы расхождения в антилиберальном лагере. Однако ритуальное упоминание «традиционных ценностей» становится для антилибералов неким опознавательным знаком. Расхождения же, при молчаливом согласии сторон, не педалируются и не обсуждаются публично. В единой борьбе против «ельцинских либералов» они прячутся за словосочетанием, которое в результате стремительно превращается в ничего не значащее демагогическое клише.
Отсутствие четкого представления о «традиции» порождает ситуации казусные, чреватые скандалами и выставляющие их участников на посмешище. Стремление сделать эти ценности основой своей идеологической программы ведет к явной идеализации и даже сакрализации мира досоветской — как правило, древнерусской или позднеимперской — истории. Активно эксплуатируются (в первую очередь, конечно, национал-патриотическим крылом «путинского призыва») образы Святой Руси и святого страстотерпца Николая Второго. При этом (совершенно, кстати, необъяснимо) для подтверждения своих идеологических построений вместо общепризнанных примеров, которых вполне достаточно в истории России, вниманию изумленной публики представляются, как минимум, крайне спорные конструкты Рюрика-славянина[20] или новгородской теократии[21]. Попытки усомниться в подобных трактовках истории лишь подтверждают «непатриотичность» либералов и немедленно, как и в случае с экономикой, переводятся в идеологическую, политическую плоскость. Наиболее яркий пример этому — история с запрещением учебника Игоря Долуцкого, который стал «непригоден» для школьников лишь после того, как в нем появились нелояльные нынешнему президенту России оценочные суждения. Скандал, разразившийся вокруг книги, комментарии на нее самого президента вывели дискуссию за рамки педагогики. Например, бывший руководитель Росархива Рудольф Пихоя заявил, что «история должна служить для объединения, а не для разъединения нации». «Патриотический ресурс, уважение к прошлому являются одним из факторов выживания России как государства». В этом смысле учебники, подобные работе Игоря Долуцкого, «может быть… не так плохи для западных образовательных стандартов, но… они выражают не российские интересы»(выделено мной. — Г.К.)[22].К этой точке зрения фактически присоединилась и правительственная «Российская газета», которая считает, что «навязывание индивидуализма народу с общественным менталитетом приводит к тому, что у детей формируется неуважительное отношение к государству»[23].
Эти цитаты достаточно ярко демонстрируют еще одну общую черту политиков-антилибералов. Демократическим свободам они противопоставляют «патриотизм», в котором понятие «Родина» явно вытеснено понятием «государство», которое обозначается как «Великая Россия». Интересно отметить, что еще несколько лет назад этот термин если и употреблялся респектабельными политиками и журналистами, то имел четко определенный внешнеполитический контекст: как правило, имелось в виду восстановление России в качестве великой державы на международной арене. Ныне же эти разговоры подобную узость утратили и апеллируют скорее к некому историософскому понятию. Изменилась даже его орфография — от «великой» к «Великой» России.
Соответственно, критика так понимаемого государства равноценна предательству родины. Государственная целесообразность получает приоритет перед буквой закона[24]. Охрана интересов государства допускает любые ограничения демократических свобод — и вот уже ужесточается Уголовный кодекс, а Конституция объявляется «антисоциальным актом», поскольку не соответствует «традиционным ценностям» и не вменяет гражданину в обязанность нравственности и общественного служения[25]. Но приоритетом в этой «государственнической атаке», безусловно, являются СМИ — вплоть до требований фактического запрета на профессию для выходцев с НТВ и обвинений в шпионаже в адрес Владимира Познера и Савика Шустера[26].
Тема любви к государству заставляет вернуться к апологетике Владимира Путина. И речь здесь даже не о довольно топорных предложениях (и попытках) увеличения срока его пребывания на посту президента[27] или о выражениях «народной любви» к президенту в виде валентинок, зубочисток и тому подобного. Большинство выступающих преподносят лично Владимира Путина как единственную альтернативу развалу, исчезновению государства, враждебным проискам вне и внутри страны. Власть его сакральна, и на эту сакральность не имеет права покушаться даже он сам[28]. Не говоря уже о том, что представители любой оппозиции ему объективно являются «врагами народа»[29]. Впрочем, возвращение на страницы газет риторики 1930-х годов прошлого века само по себе говорит о многом.
Таковы основные тезисы выступлений путинской элиты, которые, вероятно, и являются составляющими «национальной идеи». Картинка получается довольно своеобразная: «Великая Россия» — это агрессивная, при необходимости не признающая международных обязательств, бряцающая оружием империя, с приоритетом прав этнически русского народа внутри страны. Во главе этой империи стоит авторитарный правитель, власть которого сакральна. В ней нет приоритета закона, не гарантирована частная собственность, царит цензура, а гражданские свободы ограничиваются «требованием вносить лепту в общее благосостояние, нравственными заповедями, ценностями гражданственности, солидарности и патриотизма»[30].
Можно ли рассматривать авторов подобной «идеи» как приверженцев какой-либо идеологии? Сами себя эти люди определяют (если определяют) как консерваторов, традиционалистов и/ или антилибералов. Безусловно, отдельные представители антилиберального лагеря вполне могут примерить на себя любое из этих определений, особенно если они, как, например, Наталия Нарочницкая, могут четко сформулировать, что они под этими терминами подразумевают[31]. Однако как целое «путинский призыв», повторюсь, выступает как «коллективный агитатор», а не как «коллективный идеолог»: он слишком ориентирован на текущую политическую конъюнктуру. Если допустить, что политическая мода изменится, большая их часть моментально сменит свои нынешние убеждения. А все противоречия, которые сейчас сознательно замалчиваются, расколют оставшееся меньшинство, ныне объединенное властью.
Важнее, однако, другое. Модель «Великой России», представленная антилибералами, несет в себе два конструктивных недостатка, способных свести на нет все усилия пропагандистской машины. Во-первых, построенная на отрицании «ельцинского либерализма», она не содержит позитивного начала. А во-вторых, она отрицает не сам «либерализм» как идеи или практику 1990-х, а некий миф, имеющий мало отношения к реальности. Негативное мифотворчество вряд ли жизнеспособно. А дополненное плохо скрываемыми и сознательно замалчиваемыми противоречиями и нечетким представлением большинства группы о предмете деклараций — нежизнеспособно вдвойне. Именно поэтому ни поиски национальной идеи, ни другие идеологические начинания «путинского призыва» не оставляют даже впечатления конструктивной деятельности.
