Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2004
Татьяна Борисовна Щепанская (р. 1958) — этнограф, доцент Санкт-Петербургского государственного университета (факультет социологии). Автор книг «Символика молодежной субкультуры: Опыт этнографического исследования системы. 1986-1989 гг.» (СПб.: Наука, 1993) и «Культура дороги в русской мифоритуальной традиции» (М.: Индрик, 2003).
Как было до этого, трудно сказать, но к середине 1980-х трасса (в сленге тех лет — «дорога, путешествие», как правило, автостопом, иногда на собаках, но по возможности бесплатно) уже сложилась как поведенческий и символический комплекс. Мой путь на работу в Кунсткамеру лежал тогда мимо «Сайгона» (кафетерия невдалеке от Московского вокзала). Утром там можно было встретить людей, только что приехавших на собаках, мечтавших согреться после трассы, искавших вписку (ночлег). Один человек стоял у дверей «Сайгона» и показывал всем батон, только что выпеченный им, — он приехал в Питер автостопом и отработал ночную смену на хлебозаводе: на корочке батона был лично им выпечен «пацифик». Ближе к вечеру, когда я возвращалась с работы, подтягивались обитатели системных флэтов (от англ. flat, «квартира»); те, кто собирался на трассу, искали попутчиков и адреса вписок где-нибудь в Вологде или Челябинске. «На Сайгоне» всегда ощутим был зов дороги.
«Сайгон» был открытым местом, и собиралась там вполне разнообразная публика, хотя и считался он тусовкой системы: теперь это слово синонимично движению хиппи, но в те годы система -не одни только хиппи, но и панки, и какие-нибудь самые фантастические энергеты[1], автономы — в основном люди никак специально себя не называли, хотя и ощущали свою общность. Друг для друга они были просто люди, пипл, «свои люди» и обращались друг к другу пипл, чел, чувак. Эта общность и называлась у них иронически системой — в пику официальной Системе (советской, коммунистической, административно-командной), от контроля которой эти люди хотели уйти. Трасса была лучшим средством ухода.
Трасса как метафора системы
Трасса (путешествия автостопом) — одна из практик, вокруг которых была организована жизнь системы. При встрече спрашивали друг друга: «Где был, чем ехал, кого видел?», а расставаясь, говорили: «Ну, теплой трассы тебе!» или: «Чтоб трасса была мазовая! Чтобы без стремаков…» — и дарили феньку (какую-нибудь мелочь, например плетеный браслетик), как оберег «от злых контролеров». Была такая шуточная клятва — «Век трассы не видать!» — в смысле: я не я буду (если вру). Фактически трасса в системе воспринималась как символ, идентифицирующий «своих», «прошел трассу» — как знак посвященности, если, конечно, это не М10 (Москва — Ленинград/Санкт-Петербург), поскольку, как говорили, «Курица не птица, М10 не трасса», хотя опыт автостопа для многих начинался именно с М10, которая выполняла роль посвятительного обряда. Нельзя сказать, что все было так жестко, но тот, кто не был на трассе, все-таки воспринимался как лишенный весьма значимого опыта. Вот характерный отрывок из воспоминаний человека, имевшего опыт тусовок в те годы: «Выхождение на трассу я […] не рефлексировал, просто вышел и все, хотя и припоминаю, как мой приятель Кир из Питера, глумясь над хиппами, говорил: “Вот такой придет: я хиппи, я хиппи, я сюда по трассе приехал! — а у самого билет на поезд из кармана выпадает”. То есть я не помню, чтобы выход на трассу сопровождался какой-то ритуальностью, но хождение стопом было признаком настоящего хипа (хотя и не обязательным)»[2]. Трасса воспринималась как значимый общий опыт «настоящей хипповской» жизни.
Опыт нельзя описать — он уникален по определению, но можно реконструировать то, как он моделируется традицией системы в ее текстах — от паремий до анекдотов и телег (телега — в сленге системы речевая форма, которую можно определить как нарратив без установки на достоверность, но с установкой на занимательность и удержание внимания собеседника за счет использования эмоционально окрашенных мотивов — например, мистических или смеховых). В этих текстах моделируется опыт трассы: фиксируются типовые ситуации и модели поведения, а также способы их интерпретации.
Сама трасса воспринимается как текст, ее отдельные эпизоды, реалии — как знаки, интерпретируемые через сопоставление с реалиями и символами системы. Так, в блокноте одного странника я видела изображения дорожных знаков с подписями на сленге: знак, изображающий падающий с обрыва автомобиль, интерпретировался как «облом», цифра «50» в круге — как «ограничение аска» (от англ. аsk«просить, спрашивать» — выпрашивание, попрошайничество), был еще знак «паровоз» и другие. Аналогичный процесс перекодирования я наблюдала сама, когда на трассе мой волосатый спутник все время реагировал на дорожные указатели с названиями деревень или речек, похожими на сленговые слова: получалось, что трасса размечена на языке системы, то есть маркирована как ее территория. Это все воспринимается как игра, но она указывает принцип интерпретации дороги: сопоставление ее отдельных элементов со знаковым комплексом системы, а одобрение и удовольствие, которое она вызывает у пиплов, говорит о том, что они разделяют этот принцип. Маркирование трассы закреплено и обычаями системы: существовал обычай выцарапывать на дорожных знаках или стенах придорожных строений символы системы (например, «пацифики» или «хипповские кресты»), а при выходе на трассу совершали ритуал — «Дань трассе». К указателю границы города бросали через левое плечо монету или «феньку какую-нибудь. Что нашлось в кармане, в ксивнике: дань трассе. Причем у таблички “Ленинград” на таллиннской трассе очень много таких вещей скопилось» (Ленинград, 1988 год).
С другой стороны, система сопоставляется с дорогой, культивируя самосознание странников, что находит выражение, например, в системных именах: на тусовках 1980-х было несколько людей с именами Странник, Сталкер, в начале 1990-х появились Вечный Тремпист (от англ. totramp- «бродить, бродяжничать, странствовать»), Ночная Прохожая и другие. Образ странника воспроизводится и во внешнем облике хиппи: рюкзачки или холщовые торбы, удобная обувь, потертая свободная одежда, ксивник — мешочек, в котором носят в пути деньги и документы (ксиву), — символы принадлежности к системе и атрибуты странника одновременно. Отношения в системе уподобляются отношениям попутчиков: открытые, искренние, но мимолетные. Встреча в дороге — чрезвычайно важный мотив системных телег.
Встретить хипа на трассе — радость. Иногда говорят, что это еще и хорошая примета. Та же радость и ощущение встречи с близкими по духу людьми, по отзывам волосатых, возникает и когда видишь на дороге символы системы — следы, оставленные кем-то из ее людей: «Вот, допустим, пацифист нацарапал на стене пацифик. И придет другой, увидит, скажет: “Во, пацифик” — и порадуется. Я помню, как радовался каждому пацифику, кидался к нему. Идешь по трассе, смотришь — какой-нибудь знак дорожный и там пацифик, и если еще расписался кто-то знакомый — такая радость…» (Ленинград, 1987-1988 годы). Таким образом, маркирование системной символикой трассы стимулирует переживание встречи со своими людьми.
Встреча на трассе воспринимается как модель идеальных «хипповских» отношений. Андрей Мадисон, известный как бытописатель и идеолог российского хиппизма, рассуждая, «что такое хиппизм», приводит слова «безымянного хиппи» о пипле Хейт-Эшбери (легендарная прародина хиппи): «Я чувствую, что они — мои люди. Это как на трассе… встречу с хиппи там воспринимаешь просто как чудо, потому что она — мгновенная связь, мгновенная любовь и готовность помочь»[3]. Отношения с попутчиком, как бы ни были мимолетны, проникнуты теплотой и оставляют теплые воспоминания: «Потом если увидишь своего попутчика, уже с ним встречаешься, как с дорогим человеком, радуешься. Обычно куда-то вместе идут. Иногда снова возникает желание поехать куда-нибудь» (Санкт-Петербург, 1998 год). Даже на расстоянии в отношениях между людьми, вместе прошедшими трассу, остается теплота, как от встречи в дороге.
Обычно отношения попутчиков не имеют продолжения: приезжают в город, ищут вписку, чаще всего расходятся по разным флэтам. Но случаются и более длительные отношения, если встреченный на трассе человек оказывается «близким по духу». Такие случаи воспринимаются как «дар трассы». Один старый (олдовый уже в те годы, в конце 1980-х) московский пипл, Сольми, рассказывал о встрече с человеком, который после этого стал его системным братом: «Он понимает тебя лучше, чем ты себя понимаешь. И он приехал по трассе, и мы повстречались на флэту, случайно. И я сказал, что ищу место для коммуны, чтобы жить, творить, чтоб никто не мешал… И он сказал, что ему все равно где, он тоже хочет… [Я] нарисовал портрет Джона Леннона, и у меня круто получилось. И Чига — он тоже Лев по гороскопу, и в это время он тоже рисовал. И он пришел и говорит: — Да, круто получилось. И мы оба въехали, и ты чувствуешь, что буквально родственная душа». Внезапное чувство общности может быть закреплено ритуалом братания: «И в Питере мы зависли на флэту и побратались. И еще молитву какую-то прочитал, по-моему, Отче наш. Еще налили в стакан [воды, туда крови] покапали, потом отпили. Ведь есть родственники по крови, а есть по духу, это самая крутая связь… братья по вере» (Москва, 1987 год). Похожие мотивы сохраняются и в рассказах современных странников: «На трассе встретила “нашего” человека, на юге, который оказался выходцем из моего города, знал моих друзей, давно уже живет в Москве… и впоследствии стал моим парнем, кем благополучно является и до сих пор… Вот какая трасса: она одаривает человека, делает жизнь прекраснее!» (из электронной переписки на тему «дорожные истории», 2003 год). Отношениям, начавшимся на трассе, придается особое значение: если трасса получилась кайфовая, то эти отношения воспринимаются как близкие к идеалу, хипповской мечте. Тогда они сохраняются надолго (даже на расстоянии остается теплота) и воспринимаются как образец, с которым соотносятся все другие. Если же трасса была некайфовой, попутчик все время жаловался и ныл, тос ним больше никуда не едут и не советуют другим. Таким образом, трасса оказывается своего рода тестом на соответствие идеальной модели отношений (которой служат отношения в дороге), определяя репутацию человека в системе. Поскольку эти репутации быстро транслируются (рассказы о трассе — самая популярная тема разговоров), они предопределяют возможности интеграции человека в сеть системных отношений.
Встреча со «своими людьми» на трассе — обычный мотив системных телег — дорожных рассказов. Обычно он связан с мотивом актуализации отношений взаимопомощи, чаще всего — в связи с темой вписки (поиска временного жилья). Приведу рассказ современной странницы примерно того же круга (из наследников системы), который воспроизводит мотивы, характерные и для 1980-х годов. «Много путешествую автостопом, поэтому истории самые невероятные, — пишет девушка (19 лет). — Любимая история: этим летом поехали с подругой в Европу, никаких знакомых нет. С трудом перешли польско-немецкую границу, ура, мы в Германии, как жить дальше — загадка. Холодно и грустно. Сидим на заправке, едим хлеб за 2 евры, видим — автобус со всякими картинками смешными. Понимаем — свои люди. Познакомились, поехали в Берлин, потом в Дрезден, где ребята живут веселой коммуной. Жили у них во время наводнения. И самое смешное, что подобные удивительные вещи случаются постоянно. Главное, попасть в эту волну постоянной удачи» (из электронной переписки по теме «дорожные истории», 2003 год). Обратим внимание, что в этом рассказе встреча со своими людьми воспринимается как проявление «мистики трассы» — признак трассовой удачи. Попасть в «волну удачи» на трассе означает в данном случае — встречаться со «своими людьми», как будто подразумевается, что это и есть ее главный смысл.
Готовясь, вероятно, к таким ситуациям, пиплы, выходя на трассу, берут с собой множество фенек, чтобы дарить их тем, с кем приведется встретиться. «Если один (из попутчиков. — Т.Щ.) едет уже, а другой остается, то дарят там феньки. Или по завершении трассы (если вместе возвращаются). А если путешествуют два друга, уже до трассы знакомых, то таких вещей, как правило, не бывает. Иногда посреди дороги: “Слушай, подари это” — и дарят. А тот говорит: “И ты мне что-нибудь подари”» (Москва, 1988 год). Дорожные знакомства получают ритуальное подкрепление. Беря в дорогу побольше подарков, стопщики заранее определяют ее коммуникативные функции.
Трасса как практика: правила коммуникаций
Действительно, трасса — это форма территориальных коммуникаций, поддерживающая единство системы, тусовки которой были в обеих столицах, на Урале, в Прибалтике, Сибири, Крыму и массе городов Союза. Для ограниченных в финансовом отношении пиплов трасса — зачастую единственный способ добраться на тусовку в Крым или побывать в Бурятии в буддийском дацане.
Представления о «мистике трассы» существовали и в 1980-е годы, а для того, чтобы попасть в «волну», нужно было соблюдать ряд правил, которые выражались в форме примет, как общеизвестных, так и индивидуальных, передававшихся в системе как часть ее традиции. По существу, эти приметы обрисовывают круг правил коммуникации на трассе. Приведем наиболее известные, обращая внимание на мотивировки.
Первое правило трассы — «всегда вперед»: нужно идти вперед, даже если машина долго не стопится. Объяснение: главное — движение, важна сама дорога — если примешь это, то она пошлет тебе удачу. Если она куда-то не пускает, то, возможно, потому, что ведет тебя в другое место, и нужно принять «все, что придет». Движение как ценность, доминирующая над целью, — характерная черта самосознания странников — типична для людей, находящихся в маргинальном состоянии невключенности в социум, не принадлежащих ни к одной из его стабильных структур, тех, кто не идентифицирует себя с какой-либо конкретной социальной позицией, а находится в состоянии поиска.
Правило «всегда вперед» актуализируется в ситуации, когда, бредя по трассе, стопщик сталкивается с другими «голосующими» на дороге. «Логичнее было бы идти назад, навстречу машинам, или на месте стоять, — говорил мне человек, которого я знала под именем Майкл Какаду. — Бывает, стоят мужики, голосуют. Ты их обгоняешь — и они, может быть, поймают ту машину, которая могла бы взять тебя. Но ты себя считаешь профессионалом трассы, а они любители. Для них это случайность, для тебя это жизнь. И ты им как бы даришь эту машину. Широкий жест делаешь. У них это один раз за день, а ты сколько еще машин застопишь до вечера. Это надо выполнять, чтобы была кайфовая трасса: чтоб хорошо останавливались машины, чтоб не было стремаков (стремаки, здесь: тревоги, неприятности, помехи. — Т.Щ.)». В данном случае правило «всегда вперед» оказывается средством избежать конфликтов в ситуации конкуренции из-за машин — то есть проявлением пацифистской стратегии неагрессивного взаимодействия. Причем это правило действует, прежде всего, по отношению к местному населению — встретив «своего человека», хиппи, предполагается, способны и так договориться.
К пацифистскому комплексу можно отнести и некоторые другие правила, которые призваны обеспечить удачу на трассе. Например, «не спорить об общих проблемах» (политике, музыкальных стилях), чтобы не рассориться с попутчиком, водителем или случайным встречным. В современных руководствах по стопу перечисляют ряд запретных тем — в 1980-е годы это правило не было так конкретизировано, а формулировалось как общий принцип, аналогичный принципу терпимости к чужим убеждениям, который был принятым в системе вообще. Некоторые опытные стопщики-энергеты говорили, что нельзя брать на трассу нож или другое оружие, вообще символы враждебности.
Ряд правил обеспечивал интенсивность коммуникаций: так, говорили, что трасса открывается тем, кто сам выходит в дорогу с «открытой душой»; что трасса одаривает тех, кто выходит, представляя, что ищет, — а те, кто просто убегает от своих проблем, могут оказаться в опасных ситуациях, трасса заберет у них даже накопленные силы и знания.
Поверье о том, что «новичкам везет» на трассе, подкрепляет наличие разновозрастных пар и тем самым — передачу традиции стопа. В путешествие автостопом отправляются обычно парами («так легче стопить машину», «безопаснее», «легче поддерживать разговор с водителем»), причем опытный едет с новичком, чего требует не только поверье, но и этика трассы. По дороге опытный стопщик говорит про «законы трассы», делится своими приметами, которые должны обеспечить «трассовую удачу», оценивает поведение попутчика, а потом, на тусовке, именно по его рассказам формируются репутации новых людей, малоизвестных системе. Таким образом, правила трассы поддерживают не только синхронные, но и диахронные коммуникации, то есть передачу во времени системных традиций, моделей поведения и самой базовой модели хипповских отношений — отношений попутчиков.
Поощряя контакты внутри своей среды, а также с водителями и местными жителями, «законы трассы» обозначают как нежелательные отношения с государственными структурами. Увидев чиновничью машину, особенно с мигалками, нужно сразу броситься в придорожную канаву: пусть проедет. Объясняют это не столько реальной опасностью, сколько плохой приметой. Законы трассы требуют сторониться государственных служащих (в лице милиции и контролеров) и служебных машин. Для того чтобы избежать встреч с контролерами, носят специальные обереги — чаще всего феньки (плетеные браслетики, подвески и тому подобное).
Трасса как практика: экономические стратегии
Путешествия, причем на дальние расстояния, требуют определенных ресурсов. Отказываясь от инфраструктуры дорожного жизнеобеспечения, опосредованной деньгами (рейсовый транспорт, гостиницы, кафе), система сформировала альтернативную, элементами которой служат практики стопа, вписки и аска. Они существуют как обычаи, но в определенных ситуациях подкрепляются и поверьями, и магическими ритуалами.
Беспрайсовость (от англ. price, «цена» — отсутствие денег и, соответственно, возможности оплатить проезд) — важнейший принцип, на котором зиждется практика автостопа. Оплаченные участки пути не включаются в километраж трассы, который подсчитывают стопщики и называют, представляясь друг другу. В системе ходят легенды о человеке, который проехал всю Россию с тремя рублями в кармане (современный вариант — всю Европу с двумя долларами). Мой попутчик когда-то объяснял мне: «Вышел из дому, деньги забыл — значит, не нужны будут». Трасса все даст, что необходимо. Старый стопщик из Владивостока (впрочем, такая локализация условна — он писал мне письма из Одессы, Владивостока, встретился в Санкт-Петербурге, теперь, по слухам, обитает в Москве) вспоминает времена своей молодости: «В моем кругу […] не принято ходить по трассе даже с карманной мелочью или наручными часами (суеверие)» (из электронной переписки. 14.02.2002). Старая система поддерживала культ безденежья (как выражение свободы, независимости от материальных ограничений), и трасса была одним из его главных символов. Нелепым кажется для старых хипов и человек, выходящий на трассу с мобильным телефоном (воспринимаемым еще как символ если не буржуазности, то цивильности) в ксивнике. Младшее поколение относится к этому проще: «Да, пиплы, нашли, где заботушку искать — в ксивниках! — пишет представительница молодой поросли. — Мобильник — тот же телефон (дома, небось, рады иметь!), тока таскаемый. Один дружок мой по трассе поехал в Туру (5 тыс. км от Москвы, Крайний Север) и по сотику всем sms-приветы шлет — и ему веселей по морозам ехать, и мы рады с ним пообщаться! Так не будемте же себе голову забивать, а то скоро сочтем за буржуйство стопить мерсы и лексусы… не в средствах дело, а в нашей сущности, братишки и сестрички!» (из переписки в одной из хипповых конференций. 12.02.2002).
Сложились приемы, позволяющие избежать платы за проезд. Прежде всего — специальные формулы обращения к водителю: «Я еду в Казань автостопом. Не подвезете, сколько сможете?», «Не возьмете в сторону Казани? Денег нет». После этого водитель либо говорит: «Садись!», либо нажимает на газ. Водителей, которые пытаются взять со стопщика деньги, называют таксисты или деньгопросы. Кроме них, принцип бесплатности подвергается угрозе со стороны кондукторов в автобусах и электричках, милиционеров, а также дорожных бандитов и местных гопников (агрессивно настроенной молодежи) — все они становятся персонажами хипповских телег, в которых моделируется ситуация (попытка взять с хипа деньги за проезд или просто ограбить его) и стратегия поведения — в основном демонстрация беспрайсовости. Стратегия та же — демонстрация хипповской символики: не только драной одежды, ксивника со смешной для них суммой, но и, например, символов сумасшествия в облике и поведении. В 1980-е годы была популярной телега о том, как группа хиппи, столкнувшись с контролером в электричке, прикинулась умалишенными: «Так получилось, что мы от сопровождающего отстали, едем сами по себе и поэтому билетов у нас нет, а все справки у него. Ну, а контролеры-то и спрашивают: “А какие справки, что за сопровождающий?” Он говорит: “Дык, а у нас тут пансионат на природе, там сейчас капитальный ремонт, а нас вот своим ходом перевозят… э-э-э… в другой пансионат на природе”. Контролер спрашивает: “А что за пансионат-то?” “Ну как, мы ж, — говорит, — вроде как сумасшедшие, лечимся там. Вы шо, не верите нам?! Ну, посмотрите, — говорит, — ну неужели я не похож на сумасшедшего? А вот эти люди тоже? Ну, какой нормальный человек так оденется?” А это было где-то в провинции глубокой: там Липецк какой-то там или еще че-либо… Контролеры поверили. И ни че не сказали… “Ну, ладно, ребята, езжайте, только не шалите там, стекла не бейте там, ведите себя хорошо”. И все. Так и закончилось благополучно. Говорят, это было на самом деле…» (Ленинград, запись 1988 года). Примечательно, что хиппи апеллируют к своей атрибутике: рассказчик начал с того, что группа хиппи ехала «кто в чем, прикиды самые такие… немыслимые, вот», и в ситуации с контролером эти прикиды были истолкованы как знаки, позволившие вывести их обладателей за рамки обычных норм. Этот мотив вообще очень распространен в системном фольклоре: кондуктор (варианты: водитель, гопники, милиция) пытается получить с хипа деньги, но, рассмотрев его прикид (подчеркиваются его необычность — «цветочки, яркие тряпочки всякие» и признаки бедности — заплатки, оборванность, потертость), сами предлагают довезти, накормить, зовут переночевать и помыться. Конечно, такие рассказы моделируют идеальную ситуацию — сбывшуюся хипповскую мечту, — но мы и рассматриваем их именно как модели, культурные образцы, на которые ориентируются в повседневном поведении. Подобные ситуации обыгрываются еще и как упражнения в пацифизме: в подобных рассказах демонстрируются неагрессивные стратегии — манипуляции с помощью демонстрации символов бедности, сумасшествия и тому подобного — непринадлежности к числу «нормальных», то есть тех, на кого распространяются общепринятые правила. Еще вариант неагрессивной стратегии — демонстрация готовности выполнить требование, но отсутствие возможности это сделать: так, хиппи советуют иметь на всякий случай небольшую (очень небольшую) сумму в кармане, которую и предлагать гопникам или водителям-деньгопросам: «Вам денег надо?.. Возьмите, это все, что у меня есть», — протягивая пригоршню мелочи рублей на десять.
Избегание денег и денежных отношений на трассе дополняется стремлением к минимизации снаряжения: не брать с собой лишних вещей, брать то, что не жаль потерять, лишившись, не жалеть, «не иметь привязанности к вещам» (Антон Кротов) и не быть приманкой для тех, кто ее имеет[4]. Дорожный рюкзак пренебрежительно называется шмотник, впрочем, эта вещь стала значимой в последнее десятилетие. В идеале же пипл путешествует налегке. Он всегда готов сорваться с места. Известны телеги о человеке, который вышел в булочную или вынести ведро — и вернулся через месяц. И, конечно, анекдот о хиппи, которые лежали на травке: «Надо пойти в магазин, хлеба купить» — «Надо». Все лежат. «Надо в магазин сходить». Лежат. «А поехали стопом в Тьмутараканск». Все встают и выходят на трассу.
Характерна и стратегия минимизации потребления. Одно из ее проявлений — готовность питаться ништяками — остатками пищи в дешевом общепите (ништячных). Правда, опытные путешественники не советуют питаться ништяками во избежание проблем с желудком, но адреса известных ништячных в разных городах тем не менее исправно передаются и переписываются перед выходом на трассу. Особенно легко к этому относятся в панковской среде; панки с удовольствием описывают вызывающие отвращение приемы, с помощью которых можно стимулировать увеличение количества ништяков (то есть побудить посетителей столовой оставлять на тарелках побольше еды).
Путешествие без собственных материальных ресурсов (денег и вещей) можно рассматривать как вынужденную стратегию, учитывая, что большинство людей в системе не имели собственного стабильного дохода. Однако они придавали своей беспрайсовости и идеологическое значение, рассматривая готовность уйти в путь с тремя рублями в кармане как символ освобождения от привычных ограничений и зависимостей (например, от семьи, родителей, работодателей).
Отсутствие собственных ресурсов (вынужденное или идеологически обусловленное) диктует определенные стратегии жизнеобеспечения — с опорой на взаимопомощь и привлечение ресурсов извне.
На привлечение ресурсов ориентированы практика стопа, готовность питаться ништяками и аск — выпрашивание, попрошайничество. В системе аск практикуется не только как средство жизнеобеспечения в дороге, но и как способ обрести мистический опыт преодоления гордости и вообще барьеров, разделяющих людей. Человек на трассе должен быть готов подойти к любому и попросить то, что ему в данный момент требуется: воды, пищи, бесплатно пройти в музей, проехать на тепловозе или просто: «Простите пожалуйста, вы не дадите мне немного денег купить носки?» Однако есть и правило «ограничения аска»: запрет просить больше, чем действительно необходимо. Специфическая разновидность этой практики — тележный аск, когда попрошайничество подкрепляется историей (телегой): жалостной, смешной, неожиданной, — главное, чтобы человек вышел за рамки привычных стереотипов. В целях аска используются и вещи, которые берут с собой в дорогу: трассный прикид, не оставляющий сомнений в беспрайсовости его обладателя, а также специально предназначенная для сбора пожертвований аскерка (плошка, сумка или головной убор). Антон Кротов описал способ использования в целях дорожного аска торпеды — пластиковой бутылки с крупой, демонстрация которой, сопровождаемая соответствующим текстом, вызывает у работниц общепита желание накормить прохожего странника[5]. В последнее десятилетие словом аск называют не только попрошайничество, но и игру уличных музыкантов, которые также кладут перед собою аскерку, но при этом играют на гитарах, блок-флейтах и других инструментах, которые (отвечая на вопросы моей анкеты) называют в числе «дорожных вещей».
Отношение к практике аска может быть и опознавательным знаком, позволяющим отличить «своих» людей. Как рассказывал мне Тимофей, в любом незнакомом городе, увидев тусовку, к кому-нибудь «можно подойти: “Давай создадим общество взаимного кредита!” и посмотреть, как ответит. Если: “Чего?!” — значит… не въезжает. Может поддержать игру — тогда можно продолжать разговор» (Ленинград, запись 1987 года). Здесь аск фигурирует уже не как добывание денег, а как шутка, обыгрывающая типовой сценарий, знакомый своим (на базе которого можно строить дальнейшие отношения) и шокирующий чужих (укрепляющий барьер на границах сообщества).
Одна из значимых практик, входящих в комплекс трассы, — это практика вписки: получения/предоставления ночлега. В более широком значении вписка — это и доступ (разумеется, бесплатный) на различные культурные мероприятия: рок-концерты, проповеди религиозных учителей, художественные выставки и тому подобное — через знакомых (нередко только что обретенных на тусовке). По существу, словом вписка обозначается целый ряд обычаев взаимопомощи. Местом ночлега обычно становится хипповский сквот или флэт (квартира, где нет родителей — в отпуске, в командировке, живут отдельно) или обычная квартира каких-нибудь знакомых. Информацией о вписках запасаются заранее, перед выходом на трассу: расспрашивают знакомых, записывают телефоны: рингушник (телефонная книга, от англ. toring- «звонить»)или склерозник со вписками — неотъемлемый атрибут снаряжения стопщика, вообще очень большая ценность. Рингушник постоянно пополняется, и чем значительнее стаж автостопа, тем больше накапливается вписок — тем проще ему вписаться и тем удобнее человек ощущает себя на трассе. Богатый рингушник повышает популярность человека — к нему постоянно обращаются, зная, что в любом городе у него есть вписочные адреса. Не беда, что, как говорят, срабатывает один телефон из десяти. Само наличие их дает ощущение некоторой определенности и спокойствия на трассе. Если таких адресов нет, то можно найти вписку, придя на любую из тусовок, где встречается пипл: «Приеду я в любой город, увижу волосатого и спрошу, где тут можно вписаться. И помогут, и деньгами, и флэт найдут». «В больших городах, — объяснял другой, — уже знаешь места тусовок. Узнаешь здесь телефоны, адреса. А нет — на вокзалах, в подъездах ночуешь» (запись 1987 года). Успех зависит от коммуникативных навыков странника — умения общаться по неписаным нормам системы, наличия общих знакомых (пусть и дальних) — то есть от степени интеграции в системное сообщество. Если поиски вписки не увенчались успехом, ночуют в нежилых помещениях: заброшенных деревенских домах, на капиталках (в домах, расселенных на капитальный ремонт), в парадняках, на чердаках и в подвалах, а летом и просто на травке.
Практика вписки подкрепляется поверьями о мистической энергии, скапливающейся в местах интенсивных коммуникаций: «Где постоянно люди собираются — там появляются энергии. Вот у Сталкера — изначально не было, — говорил мне человек по имени Дикобраз об известном тогда московском флэте (Сталкер — прозвище его хозяина). — Но там вот все собирались — и стало что-то происходить. Восходящие потоки. А энергия тусовок — она хаотична…» (Москва, 1988 год). Существует комплекс поверий об «энергии», которая, если человек может ею распоряжаться, дает ему возможность управлять ситуацией и людьми. Поэтому люди, заинтересованные в своем влиянии на систему, в развитии лидерского потенциала, нередко поддерживали у себя дома род хипповского флэта, поощряя вписки большого числа людей.
Такие квартиры превращаются в своего рода перевалочные пункты, где постоянно кто-то вписывается. Вспоминаю флэт на Зверинской улице в Ленинграде/Питере: совершенно пустая кухня, розетка, кипятильник, ведро, в нем кипящая для чая вода; комната, устланная матрацами, на которых сидят, лежат, играют на гитаре, рисуют и ведут философские беседы уставшие странники. По углам комнаты и на подоконнике — стопки бумаги — рисунки, рассказы, эссе, заметки, афоризмы тех, кто прошел через этот флэт раньше. На гвоздике на стене висит кем-то забытый ксивник с вышивками глаза и горящей свечи. Мой попутчик опознал этот ксивник и спрашивает, не знает ли кто, не встречал на трассах его хозяйку? Когда-нибудь ее встретят и передадут: видели, мол, твой ксивник на таком-то флэту. Время от времени на флэтах проводятся выставки прикидов — развешивают вещи — забытые и специально принесенные на повис (то есть чтобы вещь повисела, на время). Кто-то опознает свою, потом это повод поговорить о хозяине вещи.
Долго существующий флэт — место концентрации системной информации, в основном трех типов: о трассе (расписания транспорта, условия стопа; мистические и курьезные случаи на дорогах; адреса вписок, интересные события — фестивали, рок-концерты, на которые можно поехать; «места силы»), о людях (те же трассные истории, формирующие репутации людей как кайфовых или некайфовых попутчиков), продукты творчества.
Подводя итог моим наблюдениям о трассе, можно заметить, что составляющий ее комплекс практик подкрепляется представлениями нескольких типов. Первый — представления о трассовой удаче и о благосклонности самой трассы, которая либо «ведет», либо «тормозит» путешественника. Второй тип — представления о мистической «энергии», которую трасса может дать, а может отнять. Если следовать некоторым правилам, то «трасса силу дает, сразу очень надолго заряд дает». Или, соответственно, трассовую удачу. И «энергия» («сила»), и «удача» — метафоры фактора неопределенности, который следует учитывать на трассе. Неопределенность возникает из-за того, что путешествующий стопом выходит за рамки официально существующих институтов, обеспечивающих территориальные коммуникации. Этот выход не всегда вынужденный — он составляет едва ли не главный смысл «вольных путешествий» (выражение Антона Кротова), а трасса ценна как опыт переживания освобождения: «Трасса — это когда человека как бы отпускает эта запланированная жизнь. И человек открывается Высшему Началу: вот что придет, то приму» (Москва, 1988 год). Неопределенность оказывается оборотной стороной свободы. Кроме «мистики трассы», о которой много говорили в системе, были и практические мотивировки, относившиеся к техническим деталям стопа – таким, как выбор позиции для остановки машин или места ночлега. Любопытно, что сакрального подкрепления требуют, прежде всего, нормы, относящиеся не к технике, а к коммуникации и экономическому обеспечению. Можно предположить, что именно они составляют ядро комплекса трассы, предназначенное для трансляции во времени, — если учесть, что «мистика трассы» наиболее актуальна для неофитов.
[1] Энергеты — те в системе (сейчас они образуют отдельные тусовки около ролевого сообщества), кто занимаются опытами с мистическими «энергиями». См.: Щепанская Т.Б. Имена социального (функциональный анализ поверий об энергии) // Этносы и этнические процессы: Памяти Р.Ф. Итса. Сборник статей. М.: Наука, Восточная литература, 1993. С. 329-342.
[2] Из переписки с Д.В. Громовым. 05.09.2003 г.
[3] Мадисон А. Левый Лев: Толстой как хиппи, панк и анархист // Сетевая словесность. http://litera.ru/slova/madison/ll.html.
[4] Кротов А. Практика вольных путешествий. 3-е изд. М., 1997. С. 4, 59-60.
[5] Там же.