Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2004
Галина Анатольевна Орлова (р. 1974) преподает в Ростовском государственном университете. Сфера научных интересов: историческая психология и политическая антропология.
|
Советский (в данном случае мы понимаем под этим нерыночный, социалистический) предмет не есть просто «плохая вещь». Это есть «какая-то» вещь, свойства которой еще ждут своего определения. |
Екатерина Дёготь. От товара к товарищу
Они разместились на одной полке — роскошный фолиант «Пищепромиздата» и видавшие виды блокноты, набитые вырезками из журналов и календарей с советами на все случаи жизни. Если монументальная «Книга о вкусной и здоровой пище» определяла идеальный порядок повседневности, то коллекция полезных советов ориентировала в реалиях быта, где бритвы, авторучки и вентиляторы ненадежны, нужных предметов и инструментов нет под рукой, а лопнувшие велосипедные шины и облезлые зубные щетки бессмертны в своих превращениях. Полезные советы предлагали не только решение незатейливой житейской проблемы, но и стратегию выживания в мире шероховатых вещей и услуг[1]. Появление же в самом научно-популярном журнале страны постоянной рубрики полезных советов дало повод задуматься об их эпистемологическом статусе. Сегодня полезные советы из «Науки и жизни» 1960-1970-х представляются мне, прежде всего, знанием о советском (человеке, быте, вещи).
«Малое просвещение»
Пафос, энциклопедизм, опора на авторитет науки в деле обустройства быта — узнаваемые черты полезных советов 1950-х. Их можно назвать «тотальными советами», коль скоро регламентируемое утилитарное действие соотносится с универсальным порядком вещей. Когда рецепт приготовления рыбного блюда выводится из специфики обменных процессов или сопровождается обширным экскурсом в биологию и географию обитания горбуш, сельдей или карасей[2];распорядок дня обсуждается со ссылкой на теорию высшей нервной деятельности[3]; а вопрос читательницы об уходе за кожей лица провоцирует лекцию о свойствах эпидермиса и специфике его пигментации у представителей разных рас[4].
Рекомендации, которые начала публиковать «Наука и жизнь»в 1961 году, также были выдержаны в духе высокого просвещения. Так, перед авторами рубрики «В глубь полезных советов» стояла задача научного обоснования житейской мудрости: «Календари и справочники сообщают множество полезных советов, однако в большинстве случаев составители не объясняют, почему именно полезен тот или иной совет, какие физические, химические или биологические закономерности кроются в нем. А между тем, узнать это не только интересно, но и полезно»[5]. Польза и смысл совета поверялись теорией, а доказательством ее полезности была демонстрация практического применения. Прочитанный таким образом, совет становился идеальным местом встречи науки и жизни.
Первые советы, которые дал журнал, состояли из традиционной рекомендации и ее теоретико-эмпирического обоснования: «Обледенелые стекла следует протирать крепким раствором поваренной соли и, когда лед оттает, насухо вытереть. Если вы погрузите в тающий лед градусник, то убедитесь, что соль отнюдь не согрела его. Наоборот, температура льда опустилась на несколько градусов ниже. И все же лед быстро тает. Дело в том, что температура замерзания смеси льда и соли не ноль градусов, а значительно ниже. Поэтому даже в холодном воздухе (возле окна!) такая смесь быстро превращается в жидкость»[6]. Такой совет, скорее, напоминает описание физического лабораторного опыта, борец с оледенением стекол выглядит естествоиспытателем, а житейское знание подвергается упорядочиванию и рационализации.
Проект не был долговечным: уже следующий номер «Науки и жизни» вышел без глубинных советов, а через три месяца в журнале обосновались «профанные» в своем утилитаризме рубрики «Советуем» (1961), «Маленькие хитрости» (1962), «Домашнему мастеру» (1971). Но изданию и его аудитории удалось поддерживать серьезную тональность советов. Достаточно вспомнить предложение редакции рассматривать холодильник в качестве «орудия эксперимента»[7], уничтожающее различие между домашним и лабораторным пространством, или радикальное заявление просвещенной читательницы о том, что «хранение лака для ногтей требует научного подхода. Подышите в флакон с лаком перед тем, как закрыть его пробкой. Углекислый газ вытеснит воздух, и лак дольше не будет густеть»[8]. Советы были помещены в познавательный контекст, а потому актуализировали стратегии, связанные с овладением знанием: редакция охотно публиковала письма с призывами «популяризировать полезные советы» или заверения читателей, что они «не только с интересом рассматривают, но даже изучают страничку “Домашний мастер”»[9].
Знание, которым делились читатели между собой (с 1966 года они стали полноправными хозяевами рубрики), не было ни теоретическим, ни универсалистским. «Маленькие хитрости» можно назвать эффективным рецептом ускользания от системного изъяна. Они аккумулировали в себе знание не столько о всеобщем порядке (который на практике оказывался порядком дефектов), сколько о том, как досадную закономерность обойти, сохранив при этом statusquoсоветской реальности и не растеряв энтузиазма homofaber: «Если вам не удастся найти в продаже сверла нужного диаметра, изготовьте его сами из велосипедной спицы или иглы»[10]. Инструментальное, компенсаторное, сосредоточенное на малом, чуждающееся глобальных сценариев построения нового мира, утилитарное, в меру этичное, это знание вместе со способами его распространения все же продолжало быть просвещением — малым просвещением.
Иллюзорность изъяна
«Не спешите выбрасывать изоляционную ленту (лейкопластырь тоже) только потому, что она потеряла прежнюю эластичность, клейкость. Приложите на короткое время нужный вам по размеру кусочек ленты к включенной электролампе — он прогреется и вновь обретет свои утраченные качества»[11].
От дореволюционной или зарубежной «традиции совета» советские рекомендации («Маленькие хитрости» в «Науке и жизни» в том числе) отличает зачарованность несовершенной вещью[12].Возвращение ей утраченной полезности, умножение функций, «вторая жизнь вещей» — базовые для полезных советов сценарии. Когда узнаёшь, что после нехитрых манипуляций негодная зубная щетка превращается в отличный крючок для полотенец, стиральная машина одновременно является идеальным приспособлением для стерилизации банок, а вышедшая из строя батарейка, если ее стукнуть кувалдой или положить на печь, проработает еще несколько часов, приходит понимание, что дефектность вещи — это всего лишь иллюзия, которую беспощадно разоблачают знания и действия умелого хозяина.
Если авангардистский диагноз верен и хозяином советских вещей является «тот, кто их делает», а рабом — «тот, кто ими пользуется», то полезные советы — это инструкция по выходу из рабства, поскольку они стирают грань между производителем и потребителем. Более того, использование вещи зачастую просто небезопасно до тех пор, пока не проделана работа по ее приручению. В отличие от бодрийяровских домашних предметов, которые «[…] оказываются точными подобиями детей, которым сперва надо привить хорошие манеры […]»[13], вещи из полезных советов следует делать не столько «культурными», сколько «полезными». Если вы не вооружитесь паяльником, неподвижные ножи вашей электробритвы «Харьков» выйдут из строя; если не опустите веник на несколько часов в горячую воду, он прослужит недолго; если не сделаете на пробке термоса глубокий надрез и не вставите туда бечевку, она будет «плохо держать». Обладание некоторыми вещами вообще требует от хозяина специальных навыков и знаний. Скажем, в конце 1960-х появляется рубрика «Первая помощь магнитофону», в которой постоянная работа пользователя с устройством является обязательным допущением, на котором, собственно, эта рубрика и держится: «Владельцу магнитофона часто приходится иметь дело с резиной, и ему следует знать, что резина гораздо легче режется, если лезвие острозаточенного ножа слегка смазать мылом»[14].
Важно отметить, что вещи из полезных советов не являются полуфабрикатами в строгом смысле этого слова: они завершены в качестве предметов, но просто не готовы к оптимальному и эффективному взаимодействию с человеком. Это относится не только к вещам из полезных советов, но и к советской вещи в целом. Не случайно Александр Родченко описывает утопию безоблачного сосуществования человека и вещи в антропопсихологическом ключе: «Вещи осмыслятся, станут друзьями и товарищами человека, и человек станет уметь смеяться, и радоваться, и разговаривать с вещами»[15]. Пока же вещь не приобрела антропоморфных очертаний и не стала товарищем, она осуществляет тиранию над советским потребителем силой своих дефектов. Невольно напрашивается аналогия между «недоделанной» вещью и дикой природой: и та, и другая враждебны в своей необузданности, обе требуют от советского человека рационального освоения. Только вот покорение вещей в отличие от покорения арктических пустынь лишено героики и оставляет открытым вопрос о том, кем же внутри советской реальности является тот, кто необузданные в своем несовершенстве вещи производит?
«Субстанция труда»[16] составляет сердцевину укрощенного советского предмета, и лишь в процессе трудовой деятельности вещь может открыть хозяину свои подлинные свойства, которые не значатся ни в какой инструкции. Прищепка поможет срезать розу или забить маленький гвоздик; канцелярское перо, вставленное в ручку своим острием, будет отличным приспособлением для извлечения косточек из вишен. Иногда дополнительная функция предмета обнаруживается сразу, иногда — после более или менее серьезной переделки: «Треугольный вырез в дне наперстка, отогнутый наружу, дает возможность успешно производить и еще одну работу этим непременным спутником домашней портнихи — удалять наметку»[17].
Вещи-стахановцы, способные выполнять больше операций, а вместе с тем и больше работы, чем обычные вещи, наделяются особой ценностью. А ценнее всего — полифункциональные вещи. Например, читатель Лиховцев из Черкасс открыл «новые профессии вентилятора» и предложил «нехитрые приспособления», которые развивают в обычном комнатном вентиляторе таланты миксера, электродрели, точильного круга, не исключая при этом его изначального предназначения[18].
Трудовое усилие возвращает предмету полезность, одновременно обнаруживая преходящий характер всевозможных несоответствий: «Не торопитесь выбрасывать пробку, если она малость не подходит по размерам к бутылке. Маленькую пробку подержите в кипятке, а в большой — вырежьте клинышек»[19]. Работа над вещью открывает простую истину: вещь позитивна по своей природе вне зависимости от обстоятельств и поверх выполняемых функций. Разумеется, речь идет о советской вещи: иностранные просто не попадают в поле зрения авторов полезных советов, а за пределами рекомендаций подвергаются жесткой политико-онтологической критике[20].
Верность вещам
«Мне всегда было жаль, что совсем хорошая бочка обрекается на гибель только потому, что от нее пахнет рыбой, или в ней была краска, или она, прохудившись, стала негодной для солки капусты, для дождевой воды. Дать вторую жизнь бочке не только разумно, но и приятно. К примеру говоря, если распилить бочку на две части по экватору, получится две кадки. Если эти две кадки без дна вкопать до половины в саду и посадить в них простейшие луковичные растения с длинными стеблями, они будут выглядеть пальмами»[21].
В оде многоуважаемой старой бочке, довольно необычной для жанра полезных советов,вновь декларируется независимость оценки вещи от ее состояния, пригодности, функциональности. Интересна логика утилизирующей реинкарнации: не бочка хороша потому, что может быть использована в ином качестве, а напротив — бочке нужно найти новое применение, потому что она хороша. Кроме волшебной кадки, способной превращать простейшие луковичные в пальмы, автор предлагает изготовить будку для собаки, клетки для кроликов (по ходу замечая, что «лучших клеток для кроликов сложно придумать»), наружный сруб, колодец, трубу под въездом в ворота, плот для путешествий вниз по реке, коптильню. Он не только любуется доброй вещью, но и открыт для экспериментов с ней: «Невероятно… но если старую бочку в начале весны наполнить хорошей землей, а в боках бочки провернуть отверстия размером в двадцатикопеечную монету и в эти отверстия посадить огуречные семена, то получится нечто неожиданное…»[22] Автор убежден, что «всякий изобретательный человек придумает десятки новых применений старой бочке»[23].
Советы без устали твердят о пользе «пришедшего в негодность». Вещь не следует выбрасывать не только когда ее детали «пришли в такую негодность, что их невозможно отремонтировать при помощи клея»[24], вещь вообще не стоит выбрасывать. Для знающего отказ от вещи абсурден изначально, о чем и сообщается владельцу протекающей грелки: «…но и выбрасывать такую грелку нет смысла»[25]. Мир полезных советов, живущий по принципу сбережения старого, напоминает алхимический тигель, где все превращается во все, вещи соединяются в причудливые комбинации, чтобы, пусть на мгновение, из суммы негодностей извлечь пользу[26]. Арматура старого абажура может быть прекрасной подставкой для паяльника, автопокрышка — вольером для цыплят, дырявое ведро — тарой для корнеплодов, испорченная мыльница — платяной щеткой, стальная пружина от прохудившейся мягкой мебели — прессом для правки фотоотпечатков. Ценность «негодной» вещи заключена в бесконечных возможностях превращений, которые она в себе таит: «Для юного техника перегоревшая лампа — клад. Ее можно приспособить для самых различных целей»[27]. Еще бы! Такая вещь идеально подходит для изготовления объектов «второго порядка», которыми полна советская повседневность.
Верность вещам в полезных советах беспредельна: до того, как старье будет опущено в горнило домашних метаморфоз, в вещи вообще не рекомендуется что-либо менять. В рамках этой консервативной стратегии поломка, износ, ветхость — не повод отказываться от старого доброго предмета: «Не торопитесь заменять новыми резиновые ручки руля велосипеда только из-за того, что стерлась насечка… вы сделаете отличную насечку сами»[28]. Более того, обветшание позволяет усилить вмешательство хозяина в бытование вещи, продолжить ее дальнейшее освоение: «…Это не означает, что поврежденный шланг пылесоса надо немедленно заменять новым. Его нетрудно отремонтировать, натянув на поврежденное место и прилегающие к нему участки шланга трубку, отрезанную от старой велокамеры»[29].
Я далека от мысли о тотальной сентиментальности советского человека, бескорыстно привязанного к своим вещам. Нужда в самом необходимом, вечный дефицит, стесненные обстоятельства, бесспорно, оказали влияние на его рачительность и бережливость. Однако, как справедливо заметил Илья Утехин, нужда не может быть единственным объяснением поиска вещей по помойкам или складирования всякой всячины[30]. Советское, да и постсоветское отношение к вещи предполагает ее фундаментальное (в идеале — вечное) использование, а потому упорно сопротивляется понятию «одноразовости». Одноразовая посуда — всего лишь облегченный вариант стеклянной, идея одноразового шприца принимается из соображений безопасности, но встречает активное неприятие на уровне хозяйствования (пусть будет хотя бы масленкой). Полезные советы «Науки и жизни» 1990-х предлагают варианты использования старых гелиевых стержней, стаканчиков из-под йогуртов и, конечно же, лидера метаморфоз — пластиковых бутылок.
В дискурсе полезных советов навязчивое сохранение вещей обретает очертания виталистского («продление жизни вещи», «вторая жизнь вещей») или же командно-экономического проектов («пришедшая в негодность зубная щетка может еще послужить», «заставить этот тюбик отслужить в качестве весьма удобного хранилища и второй срок», «позволят использовать вентилятор круглый год»). Вещам уготованы позиции, недоступные или же недопустимые для советского человека: бессмертие и бесконечность эксплуатации. Не эти ли проекции делают советскую вещь столь человечной?
Экономика совета
«Чтобы порожний тюбик от зубной пасты отправить в мусорный ящик, много времени, конечно, не потребуется. Но не многим больше придется потратить его и для того, чтобы заставить этот тюбик служить в качестве весьма удобного хранилища и второй срок»[31].
«От смертных мук, причиняемых гвоздем, который постоянно вылезает из подметки (или каблука) вашего башмака и впивается в ногу, есть простое но безупречно действующее лекарство. Приподнимите стельку и поверх гвоздя воткните кнопку. Строптивый гвоздь упрется в головку кнопки, и ваша нога будет надежно защищена»[32].
Принцип полезного совета предельно прост: максимальный эффект при минимальных затратах. Сберегается время («считанные минуты нужны…», «минутное дело», «затратив немного времени»), труд («без труда», «дело нехитрое»), в конце концов, сама вещь («оставить масляную краску незащищенной от образования сухой пленки — расточительство, недостойное истинного мастера»), но почти никогда — деньги. Такой совет, кажется, вообще вынесен за пределы товарно-денежных отношений, что отличает его от зарубежных (например, американских) советов из серии «Не спешите выбрасывать» и вариантов их популяризации в России 1990-х[33].
Особый интерес представляет экономика времени в полезных советах: при его довольно скромных затратах вам обещают вечность без проблем («вы навсегда избавитесь от надоедливого занятия прикрывать дверцу…»). Куда чаще полезные советы оперируют более понятными интервалами: «послужит временным хранилищем», «хватит на несколько часов», «сохранит от засыхания на несколько месяцев». Создается впечатление, что полезные советы — это, прежде всего, инструкции по оптимальному вложению времени в вещи.
Из баланса удобств и затруднений складывается формула советского комфорта. «Нехитрые действия» и «простые приспособления» призваны, прежде всего, избавить от неудобств: «Затратив немного времени на изготовление из консервной банки этой нехитрой подставки, вы избавите себя от многих неудобств во время работы с паяльником»[34]. Минимум усилий, и дверца шкафчика не будет распахиваться, гвоздь — впиваться в ногу, банка с краской — опрокидываться, мир станет если и не более надежным, то, уж во всяком случае, менее враждебным.
При ближайшем рассмотрении полезный совет кажется странной разновидностью рекламы: «Разрезав пришедший в негодность детский резиновый мяч на две неравные части, вложите меньшую часть в большую… безотказно действующее приспособление для прочистки засорившейся раковины умывальника — готово!»[35] Бесстыдная демонстрация достоинств вещи, бесспорно, направлена на производство желания. Только вместо скрытого призыва «Купи!» здесь присутствует открытое побуждение к действию «Сделай!». Лишь тот, кто принял участие в производстве вещи, по праву может получать от нее удовольствие — что весьма похоже на очередное прочтение знаменитого «кто не работает, тот не ест». Действия работника — вот что является единственным оправданием фетишистской сосредоточенности полезных советов на вещи, открытого любования ею. Апелляция к трудовому усилию в таком случае выполняет ту же функцию, что и пропагандистские пассажи в советской рекламе: позволяет «избавить новый мир от комплекса вины за то, что представители нового мира все равно остаются до некоторой степени такими же потребителями, какими были их враги из старой дореволюционной реальности»[36].
Совет да адресат
«Все, кто берет в руки ваш журнал, я имею в виду мужчин, обязательно с интересом рассматривают и даже изучают страничку “Домашний мастер”, “Маленькие хитрости”. Я считаю, что нет такого мужчины, который бы что-то не смастерил, не отремонтировал, не наладил»[37].
Читатели не без основания полагают, что полезные советы журнала — это советы, адресованные, главным образом, мужской аудитории. Действительно, риторика творческого созидания вещей, активных экспериментов с ними, присущая «Науке и жизни», заметно отличается от риторики пассивного сбережения, пронизывающей полезные советы из журналов для женщин. Впрочем, идентичность владельца, которую производят полезные советы о вещах и определяют вещи из полезных советов, гораздо более многомерна.
Сначала эти рекомендации оптимизируют повседневную жизнь рядового горожанина, а наставления для жителей села появляются в «Науке и жизни» лишь во второй половине 1960-х одновременно с советами для дачников и огородников, которым обязательно пригодятся дырявые ведра для переноски корнеплодов или же модифицированные старые лопаты для погрузки капусты: «Автомобильная или велосипедная покрышка, ставшая непригодной для выполнения предназначенных ей функций, избавит вас от траты времени на раскручивание веревки, закрутившейся вокруг вбитого в землю кола, а животному позволит пастись на всей площади луга»[38].
Советы обращены и к тем, у кого есть увлечения, требующие специальных умений и навыков, например к туристам, кино- и фотолюбителям: «Стальная пружина от пришедшей в негодность мягкой мебели — находка для начинающего фотолюбителя. В умелых руках она может послужить отличной основой при сооружении самодельного пресса для правки отпечатков»[39]. Отдельную категорию составляют хозяева «требовательных» вещей (магнитофонов, велосипедов, пылесосов).
Но кем бы ни был владелец и какой бы ни была вещь, с которой ему приходится иметь дело, полезный совет позволяет ему утвердиться в статусе отличного работника («настоящий мастер», «домашний мастер», «изобретательный умелец»). Настойчиво предлагаемая позитивная идентичность автоматически определяет характер предписанных действий: «Домашнему мастеру в своем техническом арсенале следует иметь и различные по конфигурации самодельные отвертки. Их можно сделать из гвоздя»[40]. При этом домашний мастер» не столько выступает в роли рачительного хозяина, эконома, сколько рассматривается в качестве активного делателя. Бытовая рутина перерабатывается в проект творческого, новаторского отношения к вещам, да и самой жизни. Пожалуй, это самое возвышенное, из имеющегося в советских советах.
«Одинокий ум Робинзона»
«Обнаружив дыру на валенке, не спешите нести его в мастерскую. Там, конечно, отремонтируют. Но, во-первых, ремонт займет много времени, во-вторых, за него надо платить (чуть ли не единственный случай упоминания о деньгах. — Г.О.). Вы можете починить валенки и сами, причем без применения издревле считающихся необходимыми шила и дратвы»[41].
Полезные советы помещают мастера в контекст одновременно автономного и коммунального существования. С одной стороны, преобразование вещей в этих советах нередко интерпретируется как экономичный способ поддержания оптимальных отношений с близкими: «Подчас, казалось бы, и небольшая забота и несложный пятнадцатиминутный труд, затраченный на ее проявление, оказываются достаточными, чтобы долгое время неизменно вызывать чувство благодарности близкого человека»[42]. Удивительно, но и здесь полезный совет следует своей скупой логике: получить многое из малого. Долгая и неизменная благодарность гарантирована в ответ на минутное изготовление «сбрызгивателя для глажки белья» из освободившегося пластикового флакона.
В то же время советы фиксируют и даже в какой-то степени создают разрыв в отношениях между владельцем вещи и миром людей, точнее, миром ненадежных услуг: «Потеря винтика от оправы очков не заставит искушенного опытом умельца немедленно бежать в мастерскую. Оплавив на пламени спички кончик отрезка капроновой лески (толщиной 0,8-1 мм), он даст застыть образовавшейся капельке-головке, а затем вставит получившийся стерженек в гнездо винта… В результате он получит отличную капроновую заклепку, не уступающую по своей прочности потерявшемуся винтику»[43]. Человеку, будь он владельцем очков, авторучки или пылесоса, лучше рассчитывать только на собственные знания и навыки. Если он и способен приручить вещь, то не в состоянии изменить систему снабжения и бытового обслуживания. Одиночество умельца поневоле — самое грустное в полезных советах.
Впрочем, полезные советы — это не только пособие по выживанию для Робинзонов, но и серьезное психотерапевтическое средство. В качестве утешения они предлагают не просто эмпатические формулы («Если на обоях появились пятна, не печальтесь!»[44], «Не огорчайтесь, когда обнаружите, что грелка стала пропускать воду через пробку»[45]), щедро сдобренные рецептами выхода из печали, но и романтическое объяснение вполне романтического одиночества умельца: «У тебя испортилась авторучка? Нести в мастерскую? Но ее пока может и не быть в том новом городе, который ты приехал строить. Значит, выход один. Починить самому…»[46] Действительно, как это сразу не пришло в голову! Мир, на который рассчитаны эти советы, — новый мир, он так молод, что у него еще все впереди!