Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2003
Вера Владимировна Зверева (р. 1972) — научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук.
В настоящей статье речь пойдет о телевизионных передачах, в которых обыгрываются концепты «знания» в соотношении с критериями «ума», «интеллектуальности» и «культуры». Такие программы предполагается обсудить в контексте ситуации, сложившейся на российском телевидении, где в последние годы вырабатывается культурный язык, соединяющий формы западной развлекательной «попсовой» продукции и «советского ретро». Рассмотрим некоторые программы, которые строятся на основе ключевых понятий из «традиционной» высокой культуры, но существуют в форматах массовой культуры, в виде телевизионной игры и ток-шоу. Попытаемся ответить на вопрос, что подразумевается под «знанием» в этих передачах, с какими понятиями оно связано и в какие контексты включается.
Телеигры (например, «Как стать миллионером?», «Самый умный», «Слабое звено») заявляют о своей «легкости», развлекательности[1]. Среди программ, в большей или меньшей степени связанных с жанром ток-шоу, есть те, к которым применимо определение «серьезных» и «интеллектуальных», например — «Культурная революция», «Что делать?», «Школа злословия», «Гордон». Такие не похожие друг на друга передачи могут быть рассмотрены вместе, с точки зрения «сплошного потока» телевизионных сообщений. У этих программ предположительно разная аудитория, но на зрительском экране, как правило, выстраивается слабо дифференцированный текст, образующийся при переключении каналов.
И «конкурсы», и «беседы в студии» опираются на традиции советского или перестроечного телевидения. Но расцвет собственно телевизионных жанров, игры и ток-шоу, пришелся на конец 1990-х-2000-е годы, благодаря переносу и адаптации жанров западного телевидения к российским культурным реалиям. Между двумя полюсами, «тем, что увеселяет», и «тем, что учит», есть множество образовательных программ. В нашей статье рассматриваются те передачи, которые не являются в чистом виде образовательными, хотя и транслируют те или иные дискурсы знания.
«Робкий гигант» в замешательстве
Телевидение в современной культуре, на наш взгляд, пребывает в парадоксальной ситуации. Все исследователи медиа сходятся на том, что его возможности как средства массовой информации и даже коммуникации огромны[2]. Телевидение конструирует версии реальности, транслирует социокультурные нормы и стили жизни, создает свою аудиторию, унифицирует культурные различия и легитимирует маргиналии и так далее.
В 1990-е годы телевидение, стремясь соответствовать духу актуальной культуры в ее западной либеральной версии, декларировало принципы мультикультурности, ценности персонального выбора, обращения не к «массам», но к «каждому индивиду». Оно обрело большие технологические возможности, связанные с многоканальностью, обработкой цифрового изображения, показом прежде «невидимого» (в прямых включениях из любой точки в любое время), постановкой и передачей визуальных эффектов, трансформирующих способы восприятия информации у аудитории. В настоящее время исследователи прогнозируют ускорение движения телевидения навстречу сети Интернет. Привычный облик этого СМИ может измениться за счет интерактивности, соучастия зрителей в производстве телевизионного контента, создания индивидуальных пакетов телепрограмм и прочего[3].
Однако по отношению к телевидению сохраняет свою актуальность метафора «робкого гиганта», принадлежащая Маршаллу Маклюэну. Со временем стало видно, что эта «робость» — не следствие его «юности», а некая постоянная черта. Телевидение обладает большим потенциалом (или, может быть, сохраняет его благодаря футурологическим грезам исследователей). Но на практике оно достаточно консервативно, не склонно к инновациям и повторяет безопасные и апробированные культурные образцы в гораздо большей степени, чем можно было бы ожидать. К этому подталкивает сам механизм существования телевизионных каналов, зависящих от вложения средств в рекламу: чтобы быть коммерческисостоятельными, они должны быть востребованными «всеми» зрителями. В обыденной практике многое связано с решением тех задач, которые теоретиками медиа не ставились или были уже давно сняты.
Особенно это относится к российскому телевидению 2000-х годов, с ограниченным количеством каналов -«кнопок», с государственной монополией на право вещания и с усиливающимися тенденциями к идеологическому контролю над СМИ. Общий контекст, в котором прочитываются отдельные передачи, неблагоприятен для инноваций.
Описывая нынешнее положение дел, зрители часто отмечают, что «телевизор стал скучным», что «смотреть по нему нечего», и вспоминают советский анекдот о съезде, который транслировался по всем каналам, и о человеке в штатском, грозившем пальцем на последней «кнопке»: «допереключаешься». Действительно, с экранов практически исчезли независимые аналитические и информационные программы, и многократно умножились развлекательные передачи: поп-концерты, «вечера юмора», сериалы. Все это, в сочетании с ностальгией по знакам советской культуры образца 1975 года, усиленной самим телевидением, накладывается на недоучтенную аналитиками медиа «волю к неновому», к проверенным образцам.
На российском телевидении 2000-х годов происходит выработка специфического языка. Мобилизационная идеология (граждане России нуждаются в защите силовых органов, повсюду угроза террора, криминала и катастроф и тому подобное) соединяется с идеологией развлечения (как своеобразной терапии от давления этой угрозы). Новые и «проверенные временем» формулы официоза, «здравого смысла» и интеллигентского несогласия закрепляются и соединяются с формулами телевизионного шоу, праздника, рекламы, игры.
Приведем несколько цитат, характерных для языка актуальных телевизионных посланий.
«- Ведущие праздничного концерта лауреаты премии МВД России: народная артистка России Светлана Моргунова и народный артист СССР Игорь Кириллов. — Добрый вечер, дорогие друзья, гости Государственного Кремлевского дворца и зрители телеканала "Россия"! — Здравствуйте! Добрый вечер, дорогие россияне! Сегодня десятое ноября — день, который традиционно отмечает и празднует вся наша большая единая Россия. И мы с уверенностью можем сказать, что вот в эти минуты в больших и малых городах и селах у экранов телевизоров собрались миллионы, миллионы людей разных поколений в ожидании начала праздничного концерта в честь Дня российской милиции. — И сегодня сюда, в Кремлевский дворец, поступают поздравления из разных регионов, и каждый гражданин нашей единой страны может высказать свое мнение о работе милиции и, конечно, поздравить работников внутренних дел с их профессиональным праздником!»[4]
«- Круто! Мы вообще крутые! — У нас банда "Мухомор"!..»[5]
«- Четвертый вопрос и пятьсот рублей. Упражнения с каким предметом нет в художественной гимнастике: обруч, лента, булава, бумеранг? — Нет упражнения с бумерангом! — Совершенно верно! Пятый вопрос и тысяча рублей. […] Я вам, к сожалению, помочь не могу. Я тут не подсказываю. Но пиво иногда предлагаю. В широком ассортименте пиво N… Зачем? Чтобы в любой ситуации вы могли насладиться замечательным пивом от компании N! Пока мы пьем пиво — реклама на канале…»[6]
Для российского телевидения, которое нелегко переживает роль тотального, но контролируемого СМИ и нередко впадает в крайности либо порнографии, либо «православия-самодержавия-народности», существенна проблема: какого рода послания могут существовать в телеформате и какие должны? Что может и что нужно делать телевидению и как возможности согласуются с «должным»?
Если смотреть на «сплошной поток» передач на телевидении, видно, как строятся контексты: все поглощает «развлекательность», она есть та среда, в которую погружены все жанры, включая информационные передачи. Есть и другие контексты — трансляция культурности (на канале «Культура»), дидактика и образование (программы, ориентированные на разные возрасты). Между ними существуют зоны согласованности и напряжений.
Нас будет интересовать достаточно частный, но любопытный вопрос о «знании» внутри этих контекстов. Что вкладывается в «знание», которое продуцируется различными программами с «благими целями», и с какими понятиями оно соединено? Как реализуются масс-культурная и интеллектуально-культурная составляющие в передачах? Концепт «знания» интересен тем, что через него задаются горизонты: как должен выглядеть «средний» человек, чтобы претендовать на успешность.
Игры в знание на деньги
Знание на телеэкране имеет несколько непроговоренных коннотаций, которые «само собой разумеются». Так, для зрителя новостей знать о чем-либо — синоним «быть в курсе произошедшего» в государстве и в мире за день. Осведомленность трактуется как слежение за жизнью, и даже как участие в событиях. Знание в «негативных» ток-шоу, наподобие «Окон», подразумевает узнавание пикантных или скандальных подробностей личной жизни героев программы, а процесс его получения соединен с постановочным подглядыванием за героями.
Телеигры имеют в виду иной тип знания и его носителя. Герой программы (и ее имплицитный зритель) мыслится как «простой», «такой, как все», но «умный» человек. Его идеальное воплощение — человек-энциклопедия, книжная полка. Знания такого человека точны, предельно фактичны, отвечают на вопросы что-где-когда-с кем произошло. Таким знаниям не нужен какой-либо исторический, культурный контекст. К этому можно добавлять изобретательность в комбинировании кирпичиков информации и даже остроумие (впрочем, не всегда востребованное).
Обращение с подобным знанием сводится к подбору единственно возможного правильного ответа на поставленный вопрос. Иными словами, он может быть только верным или неверным. Человек, правильно отвечающий на вопросы, квалифицируется как обладающий «умом» («самый умный дрессировщик недели»).
«- Явление Христа или Ленина народу изобразил Иванов на картине? — Христа! […] N.- самая умная студентка этой недели. Смотрите легендарное шоу "Самый умный"!»
Вопросы в играх развиваются от простого к сложному, втягивая зрителя в слежение за игрой. Основной принцип — «я тоже так могу», «я знал этот ответ» — повышает самооценку телезрителя, поскольку правильные ответы поощряются. С другой стороны, игра в знание дает повод удивиться тому, как много разнообразных вещей нужно изучить и запомнить для того, чтобы поощрение заслужить. Эрудитское знание и «ум» (умение им быстро распорядиться) вознаграждаются деньгами: единицы знания переводятся в их «рублевый эквивалент», в денежные единицы.
Отношения между «знающими» строятся следующим образом: телевидение, как некое единое целое, выступает в роли носителя абсолютного знания-факта (где-то в нем хранятся все правильные ответы). На этот же образ работают и многочисленные передачи на тему «что произошло в этот день энное количество лет назад». Телевидение и ведущий — посредник, с одной стороны, и игрок, и зритель, с другой, вступают в схватку, состоящую из загадывания и разгадывания загадок. Знание, востребованное в такой ситуации, не может принадлежать какому-то одному слою людей. Оно демократично по своей природе: хотя ты — сантехник, но у тебя, благодаря твоим личным качествам и удаче, есть шанс на превосходство над «всеми».
Исключение из этого правила представляет передача «Что? Где? Когда?», уходящая корнями в перестроечную и советскую культуру. В этой программе законсервирована каста «бессмертных знатоков», профессиональных игроков в знание, своеобразная интеллектуальная элита, с которой «меряются умом» телезрители.
По своему устройству — все это медийное знание. Оно «нарезано» на ломти, фрагментировано. Из «А» не вытекает «Б»: передачи можно переключать, смотреть выборочно, делая собственный коллаж при помощи пульта дистанционного управления. Составная часть знания в телеиграх — качество «современности», которое сообщается при помощи быстрого темпа вопросов, реакции участников, различных визуальных эффектов (например, несколько бегущих строк на экране с разным текстом, апеллирующим к возросшей способности зрителя воспринимать сложно поданную информацию, — как в «Что? Где? Когда?»).
Послания игр разнонаправленны: надо учиться и много знать (с упором на «много»), и тогда «вы сможете своим умом заработать деньги». Но, одновременно, это и схватка за «легкие деньги», случайное везение в игре. Другая сторона послания состоит в том, что планка прохождения человека на экран снижается: туда попадает «такой же, как и ты», человек, может быть — чуть удачливее.
В играх не предполагается гуманитарный образ знания, связанный с возможностями его интерпретации, понимания, различными смыслами высказывания. Процесс размышления уступает вспоминанию и угадыванию. С подобным «одноразовым» знанием нельзя что-либо сделать, к чему-нибудь его приложить. Оно не инструментально, а самоценно; оно некритично по своему устройству, так как не служит саморефлексии и научению тому, как думать.
Интеллектуальные ток-шоу
Для «интеллектуальных» передач важно, в каком контексте, рядом с какими другими передачами они выходят, поскольку их восприятие может не вполне отвечать замыслу из-за других, соседних сообщений.
По идее, в передачах, где речь идет «о культуре» и «о науке», представлено рефлексивное знание. В программах, которые выделяются на общем фоне развлечения и заявляют о своей интеллектуальности, чаще всего содержится утверждение дистанции между массовой и высокой культурами. Такие передачи реализуются на территории телевидения, средства массовой коммуникации, но стремятся отстаивать ценности высокой культуры. То обстоятельство, что перед зрителем — популярные передачи, чье содержание определяется не только позицией ведущего, но и средством коммуникации, обычно не проговаривается.
Конечно, речь идет о совершенно разных программах, которые сильно различаются между собой уже на уровне интенции. Но в них можно выделить общую черту — резервирование места «интеллигента-интеллектуала» на телевидении. Он выступает в роли эксперта, учителя жизни, посредника в трансляции знания — даже там, где таковой не происходит.
«Культурная революция» выходит в максимально приближенном к популярному ток-шоу формате. Эта передача содержит большую двусмысленность, трактуя «проблемы культуры».
Ведущий, Михаил Швыдкой, рассказывает историю-введение, ставит вопрос, поддерживает ход беседы; гости-оппоненты — писатели, ученые, актеры, чиновники и так далее — отстаивают свою позицию; зрители в студии, часть из которых — тоже известные люди, по-видимому адресно приглашенные на передачу, выступают со своими вопросами и ремарками.
Однако ведущий — «по совместительству» министр культуры, что придает иной статус и самой программе, и обсуждаемым в ней вопросам. Здесь формулируются актуальные и просто «занятные» темы (можно ли приватизировать памятники искусства, угрожает ли массовая культура искусству, может ли женщина создать шедевр и тому подобное). Мотив «высокого» задается как выбором вопросов для обсуждения, так и интеллектуальным уровнем гостей. При этом «Культурная революция» строится по формату и законам популярного шоу (включая выходы героев шоу, необходимый драматизм и контрасты между высказываниями, клиповую нарезку и монтаж вставных реакций «народа», обязательные непринужденные шутки).
По-видимому, это шоу задумывалось как остроумная и легкая передача для интеллектуалов, которые будут следить за спорами «деятелей культуры». «Можно сказать, что "Культурная революция" заняла совершенно свободную нишу веселого интеллектуального клуба […]»[7]. С этим суждением мы не согласимся. На наш взгляд, двусмысленность передачи возникает благодаря следующим причинам. Действительно, в ней присутствуют знаки открытости и либерализма: ведущий предстает перед аудиторией в домашнем свитере, он подчеркнуто неофициален в разговорах с гостями. Зрителю может быть приятно от того, что его допускают к разбору «культурной» проблемы на высоком уровне. В то же время в передаче оценка культурных продуктов или социокультурных реалий производится по правилам как обыденного, ориентированного на развлечение знания, так и знания профессионалов, экспертов.
Речь идет о своеобразной игре в высокое. Характерное отличие состоит в том, что в семейном ток-шоу ведущий обычно не занимает определенную позицию. Он указывает на допустимость разных решений проблемы, возможность каждой из позиций. Такие шоу проблематизируют «норму». Кроме того, они предполагают, что факт вынесения того или иного вопроса на обсуждение ведет, через разговор, к его решению. Выбор решения остается за участниками (зрителями), но в программе утверждается их множественность и то, что все ситуации в принципе имеют простое решение, которое можно вынести на уровне здравого смысла.
Ведущий «Культурной революции» может поддерживать один, а не другой голос, следуя в остальном той же логике обсуждения и вынесения решения на уровне здравого смысла. Проблема состоит в том, что ведущий — министр культуры. Знание «из его уст» априори легитимировано. «С кем его вообще можно сравнить? С Гордоном? Гордон сегодня — скорее слушатель, неофит, он узнает. Швыдкой же знает»[8].Как ведущий шоу он действительно знает наперед реакции и контролирует аудиторию. Но двойственность его позиции в том, что в отличие от ведущего семейного ток-шоу у него есть обязанность за пределами кадра эти проблемы решать.
Знание министра должно строиться не на уровне здравого смысла, а на основе профессионализма. Иным должен быть и уровень обсуждения проблемы, если она действительно актуальная. Кроме того, ведущий, как чиновник, имеет свои интересы и не может быть нейтральным.
Возможность выбора экспертов-непрофессионалов нормальна и обычна для ток-шоу: в семейных передачах в этом качестве часто выступают поп-персоны, озвучивающие разные позиции. Но для программы, которую ведет человек, принимающий решения на государственном уровне, обращение к сторонникам той или иной позиции, но не обязательно к профессионалам, выглядит странно. Или все происходящее, при имитации экспертного знания, легкий разговор, или желание популяризировать и лоббировать позицию, которую разделяет министр, или, нередко, некомпетентность приглашенного чиновника.
В результате создается ощущение симуляции открытости шоу: очевидно, что на самом деле решения — в том случае, если перед нами серьезная проблема, — принимаются по-иному, а зритель присутствует при постановке спектакля.
«Школа злословия»:«Гости ток-шоу — люди, сумевшие создать себе публичный имидж. Беседуя с гостем о его интересах, занятиях и мировоззрении, ведущие пытаются вывести своего собеседника за рамки стереотипа поведения, раскрыть в нем те стороны его натуры, которые, возможно, неизвестны даже ему самому»[9].
По своему устройству программа Татьяны Толстой и Дуни Смирновой делается «в пику» продукции массовой культуры (увиденной в негативном свете, как культуры тривиальной и антиинтеллектуальной) при внешнем нестарательном следовании формату ток-шоу. В рисованной заставке передачи ведущие, в виде змей с дудочками факиров, гипнотизируют кролика-гостя и потрошат содержимое его «карманов». Передача строится как беседа с «испытуемым» или, увиденная с позиции гостя, как его сражение с ведущими. Разговор перемежается врезками: кадрами «интеллектуальных посиделок за чаем», где ведущие обсуждают ход разговора в студии.
В программе заложен не озвученный вслух вопрос: каким образом побудить зрителей к саморефлексии? На каком языке имеет смысл для этого говорить? Сцены «злословия» за пределами студии подсказывают один из возможных ответов на этот вопрос: рефлексия («высокое») может быть подана в виде обыденного, привычного знания, как «перемывание косточек» гостя. Во время беседы зрителям предлагается подумать о том, что стоит за вербальными и визуальными клише, которыми пользуется тот или иной человек — политик, писатель, художник, музыкант, представитель «власти». Ведущие пытаются произвести своеобразную деконструкцию высказываний гостя, направляя его «от позы» к «откровенности». «Самое главное — не дать ему возможность уйти в профессиональный разговор […] Журналист теряется, начинает кивать, и все получается очень хорошо»[10]. Эта откровенность тоже производится при помощи определенных приемов (суровость и даже резкость ведущих в начале беседы, работающие на имидж «острой» передачи, логически несвязные вопросы, заставляющие гостя «метаться», мягкое согласие ведущих и одобрение «раскрывшегося» гостя в конце встречи).
Основная сложность, с которой сталкиваются Татьяна Толстая и Дуня Смирнова: как избежать взгляда сверху вниз, позиции «себя как знающего» по отношению к гостю, к зрителям? Иногда программа воспроизводит ситуацию экзамена в школе. Ведущие оценивают интеллектуальную состоятельность и душевную открытость «испытуемого», вынося вердикт о его личных качествах и способностях, и подталкивают гостя (и зрителя) к приемлемым способам ведения разговора, не в последнюю очередь для того, чтобы он смог заслужить одобрение ведущих. Далеко не все гости «умеют разговаривать» — точно ставить слова или слышать со стороны собственные высказывания. И хотя нет сомнений в том, что обнаружение необразованности, косности мышления гостя и указание на штампы в его речи — «другим наука», все же порой трудно избавиться от ощущения интеллектуального превосходства ведущих, которое они иногда позволяют себе продемонстрировать (ощущение, которое усиливается от безмолвия слушателей, собранных в студии). Таким образом, экспертиза осуществляется интервьюерами.
В «Школе злословия» интересен сам язык интеллектуального разговора. Отчасти он складывается из иронических ремарок, из акцентированных штампов («поговорим о судьбах родины», «любите ли вы народ?»). Другая составляющая речи — такая простота, которая, по логике программы, возникает на определенном уровне образованности, начитанности, рефлексии. Простота и чувствительность в сочетании с иронией должны отсылать к «стилю общения интеллектуалов». «- Вы живете в Новых Черемушках? — Да, я живу в Новых Черемушках. — Принципиально? — Нет, жизнь так сложилась. — А хотите в центр? — Нет, уже не хочу… Уже не тот возраст…»[11]Гостю адресуются вопросы, не дающие возможности уклониться от прямого ответа: «Вам это нравится? Не нравится?» В речи ведущих подчеркиваются переживания, эмоции, рефлексивные суждения как бы следуют за чувствами. Татьяна Толстая: «Есть один дом в Москве, один, который я обожаю, из новых. Мне кажется, что это не только красоты нечеловеческой дом, но просто каждый раз, когда я проезжаю мимо, то это верный способ исправить мне настроение — если оно подавленное, то я на него смотрю. И все во мне поет… Это очень красиво! — …Вам не нравится?»[12]
Речь идет о своего рода здравом смысле «образованных людей». Ему должен соответствовать простой язык, где все называется «своими именами»: Дуня Смирнова: «Когда понастроили (в Москве) разных безобразий…» Александр Кузьмин: «Я так не говорил!» Дуня Смирнова: «Вы так не говорили, но я перевожу на наш человеческий язык… Петр I- это безобразие!»[13]Зрителей — как «думающих людей» — приглашают присоединиться к тем, кто разделяет знание об очевидной «неправильности» происходящего в российской культуре. Но эта очевидность идет рука об руку с беспомощностью что-либо изменить в общении с властью. Татьяна Толстая: «За Манежную площадь никого не прощу! Я умру и с того света буду распоряжаться, чтобы всем, кто с Манежной площадью шутки пошутил, чтобы им всем пути не было!»[14]
Что это дает зрителю? «Татьяна и Дуня показывают, какие они умные и хорошие, и гости у них тоже. Сначала кажется, что совсем наоборот, а потом обнаруживается, что они также умные и хорошие. И зрители, таким образом, делаются умными и хорошими»[15].
В целом, в передаче утверждаются приоритеты размышления, саморефлексии, интеллектуальной честности, ценность образованности. Основное послание «Школы…»: человек должен иметь критическое мышление по отношению к общим местам, к штампам, в том числе идеологическим, исходящим от властных структур.
«Гордон»: эта программа выходит в жанре ученых бесед ведущего, Александра Гордона, с исследователями, представляющими разные области естественнонаучного и гуманитарного знания. В ней выстраивается образ науки как властительницы умов, дающей ответы на тайны мироздания, ученых как ее «подвижников», обыгрывается стереотип профессионального знания как высокого.
Передача выходит в эфир в ночное время, когда по другим каналам транслируется или эротика, или «кино не для всех». Иными словами, смотреть ее — значит совершать осознанный выбор. И время показа, и минималистское визуальное решение, и трудности для понимания содержания работают на престижность ее просмотра. В некотором смысле передача «для умных». Действительно, следовать за разговором непросто (и необязательно): «Но надо сказать, что реликтовое излучение на самом деле — непростая вещь. Скажем, до сих пор экспериментально не очень изучен и измерен спектральный состав этого излучения. Кроме того, хорошо известны трудности обнаружения нейтрино… Сложности природы реликтового излучения остаются, например та же анизотропия или изменение плотности излучения. Если переходить к эффекту, допустим, таких флуктуаций, о которых говорил Шноль, то это ведь связано с изменением плотности…»[16]
Темы программ варьируются в широком диапазоне, от научно-закрытых сюжетов (про природу времени, происхождение жизни) до массово узнаваемых (например, о графе Дракуле и о вампирах). Здесь размывается граница между «всеобщим» и специализированным знанием. Слежение за профессионально знакомыми сюжетами заставляет думать, что популярного в передачах больше, чем кажется на первый взгляд.
Зритель, кажется, несколько лукаво мыслится как homo universalis, всесторонне развитый человек, способный поддерживать умную (со специальными терминами и теориями) беседу. Таковым выглядит ведущий (неизвестно, каких усилий ему это стоит, может, и правда перед нами homouniversalis), выступающий в роли медиатора. Его суждения могут выстраиваться по-разному:
Александр Гордон: «Лет семь-восемь назад мне попались исследования генетиков, как раз вавиловской школы, которые исследовали пути распространения древнейших земледельческих культур, в том числе и чечевицы. И вот когда горы Загроса впервые возникли на их картах почти одновременно с картами археологов, движение этой окультуренной чечевицы по Передней Азии и Ближнему Востоку показало, с достаточной приближенностью, вектор направления и первой неолитической волны в распространении по этому региону, и в общем-то культуры»[17].
«Итак, вот все-таки первый и, наверное, самый главный вопрос. Я постараюсь сейчас быть как можно более зловещим… Существуют вампиры или не существуют?»[18]
Гости программы балансируют между образами экспертов и гуру: популярная культура заставляет привносить в освещаемые сюжеты мотивы разоблачения, эзотеричности знания, снятия покровов с истины.
Слушатели, звонящие в программу, нередко сами профессионалы — коллеги приглашенных экспертов. Но что дает передача зрителю, который не владеет языком «флуктуаций Шноля»? В соответствии с иронической аннотацией книги, она «повышает самооценку постоянных зрителей программы, вынужденных вести напряженную интеллектуальную работу, поощряемую собственными эвристическими откровениями»[19].
Знание в передаче представлено как путь его достижения. Конечно, слова, произносимые в студии, как правило, не дают приращения знания, и едва ли даже внимательные зрители смогли бы воспроизвести большую часть услышанного по окончании передачи. Возможно, высказывания ученых отвечают на потребность в устойчивой картине мира, где есть место для убедительных суждений о вселенной, Земле, человеке, истории и для самих научных занятий, которые не представляются как причуда или излишество. Кроме того, «Гордона» смотрят не всегда всерьез. На экране представлены странные люди, визуализирующие образ профессиональных знаний. Их социальные позиции и роли вполне узнаваемы, и в том случае, когда не удается уловить аргументы в беседе, за ними можно просто наблюдать.
Таким образом, на российском телевидении есть ряд передач, определяющих себя в качестве «интеллектуальных», относящихся к «высокой культуре», строящихся вокруг беседы экспертов, профессионалов. Их цель — научить зрителей думать, передавать знание в его «гуманитарной» версии. Они в большей или меньшей мере воспроизводят конвенции популярных программ, существуют на телевидении, но при этом стремятся транслировать критическое отношение к массовой культуре. Здесь постоянно звучит опасение: «Любите ли вы великую русскую литературу?», «Массовая культура — это просто зло или зло абсолютное?».
По своему устройству это — не визуальные программы: их можно не смотреть, а только слушать или читать в виде книги. В них не используются ресурсы телевидения как медиа, хотя, возможно, именно это могло бы дать какие-то новые ходы для того, чтобы свернуть «разговоры о культуре» с привычной колеи. В программах часто консервируется образ эксперта, носителя знания (иногда путем его симуляции), воспроизводятся представления о роли «интеллигенции», просвещающей «народ»; зрители привычно демонстрируют готовность внимать — на ограниченном пространстве в ограниченное время. Хотя эта позиция не кажется современной, но и она в дефиците на отечественном телевидении. Пока остается открытым вопрос о том, можно ли предложить какие-либо иные решения для «интеллектуальных программ», где были бы задействованы технологии и языки медиа и разрушались бы привычные границы между интеллектуальными стратами в российском обществе.