Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2003
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОНТОЛОГИЯ МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА
Пьер Бурдьё.
Пер. с франц. А.Т. Бикбова, Т.В. Анисимовой.
М.: Праксис, 2003. — 272 с.
Мартин Хайдеггер мог прочесть эту книгу: немецкий перевод ее первого варианта, появившегося в редактируемом Бурдьё журнале «Actesdelarechercheensciencessociales» в 1975 году, был издан в год смерти немецкого философа. В бурном споре по «делу Хайдеггера» Бурдьё — на стороне тех, кто подчеркивает глубинное родство философии Хайдеггера с его политическим выбором 1933-1945 годов, а не пытается развести собственно фундаментальные идеи великого мыслителя и нацистское грехопадение немецкого профессора (или даже апологетически защитить бесславный эпизод фрайбургского ректорства как вынужденный выбор обманутого и вскоре разочаровавшегося гения).
В предуведомлении к монографии сам Бурдьё предупреждает читателя, что перед ним — не книга-разоблачение. Ее главная цель — развернуто представить гомологию нацистской антимодернистской консервативной революции в политике (парадоксально-конформистского «бунта среднего класса»), с одной стороны, и собственно философского предприятия не только молодого, но и позднего Хайдеггера — с другой. В качестве своего рода ключа к специфически хайдеггеровским ходам мысли Бурдьё указывает на публицистические построения Шпенглера и особенно Эрнста Юнгера. Мнимое преодоление реальных противоречий отсылкой к их «бытийной» и скрытой глубинной основе, неявное прозревание спасения именно в самом угрожающем и неминуемом приближении краха, романтико-героическая риторика, в то же время «оставляющая все как есть», наконец, презрительное и одновременно внимательно-настороженное отношение к массовому обществу со всеми его атрибутами — эти мыслительные фигуры в высшей степени характерны для всего творчества Хайдеггера.
Бурдьё вовсе не стремится отменить философию в пользу социологии или позитивного знания; имплицитно он вполне признает ее теоретико-познавательные функции и самостоятельный статус. Но не получается ли так, что от Хайдеггера у Бурдьё фактически остается лишь социологически выверенный слепок и идеологическая точная копия, а не оригинальная фигура автора «Бытия и времени» или «Времени картины мира» — работ, интересных философам и нефилософам отнюдь не только в силу профессионального самогипноза или увлеченности псевдопасторской риторикой? Так, сейчас гораздо более значимым — по сравнению с брошенными вскользь замечаниями Бурдьё — представляется для молодого Хайдеггера влияние философии жизни и, конечно же, феноменологической традиции, а не собственно неокантианства. Кроме того, вовсе не противостояние либерализма с марксизмом было в Германии значимой линией размежевания в период интеллектуального становления Хайдеггера, а скорее указанная самим же Бурдьё оппозиция националистического консерватизма и марксизма (ср. с. 108 и 89). Особо оговоренный редактором перевода сознательный выбор французского текста в качестве главного источника иногда приводит к неточностям относительно русской традиции: в частности, о молодежном движении (Jugendbewegung) в Германии первой трети ХХ века принято говорить лишь в единственном, а не во множественном числе — как это сделано в переводе (см. с. 57). Отметим также, что в связи с Дюшаном речь, конечно, идет о художнике, а не артисте (с. 161), как и об известном националистическом историке Трейчке — а не Тричке (с. 96, примеч. 19).
Особенно интересной представляется в книге обширная статья Александра Бикбова «Бурдьё/Хайдеггер: контекст прочтения» (с. 197-244). Перекличек интеллектуального развития немецкого философа и французского социолога оказывается неожиданно много: от происхождения из провинции и социальных низов, внимания и интереса к истории и практике, общих тем философского вдохновения (например, Ницше — но истолкованного принципиально по-разному), вплоть до отдаленного подобия пар Бурдьё-Арон и Хайдеггер-Кассирер. В этом смысле очень важным является со- и противопоставление — в первую очередь, по контрастным интеллектуальным следствиям — «консервативной революции» в Германии рубежа 1920-1930-х годов и студенческих выступлений 1968 года во Франции (с. 229).
Это важно еще и потому, что спор о Хайдеггере получает отголоски и в нынешней России. Так, вышедшему недавно в серии «ЖЗЛ» переводу весьма добротной интеллектуальной биографии Хайдеггера, написанной Рюдигером Сафрански, предпослано патетическое предисловие Владимира Бибихина, более всего известного публике именно в качестве талантливого переводчика текстов немецкого философа. Изумленный читатель может, в частности, узнать из этого предисловия, что в Германии в 1933 году, «как и в России 1917 и 1991 годов», политические активисты «сорвали медленно назревавшее событие, не дав ему развернуться во всей истине»[1]. Дальше — больше: «Шевельнулся титан, и вначале вовсе не было очевидно, что он слеп и глух. Выступление Хайдеггера в 1933 году не было случайным […] Он старался увидеть, как должно пойти национальное движение, чтобы не изменить духовному призванию страны»[2]. Другой известный переводчик Хайдеггера — покойный А.В. Михайлов — уже в конце 1980-х годов сетовал, что сила марксистского разоблачительства вместо Хайдеггера должна бы обрушиться на головы тех, кто раздувает его дело из вполне своекорыстного желания поднять тиражи своих изданий (вхождение Михайлова в редколлегию «Нашего современника» было тоже отнюдь не случайным).
Словно в упреждение подобной консервативной апологетики в приложении к книге Бурдьё помещены переводы политических статей Хайдеггера 1933-1934 годов. Читать эти тексты тяжело и стыдно. Нет, они не отменяют и не перевешивают всего почти 100-томного собрания сочинений Хайдеггера — но и вне этого контекста оно уже не может существовать и истолковываться. Книга Бурдьё написана о том, как одно подразумевает другое, и, помимо политической онтологии, темой ее является ответственность мысли — именно как продумывание оснований.
Александр Дмитриев
ХРУПКИЙ АБСОЛЮТ, или ПОЧЕМУ СТОИТ БОРОТЬСЯ ЗА ХРИСТИАНСКОЕ НАСЛЕДИЕ
Славой Жижек
Пер. с англ. В. Мазина
М.: Художественный журнал, 2003. — 178 с.
«Художественный журнал» осчастливил любителей леворадикальной публицистики переводом еще одного опуса Славоя Жижека. Не такого объемистого, как «Возвышенный объект идеологии», но не менее претенциозного. Перевод, правда, получился на редкость плохой, и ошибки в нем одна смешнее другой (некоторые я привел в маленькой заметке «Теология со спецэффектами» в НГ-ExLibris за 4 сентября этого года), так что книжку можно использовать в переводческих семинарах как неисчерпаемый источник поучительных примеров. Однако и безотносительно к этому обстоятельству «Хрупкий абсолют» стоит того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее.
Большинство тезисов, составляющих содержание этой явно не последней из бесчисленного множества книг Жижека, неопровержимы. Потому что невозможно оспаривать утверждения, не снабженные никакими аргументами. Бессмысленно вступать в полемику о том, был ли Шостакович сталинистским композитором, свидетельствует ли иррациональность репрессий тридцатых годов о подлинной революционности сталинского режима, является ли реакция Ленина на «Апассионату» доказательством его гуманности и так далее. Все это — не более чем идиосинкразии и вкусовые пристрастия автора, и признавать за ними какое-то теоретическое значение можно разве что по недоразумению.
Иначе обстоит дело с тезисами, имеющими отношение к предполагаемой главной задаче всей книги. То есть собственно с христианским наследием, за которое Жижек призывает бороться. Речь идет о возможных параллелях между христианством и марксизмом и о том, какого рода оценочные выводы относительно того и другого можно сделать на основании такого сравнения. Стратегия обсуждения этого вопроса, прокламированная Жижеком в предисловии, должна, по-видимому, выглядеть смелой и новаторской: «[…] вместо того, чтобы принимать защитную стойку, позволяя врагу определить территорию борьбы, мы резко изменим стратегию и полностью согласимся со всеми обвинениями. Нужно сказать: да, от христианства к марксизму ведет прямая линия; да, христианство и марксизм должны быть по одну сторону баррикады, вместе сражаться с рвущимся в бой неоспиритуализмом. Подлинное христианское наследие слишком драгоценно, чтобы оставлять его на съедение фундаменталистским выродкам». Итак, в чем же оно, это драгоценное наследие, состоит?
Следуя творческим принципам столь любимого им Хичкока, Жижек делает этот вопрос главным источником саспенса. Нанизывая одно за другим безнадежно вторичные рассуждения о потреблении, желании, насилии и Холокосте, составляющие первые десять из восемнадцати глав книги, он то и дело дразняще намекает читателям, что все это, конечно, имеет какое-то отношение к сути дела, но настоящая разгадка будет явлена только в финале. Поэтому один тот факт, что в трех-четырех последних главах действительно говорится о христианстве, уже должен доставлять публике некоторое удовлетворение. Еще большее удовлетворение она должна испытать, заметив, что некую глубинную общность между христианством и марксизмом автор, похоже, действительно нашел. В результате, закрывая книгу, читатель полагает, что вправе не считать себя обманутым. И напрасно.
Если освободить концепцию Жижека от бесчисленных ссылок на Фрейда, Лакана, Жирара, Бадью и прочих, а также от трескучей риторики, то окажется, что основана она, по существу, на нехитром уравнении. Будучи формой радикальной критики капиталистического общества, марксизм как идеология действия призывает к разрыву порочного круга производства, обмена и потребления. Именно в этом состоит смысл революции. Но таково же, по мысли Жижека, и значение жертвенной смерти Христа: «жертвоприношение Христа […] приостанавливает логику греха и наказания». В обоих случаях имеет место одна и та же операция: цепь обмена прерывается актом кровавой жертвы, которая предстает как «жест траты», основывающий «Новое Начало» истории.
Чтобы оценить эту «революционную» интерпретацию христианства, полезно задуматься над тем, как она получена. Во-первых, вся аналогия между капиталистическим обменом и диалектикой греха и наказания основана на одной-единственной богословской теории — учении Ансельма Кентерберийского об искупительной жертве как возмещении бесконечного ущерба. Учение это, как известно, играет большую роль в католическом богословии, но не имеет никакого значения ни для протестантизма, ни для православия. Таким образом, за абстрактное «христианство вообще» выдается одна теологема одной из его конфессий. Во-вторых, и это куда важнее, весь смысл христианского благовестия сконцентрирован для Жижека исключительно в смерти Христа, и даже «бесконечная радость» христианского мироощущения относится только к ней. Вся концепция автора «Хрупкого абсолюта» построена на этой редукции искупительной миссии Христа к самозакланию. Неудивительно, что для него «в некоем радикальном смысле жертвоприношение Христа — бессмысленно». В версии Жижека этой смертью Евангелие, собственно, и заканчивается. Надо ли напоминать, что у евангелистов Матфея, Марка, Луки и Иоанна все происходит совсем по-другому?
Петр Резвых
АНТОЛОГИЯ СОВРЕМЕННОГО АНАРХИЗМА И ЛЕВОГО РАДИКАЛИЗМА
В 2-х т. / Сост. А. Цветков.
Т. 1: Без государства. Анархисты. — 466 с.
Т. 2: Флирт с анархизмом. Левые радикалы. — 368 с.
М.: Ультра.Культура, 2003.
Революционное издательство «Ультра.Культура», возглавляемое экс-текстовиком группы «Наутилус Помпилиус», поэтом и переводчиком Ильей Кормильцевым, выпустило весьма незаурядный двухтомник. Кажется, ни разу еще западная анархистская и околоанархистская левая мысль не была представлена на русском языке в таком объеме.
«"Современность" для левых начинается в 68-м году», — пишет составитель антологии Алексей Цветков (к фамилии которого иногда, чтобы не путать с тезкой-поэтом, прибавляют «младший»)[3]. Это справедливо, хотя я не уверен, что читательские массы знакомы с предысторией анархизма. Антология явно рассчитана не на специалиста, ее аудитория — думающая часть «модной молодежи»; ликбез же следовало бы начать с классиков левой мысли. Редукционистская позиция составителя лишает нас возможности ознакомиться с образцами текстов российских анархистов (из русских авторов в книге — только Борис Кагарлицкий, да еще сын эмигрантов Иван Щеглов). В самом деле, отечественные леваки страдают, по большей части, безнадежным эпигонством и творческим бесплодием, — если, конечно, исходить из парадигмы, заданной парижским 68-м. Меж тем было бы небезынтересно представить в книге тексты мистических анархистов (А.А. Карелина, А.А. Солоновича или, если придерживаться заданных Цветковым рамок, — их ученика В.В. Налимова) как образцы достаточно независимой и оригинальной интерпретации анархических идей.
Впрочем, антология и так очень представительна. Это безусловная заслуга составителя. Но здесь же кроется и некоторая парадоксальная опасность. Дело в том, что формат двухтомника никак не предполагает жанровой дифференциации представленных текстов. Повторюсь: издание не научное, а «научно-популярное» (и назвать его стоило бы хрестоматией, а не антологией) и, одновременно, пропагандистское. Анархическая антисистемность проявляется уже на уровне структуры издания. Составитель, очевидно, предполагал продемонстрировать нерасчленимый поток анархического мышления в самых различных, порой противоречащих друг другу формах. Структура антологии, таким образом, оказывается своего рода моделью федерации самоуправляемых общин, каждая из которых в данном случае — текст того или иного деятеля левого движения.
Это весьма яркий издательский ход. Однако же, читателю-профессионалу обрабатывать подобный материал интеллектуально дискомфортно.
Опубликованные в антологии тексты можно разделить на несколько жанровых рубрик: исследования, манифесты и документы, хроники, эссе. Конечно же, это очень условная рубрикация. Скандально знаменитый «Манифест ОПУМ (Общества полного уничтожения мужчин)» Валери Соланс является, по сути дела, художественным произведением; тексты ситуационистов находятся где-то между исследованиями, эссе и манифестами; вообще для ряда текстов характерен переход от анализа к пропаганде (например, для работ Франца Фанона, Ноама Хомского).
Впрочем, дух политической риторики дышит, где хочет. Настораживает, скорее, разнобой голосов. Основа левой стратегии в эпоху «антиглобалистского» (учтем ложность этого псевдотермина) движения — в нецентралистском объединении самых различных сил (о чем пишут и те авторы антологии, которые анализируют акции в Сиэтле и Праге). Сама же антология демонстрирует порой фанатичную взаимную непримиримость разных секторов левого поля (конечно, это касается лишь части представленных авторов). В этом смысле пропагандистская цель антологии достигается не вполне; проповедь тотального плюрализма подменяется постмодернистским пастишем.
К вопросу о постмодернизме: оборотной стороной непримиримости оказывается своего рода левая политкорректность. Диагноз этой болезни поставил в своем манифесте такой одиозный персонаж, как «Юнабомбер» (Theodore Kaczynski): он утверждает, что подчеркнутая борьба за права меньшинств есть своего рода инвертированная агрессия по отношению к любого рода успешности и не имеет никакого отношения к защищаемому меньшинству. Аргументация «Юнабомбера» интересна тем, что он применяет ходы, характерные для правой критики. Было бы занятно порассуждать о разнице между левым и правым антиурбанизмом, но это требует отдельного разговора.
Итак, выдержать золотую середину между слепой непримиримостью и агрессивной политкорректностью удается далеко не всем левым лидерам. В этом смысле наиболее уравновешенными выглядят высказывания не кабинетных анархистов, а партизана субкоманданте Маркоса, каковое впечатление, впрочем, может быть вызвано изяществом его стиля (в лучших традициях латиноамериканского магического реализма).
Высказываемые мной замечания не отменяют актуальности и ценности антологии; более того, они вызваны легкой досадой: я давно ожидал подобное издание, представляя его несколько иначе и по структуре, и по составу. Но и в том виде, в котором двухтомник появился, его можно только приветствовать. Другое дело: его публикация — лишний повод задуматься об идеологическом кризисе классического анархизма и о путях его преодоления.
Данила Давыдов
ВОССТАНИЕ СРЕДНЕГО КЛАССА
Борис Кагарлицкий
М.: «Ультра.культура». 2003 — 320 с. — 3000 экз.
Едва успели утихнуть в российском научном пространстве бури вокруг призрачно-вожделенного среднего класса, едва успели отойти от его мучительных поисков и разочарованных описаний, как средний класс снова зовут в бой.
Собственно, книга Бориса Кагарлицкого «Восстание среднего класса» и не о среднем классе вовсе. Цель автора гораздо более амбициозна — выстроить глобальную картину современного мира, подвести общий знаменатель под события, внешне друг с другом не связанные и происходящие в разных точках земного шара, и наконец — предсказать будущее развитие общества.
В книге Кагарлицкого доступно и живо, а зачастую и очень метко описаны события и процессы, волнующие современный мир, — стандартизация культуры и потребления, революция информационных технологий, новый империализм, антиглобалистское движение, терроризм, финансовые кризисы последних лет. Хоть ни один из приведенных аргументов не является особенно оригинальным, из мозаики скомпонованных фактов складывается довольно целостная картина.
Точка зрения Кагарлицкого, несомненно, в первую очередь экономическая — именно экономические процессы объясняют социальную и политическую эволюцию общества. В этом и сила книги как целостного обоснования глобальных процессов, и ее слабость. Главнейший из экономических процессов, по Кагарлицкому, — возвращение радикального либерализма, без стыда и сострадания. Эксплуатация народных масс не осталась в далеком прошлом, как пытаются доказать нам политики и теоретики так называемых развитых стран, обещающих всеобщее благоденствие за счет бесконечно увеличивающегося потребления, — она лишь поменяла форму. На смену порабощенному рабочему классу пришел не менее порабощенный средний класс, поддавшийся призывам новой идеологии, поверивший в возможность вертикальной мобильности и добровольно сдавший себя в киберрабство. Но экономический путь, указанный неолиберальной идеологией, оказался тупиком: изначально прибыльные финансовый и информационный секторы быстро оторвались от реальных потребностей экономики, а пресловутое преимущество частного сектора перед государством оказалось иллюзорным. Многочисленные финансовые, экономические, а следом политические и социальные кризисы мирового масштаба доказывают — неолиберальная модель не сработала, «Бог провалился». Жертвами краха оказались не только маргинальные слои, пострадавшие от фактического исчезновения этики солидарности в политике, но и слои средние, некогда благополучные, пережившие крушение своих надежд и иллюзий.
На этих средних слоях разочарованных белых воротничков во всех точках земного шара и лежит тяжелая ответственность — убить неолиберального дракона.
«Восстание среднего класса» — труд не социологический, да и не претендующий на научность, а, несомненно, политический, поэтому не стоит судить его по критериям социальных наук. Тем не менее использование понятия среднего класса, на которое опирается автор, весьма сомнительно. Не будем останавливаться на его определениях «старого» и «нового» среднего класса — у Кагарлицкого старым средним классом являются все белые воротнички, не работающие в сфере новых технологий, а новым — те, что были порождены информационной революцией. В классической социологии старым средним классом считаются мелкие собственники и предприниматели, а новым — наемные работники интеллектуального труда, поэтому, если возникает небходимость провести границу между традиционными профессиями и профессиями, порожденными информационными технологиями, точнее было бы говорить о «новейшем» среднем классе. Впрочем, это не так уж важно. Гораздо больше беспокоит то, что автор с первых же страниц видит в глобальном среднем классе уже сформировавшегося субъекта действия. И восстание в мексиканской провинции Чьяпас, и террористические атаки 11 сентября 2001 года, и акции антиглобалистов являются лишь примерами всеобщего восстания среднего класса против власть имущих. «Война объявлена», пишет автор, и речь идет о мировой войне, о глобальном противостоянии между ультралиберальными верхами и обманутыми средними слоями. При этом противники осознают свое положение и четко обозначили свои цели. Московский менеджер, пострадавший от кризиса 1998 года и подрабатывающий извозом на своей роскошной иномарке, американский обыватель, погрязший в долгах, которые он не в силах выплатить, и демонстрант-антиглобалист для Кагарлицкого являются представителями мирового среднего класса, которые уже готовы объединиться и построить новый, более справедливый мир.
Однако не стоит забывать, что совокупность индивидов с относительно схожими характеристиками еще не есть класс, да и класс не обязательно обладает способностью к коллективному действию. Для осознания группой общего интереса необходимо большое количество предпосылок, а переход к конкретным действиям является скорее исключением, чем правилом.
Описание среднего класса как группы, выступающей против установленного строя, несомненно, приятно на фоне общепризнанных идиллических картинок благополучного среднего человека, опоры демократии, морально зрелого, добросовестного налогоплательщика и добропорядочного семьянина. Тем не менее не верится в его превращение в бунтаря и революционера, ибо дракона, как известно, прежде всего нужно убить в себе. Да и сам Кагарлицкий, похоже, не особо доверяет этому малосимпатичному в его описаниях персонажу.
АннаЛебедева
THE LEFT TRANSFORMED IN POST-COMMUNIST SOCIETIES.
The Cases of East-Central Europe, Russia, and Ukraine.
Ed. by Jane Leftwich Curry and Joan Barth Urban.
Lanham; Boulder; New York; Oxford: Rowman & Littlefield Publishers, 2003. — 284 p.
Редакторами-составителями изданного в США сборника о состоянии восточноевропейских левых сил выступают известные специалисты по России и Восточной Европе, авторы ряда книг по данной тематике: профессор университета г. Санта-Клара в Калифорнии Джейн Лефтвич Кэрри и профессор политологии Вашингтонского Католического университета Америки Джоан Барт Урбан. Другие авторы — американцы Томас А. Бейлис, Дайана Морлэнг, англичане Люк Марч, Эндрю Вильсон, литовец Альгис Крупавичюс.
Целью исследования было проанализировать, как бывшие коммунисты в странах восточноевропейского ареала вписались в современные политические условия. Одним из неожиданных результатов посткоммунистической трансформации восточноевропейских обществ, подчеркивают авторы, стала совершенно различная степень их приспособляемости к новым условиям. Так, в Польше, Венгрии, Литве бывшие коммунистические партии самостоятельно трансформировались в прозападные, поддерживающие рыночную экономику, левоцентристские партии, которые уже с начала 1990-х годов побеждали на парламентских выборах и формировали правительства. В результате они возглавили процесс вступления своих стран в НАТО и ЕС, несмотря на то что их консервативные оппоненты продолжали винить их в коммунистическом прошлом. Не менее удивительной оказалась способность антизападных, «неоленинистских» коммунистических партий России и Украины привлекать на свою сторону значительное число голосующих на свободных выборах. Сохранение позиций коммунистов в данных странах, по мысли авторов, привело к блокаде настоящего демократического чередования политических сил у власти.
(На мой взгляд, применение термина «неоленинистский» в данном случае довольно спорно: те же российские коммунисты в 1990-е годы выступали скорее с «национал-патриотических» позиций, чем с интернационалистских — наподобие тех, что исповедовали в свое время большевики, стремившиеся к мировой революции. Тем самым они в чем-то повторяли шокировавшее Ленина поведение европейских социал-демократов в начале Первой мировой войны, когда они встали на позиции, противоположные взглядам, которые исповедовались до войны II Интернационалом. Да и в других своих разработках и в самой практике нынешние сторонники коммунистических идей весьма отличаются от своих предшественников.)
Авторы данного уникального сравнительного исследования о нынешнем состоянии левых сил в ключевых странах бывшей советской империи сосредоточивают внимание на самых различных аспектах траекторий развития главных посткоммунистических политических организаций в пяти государствах. При этом они опираются на самые разнообразные источники и вспомогательные материалы: интервью с лидерами партий, партийную прессу и внутрипартийную документацию, данные выборов, аналитические оценки достигнутого уровня общественной трансформации, публикации, касающиеся партийной организованности, идеологии, электоральных результатов.
Подводя в заключительной главе под названием «Посткоммунистические левые: различные траектории, трудное наследие» итоги коллективного труда, Дж. Б. Урбан формулирует главный вывод авторов проведенного по пяти странам исследования следующим образом. Наследники бывших правящих коммунистических партий с начала 1990-х годов вынуждены были вступить в соревнование с другими партиями в возникших в восточноевропейских странах многопартийных электоральных системах. В России и на Украине приверженцам «неоленинистского» идеологического фундаментализма удалось остаться на плаву, тогда как в Польше, Венгрии и Литве возобладала социал-демократическая ориентация «антиленинистского» крыла европейского марксизма, существующая с 1917 года (с. 245). Далее Урбан дает свой достаточно убедительный, развернутый анализ того, почему так произошло.
Несмотря на то, что все авторы этого нового коллективного труда стремились провести максимально всесторонний анализ, у российского читателя, интересующегося рассматриваемой проблематикой, возникает все же ряд вопросов, на которые он вряд ли найдет ответы в рецензируемой книге. Например: почему все-таки не удалось провести трансформацию в демократическом ключе тех коммунистических партий, которые остались существовать в традиционно «византийском» политико-культурном ареале? И напротив, в «католическом» ареале дело обстоит иначе. Какую роль играют здесь укорененные в истории традиции и какую — своеобразные черты нынешних институтов власти, выстроенных на обломках политических систем бывшей советской империи? Учитывая тот факт, что о попытках социал-демократизации хотя бы части КПСС речь шла еще во времена горбачевской перестройки, хотелось бы узнать более аргументированное мнение авторов исследования о провале этих попыток. Что думают они о зияющей пустоте социал-демократической политической ниши в России, где даже стремящаяся войти в Социнтерн, созданная в 2000 году Михаилом Горбачевым (считающимся на Западе весьма авторитетным политиком) обновленная СДПР не решилась выставить единый партийный список на парламентских выборах 7 декабря 2003 года и вступила в борьбу лишь за места одномандатников? Наверное, таких вопросов будет гораздо больше, чем вероятных на них ответов, до тех пор пока успешно начатая американскими и европейскими авторами в книге «Трансформирующиеся левые в посткоммунистических обществах» серия исследований по Восточной Европе не пополнится новыми аналитическими работами, в которых будет более детально проработана мучительная и жгучая прежде всего для самих восточноевропейцев тематика политического развития и перспектив левых сил в нынешних посткоммунистических странах.
Валерий Любин
ЛЕВЫЕ В ЕВРОПЕ ХХ ВЕКА. ЛЮДИ И ИДЕИ
М.: Институт всеобщей истории, 2000. — 463 с.
Авторы 16 очерков, объединенных в сборник, охватывают широкий круг идей и движений левых — от стоявшей у власти во многих странах социал-демократии с ее социальной программой «государства благосостояния», от австромарксизма, либерал-социализма и еврокоммунизма до левого радикализма и анархизма. Точки зрения авторов на дискуссионные проблемы разнятся, что выгодно отличает этот труд от тех, стержневая линия которых подверстывается под мнение ответственного редактора.
Разноголосицу сюжетов и подходов сглаживает вводный очерк Александра Галкина «Левые вчера и сегодня», в котором сжато и четко изложены главные черты и особенности исторической эволюции левых идей и политических движений и стоящие перед ними ныне проблемы. В 90-е годы ХХ века в России сложилось устойчиво-негативное отношение к левым идеям и отстаивающим их политическим организациям, справедливо замечает ученый. Это отношение оказало заметное воздействие на трактовку левых идей и движений, в результате история общественной мысли стала приобретать однобокий характер. Хотя нечто подобное наблюдалось и в других странах, на стыке столетий наметились и иные тенденции. Оправляясь от шока, вызванного развалом системы, выдававшей себя за реальный социализм, левая мысль и опирающиеся на нее общественно-политические организации возвращают потерянные позиции.
Этапы развития левой системы ценностей, согласно Галкину, можно обозначить как предварительный, наступательный и конструктивно-преобразующий. Ядро данной системы ценностей, «посягательство на которое крайне опасно для ее существования», составляют «ориентация на свободу […], на юридическое и политическое равноправие индивидов, социальных, этнических, половозрастных и иных групп — вне зависимости от их удельного веса в обществе, на социальную справедливость […], на рациональную организацию общественных отношений, делающую возможным осуществление всех этих ориентаций и, в конечном счете, обеспечивающую свободное развитие каждого, как условие свободного развития всех. В тех случаях, когда ориентация на перечисленные ценности приносится в жертву политической и иной целесообразности, левая система взглядов теряет свою содержательную сущность» (с. 18). Левые внесли неоценимый вклад в экономические и социальные системы Европы, в формирование массовой демократии и современной культуры.
Принципиально новые проблемы перед левой мыслью ставит глобализация — ставшие очевидными ограниченность ресурсов и уязвимость окружающей среды, требующие упорядочения в общепланетарном масштабе, диверсификация субъектов международных отношений при наличии разрушительных средств массового уничтожения и необходимость создания в связи с этим надгосударственных структур, глобализация экономики и потоков информации, обострение социальных проблем и социальная нестабильность, кризис социальной политики, изменения в трудовых отношениях и на рынке труда. Идут споры: надо ли пересмотреть базовые ценности левых, как должны соотноситься новые подходы с традицией, возможно ли функционирование общественного организма, если исчезнет предлагаемый левыми элемент альтернативности, сохранится ли благополучный остров «золотого миллиарда» в океане нищеты и ненависти всего остального человечества? От исхода дискуссий по данным вопросам и практической деятельности левых зависит дальнейшая судьба левой системы взглядов, подчеркивает Галкин (с. 25).
Знаток истории анархо-синдикализма Вадим Дамье считает, что в условиях радикализации трудящихся масс революционный синдикализм и анархизм бросили в начале ХХ века вызов социал-демократии. Это был протест против «старческой немощи» парламентского социализма и реформизма, попытка оживить и спасти социализм. Однако создать стройную идейную доктрину ни синдикалистам, ни анархистам так и не удалось. Подробно проанализировав разностороннюю деятельность этого радикального крыла левых в первой половине ХХ века, в том числе участие в гражданской войне в Испании, Дамье констатирует, что далее оно теряло влияние. Вопреки ожиданиям анархо-синдикалистов мировая война не переросла в социальную революцию, а рабочий радикализм ослабевал. Но анархо-синдикалистскому движению удалось наложить отпечаток на революционные события века.
В примыкающей к тексту Дамье статье Александра Шубина «Самоуправление в практике социальных движений» трактуется тема «анархия и самоуправление» и делается вывод, что лишь будущее покажет, насколько человечество способно реализовать цели, поставленные «антиавторитарным социализмом» (С. 350). Перекликается с этими двумя статьями и очерк А. Семенова «Май 1968 г. во Франции». Май 1968 года показал, что общество потребления не имеет достойных человека идеалов и ценностей, пишет автор, и после майских событий этим ценностям стали придавать гораздо большее значение (с. 263).
Особняком стоит исследование Арама Улуняна и Лейлы Бухармедовой «Еврокоммунизм между коммунистическим императивом и демократическим идеалом». Авторы анализируют деятельность в послевоенное время коммунистического движения Западной Европы и возникшего в 1970-е годы внутри него, в первую очередь в рядах итальянской, французской и испанской компартий, течения еврокоммунизма. Уделяя чересчур много внимания догматической реакции престарелого и теоретически бессильного советского руководства на вызов, брошенный руководителями ИКП, ФКП и КПИ, которые пошли на признание ценностей социал-демократии (на деле реакция Москвы беспокоила их намного меньше, чем желание остановить упадок своих партий и вернуть влияние в массах), авторы замечают, что возникновение еврокоммунизма привело к расколу компартий на ортодоксальных марксистов (их меньшинство) и приверженцев левосоциалистических взглядов (с. 295). Трансформация левых сил в странах Центральной и Юго-Восточной Европы рассмотрена и проанализирована в объемном очерке Инессы Яжборовской.
Статья Зинаиды Яхимович «Концепция демократии и социализма Ф. Турати» — первая из пяти работ сборника об итальянских левых, которым посвятили свои исследования ученые-итальянисты. Яхимович предлагает переосмыслить с современных позиций опыт, уроки и сложную эволюцию итальянского социализма как важного компонента левых сил Италии в ХХ веке и анализирует деятельность Филиппо Турати. Ее призыв поддерживают другие ученые, высвечивая новые стороны наследия ведущего теоретика марксизма ХХ века Антонио Грамши, теории социал-либерализма Карло Росселли, левосоциалистических разработок Лелио Бассо и деятельности посткоммунистов из ДПЛС.
Теоретическому вкладу австрийских левых — австромарксизму посвящена статья И. Кукушкиной. Практика австрийской социал-демократии в межвоенный период, по ее мнению, предваряла создание после войны социального государства в странах, где левые были у власти. Развитию социал-демократической теории в конце ХХ века посвящены статьи Анатолия Чернова о СДПГ и Инны Данилевич о судьбах идей социализма. Рассмотрев ряд новинок в теоретических изысканиях левых: «третий путь» Шрёдера-Блэра и так далее, Данилевич вынуждена признать, что социал-демократия не завершила процесса новой идентификации. Поставленный теоретиком СДПГ Томасом Майером вопрос, с помощью каких соответствующих духу времени реформ социал-демократия может привлечь на свою сторону большинство, остается открытым.
Сборник не лишен недостатков. В нем весьма широко представлены левые в Германии и Италии, тогда как не менее интересная история и современная жизнь левых в других ведущих европейских странах, не говоря уже о малых, представлена довольно слабо. Вероятно, сборнику больше подошло бы название «Левые в зарубежной Европе», потому что СССР, современная Россия, европейские страны СНГ и Прибалтики исключены из сферы анализа. Тем самым читатель не получает ответа на злободневные вопросы, почему коммунисты в странах бывшего социалистического лагеря столь легко отдали власть, в чем причины взлета и падения в ХХ веке крупнейшей левой партии, 18-миллионной КПСС, почему КПРФ и ее нынешние зарубежные партнеры продолжают оставаться такой силой на левом фланге, от которой не так легко отмахнуться. Уделив много места анархо-синдикализму и другим немагистральным направлениям, составители оставили без внимания теоретические искания и практическую правительственную деятельность английских левых или скандинавских социал-демократов с их знаменитой «шведской моделью». Мало узнает читатель о левых в Испании, без картины гражданской войны в которой и прорыва к власти левых после падения режима Франко историю европейских левых трудно представить. Почти в каждой статье о современной социал-демократии не раз цитируется изданная по-русски при участии сотрудников бывшего сектора по изучению социал-демократии ИНИОН РАН книга Т. Майера[4], но разносторонние исследования теории и практики левых в Европе, включая Россию, которые участники этой творческой группы, невзирая на все трудности, продолжали вести в 1990-е годы, остались незамеченными[5].
Тем не менее данное исследование дает представление о сложности и противоречивости пути европейских левых в XX веке. Сборник стал заметной вехой и проложил дорогу для дальнейших исследований.
В.Л.
THE COMMUNIST PARTY IN POST-SOVIET RUSSIA
Luke March
Manchester; N.Y.: Manchester University Press, 2002. — 296 p.
Книга молодого британского политолога о Коммунистической партии Российской Федерации заслуживает внимания хотя бы потому, что это всего лишь вторая монография, посвященная крупнейшей и наиболее успешной в электоральном отношении российской партии[6].
Люк Марч — ученик Ричарда Саквы, автора выдержавшего уже три издания учебника «Российская политика и общество» («Russian Politics and Society»). Он хорошо знаком не только с российскими дебатами о природе постсоветского коммунизма и опасности, исходящей от КПРФ, но и с судьбами левых партий в других европейских политиях и, в частности, в постсоветских государствах и бывших странах «народной демократии». Это позволяет ему привлечь для оценки характера и перспектив КПРФ гораздо больший спектр сравнений и моделей, чем принято во внутрироссийских политических спорах. Марч обсуждает весь спектр ярлыков, навешиваемых на зюгановцев, — от «социал-демократии» до «красного фашизма».
Марч сперва подробно описывает возникновение КПРФ на обломках КПСС и ее фактическую победу в соревновании с другими неокоммунистами — от анпиловцев и тюлькинской РКРП до давно забытых мини-партий Анатолия Крючкова и Алексея Пригарина. Автор показывает, что разница между российскими коммунистами и некоторыми из их «собратьев» в соседних странах корнями уходит еще в эпоху «реально существующего социализма», ведь реально он, например, в Польше, ГДР и России существовал очень по-разному.
В этом контексте весьма любопытно то, как Марч использует всем надоевший термин «transition» (переход). Он оговаривает, что речь действительно может идти о «переходе» — только не к предопределенной цели — демократии, а к стабилизации определенной политической системы, которая может быть очень далека от демократического идеала. Для Марча такая стабилизация наступила с поражением Зюганова на президентских выборах 1996 года, в результате которого окончательно укрепилась ельцинская «бюрократическая полиархия». Более глобально же состояние российского общества можно характеризовать как «трансформацию», причем, если верить Марчу, КПРФ в этой трансформации способна сыграть неожиданную роль. В этом и заключается одна из наиболее интересных тем, пронизывающих исследование Марча и способных спровоцировать горячие споры: не способна ли КПРФ, вопреки явному антидемократизму ее лидеров, способствовать укреплению демократии в России? Аргументами в пользу такой крайне неожиданной гипотезы, по Марчу, являются, во-первых, вынужденно тесная привязка коммунистов к Думе, которая заставляет их овладевать хотя бы формальными правилами парламентской игры, и, во-вторых, внутрипартийные демократические процедуры, которым (как считает Марч) вопреки советским традициям и практике руководства КПРФ привержены многие из рядовых членов партии.
Чтобы исследовать возможность такого развития, Марч разбирает не только противоборствующие идеологические тенденции внутри КПРФ, а также эволюцию ее программных документов и высказываний ее лидеров, но и развитие структуры партии за постсоветский период. Уже потом автор подробно описывает успехи коммунистов в 1993-1996 годы и просчеты Зюганова в последующее время.
В результате Марч все-таки приходит к выводу, что о демократизации КПРФ и через КПРФ говорить не приходится: слишком сильны реакционные, консервативно-националистические элементы в идеологии ее бессменного лидера — Геннадия Зюганова, слишком недемократична и сама российская политическая система, составной частью которой, несмотря на всю оппозиционную риторику, является главная компартия. Дальнейшему же укреплению КПРФ, как считает Марч, мешает противоречивость ее положения: с одной стороны, она, как единственная реальная массовая партия в России, вынуждена опираться на публичную политику, на выборы и мобилизацию партийной базы, с другой — она и по своим традициям, и по своей идеологии слишком тесно связана с реально управляющей страной госбюрократией. Усиление любой из этих составляющих в ущерб другой может привести только к ослаблению партии, при этом и в той, и в другой области КПРФ крайне уязвима.
Вывод из всего этого может быть лишь один: компартия в посткоммунистической России не только не способствует укреплению демократии и возникновению традиций парламентаризма, но своей приверженностью националистической идеологии и сталинистским бюрократическим методам политической борьбы укрепляет антидемократизм и без того не особо открытой и просвещенной власти. Этот вывод, казалось бы, и сам собой напрашивается. Достоинство книги Марча — в том, что она дает богатейший материал для доказательства этой очевидной истины.
М.Г.
ФАШИСТЫ БРИТАНИИ. Союз Освальда Мосли: идеологи и политика (1932-1940 гг.)
А.Ю. Прокопов
СПб.: Алетейя, 2001. — 474 с. — 1000 экз.
ФАШИЗМ И РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ (1920-1945 гг.)
А.В. Окороков
М.: Русаки, 2002. — 593 с., илл.: 48 с. — 1000 экз.
С промежутком в год в двух столицах одинаковым тиражом вышли две книги о фашистских движениях первой половины XX века: одна — о Британском союзе фашистов — в академической серии «Pax Britannica» уважаемого питерского издательства «Алетейя», вторая, посвященная различным фашистским организациям первой волны русской эмиграции, напечатана на газетной бумаге и, видимо, без редакторской и корректорской правки, небольшим московским издательством «Русаки», специализирующимся на истории эмиграции и Белого движения. Оба исследования посвящены сравнительно маргинальным фашистским движениям — ни русские, ни британские фашисты даже близко не подходили к захвату политической власти, к тому же оба движения стояли в тени «больших братьев» — итальянского фашизма и в гораздо большей степени — германского национал-социализма.
Обе книги написаны профессиональными историками: Прокопов — сотрудник академического Института всеобщей истории, Окороков — кандидат исторических наук, один из авторов веб-сайта Центрального музея вооруженных сил, автор книг про Русскую освободительную армию Власова и «молодежные организации русской эмиграции» в 1941-1945 (!) годах. И действительно, обе книги на первый взгляд написаны беспристрастным, «объективным» тоном историка. Обе они основаны на богатом, отчасти не публиковавшемся до сих пор материале: Прокопов работал в российских и британских архивах и беседовал с бывшими соратниками Освальда Мозли (фонетическая транскрипция фамилии «Mosley»); книга Окорокова и вовсе более чем наполовину состоит из письменных документов и фотографий, иллюстрирующих позиции и деятельность Российской фашистской партии, Всероссийской фашистской организации, Российского национал-социалистического движения и других фашистских объединений.
Но на этом сходства заканчиваются.
Прокопов провел действительно всестороннее исследование по истории организации Моузли. Автор знаком с основными англоязычными трудами по истории Великобритании в первой половине XX века и по истории фашизма. Он тщательно проработал труды своих британских предшественников и помимо фашистских листовок и периодики межвоенного времени, а также воспоминаний лидеров БСФ широко использовал документы полицейских служб, следивших за деятельностью Моузли, а также речи, брошюры, воспоминания и прочие документы антифашистов. В этом Прокопов следует международным стандартам в своей области: напомню, что Зеэв Стернхелл в своих классических исследованиях по истории французского фашизма во многом опирался именно на полицейские архивы. Вместе с тем автор подробно ссылается и на советские и российские исследования, имеющие отношение к его предмету. При этом он не воспроизводит марксистских стереотипов о «фашизме как детище капитализма», которые были вынуждены тиражировать советские историки, а, наоборот, указывает на интересные параллели, например между фашистскими и большевистскими представлениями об «управляемости» общества квазитейлористскими методами.
В результате Прокопову удалось не только проследить политическую биографию Моузли и историю его организации, но и вписать их в общую социальную и политическую историю Великобритании после Первой мировой войны. Прокопов не склонен к теоретизированию и бесконечному вычленению отличительных черт фашистской идеологии, которое занимает многих специалистов по истории фашизма, но его работа содержит предостаточно любопытного материала для теоретиков и компаративистов.
Другое дело Окороков. Хотя во введении он и ссылается на труды Стефана и Лакёра об истории русского фашизма, признавая за ними большую документальную ценность, все же в основной части исследования автор лишь изредка возвращается к ним: видимо, потому, что, как пишет Окороков, им не удается «учитывать социально-психологические факторы русской эмиграции» (с. 6). Желание учесть эти самые факторы для Окорокова оборачивается подчеркнутой доброжелательностью к «своим» фашистам и апологетическим отношением по крайней мере к некоторым из их политических позиций. Если в основном тексте эта симпатия еще кое-как скрывается, выражаясь, например, в преувеличении единства русских фашистских организаций, в повторении идиом из «белой» и фашистской лексики («большевистский переворот») или в той странной настойчивости, с которой Окороков подчеркивает существование еврейских парафашистских организаций, то в полной мере она проявляется в сносках. Основной корпус источников для Окорокова составляют издания и листовки самих фашистов. Так, для «опровержения» версии о сотрудничестве чешского фашиста Радолы Гайды, сыгравшего немалую роль в возникновении русского эмигрантского фашизма, с советским руководством автор ссылается на печатный орган Российского фашистского союза (РФС) — журнал «Нацiя». Авторитетными «историками», труды которых призваны объяснить те самые «социально-психологические факторы», выступают такие «корифеи» от антисемитизма и конспирологии, как Михаил Назаров и Виктор Козлов. Работы же историков, не разделяющих симпатии автора к Белому движению и русскому национализму, а тем более внешние по отношению к фашистам источники, в научном аппарате Окорокова практически отсутствуют. Не говоря уже о том, что по большей части автор и не стремится подкрепить свое повествование точными ссылками на источники.
Показательно, что книга Прокопова продается только в немногих университетских и «интеллектуальных» книжных магазинах, в то время как опус Окорокова нетрудно найти на прилавках «национал-патриотических» уличных торговцев.
М.Г.
THE ROUTLEDGE COMPANION TO FASCISM AND THE FAR RIGHT
Peter Davies, Derek Lynch
London; N.Y.: Routledge, 2002. — 430 p.
HANDBUCH RECHTSRADIKALISMUS
Thomas Grumke, Bernd Wagner (Hrsg.)
Opladen: Leske + Budrich, 2002. — 546 S.
Литература по фашизму и правому экстремизму исчисляется многими тысячами наименований. Поэтому особую роль в этой области играет жанр справочника, систематизирующего существующую информацию и способного послужить отправной точкой для студента или специалиста. Рецензируемые же здесь издания как раз являются подобными попытками синтеза большого объема информации для более-менее широкой публики. Ввиду неугасающего интереса к затрагиваемым в этих книгах явлениям издание таких справочников представляет собой не в последнюю очередь и коммерческий интерес.
«Справочник по фашизму и крайне правым» издательства «Routledge» полностью написан двумя авторами. В идеале такой отказ от формата сборника статей позволяет объединить большое количество материала под одной концептуальной «шапкой». И действительно, справочник, в котором под одной обложкой собраны основные данные про фашистские, а также прото-, пара- и криптофашистские движения начиная с конца XIX века, а также про другие правоэкстремистские организации и течения по всему миру, в идеале мог бы послужить хорошим подспорьем не только для студента, но и для специалиста по данной тематике. Сопоставление, например, в рамках одной хронологической сводки основных дат существования «Бразильского интегралистского действия» 1930-х годов, румынской «Национальной христианской лиги защиты» Корнелиу Кодряну, «Британского союза фашистов» Освальда Моузли, американского «Ку-клукс-клана» и германской-австрийской НСДАП поможет читателю увидеть феномен фашизма в международном контексте. Весьма полезен и небольшой словарь историков-специалистов по фашизму, который помогает сориентироваться в многообразии школ изучения этого предмета. Помимо этих двух разделов, основной корпус справочника составляют: библиографическое эссе об историографии фашизма, несколько карт, ряд статей об основных элементах фашистских идеологий с отрывками из текстов правоэкстремистских авторов, списки литературы и источников и, наконец, словари имен и организаций, олицетворяющих фашизм и правый экстремизм или, наоборот, борьбу с ним как либеральных, так и авторитарных режимов и партий.
К сожалению, попытка авторов охватить «все», как это часто бывает, выразилась в том, что к достаточно хорошо известному им материалу из истории Западной Европы (от Великобритании до Австрии и от Норвегии до Италии) они более-менее случайно добавили кое-какие сведения о других странах, явно почерпнутые ими даже не из вторых, а из третьих рук. Так, основными источниками информации о фашистских и правоэкстремистских движениях в Восточной Европе (не говоря уже об Индонезии или Японии) явились не специализированные исследования, а обзорные работы об истории Восточной Европы в ХХ веке или о современной российской политической системе. В результате мы узнаем, например, что маргинализация «Памяти» произошла благодаря действиям Владимира Путина (!) или что Владимир Жириновский — казахского происхождения. Многие центральные фигуры исторического и современного фашизма в Восточной Европе (такие, как Янко Янев, Константин Родзаевский или Эдуард Лимонов) напрочь отсутствуют, да и вообще деятели из этого региона, как правило, удостаиваются лишь краткого упоминания.
Очередной немецкий «справочник по правому радикализму» гораздо более подробен в трактовке своей темы (правого радикализма в современной Германии), чем книга Дейвиса и Линча. Этот том — один из лучших продуктов мощной германской индустрии по производству изданий о фашизме, нацизме и неонацизме, антисемитизме и Холокосте, которая ежегодно пополняет библиотеки десятками, если не сотнями книг и специализированных журналов. Общая черта почти всех этих изданий — смешение профессионального исследовательского подхода со вполне понятным антинацистским и просветительским пафосом. Большинство даже серьезных научных изданий одновременно обращается и к «широкой публике» в лице педагогов, журналистов, сотрудников правоохранительных органов и негосударственных организаций (НГО) — антифашистских или работающих с молодежью. Отсюда — бесконечные повторы из книги в книгу и из статьи в статью, но и впечатляющая дифференциация исследовательских специализаций: иногда складывается впечатление, что чуть ли не на каждого крупного активиста правой «сцены» приходится по одному эксперту.
Рецензируемый сборник — отличное (хоть и ужасно отредактированное) пособие по самым разным аспектам послевоенного правого радикализма в Германии, изданный по инициативе берлинской НГО «Центр демократической культуры». Помимо обширных статей по таким темам, как правоэкстремистские издательства и музыкальная сцена, значение антисемитизма, ксенофобские уголовные преступления, правые интернет-сайты и развитие национал-экстремизма в ГДР, книга содержит подробные справочные статьи об основных деятелях и организациях (партиях, издательствах, музыкальных группах и террористических объединениях) праворадикального движения в Германии и во многих из тех стран, правые экстремисты которых поддерживают связи с немецкими единомышленниками. Неизбежные упрощения сглаживаются ссылками на специализированную литературу. Главное достоинство сборника — в том, что его авторы по большей части рассматривают правый радикализм не только как политическое, но и как культурное явление и уделяют много внимания различным правым субкультурам, «сценам» и объединениям, даже если они не оказывают непосредственного влияния на электоральные процессы. На этом фоне несколько разочаровывает статья Михаэля Минкенберга о «правом радикализме в Средней и Восточной Европе», которая, наоборот, руководствуется в основном количественными электоральными показателями и поддается политологическому соблазну формализации таких неформализуемых явлений, как демократическая культура или гражданское общество.
М.Г.
HEIMATRECHT UND VOLKSTUMSKAMPF. Außenpolitische Konzepte der Vertriebenenverbände und ihre praktische Umsetzung
Samuel Salzborn
Hannover: Offizin Verlag, 2001. — 304 S.
NS-TÄTER IN DER DEUTSCHEN GESELLSCHAFT
Joachim Perels, Rolf Pohl (Hrsg.)
Hannover: OffizinVerlag, 2002. — 167 S.
Две книги небольшого ганноверского издательства «Offizin» способны представить особый интерес для российского читателя: речь в них идет о двух темах, которые десятилетиями муссировались советской пропагандой, направленной против Федеративной Республики Германии. Эти темы — реваншизм и безнаказанность многих нацистских преступников в якобы «денацифицированном» западногерманском государстве.
В Германии сегодня вновь особо актуален вопрос об «изгнании» (в других формулировках — переселении или бегстве) немцев из Средней Европы — Польши, Чехии, бывшей Восточной Пруссии и так далее — и политических амбициях «изгнанных». Очередной спор вокруг этой темы разгорелся в прошлом году после публикации новеллы Гюнтера Грасса «Траекторией краба»[7]; сейчас идут весьма ожесточенные дебаты о планах соорудить где-нибудь памятник «изгнанным» (немцам, но не только) и мемориальный центр-музей. А во время переговоров о расширении Евросоюза некоторые консервативные германские политики даже требовали не допустить вступления в ЕС Польши и Чехии, пока правительства этих стран не извинятся за «преступления» против немецкого населения.
В этом контексте, а также ввиду все нарастающего политического влияния Германии в странах Средней Европы, особую актуальность представляет исследование Самуэля Зальцборна о «внешнеполитических концепциях объединений "изгнанных" и их практическом воплощении», в частности, в 1990-е годы.
Вопреки советским стереотипам, к 1960-м годам объединения «изгнанных» по большей части поняли, что неперспективно выдвигать к Польше территориальные требования, и переключились на федералистскую риторику: посредством федерализации Европы они надеялись добиться специальных прав для этнических меньшинств, в том числе для немцев, оставшихся в Силезии и других районах Польши. Ирония в том, что к этому времени в Польше уже практически не было людей, считающих немецкий язык родным и относящих себя к немецкой культуре: последние из них уехали в ФРГ еще в 1950-е годы. Тем не менее с либерализацией Польши и ГДР в 1989 году и воссоединением Германии окрепли и надежды «изгнанных» и их политических преемников и покровителей в политической элите ФРГ если не на пересмотр границ, то по меньшей мере на присвоение культурной и политической автономии «немецкому меньшинству» и регерманизацию территорий, на которых до 1945 года жили немцы. Зальцборн описывает стратегические споры о способах воплощения этой мечты и показывает на примере Польши, как борцы за «право на родину» использовали экономические рычаги и влияние на политику германского правительства для искусственного создания нового «немецкого меньшинства» в приграничных регионах и лоббирования «немецких» интересов в польской политике. К сожалению, материал для своего сухого донельзя изложения политических концепций и действий «изгнанных» Зальцборн почерпнул исключительно из немецкоязычных источников, и, например, польские реакции на подобное размывание суверенитета Польской Республики очерчены лишь пунктиром. Тем не менее исследование может послужить прекрасным материалом для размышлений о негосударственных субъектах внешней политики в современной Европе и об опасности процессов реэтнизации, которые принесли немало бед и на постсоветском пространстве.
Статьи сборника, посвященного «нацистским преступникам в немецком обществе», призваны противодействовать укоренившемуся, по мнению авторов, в коллективном сознании немцев мифу о том, что виновниками преступлений национал-социалистов могут считаться только руководители нацистского режима — Гитлер, Гиммлер и Гейдрих. Авторы сборника возвращаются к хорошо известным фигурам и преступлениям — Адольфу Айхману, подчиненному Гиммлера и убежденному национал-социалисту Отто Олендорфу, жестокому убийству двух невинных семей в итальянском городке Каяццо отступающими немецкими солдатами в октябре 1943 года, немецким судьям-убийцам и так далее. Во всех этих случаях авторы показывают, что образ «простых винтиков» в машине, которой якобы управляли лишь главные «инженеры», не срабатывает в качестве объяснения зверств нацистского государства, вермахта и системы концлагерей. «Средняя прослойка» нацистской элиты была не простым передаточным звеном, она проявляла одновременно и идеологический фанатизм, и служебное рвение бюрократа, беспрекословно выполняющего даже самые страшные приказы. Только эта комбинация и обеспечила «успешность» Холокоста и других убийств, совершенных нацистами. Таким образом развеивается миф о «нормальных» людях, слепо шедших на поводу у шайки безумных фанатиков, — миф, который до сих пор зачастую передается поколением дедов поколению внуков и, как показывает один из авторов сборника, играет немалую роль в возникновении неонацистских настроений среди молодежи.
Подобное мифоборчество актуально и для России, где наиболее мощный стереотип нацистского государства создан кинематографом — причем даже не «Обыкновенным фашизмом», а «Семнадцатью мгновениями весны». Не говоря о параллелях между нацистской и сталинской системами террора и уничтожения, отношение к которым в российском обществе в еще большей степени отмечено коллективными неврозами, умолчанием и оправданием, чем взгляд на нацистские преступления — в Германии.
М.Г.
[1] Бибихин В.В. Сила мысли // Сафрански Р. Хайдеггер. Немецкий мастер и его время / Пер. с нем. М., 2002. С. 10
[2] Там же. С. 11.
[3] Редакция считает нелишним указать на то, что Алексей Цветков-«младший» много лет состоял в Национал-большевистской партии (НБП) и до 1998 года был ответственным секретарем ее партийной газеты «Лимонка». (Примеч. ред.)
[4] Майер Т. Трансформация социал-демократии. Партия на пути в ХХI век. М.: Памятникиисторическоймысли, 2000. [Mayer Th. Die Transformation der Sozial-Demokratie. Eine Partei auf dem Weg ins 21. Jahrhundert. Bonn: Verlag Dietz Nachfolger, 1998.]
[5] Среди изданных ИНИОН РАН лишь за последние пять лет работ: Европейская социал-демократия накануне ХХI столетия. М., 1998; Орлов Б. Российская социал-демократия и современность (к 100-летию РСДРП). М., 1998; он же. Социал-демократия как объект научных исследований в России. М., 2000; Социал-демократия перед лицом глобальных проблем. М., 2000; Социал-демократия сегодня. 2002. № 1; Социал-демократия сегодня. 2003. № 2.
[6] Первая тоже была написана англоязычными исследователями: Urban J.B., Solovei V. Russia’sCommunistsattheCrossroads. Boulder, CO: Westview, 1997.
[7] Об этом см.: Марголина С. Конец прекрасной эпохи. О немецком опыте осмысления национал-социалистической истории и его пределах // Неприкосновенный запас. 2002. № 2(22). С. 36-44.