Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2003
RolandGötz (р. 1943) — экономист, руководитель Группы исследователей России и Новых независимых государств Немецкого института международной политики и безопасности при Фонде «Наука и политика», Берлин. Печатается с сокращениями.
Россия и Европейский союз экономически все больше сближаются. Растут взаимный товарообмен и взаимные инвестиции. По большей части этот процесс является результатом действий частных предприятий, но и российское государство и руководящие органы Европейского союза предпринимают все новые попытки сделать экономическое и политическое сотрудничество России и ЕС более тесным. С 1994 года обе стороны поддерживают идею создания зоны свободной торговли, которая должна охватить Россию и ЕС, хотя конкретных шагов в этом направлении пока не последовало.
Усилия официальных инстанций направлены на то, чтобы максимально приблизить Россию к ЕС, не включая ее при этом в состав Евросоюза. Впрочем, ее членство никогда формально не исключалось. Однако попытки «сближения» сталкиваются с определенными трудностями. Россия не хочет вводить стандарты и нормы ЕС сразу и в полном объеме, она не хочет повышать цены на энергию до западноевропейского уровня и не желает полностью открыть свой внутренний рынок для товаров и услуг из Европы. ЕС же сохраняет ограничения на импорт ряда российских товаров (прежде всего стали и других металлов, химической и сельскохозяйственной продукции), ссылаясь на антидемпинговые правила, призванные защитить предприятия и сельское хозяйство стран ЕС[1]. Но похоже, что медленные темпы экономической интеграции связаны не с отсутствием желания сторон относительно ее продвижения, а недостаточной проговоренностью разницы в задачах сторон. Вопреки все более громким уверениям в желании интегрироваться, цели России и ЕС в реальности не совсем совместимы.
Энергетические отношения и энергетический диалог
Эту проблематику я предлагаю подробнее рассмотреть на примере энергетического сектора, в отношении которого на 6-м саммите России и ЕС в Париже в 2000 году было решено проводить «энергетический диалог». Темы диалога — сотрудничество в области экономии энергии, улучшения производственной и транспортной инфраструктур, инвестиционного климата для западноевропейских компаний в России и ратификация Россией договора по Энергетической хартии[2]. При этом ЕС и Россиясчитают, что некоторые проекты представляют «общий интерес». Среди них — увеличение мощности газопровода «Ямал-Европа» на отрезке, проходящем по территории Белоруссии и Польши, разработка большого газового месторождения в Баренцевом море, соединение нефтепровода «Дружба» с адриатической нефтепроводной сетью, а российской электросети — с сетями западноевропейскими[3]. Однако «энергетический диалог» до сих пор дал мало результатов. На Севере России и в Калининграде было осуществлено несколько пилотных проектов по экономии энергии, а в Москве был создан технологический центр, призванный заниматься этой темой и разрабатывать передовые технологии в области энергетики. Инвестиционный климат действительно улучшился, о чем свидетельствует рост прямых инвестиций с начала 2003 года, но это — следствие скорее проводимых в России реформ, чем диалога с ЕС. Россия хоть и подписала Энергетическую хартию 1994 года, но по-прежнему нет надежды на то, что она ее ратифицирует. В правительстве и Думе опасаются, что этот договор откроет центральноазиатским конкурентам (Казахстану, Узбекистану и Туркменистану) неконтролируемый доступ к российской нефтепроводной системе[4].
Западные, и в частности западноевропейские, концерны независимо от государственных соглашений ведут переговоры с российскими предприятиями о добыче и транспорте энергоносителей, причем в центре внимания находятся вопросы рентабельности и безопасности инвестиций тех или иных предприятий, а макроэкономические аспекты, вроде обеспечения энергией тех или иных государств, скорее являются побочным результатом, нежели целью сторон. Стоит напомнить и о том, что (в отличие, например, от аграрной политики) политика в области энергетики не является задачей ЕС как такового и поэтому Евросоюз в этом отношении не способен стать полноценным партнером России.
Россия как «естественный» поставщик топлива в ЕС?
Ввиду наличия огромных ресурсов, Россия на первый взгляд представляется естественным поставщиком энергоносителей на рынок ЕС. Россия обладает крупнейшими в мире запасами природного газа (речь идет о месторождениях, разработка которых оправдана с экономической точки зрения), что же касается разведанных запасов(месторождений, существование которых доказано или вероятно), Россия занимает первое в мире место как по газу, так и по нефти. Самые богатые месторождения угля также находятся в России. По сравнению с политически нестабильным Ближним Востоком, где тоже сконцентрированы огромные резервы энергоносителей, Россия считается стабильным и внушающим доверие торговым партнером. Что же тогда способно помешать «стратегическому партнерству» между Россией и ЕС, основанному на долгосрочном и взаимовыгодном обмене «энергии на технологии» по примеру легендарной сделки «газ в обмен на трубы» 1980-х годов?[5]
При более подробном рассмотрении ситуация представляется несколько менее идеальной: стоимость добычи нефти на Ближнем Востоке чрезвычайно низка, в России же разработанные месторождения, о которых можно сказать то же самое, уже иссякают. Россия хоть и располагает, по всей видимости, вторыми после Саудовской Аравии запасами нефти, но все же Ближний Восток в целом представляет собой наиболее значимый источник энергоносителей для Европы (как и для всего мира). Правда, что касается газа, то российские запасы в полтора раза превышают общие запасы на Ближнем Востоке. Это особенно важно в связи с тем, что природный газ из-за сравнительно низкого парникового эффекта, производимого при сжигании, считается более совершенным ископаемым топливом, чем уголь и нефть. Однако пока неясно, когда и по какой цене можно будет приступить к эксплуатации последних не разработанных гигантских месторождений на Ямале и в Баренцевом море.
Когда говорят, что российских нефтяных запасов хватит еще на 22 года, а газа — на 80 лет, то ошибочно подразумевается, что добыча может остаться на нынешнем уровне вплоть до истощения месторождений. На самом же деле после достижения максимального уровня добычи объемы газа, добываемого на том или ином месторождении, имеют тенденцию снижаться. Будущий потенциал отношений между Россией и ЕС в области энергетики поэтому проясняют не данные о запасах и ресурсах, а прогнозы о реальных ожидаемых объемах добычи и экспорта. Кое-какие прогнозы в этом отношении делаются в рамках российской энергетической стратегии, и они сильно релятивизируют приводимые там же данные о запасах.
Сперва о нефти: по сравнению с 2000 годом добыча нефти, при благоприятных экономических условиях, должна возрасти до 520 млн. тонн. Экспорт же в целом должен возрасти до 300 млн. тонн. Однако экспорт должен увеличиться за счет поставок в США и Китай, в то время как рост поставок в ЕС составит всего 25%. Это означает, что дополнительный спрос на нефть в ЕС всего на 1/6 будет удовлетворен Россией, остальные же 5/6 придутся на мировой рынок, в первую очередь — на Ближний Восток и Африку (см. табл.).
Таблица
|
|
Рост добычи в РФ в 2000-2020 годах |
Рост российского экспорта в ЕС-30 в 2000-2020 годах |
Рост потребности ЕС-30 в 2000-2020 годах |
|||
|
Нефть |
200 млн. тонн |
60% |
32 млн. тонн |
25% |
170 млн. тонн |
40% |
|
Газ |
150 млрд. м3 |
25% |
31 млрд. м3 |
23% |
300—400 млрд. м3 |
150- 200% |
Источники: Энергетическая стратегия России на период до 2020 года. М., 2003. www.mte.gov.ru/docs/32/103.html; Energy Information Administration. International Energy Outlook 2003. www.eia.doe.gov/oiaf/ieo.
Существенный рост поставок из России невозможен без развития уже полностью загруженных российских нефтепроводов и портов. Для поставок нефти в США, напротив, планируется строительство нового нефтепровода до Мурманска. На расширенный ЕС в 2020 году придется только около 50% российского экспорта нефти, в то время как в 2000 году его доля составляла почти 90%. Доля России в импорте Евросоюза, составлявшая в 2000 году 30%, останется практически неизменной. Россия, таким образом, останется одним из важных поставщиков нефти в ЕС, но в основном Евросоюз в будущем будет вынужден опираться на потенциально кризисный Ближний Восток (Саудовская Аравия, Ирак, Иран) и на политически чуть более стабильную Северную Африку.
Для обеспечения расширенного ЕС энергоносителями положительным фактором является то, что рынок нефти из-за сравнительно низких расходов на транспорт (наливные суда) является рынком глобальным, что позволяет одновременно опираться на множество стран-поставщиков. Но даже если в течение двух ближайших десятилетий не будет перебоев в поставке нефти по политическим причинам, к 2010 году на мировом уровне будет достигнут пик ее добычи, что создаст проблемы для обеспечения не только рынка Евросоюза. Горячие споры о значении этого момента еще продолжаются, но нельзя просто отмахнуться от тезиса об истощении мировых запасов. Россия сможет отложить мировой спад добычи нефти на несколько лет, но не сможет остановить его. Поэтому вопрос обеспечения ЕС нефтью снова станет актуальным не позже 2020 года.
В то время как импорт нефти в Евросоюз между 2000 и 2020 годами вырастет «всего лишь» примерно на 40%, потребность в природном газе при среднем экономическом росте по сравнению с 2000 годом увеличится на 200%, и даже при низких темпах роста — на 150%.
Утроение западноевропейского импорта газа является следствием как роста потребления на 50-75%, так и падения производства в самом ЕС. В результате потребности ЕС возрастут в объеме, сильно превышающем возможное увеличение российского экспорта. Каковы в этой ситуации российские планы? Общий объем экспорта газа с 2000 по 2020 год должен возрасти на 26%, экспорт газа в расширенный ЕС — на 23%[6]. Если в 2000 году 70% импорта газа стран будущего ЕС-30 приходилось на Россию, то в 2010 году ее доля составит только 50%, в 2020-м — чуть меньше 30%[7].
Это указывает на разницу в развитии взаимозависимости и взаимосвязанности рынков России и ЕС. Евросоюз для России остается значимым рынком для экспорта нефти и газа. Напротив, для ЕС значение России как поставщика газа сильно снизится, а в отношении нефти оно и сейчас невелико. Поэтому «энергетическое партнерство» между Россией и ЕС в будущем будет походить на общую асимметричную структуру торговли между ними: в то время как Европейский союз для России является главным рынком сбыта, Россия для ЕС всего лишь один из нескольких важных торговых партнеров[8]. Еще один вопрос заключается в том, удастся ли России сильнее продвинуть на рынок ЕС свою промышленную продукцию и услуги, что снизило бы значение энергоносителей в общей структуре российского экспорта.
«Энергетическое партнерство»: что дальше?
Одним из главных аргументов в пользу «энергетического партнерства» между Россией и ЕС остается то, что оно позволяет надежно обеспечить рынок Евросоюза российскими энергоносителями в достаточных объемах. Надежность российских поставок ни у кого сомнений не вызывает, вышеприведенные данные порождают сомнения в значении России в качестве главного поставщика энергоносителей в ЕС. Но неизбежен ли указанный сценарий?
Расширение российского экспорта энергоносителей в ЕС действительно сталкивается со многими препятствиями. Всего лишь мнимым препятствием является якобы существующая директива ЕС о том, что ни одна страна не должна ввозить более 30% своего топлива из одной страны. Такой лимит Евросоюзом никогда четко не устанавливался. И в самом деле, например, Германия в 2002 году ввозила около 39% потребляемого газа из России, Австрия — 78%, а Греция и Финляндия — все 100%. Среди стран-кандидатов эта доля также существенно превышает 50%[9].
Напротив, нынешняя транспортная инфраструктура России накладывает серьезное ограничение на российский экспорт. Нефте- и газопроводы из России на Запад практически полностью загружены. То же самое можно сказать и о пропускных мощностях нефтяных терминалов российских портов. Увеличение трубопроводных и портовых мощностей планируется, но вопрос с инвестициями до сих пор не решен.
Повышение объемов добычи?
На первый взгляд проще всего повышенный спрос Западной Европы на нефть и газ было бы удовлетворять путем увеличения объемов добычи. Крупные российские нефтяные концерны действительно настроены гораздо оптимистичнее, чем российское Министерство энергетики со своей энергетической стратегией. При этом они имеют в виду как китайский и североамериканский, так и западноевропейский рынки. В отношении нефти их планы действительно могут быть реализованы, в частности, если при помощи этого ресурса Россия захочет закрепить свое стратегическое партнерство с США и Китаем. Совместное предприятие «British Petroleum» и ТНК, а также деятельность «Royal Dutch/Shell» в Сибири указывают именно на такой сценарий развития ситуации.
Что же касается поставок природного газа в Западную Европу, то тут решающими остаются сибирские месторождения, подконтрольные «Газпрому». Не позже 2015 года объемы добычи там начнут снижаться, таким образом, это произойдет именно в тот момент, когда спрос в Западной Европе увеличится. Три сибирских «месторождения-гиганта»: «Уренгой», «Ямбург» и «Медвежье», поставлявшие в 2000 году 85% российского газа, к этому времени будут истощены соответственно на 50%, 26% и 68%.
Чтобы увеличить добычу газа в объемах, способных заметно повлиять на экспорт в ЕС, следовало бы разрабатывать крупные месторождения на Ямале и в Баренцевом море и подключать их к системе экспортных газопроводов. Финансовые затраты составят по меньшей мере 50 млрд. долларов США на каждое из двух месторождений, что существенно превышает финансовые возможности «Газпрома». Согласие иностранных газовых концернов участвовать в этом проекте будет зависеть от возможности учесть в рамках соответствующих соглашений о разделе продукции интересы всех сторон[10].
С другой стороны, в российской энергетической стратегии пока недостаточным образом учитываются производственные возможности по добыче газа российскими нефтяными компаниями, у которых пока нет доступа к газопроводной сети, подконтрольной «Газпрому». В этом случае в год можно было бы с выгодой использовать те 20-30 млрд. м3 попутного газа, которые выходят на поверхность при добыче нефти. До сих пор этот газ сжигается, поскольку не может быть транспортирован. К тому же, в отличие от обремененного долговыми обязательствами «Газпрома», российские нефтяные компании, обладающие достаточными объемами свободных денежных средств, могли бы эксплуатировать около 500 небольших месторождений, которые только ожидают разработки. Суточная добыча на них ниже, а затраты больше, чем на больших, «старых» месторождениях, но зато они и не требуют тех гигантских инвестиционных ресурсов. Объем добычи независимых компаний в 2003 году достигнет порядка 70 млрд. м3. При росте цен до 50-55 долларов за 1000 м3 они, по собственным данным, могли бы добывать от 170 до 250 млрд. м3 в год[11]. Необходимым условием этого является получение независимыми компаниями недискриминационного доступа к газопроводной сети, администрируемой «Газпромом». «Газпром» обещает это сделать, но нынешняя практика приводит к дискриминации независимых производителей, отданных на произвол газового монополиста.
Помимо российского газа на российский рынок, а также в остальные страны СНГ (особенно на Украину) и в ЕС может поставляться газ из Туркменистана. Речь идет об общем объеме поставок до 100 млрд. м3 в год до 2010 года[12]. Таким образом, оказывается, что все же существует некоторый потенциал повышения объемов экспорта газа на Запад, хотя не может быть и речи о том, что Россия таким образом сможет полностью или даже по большей части удовлетворить западноевропейский спрос, который сильно возрастет в течение ближайших 10-15 лет.
Понижение внутреннего потребления и экономия энергии?
Дополнительные мощности для экспорта можно было бы освободить, снизив внутрироссийское потребление и начав экономить энергию во всех ее формах. Энергоемкость ВВП[13] в России в три раза выше, чем в Западной Европе, на каждый квадратный метр жилой площади расходуется в восемь раз больше энергии. Это нельзя объяснить и оправдать одной лишь «российской зимой». Энергия и энергоносители, в первую очередь дешевый природный газ и сравнительно дешевая электроэнергия, в России на всех стадиях производства, транспортировки и потребления расходуются неэффективно. Этому способствуют устаревшие и не всегда исправные устройства по производству и транспортировке энергии и тепла, а также недостаточная теплоизоляция зданий. Особо негативно низкие внутренние цены на газ сказываются на технологическом развитии газового сектора. Нет стимула экономить энергию путем модернизации устройств по добыче и переработке газа, а также газовых электростанций. Потери при производстве электро- и теплоэнергии в России достигают 60%, в то время как в Западной Европе максимально допустимый уровень — 20%. Технические инновации, которые производители были бы вынуждены произвести в случае повышения цены, позволили бы сэкономить 40-100 млрд. м3 газа в год[14]. Эта цифра сравнима с объемом всего сегодняшнего экспорта газа в Западную Европу.
Смогут ли уголь и ядерная энергия обеспечить большую долю производства энергии, как это обещает российская энергетическая стратегия? Во многом это будет зависеть от ценовой политики на российском внутреннем рынке. Низкие цены на газ мешают продвижению на рынок угольной и ядерной энергии, стабилизируя при этом высокую долю энергии, производимой на основе газа. Этим объясняется высокий уровень отраслевого потребления при эксплуатации предприятий газовой промышленности, а также высокая доля внутреннего потребления. Вместе они составляют 70%. Чиновники высокого ранга российского правительства признают, что (различающиеся по регионам) цены на газ, которые в 2002 году находились на уровне 20-25 долларов США за 1000 м3, являются слишком низкими. Так, выступая в Государственной Думе 6 февраля 2002 года, заместитель премьер-министра Виктор Христенко отметил, что на тот момент газ был вдвое дешевле нефти и его стоимость составляла только 22% цены на мазут. Он подчеркнул, что иллюзия неограниченных и дешевых энергоресурсов консервирует техническую отсталость российских заводов, поощряет непроизводительные расходы и пустую трату энергоресурсов[15]. Тем не менее российское правительство решилось только на повышение средней цены на газ для внутреннего рынка на 16,5% в 2002 году и на 20% на 2003 и 2004 годы, что при годовой инфляции в 15% означает лишь незначительное реальное повышение.
Существенное повышение цен на газ имело бы ощутимые последствия для общего уровня цен. Но вопреки распространенному в России мнению, оно (в основном) не затронет население. В 2000 году только 18% общего объема потребляемого газа в России приходилось на долю населения, 40% — на долю энергопроизводителей, 26% — на долю металлургии, производства минеральных удобрений и химической промышленности, еще 16% — на долю государственных учреждений и прочих корпоративных клиентов[16]. Повышение цен для промышленных клиентов представляется оправданным и возможным. При этом могли бы сохраниться низкие цены на газ для населения.
Без подобного повышения заданные энергетической стратегией производственные и экспортные параметры, скорее всего, не смогут быть соблюдены. И наоборот, при сохранении нынешних низких цен на газ не произойдет переориентации на другие энергоносители, в том числе возобновляемые ресурсы. Нельзя исключить и наступления в ближайшие годы в России «газового кризиса», вследствие которого цены на газ уже просто не смогут не подняться. Цены на природный газ на российском внутреннем рынке являются ключевой величиной для поворота в российской энергетической политике и в то же время средством для стабилизации или повышения экспортного потенциала в области газа. К тому же при понижении внутреннего потребления, добиться которого можно опять же путем повышения цен, можно было бы если не избежать необходимости осуществления крупных инвестиций в разработку трудных месторождений, то по меньшей мере отложить их до более позднего времени.
Спасение через уголь и ядерную энергию?
Поскольку в России расположены самые богатые в мире запасы не только газа, но и угля, напрашивается вариант замещения используемых внутри страны нефти и газа российским же углем. Нефть и газ легко транспортировать, чего из-за больших расстояний до морского побережья нельзя сказать об угле. Может ли Россия «вернуться к углю»? Возможен следующий рыночный механизм: повышение цен на газ заставит в первую очередь производителей электроэнергии перейти с газа на уголь, освобождая тем самым газ для другого использования. Соответственно возросли бы оборот и прибыль угольной промышленности, не способной сейчас состязаться с газовой. Правда, не стоит ожидать слишком многого от подобного эффекта субституции: перестройка газовых электростанций «под уголь» требует очень существенных инвестиций, а транспортировка угля железной дорогой не рентабельна. Но прежде всего повышенное потребление угля усугубило бы и без того серьезные экологические проблемы России. В 2003 году Россия сжигает примерно столько же угля на душу населения, сколько и вся Западная Европа, но к 2020 году этот показатель в России утроится, в то время как в ЕС упадет. Если к тому моменту в России не будут предприняты серьезные усилия по внедрению современной технологии сжигания угля, то окружающей среде будет нанесен существенный ущерб.
Развитие ядерной энергетики уже предусматривается российской энергетической стратегией. Ее мощности к 2020 году обещают удвоить, а долю электричества, производимого АЭС, повысить с 16% (2000 год) до 23% (2020 год). Эти планы означают не столь существенное расширение российской атомной промышленности по отношению к другим видам энергоносителей. Поэтому и со стороны ядерной энергетики, так же как и со стороны угольной промышленности, не стоит ожидать уменьшения нагрузки на нефть и газ.
Возобновляемые ресурсы?
На основе возобновляемых ресурсов (не учитывая крупные ГЭС) в России сегодня производится 1% первичной энергии[17]. Это производство, по официальным данным, возрастет примерно пропорционально росту использования горючих ископаемых, то есть их доля останется прежней. В отличие от Западной Европы в России пока не задумываются об «энергетической перестройке», в ходе которой возобновляемые ресурсы могли бы стать реальной альтернативой доминирующим ныне невозобновляемым энергоносителям, хотя их потенциал даже консервативной энергетической стратегией оценивается в 25% внутрироссийского спроса[18]. Для использования этого потенциала России необходимы соответствующие ментальные сдвиги, которые могли бы произойти гораздо быстрее, если бы исчезла иллюзия богатых и доступных еще долгие годы ресурсов дешевых нефти и газа. До того момента не стоит рассчитывать на то, что в России произойдет существенный подъем производства энергии из возобновляемых источников.
Именно в области добычи возобновляемых ресурсов западноевропейские страны смогли бы внести наиболее значимый вклад в энергетические отношения с Россией. Российское машиностроение могло бы получить серьезную выгоду от сотрудничества в области современных технологий вроде тех, что используются ветросиловыми и солнечными установками. К тому же таким образом можно было бы создать серьезный противовес проблематичной зависимости российской экономики от добычи горючих ископаемых. Наконец, только «энергетическая перестройка» смогла бы предотвратить сценарий, при котором Россия, так же как и Западная Европа и США, через несколько десятилетий будет зависеть от импорта нефти и газа с Ближнего Востока.
Сырьевая ориентация — судьба или интерлюдия?
Вне всякого сомнения, Западная Европа очень заинтересована в надежных и растущих поставках энергоносителей из России. Прежде всего это относится к газу. Но в российских ли это интересах? Не обрекает ли эта ситуация Россию на роль всего лишь поставщика сырья, причем несколько «олигархов» богатеют, а страна в целом несет убытки?
Такое видение выражает формула «Россия как сырьевой придаток Запада». И действительно, внешняя торговля России с Западом сегодня в основном соответствует модели колониального разделения труда (экспорт сырья, импорт готовых изделий в форме потребительских товаров и средств производства). Напротив, торговля стран ЕС между собой основана на внутриотраслевом разделении труда, то есть страны обмениваются похожими продуктами, отличающимися друг от друга лишь в деталях. «Колониальная модель» обеспечивает приток валюты, обогащая таким образом госбюджет, конкретных экспортеров и их банки. Но этот сырьевой бум практически не транслируется в остальные секторы народного хозяйства. Предприятия сырьевой промышленности, в которых занято сравнительно небольшое количество людей, образуют своего рода экономические «островки». Внутренние и внешние капиталы текут преимущественно в сырьевой сектор, он же притягивает и квалифицированную рабочую силу. Стоимость национальной валюты повышается в результате притока иностранной валюты, но перерабатывающая промышленность несет убытки, поскольку импортируемые товары становятся все дешевле. Происходит «деиндустриализация». Повышение номинальной стоимости национальной валюты осложняет экспорт в целом и облегчает импорт. Эта проблема известна и в других странах как «голландская болезнь»[19].
Некоторые предлагают в качестве контрмеры девальвировать рубль. Для этого Центробанк должен скупать валюту и тем самым вводить в оборот дополнительные рубли. Но в связи с инфляционными последствиями подобной политики она не может стать панацеей. России следует помнить о том, что девальвация не может привести к экспортному буму в перерабатывающей промышленности, поскольку ее продукция даже по более низким ценам не нашла бы покупателей на мировом рынке, а импортируемые товары даже при повышении цен будут продолжать пользоваться спросом определенных слоев населения[20].
Вместо этого следовало бы стараться изымать «природную ренту», то есть ту часть прибыли, которая связана исключительно с правом на эксплуатацию месторождений, и использовать ее для поощрения экономики в целом, вернее, обделенных ее секторов. Доход от налогового обложения ренты можно было бы вложить в фонды, рассчитанные на время окончания сырьевого бума, что в России, видимо, произойдет в 2030 году. Примером успешного управления ресурсами может послужить Норвегия. Норвежское государство при помощи своих долей в нефтегазовых компаниях, а также через налоги изымает до 80% доходов от добычи нефти и газа. Эта прибыль через «нефтяной фонд» вкладывается в (преимущественно иностранные) ценные бумаги и призвана служить как финансированию пенсий, так и обеспечению благосостояния будущих поколений[21]. В России «стабилизационный фонд», решение о создании которого уже принято, может сыграть схожую роль, если достигнет требуемого размера и будет использован таким же образом.
Теоретически у России есть выбор между двумя моделями долгосрочного экономического развития. «Государственническая» модель исходит из стремления развивать российскую промышленность и высокие технологии при помощи государственной поддержки. Государство остается владельцем контрольного пакета акций «стратегических» предприятий вроде «Газпрома» и проводит промышленную политику, в частности, путем регулирования цен на энергоносители. Сравнительно низкая цена на газ, а следовательно, и на электроэнергию хоть и благоприятствует отдельным отраслям, но идет в ущерб газовой промышленности и госбюджету. В конечном итоге такая политика является односторонней и способна лишь сохранить существующие промышленные структуры. Для энергетического сектора это означает низкие тарифы, высокий уровень потребления на внутреннем рынке и сравнительно низкий экспорт, а также сравнительно низкий уровень доходов и инвестиций. Результат — с одной стороны, скорее всего, низкий рост или застой в энергетике, что уже сейчас наблюдается в газовом секторе, а с другой стороны, расцвет энергоемких отраслей перерабатывающей промышленности.
«Открытая» же модель предоставляет частным предприятиям заботу о внешних экономических отношениях страны, а также обеспечение внутреннего рынка. Государство ограничивается общими регулирующими функциями и изымает большую часть ренты, сохраняя ее для будущих поколений. В обоих случаях необходимо «сильное государство», а в «государственнической» модели — даже «всесильное». В то время как в «государственнической модели» государство берет на себя большое количество регулирующих функций (с которыми оно на самом деле справиться не может, потому что не является всезнающим), в «открытой» модели государство концентрируется на нескольких задачах, но вынуждено преодолевать сопротивление со стороны групп интересов. На практике сегодня в России ни та, ни другая модель не воплощены в жизнь. Какая из них будет реализована в будущем, решать политикам. Ясно одно: Россия сможет лучше интегрироваться в Европу, если будет придерживаться модели «открытости».
Перевод с немецкого М.Г.
[1] Hamilton C.B. Russia’s European Economic Integration. Escapism and Realities. Discussion Paper 3840. Centre for Economic Policy Research. P. 13-15. www.cepr.org/pubs/dps/DP3840.asp.
[2] http://europa.eu.int/comm/external_relations/russia/summit_30_10_00/statement_en.htm.
[3] Документы Комиссии Европейских сообществ об энергетическом диалоге см.: http://europa.eu.int/comm/energy_transport/russia/sec_2003_0473_de.pdf.
[4] Цель Энергетической хартии заключается в создании ясных правовых рамок для международных энергетических отношений, чтобы облегчить инвестиции и транзит энергии. См.: www.encharter.org/index.jsp.О сомнениях российского руководства по этому вопросу см.: BalmacedaM.M.EUEnergyPolicyandFutureEuropeanEnergyMarkets.Consequences for the Central and East European States // Arbeitspapiere des Mannheimer Zentrums für europäische Sozialforschung. 2002. № 42.P. 23—24.www.mzes.uni-mannheim.de/publications/wp/wp-42.pdf.
[5] В 1980 году при помощи кредита «Дойче банк» размером в четыре миллиарда немецких марок была профинансирована покупка современных труб для строительства газопровода «Ямал» из северо-западной Сибири в Германию, причем кредит был погашен поставками газа.
[6] Разницу в 2000 году составил экспорт в страны СНГ (60 млрд. м3), но к 2020 году экспорт в эти страны должен снизиться, что освобождает мощности для экспорта в Китай, а также, в форме сжиженного газа, в США. Но, возможно, Россия к этому времени станет еще более значимым поставщиком сжиженного газа, особенно на американский рынок.
[7] Остальные 70% придется обеспечить множеству поставщиков, причем ситуация после 2010 года пока не ясна. Представляется неизбежной необходимость ввоза на рынок ЕС все больших объемов газа, отчасти в сжиженном виде, из таких стран, как Ливия, Египет, Нигерия, Иран, Ирак, Катар и страны Центральной Азии.
[8] Доля России в экспорте стран «старого» ЕС (с 15 членами) составила 3%, а в импорте — 4%. Не ожидается значительного роста этой доли и в импорте и экспорте в расширенный ЕС.
[9]BP. Statistical Review of World Energy 2003. Natural gas trade movements 2002 by pipeline. www.bp.com/files/16/natural_gas_1618.pdf.
[10] В рамках соглашения о разделе продукции (СРП) раздел прибыли между иностранным инвестором и российским государством оговаривается заранее и остается неизменным на всем протяжении проекта. Для инвесторов это выгодно тем, что их не затронут будущие изменения в налоговом законодательстве. Российские власти и промышленники опасаются, что в рамках СРП иностранные компании-поставщики получают неоправданные привилегии, и настаивают на проведении открытых тендеров. По этой причине за последние годы Дума не давала согласия на большинство проектов в рамках СРП. См.: www.gasandoil.com/goc/company/cnr31842.htm.
[11] Гривач А. Мода на спот прошла // Время
новостей. Titel?xxx5.6.2003.
[12] В начале апреля 2003 года «Газпром» и «Туркменнефтегаз» в рамках межгосударственного соглашения подписали договор о поставке природного газа общим объемом в 2000 млрд. м3 на срок 25 лет (то есть в среднем 80 млрд. м3 в год).
[13] Энергоемкость ВВП показывает, сколько необходимо условного топлива (нефтяного эквивалента) для производства 1000 долларов ВВП.
[14] Цена северного газа // Газовая промышленность. 30.4.2002. (Отчет о встрече представителей регионов с руководством «Газпрома»).
[15] Стенограмма пленарного заседания Государственной Думы. 6. 2. 2002 (утренняясессия).
[16] Equity Research. Gazprom. The sleeping Giant. M., 2001.P. 16. www.rusenergy.com/eng/analitics.
[17] Под возобновляемыми ресурсами российская энергетическая стратегия понимает солнечную и ветряную энергию, геотермическую энергию и гидроэнергию, производимую на небольших ГЭС, энергию, производимую на основе различных источников с низким потенциалом, в то время как производство энергии на больших ГЭС рассматривается отдельно.
[18] См.: Douraeva E. Opportunities for Renewable Energy in Russia. www.iea.org/about/newsletter/re-nmc.pdf.
[19] После того как в Голландии в 1959 году были обнаружены большие месторождения газа, было замечено, что ориентация экономики на экспорт природных ресурсов может привести к «болезни» экономики.
[20] См.: Дынникова О.В. Как лечить «голландскую болезнь» России? www.eeg.ru/downloads/visit/2003_001.pdf.
[21]Gylfason Th. Lessons from the Dutch Disease. Causes, Treatment, and Cures // Working Paper Series W01:06. Institute of Economic Studies, Department of Economics, University of Iceland. August 2001. www.ioes.hi.is/publications/wp/w0106.pdf.