Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2003
Сколько денег обращается в теневой экономике, я не знаю. Сколько людей там занято — не знаю. Подозреваю, что Вы, уважаемый читатель, тоже не знаете. И не знаете, как и я, а кто же знает. Как и Вы, я встречал разные оценки. Если говорить не об экономистах-специалистах, а об обычных гражданах, с которыми приходилось по роду моей работы обсуждать такие вопросы, то среди них меньше тридцати процентов общих оборотов не называл никто. Больше шестидесяти процентов называли редко.
Беседовать с неспециалистами о теневой экономике очень интересно. Предмет ясен и известен любому. Из моих респондентов не отказался об этом говорить никто. В огромных размерах этой экономики убеждены все. Все разделяют мысль о том, что лучше экономике быть не в тени, но все едины в представлении о неистребимости этого явления в обозримом будущем.
За пределами этой достаточно широкой зоны всеобщего согласия начинаются разноречия.
Для части граждан старшего возраста слово «теневая» стало известно в социалистические времена. Тогда цеховики-теневики были людьми большого риска и вызывали двойственное отношение. В свете мечтаний о «нормальной», то есть рыночной, экономике их подпольные цехи казались «ростками будущего», а они сами — отважными представителями предпринимательского класса. Они своим существованием свидетельствовали о том, что в советском народе не до конца вытравили эту предпринимательскую жилку. И значит, когда в будущем мы придем к «нормальной жизни», такие люди и станут опорой страны…
А при другом взгляде эти теневые предприятия виделись иначе: капиталистической на них была система присвоения, а производство-то оставалось вполне социалистическим, ничем не отличающимся от обычных предприятий, принадлежащих, как ее потом назовут, командно-административной, распределительной системе хозяйствования. И пусть их хозяева были поизворотливее прочих, никаких надежд при таком взгляде на них возлагать было нельзя. Упразднится социалистическая система, исчезнут и они, потому что самостоятельно они существовать не могут, они — паразиты на ней.
Эти точки зрения не могли побороть друг друга. Они смешивались в головах, рождая сложное отношение к подпольному бизнесу. Теневиков в Центральной России почти не знали, но, приезжая на юга, встречали их во множестве. Там на жарком солнце они, по сути, и не были в тени. Так, кстати, изначально двойственно складывалось отношение к тем, кого через несколько лет назовут «лицами кавказской национальности». Здесь была зависть к их свободе от социалистических условностей и законов, к их свободному жесту, к их вольному отношению к деньгам и женщинам, к сиянию их черных туфель и белых «жигулей». Но было здесь и подозрение, что больно легко им достались эти их блага и свободы, не ими, а кем-то другим (нами?) оплаченные. И в собственной экономической неуклюжести и копеечности ощущалась какая-то если не правда, то честность. Никому не нужная, тяжелая и темная, но все ж честность. Да.
Для хранящих такие воспоминания людей теневая экономика — это, прежде всего, экономика негосударственная. Частная. Потому для них и сейчас если «частник», то заведомо в тени.
Собственно, такого же мнения придерживаются и люди более молодые. Но они приходят к заключению, что любой бизнес имеет «теневую» долю, в результате совсем иных ассоциаций и построений. Не особенно задумываясь, средние по всем статьям люди, сами ни с каким бизнесом не связанные, повторяют: при наших законах (при том, как у нас все делается… при таких властях, как у нас…) вести дела, ничего не укрывая (делать все только по закону… жить, ничего не нарушая…) невозможно.
Сами они этих законов не знают и не нарушают. (В том, какие законы они сами нарушают, они не отдают себе отчета. Об этом чуть ниже.) Подкармливая друг друга подобными заверениями, они не дают угаснуть важному для них представлению о том, что не обманывать это государство нельзя, так устроена жизнь. Такое представление о жизни, говоря по-нынешнему, хорошо разгружает. Сами же они, по их представлениям, повторим, таким обманом не занимаются. Мы же не торгуем, мы работаем — и все, и это сознавать приятно. Мир подл, но так удачно сложилось, что лично мне себя упрекнуть не в чем.
Этому приятному чувству собственной непричастности ко злу, к теневой экономике, не мешают такие мелкие обстоятельства, как часть зарплаты, получаемая в конверте.
У еще более молодых людей представления устроены по-другому. Они уверенно дают определение теневой экономике: та часть оборотов, с которой не платят налоги. У них, как правило, кто-нибудь из знакомых занят бизнесом, они имеют вполне реалистические представления о том, что и почему в бизнесе укрывается от налоговых органов.
Если же обсуждать проблематику «тени» с собственно деловыми людьми, то картина проясняется еще больше.
Перво-наперво, конечно, прозвучат слова, что если платить все налоги, то надо закрывать дело, что если платить все налоги, то выйдет более ста процентов, и пр. и пр. Разумеется, я не имел и не имею возможности проверить эти расчеты. То, что аргументы этого рода — Вы, читатель, ведь их слыхали, правда? — повторяются по всей стране и который год, притом в неизменной форме, можно считать признаком их истинности. А можно увидеть в них род бизнесменского фольклора.
Какая разница, сколько дерут. Внести это в цену товара, и все. Не в этом дело — так говорят теперь все чаще мои собеседники из среды более серьезных деловых людей. А в чем же дело?
Я никак не могу претендовать на то, что из бесед и интервью с предпринимателями узнал «истинные» или хотя бы «самые главные» причины существования теневого сектора. То, что можно узнать таким способом, все равно суть не экономические факты, а социальные и культурные. Очередной род фольклора, только фольклора более серьезных бизнесменов.
Здесь снова указывают на законодательную сферу, но чаще сетуют не на избыток плохих законов (или налогов), а на недостаток хороших. Некоторые операции и действия, которые необходимы самому обычному, чистому и честному бизнесу, говорят здесь, не обеспечены соответствующими законами, а потому оказываются незаконны. Показывать эти операции (в отчетности) нельзя, вот и оказываешься сразу в тени.
По их словам, секрета в подобных обстоятельствах никакого нет. Кому надо, все это знают.
О том, почему сохраняются подобные лакуны в законодательстве, есть разные мнения. Все они, повторю, расхожие и для меня как исследователя общественного мнения интересны этим, а не своей возможной истинностью или ложностью. Итак, одно указывает на создаваемые таким образом устойчивые источники коррупции. Зачем же эти дырки закрывать, если от них такое количество народа (из контрольных и налоговых органов) кормится?
Другое мнение указывает на извечный непорядок в отечественных законах. Еще Екатерина пыталась с этим бороться и махнула рукой, а сейчас и подавно…
Третье можно считать оптимистическим. Бизнес усложняется, законотворчество не поспевает. Но все-таки принимаются законы, будет и у нас, как у людей…
Не могу похвалиться знакомствами в кругу олигархов, но опыт интервью с относительно крупными бизнесменами и -вуменами говорит о том, что чем выше положение респондента в пирамиде бизнеса, тем более позитивны и оптимистичны оценки происходящего в России. В том числе и в отношении теневой экономики.
В очередной раз скажу, что не располагаю средствами сверить эти суждения с «истинным» положением дел. Потому могу предположить всякое. Например, что крупные бизнесмены имеют больше возможностей устраивать жизнь под себя, потому и жизнь их больше устраивает. Или: что в бизнесе наверх скорее пробиваются люди с позитивной установкой, заведомо находящиеся в гармонии с собой и миром, потому они лучатся оптимизмом. Наконец, не могу исключить и того, что им сверху лучше видно, чем находящимся внизу.
Так или иначе, именно из мира крупного бизнеса пришли первые вести о действиях по преодолению теневой экономики, по выходу из тени.
Если Вы, уважаемый читатель, марксист, у Вас есть возможность усмотреть материально-экономические причины подобных действий. Если ваша фирма N прозрачна, у нее больше шансов найти хорошего партнера на Западе, чем у непрозрачной фирмы М. В погоне за прибылью алчные капиталисты готовы на все, даже на то, чтобы стать честными.
Если же Вы, уважаемый читатель, из веберианцев, Вам не надо объяснять, что стремление к этической безупречности имеет свои причины, а успех в делах у таких людей — это следствие.
Можно наметить и третий путь для объяснения. На Западе уже несколько лет как разворачивается движение за чистый бизнес. Речь не идет, как у нас, о прозрачной отчетности, о соблюдении закона. Это — норма, уровень отсчета. Речь даже и не о том, чтобы не нарушать неписаные законы бизнес-этики. Это тоже норма для многих. Фокус в том, чтобы наложить на себя добровольные ограничения этического характера и все равно быть впереди по главным бизнес-показателям. Например, не иметь дело не только с фирмами, торгующими оружием, но и с их партнерами. Или соблюдать требования культурной экологии. Или не использовать некоторые законные, но неэтичные приемы против конкурентов. Как передали мне со слов одного молодого английского предпринимателя, зачинавшего это движение: «Что, у меня не хватит сметки (wits) обойти вас и без всего этого?»
Спортивный (рыцарский, если угодно) импульс, лежавший в основе этого движения, дал вполне коммерческие плоды. У компаний, вырвавшихся вперед на этом направлении, оказались солидные конкурентные преимущества. При поиске партнеров им отдают предпочтение. А это оказало влияние на западный бизнес в целом.
Хотите, назовите это модой на честность, назовите очередной уловкой, скажите, что это не меняет сути дела и бизнес остается бизнесом…
Но, так или иначе, теперь, если хочешь выходить на их рынок — а ряд наших компаний этого очень хочет, — придется с этими волками по-волчьи выть.
Желание этих лидеров нашего бизнеса в свою очередь меняет климат у нас дома.
Вы будете смеяться, читатель, но, как рассказывали знающие люди, на выход из тени выстроилась очередь. Дело не такое простое. Все крупные современные состояния нажиты нечестным путем — сказано давно, но крепко. Компании, которые хотят отныне быть абсолютно прозрачными, платить все налоги, быть в ладу с законом, нуждаются в одном — чтобы у них не спрашивали про их прошлое. Налоговая амнистия у нас не прошла. А при имеющихся юридических обстоятельствах такое подведение черты само по себе становится юридически сложным, чтобы не сказать большего. Уладить все дела, чтобы вопросы более не возникали, умеют только немногие специалисты-юристы. К ним-то и очередь, хоть стоят их услуги недешево.
Но за большие деньги можно купить и право на то, чтобы быть честным. А нам с Вами, читатель, оставлено решать, как отнестись обществу к их желанию, чтобы темное их прошлое им не поминали. Означает ли это попрание справедливости и несоблюдение принципа воздаяния каждому по его делам? Или означает движение к новой чистой жизни, которая будет благом для всех нас?