Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2003
Научные понятия имеют свою карьеру, публицистические — тоже. Иногда они распространяются как эпидемии, и тогда они у всех на устах, до тех пор, пока снова не отодвигаются на периферию и не выходят из моды. Завоевав популярность, они выполняют множество функций. В науке они служат описанию и анализу. В общественных дискуссиях они обозначают позиции и фронты, подобно знаменам, вокруг которых собираются последователи и с которыми они идут в бой. При этом научные и публицистические функции понятий иногда мешают друг другу.
«Гражданское общество» — понятие, которое стало популярным за последние 15 лет и до сих пор употребляется оченьчасто. По-русски говорят «гражданское общество», по-немецки — «Zivilgesellschaft» или«Bürgergesellschaft», по-английски- «civil society», по-японски — «симин сякай». Значения этих слов не тождественны друг другу. Вообще это понятие несколько неустойчиво. Сколько бы ни пытались закрепить за ним определенный смысл, он выскальзывает из рук, подобно пудингу, который хотят приколотить гвоздями к стене.
Чтобы все же иметь возможность использовать это понятие научно, я предлагаю сперва кратко обрисовать его историю и тем самым пояснить, почему оно стало столь привлекательным и многозначным. Затем я дам ему определение. Вслед за этим я поговорю о гражданском обществе и государстве, а также о гражданском обществе и капитализме. Дальше предлагаю обсудить необходимые для возникновения гражданского общества предпосылки, то есть его действующие лица и ресурсы. В заключение я обращусь к теме гражданского общества внутри национального государства и в Европе. При всем этом я, прежде всего, рассматриваю немецко-среднеевропейский путь, но провожу сравнения с Западной Европой вплоть до Англии и с Восточной Европой вплоть до России.
1. История понятия
Понятие «гражданское общество» старо: в виде societas civilisв аристотелевской традиции оно уже много столетий принадлежит к центральным понятиям европейской мысли о политике и обществе. Его значение менялось. Но оно почти всегда касалось общественно-политической жизни вне сферы дома и семьи. Зачастую используемое нормативно и эмфатически, оно относилось к совместной жизни людей в обществе, к коллективу – выходя, таким образом, за пределы исключительно частного — к общему и политическому.
Свое современное значение это понятие — теперь уже как civil society, société civile, Zivilgesellschaftили Bürgergesellschaft— первоначально получило в XVII и XVIII веках, в первую очередь в работах авторов Просвещения. Свой вклад в это новое толкование внесли Джон Локк, Фергюсон, Монтескьё, энциклопедисты, Иммануил Кант и многие другие.
В процессе Просвещения «гражданское общество» имело положительные коннотации. Это понятие обозначало утопический для той эпохи проект будущей цивилизации, в которой люди смогут мирно сосуществовать как самостоятельные граждане: как частные лица в кругу своей семьи и как граждане в общественной жизни, самостоятельные и свободные, самостоятельно сотрудничающие под властью закона, но без мелочной опеки со стороны руководящего государства, проявляя терпимость к культурному, религиозному и этническому многообразию, но не допуская слишком резкого социального неравенства, во всяком случае, сословного неравенства традиционного типа. Постепенно «гражданское общество» стали определять в отрыве от государства, бывшего в те времена, по большей части, абсолютистским, таким образом, это понятие приобрело антиабсолютистскую направленность. Этот антиабсолютистский и антисословный «проект» будущего общества, культуры и политики был критическим по отношению к традиции и утопическим по своему характеру. Он значительно опережал современную ему социально-политическую реальность и сохраняет это качество относительно современности.
Под влиянием победившего капитализма и начинающейся индустриализации в первой половине XIX века возникли новые определения, например в работах Гегеля и Маркса. «Гражданское общество» теперь более четко, чем раньше, отграничивалось от государства и понималось как система потребностей и труда, рынка и частных интересов: скорее как «бюргерское общество» буржуазии, нежели как «гражданское общество»*. В немецком языке понятия «Zivilgesellschaft» или «Bürgergesellschaft», традиционно имеющие положительные коннотации, были вытеснены понятием «bürgerliche Gesellschaft», которое вплоть до конца XX века употреблялось, прежде всего, в критическом или полемическом смысле. В английском и французском языках прежнее позитивное значение сохранялось дольше, например у Токвиля. Но все же, в целом, понятие «гражданское общество» и в других языках отошло на второй план и приблизительно до 1980 года играло лишь маргинальную роль.
Примерно с 1980 года понятие «гражданское общество» переживает поразительное возрождение. Оно стало ключевым концептом для критики диктатуры, прежде всего, в странах Средней Европы, где диссиденты, такие, как Гавел, Геремек и Дёрдь Конрад, выступали с ним против партийной диктатуры, советской гегемонии и тоталитарной власти — за свободу, плюрализм и автономию общества. Аналогичные явления наблюдались, иногда даже ранее, в Латинской Америке и Южной Африке. Теперь это понятие используется по всему миру, в различных политических средах, либералами, коммунитаристами, социал-демократами и противниками глобализации, социологами – такими, как Джон Кин, Чарльз Тейлор и Юрген Хабермас, — и всегда с положительной коннотацией. Очевидно, что в конце XX века идеи XVIII века приобрели новую актуальность. «Гражданское общество» получило новую привлекательность в ходе победоносной борьбы против диктатур, которые представляли собой в XX веке наиболее вопиющее отрицание гражданского общества.
Но и в недиктаторском мире Запада это понятие соответствовало и соответствует политико-интеллектуальной ситуации. Во-первых, делая акцент на общественной самоорганизации и индивидуальной ответственности, это понятие отражает широко распространенный скепсис по отношению к опеке со стороны «социального» и «интервенционного» государства, которое, по мнению многих, и на Западе достигло границ своих сил и возможностей, регулируя слишком многое и тем самым перенапрягая свои силы.
Во-вторых, «гражданское общество» обещает что-то противопоставить бурно развивающемуся и повсеместно торжествующему капитализму. При этом данное понятие отражает новый тип критики капитализма, так как логика гражданского общества, опирающаяся на обсуждение, конфликт и согласование, сулит иные возможности решения проблем, нежели логика рынка, которая базируется на конкуренции, обмене и оптимизации индивидуальных потребностей.
Наконец, к гражданско-общественному поведению относится гражданская вовлеченность, выступление за общие цели, как бы по-разному они ни определялись. В сильно индивидуализированных и частично разобщенных обществах поздне- и постиндустриального типов «гражданское общество» обещает дать ответ на насущный вопрос: а что вообще является связующим звеном в наших обществах? Примерно так же, как и в англо-американской дискуссии о «третьем пути», в дебатах о «гражданском обществе» речь идет о необходимости заново определить отношения между политикой, обществом и экономикой, о моральных основах политики и общества в целом.
Так я объясняю для себя привлекательность и смысловую нагруженность этого понятия во многих сегодняшних общественных дискуссиях.
Из этого краткого обзора истории понятия я делаю двоякий вывод. С одной стороны, с самого начала и постоянно в понятии «гражданское общество» объединялись нормативные и дескриптивно-аналитические смысловые пласты. Такое положение вещей остается действительным и по сей день. Оно, скорее, предоставляет нам новые возможности, но не обременяет нас. С другой стороны, «основные оппоненты» понятия со временем менялись, или, точнее: появились новые оппоненты и их относительный вес постоянно смещается; однако одновременно с основными направлениями смещения сдвигаются и смысловой объем и смысловые оттенки понятия. В XVIII веке Адаму Смиту и Фергюсону не было смысла ослаблять антиабсолютистскую и антисословную направленность понятия путем его отстранения от еще только борющейся за свои права рыночной экономики; напротив, рынок, предприниматели, конкуренция, капитализм — все это были партнеры по борьбе, и понятие «гражданское общество» не было отделено от экономики. Иная картина наблюдается у некоторых авторов конца XX века. Перед лицом победоносного проникновения капиталистической рыночной экономики в самые отдаленные страны и в самые приватные области нашей жизни гражданско-общественное действие нужно защищать сегодня не только от государственного опекунства, но и от всепроникающего рынка; соответственно, «гражданское общество» часто отграничивается от экономики. Наконец, сегодня существует свойственный постмодерну опыт интенсивной индивидуализации и фрагментации, который еще в 1960-е и 1970-е годы был скорее маргинальным. В противоположность этому опыту сегодня, напротив, говоря о гражданском обществе, снова делают ставку на его общинное измерение, на то единство, которому оно способствует, на социальное.
2. Определение
На этом фоне я определяю «гражданское общество» трояко: во-первых, как тип социального действия, во-вторых, как область, расположенную на стыке экономики, государства и сферы частной жизни, в-третьих, как ядро эскиза или проекта со все еще утопическими чертами.
Прежде всего, «гражданское общество» обозначает специфический тип социального действия — в отличие от других типов, а именно в отличие от борьбы и войны, в отличие от обмена и рынка, в отличие от власти и подчинения, а также в отличие от характерных особенностей частной жизни. Как специфический тип социального действия «гражданское общество» характеризуется тем, что оно (1) ориентировано на конфликт, компромисс и общественное согласование, (2) подчеркивает самостоятельность личности и самоорганизацию общества, (3) признает плюрализм, различие и напряженность, (4) носит ненасильственный, мирный характер и (5) ориентировано также на общие вопросы, то есть, опираясь на частный опыт и интересы, выступает на стороне общего блага, даже если различные действующие лица, выступающие от лица гражданского общества, могут понимать под общественным благом абсолютно разные вещи.
Господствующее, доминирующее положение этот гражданско-общественный тип социального действия занимает не в сфере государственной, не в экономике и не в семье, а в социальной сфере, которая в современных, дифференцированных обществах находится «между» государством, экономикой и сферой частной жизни, в пространстве союзов, ассоциаций, социальных движений и негосударственных организаций (НГО), в пространстве, которое характеризуется высокой степенью самоорганизации. Поэтому «гражданское общество» обозначает не только тип социального действия, но часто также и самоорганизованное, динамичное, напряженное внутреннее пространство союзов, сетей, движений и организаций, находящихся «между» государством, экономикой и сферой частной жизни.
Наконец, необходимо иметь в виду тот факт, что, исходя из всего исторического опыта, создавать и укреплять гражданское общество как тип социального действия, а также как область общественной самоорганизации можно только тогда, когда оно вписано в рамки меняющихся экономических, социальных, политических и культурных условий, сохранности и укреплению которых оно, в свою очередь, служит. Это проявляется в том, что гражданское общество часто может быть создано и сохранено только через критику существующих или назревающих обстоятельств, через критику — я уже упоминал об этом — мелочной опеки со стороны власти, через критику передаваемых из поколения в поколение форм неравенства, через сопротивление торжествующему капитализму, равно как и через противодействие фрагментации и разобщенности общества. Это доказывает, что гражданское общество является частью всеобъемлющего плана или замысла, который содержит черты, не получившие воплощения со времен Просвещения и до наших дней. Гражданское общество остается в этом отношении утопией, все еще не полностью реализованным обещанием, даже если сегодняшняя европейская действительность в гораздо большей степени соответствует этому плану, этой утопии, нежели раньше.
Но это также означает и то, что гражданское общество никогда не было и не является идентичным по отношению к реально существующим обществам, — ни раньше, ни сейчас. Скорее, мы называем «гражданским обществом» всего лишь один момент, один структурный элемент реально существующих обществ, которые всегда содержат и что-то другое: государство, рынок и личную жизнь, но также насилие, фанатизм и хаос. Общества различаются по степени и способу реализации идеи гражданского общества.
3. Гражданское общество, капитализм и государство
Я аналитически разделил логику гражданского общества и логику рынка, отделил гражданское общество от капитализма. Это важно. Но необходима одна оговорка.
Между рыночной экономикой и гражданским обществом возникает не только напряженность, но и сродство. Структуры гражданского общества, по меньшей мере, способствуют возникновению и успеху рыночной экономики, если не просто делают их возможными. Ведь предпосылкой рыночной экономики является определенная социальная связь, ей необходим минимум доверия и социального капитала — а это те ресурсы, которые предлагает гражданское общество. С другой стороны, гражданскому обществу нужен рынок. При отсутствии типичной для функционирующей рыночной экономики децентрализации экономических решений и экономической власти гражданское общество сильно проигрывает. В централизованной административной экономике гражданское общество не может процветать — свидетельством тому может служить пример социалистических общественных систем, которые существовали в Средней и Восточной Европе до начала 1990-х годов. При проведении международных исторических сопоставлений обнаруживается много параллелей между внедрением рыночного общественного устройства и построением гражданского общества.
Эта параллельность имеет один особый аспект: историки знают, насколько важными действующими лицами гражданского общества были торговцы и фабриканты в европейских городах XIX века, причем не только в свободное от своей основной деятельности время, но именно в качестве предпринимателей. Это в равной степени иллюстрируется на примере лиц, входящих в состав самоуправления европейских городов перед революцией 1848 года на общественных началах, и меценатской деятельности крупных предпринимателей в Санкт-Петербурге в 1900-х годах. Я напоминаю также о сегодняшней дискуссии о «культуре предпринимательства» и о вовлеченности в гражданское общество нынешних крупных предприятий и их фондов. Далеко не любая форма меценатства богатого индивидуума должна чествоваться как вовлеченность в гражданское общество. Но, с другой стороны, было бы также неверно отвергать любой случай «corporate citizenship» как идеологически приукрашенное соблюдение чисто индивидуальных интересов и на этом основании отказывать ему в принадлежности к гражданскому обществу. Эти примеры должны указать на следующее: хотя предприниматель и предприятие и ведут и должны вести себя, сообразуясь, в первую очередь, с логикой рынка, они могут играть важную роль и как действующие лица гражданского общества.
С другой стороны, существуют такие варианты капитализма, типы капиталистов и формы рыночного предпринимательства, которые вообще не вовлечены в гражданское общество и живут, паразитируя за счет общественного единения, вместо того чтобы его укреплять. Эта негативная взаимосвязь между предпринимательством и гражданским обществом обнаруживается, прежде всего, в особо мобильных, пространственно текучих, нигде не оседающих формах прежнего и сегодняшнего предпринимательства — вчера это была «новая экономика» (New Economy), сегодня — международный финансовый капитализм. Существует капитализм, который ведет себя паразитически по отношению к гражданскому обществу.
Отношение между гражданским обществом и государством также сложное и амбивалентное. Ранее я аналитически разделил логику гражданского общества и логику управления и власти, то есть отделил гражданское общество от государства. Но и здесь необходимы оговорки.
Прежде всего, необходимо иметь в виду, что отношение между гражданским обществом и государством в каждом случае нужно определять по-разному, в зависимости от того, рассматриваем ли мы додемократический абсолютизм XVIII века, антидемократические диктатуры XX века или сегодняшнее демократическое правовое или конституционное государство. Как критическая идея и оппозиционная сила гражданское общество возникло во времена абсолютизма. В борьбе против диктатур XX века оно приобрело новую привлекательность. В парламентарно-демократических условиях его отношение к государству, напротив, должно определяться иначе: как отношение критического партнерства и обоюдной поддержки. Либеральные, коммунитаристские, социал-демократические концепции гражданского общества различаются по тому, как они определяют взаимоотношения между гражданским обществом и государством. Исходя из социал-демократической позиции, подчеркивается, что сильное гражданское общество нуждается в сильном государстве, и наоборот.
Ведь, с одной стороны, чтобы иметь возможность проявить себя в полной мере и сохраниться в течение длительного времени, гражданскому обществу нужны политические учреждения, которые соответствуют критериям правового и конституционного государства, делают возможным демократическое участие [граждан в политике], решают принципиальные вопросы, определяют правовые рамочные условия, а также обеспечивают защиту, содействие и урегулирование. Только в демократическом правовом государстве само по себе разнообразное гражданское общество обретает необходимое ему единство. Без политических рамок такого типа гражданское общество не может процветать. НГО не могут заменить демократическое государство где бы то ни было. Но в додемократических условиях — при абсолютистской, автократической или диктаторской власти — импульсы гражданского общества могут подготовить демократизацию и способствовать ей (если диктатура не настолько радикальна, что мешает гражданско-общественным побуждениям или уничтожает их, как это было при Гитлере и Сталине). С другой стороны, именно гражданское общество накладывает отпечаток на правовое и конституционное государство, наполняет его жизнью, делает динамичным и привлекает его к ответу. Динамичные части гражданского общества придают сообществу необходимую энергию и подвижность. Поэтому доступ гражданско-общественных инициатив, движений и организаций к политической системе является центральным условием функционирования гражданского общества.
Укрепление гражданского общества укрепляет и само государство. Но современный интерес к гражданскому обществу, во всяком случае на Западе, вытекает также из опыта, свидетельствующего о том, что государству в его социальной и интервенционной функциях предъявляются завышенные требования, а также о том, что оно проявляет больше заботы и опеки, чем это необходимо; что оно становится слабее, когда регулирует или пытается регулировать слишком многое; что разделение задач между государством и обществом должно быть заново переосмыслено; что сильным является то государство, которое концентрируется на главном и многое оставляет на усмотрение гражданского общества.
Здесь, однако, есть нерешенные проблемы. Во-первых: как и по каким критериям разделять между государством и гражданским обществом стоящие перед ними задачи? Как далеко распространяется принцип субсидиарности? Во-вторых: и в гражданском обществе имеют место проявления эгоизма, враждебного отношения к реформам, фундаментализм и реваншизм. Поэтому укрепление гражданского общества за счет уступок со стороны государства может быть политически очень рискованным и оказаться палкой о двух концах. В любом случае укрепление гражданского общества не должно приводить к тому, что демократическое государство могло бы уклоняться от выполнения своих основных задач. Впрочем, в этом отношении существуют большие различия между странами, на основании различий в их истории. Россия — такая страна, в которой всегда слишком многое предписывалось «сверху», инициировалось и регулировалось государством. Здесь есть определенное сходство и с прусско-немецким опытом. В такой ситуации укрепление сил гражданского общества может принести только пользу.
4. Гражданское общество, действующие лица и ресурсы
Кого рассматривать в качестве двигателя гражданского общества? Кто является его носителем? Какие ресурсы необходимо иметь, чтобы быть способным к образованию гражданского общества? Я хочу обсудить это на примере немецкого общества, причем в исторической перспективе. Я остановлюсь на взаимоотношении между гражданским обществом и бюргерством.
В немецкоговорящей Средней Европе конца XVIII- начала XIX веков понятия «Bürgertum» (бюргерство) и «bürgerlich» (бюргерский) относились к небольшим городским общественным формациям, состоящим из коммерсантов, предпринимателей, банкиров и директоров — с одной стороны, и из академически образованных чиновников, профессоров, преподавателей гимназий, адвокатов, врачей, духовных лиц и журналистов — с другой. Будучи буржуазией, и те и другие отличались от дворян, от народных масс и от сельского населения и объединялись, прежде всего, посредством общей культуры — культуры буржуазной, в которую включаются общее образование, определенные ценности – такие, как самостоятельность, специфическая модель семьи и особые формы коммуникации. Но о бюргерском обществе или обществе бюргеров говорили также, имея в виду такую модель общества, которую мы сегодня обозначаем как гражданское общество. Такая двусмысленность толкования – «бюргер» означает и «bourgeois» и«citoyen» — не является просто семантической случайностью. Она показывает, напротив, что тогдашний замысел будущего гражданского общества находил поддержку и распространение, прежде всего, в ложах и объединениях, в корреспондентских и коммуникативных кругах, движениях и партиях, в бытовых условиях жизни и культуре городской буржуазии (включая некоторых дворян и мелких буржуа), в то время как другие социальные слои и классы скорее находились на некоторой дистанции к этому проекту, нередко просто-напросто исключались из него и не знали, что с ним делать, а также не получали от него никакой выгоды.
Но это прежнее сродство, этот прежний альянс между культурой бюргерства и проектом гражданского общества стали слабеть в конце XIX- начале XX века. Часть бюргерства стала консервативной, заняла оборонительную позицию и в ключевых вопросах отвернулась от гражданско-общественного проекта. Тем временем у последнего появились новые сочувствующие, защитники и носители в прослойках и классах, которые до тех пор были далеки от него, — в первую очередь среди квалифицированных рабочих и в социал-демократическом рабочем движении. История бюргерства и история гражданского общества начали отделяться и отдаляться друг от друга.
Хотя еще и сегодня можно обнаружить остатки прежней связи между бюргерскими средними прослойками и вовлеченностью в гражданское общество — и сегодня они встречаются в форме союзов, гражданских инициатив и НГО, прежде всего, в образованном бюргерском среднем классе. Во всяком случае, таково положение вещей в Германии. Но сегодня проект гражданского общества, вовлеченности в «общество бюргеров [граждан]» находит широкую поддержку у многих слоев населения, а не только среди бюргеров.
В международном сравнении обнаруживается, что эта тесная связь между бюргерством и гражданским обществом и в XIX веке существовала не везде. В Польше мелкопоместные дворяне заняли место слабо развитой, частично инородной буржуазии. В Англии и Франции произошло гораздо более тесное слияние бюргерства с дворянством, давшее широкую социальную основу для развивающегося гражданского общества. В России перед Первой мировой войной тенденции к образованию гражданского общества проявились, прежде всего, в городском среднем классе, в мелкой и средней буржуазии, что отразилось в коммунальной политике.
Отсюда возникает вопрос, кто и что занимает место бюргерства, когда речь о построении гражданского общества заходит в регионах, которые потеряли свое бюргерство или в которых оно никогда не было по-настоящему развито, подобно посткоммунистической Восточной Европе после переворота 1990 года. Как с этим обстоят дела в сегодняшней России?
В любом случае как для прошлого, так и для настоящего остается в силе то, что определенные социальные группы очень активны в плане построения гражданского общества, другие жепредставлены в этом отношении недостаточно. Способность к образованию гражданского общества распределена неравномерно: время, независимость, обладание достаточными средствами к существованию, коммуникативная способность, образование и другие неравномерно распределенные ресурсы играют решающую роль. Правовая дискриминация женщин, этнических меньшинств и бедных осложняет их вовлеченность в гражданское общество. Хотя гражданское общество ни в коем случае не предполагает социального равенства, оно все же возникло как замысел, направленный против сословного неравенства, и ему и сегодня очень сильно препятствует и наносит вред ярко выраженное экономическое и социальное неравенство. При изучении механизмов вовлеченности в гражданское общество обнаруживается решающая роль отдельной личности, гражданско-общественного «предпринимателя». Роль религии и религиозности при создании или воспрепятствовании возникновению гражданского общества в разных ситуациях представляется разной. К примеру, церковная жизнь общины нонконформистских религиозных объединений, вроде английских или американских квакеров, была и остается корнем их участия в гражданском обществе. Напротив, принципы и практики крупных государственных церквей большей частью враждебны к идее автономии гражданского общества. Решающим является то, выступают ли религия и церковь во множественном или в единственном числе. Наконец, еще один ресурс: к вовлеченности в гражданское общество относятся и доверие к себе самому и к другим, вера в будущее. Доверие хорошо, а контроль — лучше, — в качестве девиза для гражданского общества это высказывание Ленина не годится.
Из всего этого становится ясно: гражданское общество не нужно ни вводить при помощи декрета, ни выдумывать. Оно имеет множество исторических предпосылок. Оно также всегда является продуктом истории. Ему можно препятствовать, можно способствовать его расцвету, но объявить его декретом и установить невозможно.
5. Гражданское общество, нация и Европа
Иногда утверждается, что гражданское общество и национальное государство -близнецы и они теснейшим образом связаны друг с другом. Но исторические факты сложнее.
Сравнивая разные европейские страны в XIX веке, мы наблюдаем течения и организации, служащие идее гражданского общества — союзы, театры, гражданские движения и другие общественные организации, — которые развивались в рамках установившихся территориальных и национальных государств (так было в Западной Европе), и такие, которые пытались сделать это без признанных государственных рамок или вопреки заданной форме государственности — как это было в Средней и Юго-Восточной Европе. Там гражданское общество частично боролось против установившихся империй, против Габсбургов, царской империи, Османской империи, власть которых все больше воспринималась как иностранное господство. Данные не однородны. Частично гражданско-общественные инициативы проявлялись с особой силой вне рамок национального государства, как это было в Польше. С другой стороны, отсутствие государственной поддержки проявлялось как слабость.
В любом случае налицо гражданско-общественные инициативы, которые в XIX веке развивались поперек установившихся форм государственности и вопреки им, прежде всего в Средней и Юго-Восточной Европе. Вплоть до образования около 1870 года национальных государств это происходило и в Германии и Италии. Политически ангажированные гимнасты, певцы и ученые создавали национальные сети задолго до образования национального государства. Было много гражданско-общественных движений, объединений и НГО с транснациональным диапазоном действия. Примеры тому можно найти в движении против рабства, в борьбе за избирательные права женщин, в международном рабочем движении, в борьбе против проституции и алкоголизма, позднее также — и это остается актуальным и по сегодняшний день — в борьбе за разоружение и мир. Тем более, что в Новейшем времени прошла волна транснационализации. Гражданское общество переступает сегодня через национальные границы с беспрецедентной стремительностью и в новых областях политики — достаточно вспомнить экологию, права человека и критику глобализации. Этому служат новые нецентрализованные формы и новые средства коммуникации — компьютер и Интернет.
Несмотря на это, гражданское общество и сегодня все еще в большой степени остается в рамках национального государства. Мы далеки от общеевропейского — и тем более от глобального — гражданского общества. Этому есть множество причин, я хотел бы назвать одну из них. Гражданское общество тесно связано с публичным пространством, с публичностью. Публичность всегда является также коммуникацией. Для коммуникации необходим общий язык. Многоязычность Европы представляет собой труднопреодолимую преграду, которая стоит на пути возникновения общеевропейского гражданского общества.
Идея гражданского общества возникла в эпоху Просвещения. Она является продуктом Запада. Но ее основные положения претендуют на универсальную значимость. Внутри Европы идея переместилась с Запада на Восток. Но при этом она изменилась. На востоке континента вдохновились западными идеями, но то, что оттуда переняли и перенимают, являлось и является не простой имитацией, но селективной ассимиляцией в собственных условиях. Гражданское общество возникало и возникает различными путями и в различных вариантах, здесь сильнее, там слабее, здесь раньше, там позже, везде по-разному, иногда же и вовсе не возникало — при этом мы наблюдаем друг за другом через границу и оказываем влияние друг на друга. Действительность в одной стране не может просто быть моделью для развития в другой. Но сравнивать стоит.
Перевод с немецкого Серафимы Шамхаловой