Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2003
Среди трех знаменитых сестер: политики, экономики и морали, экономика всегда была Золушкой. Если политика претендовала на полное владение обществом, если мораль была неким космосом, охватывающим все и вся, то экономике оставалось только мести пол.
И политика, и мораль с презрением относились к тем цифрам, которые были уделом экономики. Торжество либерализма изменило ситуацию: либерализм появился как некий принц, заменивший собой все прежние властительные фигуры. Политический либерализм провозгласил права человека, моральный либерализм отделил грех от преступления и опять же провозгласил примат человеческого решения над общественным мнением. Экономика воспряла духом и стала постепенно подбираться к этому принцу, всячески демонстрируя свои красоты. Конечно же, экономический либерализм не вызывал энтузиазма в обществе, как не вызывает его и сейчас, но те, кто занимается экономикой, начали претендовать на то, что именно экономика теперь является властительницей умов и именно она определяет поведение человека.
Не повторила бы Золушка ошибки своих сестер. Зачем опять наступать на те же грабли? Опыт — это ум дураков, а умный человек учится на ошибках других. Экономика не владеет человеком, так же как ничто другое им не владеет. Все-таки в этом суть либерализма.
Для того чтобы как-то разобраться в этом вопросе, посмотрим для примера на то, как экономика подходит хотя бы к вопросу об образовании. Поскольку наши читатели — люди на этой стезе много потерпевшие, много чем себя нагрузившие, на собственной шкуре ощутившие, что такое образование, то я думаю, рассуждения на эту тему будут им близки и понятны. Образование в том виде, в котором оно существует сейчас, достаточно позднее явление, можно считать, что нынешнее образование появилось тогда же, когда появился либерализм, то есть где-то в XVII веке.
До того образование сводилось к подражанию. Ребенка отдавали мастеру: никто, надо сказать, этого ученика ничему не учил, он просто выполнял наиболее трудоемкие и не требующие особых навыков дела: краски растирал, чего-то варил, чего-то строгал. Постепенно он овладевал все более и более сложными навыками и застывал на какой-нибудь стадии: подмастерья или мастера, а иногда перекрывал своего мастера, что-то открывая уже сам. Этот человеческий вид, который можно назвать homo faber, существовал очень долго, и производительность труда в период торжества подражательного образования все время стояла примерно на одном и том же уровне, что в блестящих Афинах, что в итальянских городах-республиках, что в дошекспировской Англии. Радикальный мистик, религиозный диссидент Ян Амос Коменский, борясь с Контрреформацией, создал в селах Польши и Чехии подпольные кружки, где детей учили совсем по-другому: им передавали информацию.
Так родилось наше нынешнее образование. Ян Амос Коменский поделил информацию на предметы, придумал понятие урока, создал методики — такие книжечки, где для малограмотных крестьян было большей частью нарисовано, а то и написано что-то по разным предметам. В деревне надо было выделить сарай, наиболее продвинутого из деревенских жителей снабдить книжечками-методиками — и все, что надо, он ребятишкам расскажет, объяснит, покажет.
Наша современная школа, надо сказать, по своей организационной основе и целям далеко не ушла от гениального изобретения кочующего мистика Яна Коменского. Более того, мне кажется, тот термин, который нашел Коменский для обозначения того, что делает школа, значительно правильней, нежели тот, который используем мы. Ян Коменский предложил термин “просвещение”. Ни латинское, а отсюда англо-французское “ведение” (лат. educere), ни немецко-русское “образование”, то есть строительство человека по образцу, не являются целями столь уж привлекательными при обучении детей, а вот просвещение — это вещь привлекательная. Ясно, что у Коменского этот термин выходит из литургического возгласа: “Слава Тебе, показавшему нам свет!” Он хотел показать свет, но предложенная технология все-таки больше способствует либо ведению ученика за ручку под руководством учителя, либо образованию, когда из ученика лепят то, что хочет учитель.
А при чем тут экономика? А вот при чем. Как только по миру триумфально зашагала массовая школа, ситуация с производительностью труда резко изменилась. Производительность труда стала расти на глазах, стало расти богатство людей, да и вообще мир стал другим. Причин тому много. Но за этим лесом причин мы не должны пропустить колоссальную роль массового образования.
Информационное образование тем и отличается от подражательного, что дает ребенку излишнюю информацию. Если сын столяра предназначен быть столяром, то подражательная система вполне справляется с заданием. Информационное образование дает человеку возможность выбирать свой жизненный путь самому. Можно даже придумать себе профессию, до того не существовавшую. Именно избыточная информация, а отсюда поиски и выбор “своего места в жизни” разрушили цеховую и сословную структуру общества, привели к революциям, а заодно заставили нас навсегда распрощаться с мечтой о новых Амати, Страдивари и Гварнери.
Конечно, идеи свободы и самоопределения родились в светлых умах, не занятых проблемами массового образования. Однако именно гениальное изобретение Яна Амоса Коменского — информационная массовая школа — создало механизм реализации этих идей для — выразимся высокопарно, но абсолютно верно — человечества.
Разве могла экономика пройти мимо этой очевидности? Покойный Ю.В. Яременко как-то сказал: “Экономисты растут медленно. Как слоны”. Ну, медленно, быстро, не знаю. Во всяком случае, в середине ХХ века экономика живо заинтересовалась феноменом информационного образования. А ведь со времен распространения массовой школы прошло всего-навсего каких-то два с половиной века!
Экономика решила заняться образованием и понять, что такое образование с экономической точки зрения. Как экономисты представляли себе эту картину? У человека есть некий мешок, располагающийся в мозгах, в этот мешок учителя вкладывают определенную информацию и наполняют его, а у человека возникает багаж знаний. Далее, человек, относясь к этому как к некоторому накопленному богатству, выходит на рынок труда. Насколько он успешен на этом рынке? Насколько многого он может достичь? А настолько, насколько у него большой и полезный багаж знаний. Вот этот багаж знаний и является человеческим капиталом. В отличие от природного капитала: земли, богатств недр, в отличие от физического капитала: фабрик, заводов, пароходов, человеческий капитал — это те самые знания, которые человек приобрел в результате образования. Если так подходить к делу, становится понятно, что можно оценить затраты, которые человек понес, приобретая эти знания, отложенную прибыль, поскольку, когда он приобретал эти знания, он не работал. Можно оценить и результаты: насколько человек, обладающий теми или иным знаниями, тем или иным уровнем образования, получает на рынке больше денег, чем тот, кто этими знаниями не обладает. Сравнение затрат и результатов — вот то чудесное поле, на котором экономика собирает свои плоды, чувствует себя хозяином и, в общем-то, умеет считать. Естественно, что здесь очень много простора для построения различного рода моделей, межрегиональных сравнений, оценок эффективности той или иной ступени образования, игры с дисконтированием, поскольку здесь очень большую роль играет время, образование за один день не получишь.
Теория человеческого капитала царила в экономике образования многие годы. Еe творцы отмечены Нобелевскими премиями, еe результаты всячески использовались при кредитовании развивающихся стран, и надо сказать, что теория человеческого капитала была весьма и весьма удобным инструментом для Всемирного банка, когда речь шла о помощи Африке или другим регионам.
Возможен и такой подход. Если человек зарабатывает больше денег, имея багаж знаний, чем он зарабатывал бы без этого капитала, то это внутренний эффект от образования. Но ведь от изобретения телевизора выиграл не только изобретатель телевизора, который что-то за это получил, кстати, не так уж много, но и бабушки, которые не могут оторваться от мексиканских сериалов. Это внешний эффект от образования, эффект для всего общества.
Однако теория человеческого капитала изощряла и детализировала свой аппарат, и пока она все более и более обучалась анализировать информационное образование, общество изменилось. Происшедшее напоминает мне то, что происходило перед Второй мировой войной с системой обнаружения воздушных сил противника. Если кто помнит, были такие “слухачи”, которые улавливали на слух движение самолета в воздухе на очень больших расстояниях. У них были специальные приборы, напоминающие тубу, которые усиливали звуки и позволяли “слухачам” на все более и более далеком расстоянии улавливать шум винтов самолета. И на парады выходили роты слухачей, обвязанных вот этими металлическими штуками. Чрезвычайно красивыми, чрезвычайно акустически эффективными. А потом был изобретен радар, и где эти слухачи?
Экономика образования, базирующаяся на теории человеческого капитала, начала заходить в тупик по мере собственного взросления. А ведь хотела Золушка превратиться в королеву, правящую миром. Экономика так же, как политика и мораль, не может править миром, потому что человек все равно сделает все по-своему и что-то такое придумает, что уже не описывается самыми замечательными методами в той парадигме, к которой привыкли.
Понятие о непрерывном образовании, образовании в течение всей жизни, было первой ласточкой, поставившей под вопрос теорию человеческого капитала. Ведь если мы накапливаем капитал для того, чтобы потом им пользоваться и с него жить, и делаем это в течение всей жизни, то отдачей для нас будет то, что после смерти? Это уже не теория человеческого капитала. Целью образования становится нечто другое, чем просто отдача от накопленной информации.
Теперь разберем такой пример. Есть некий отдел в какой-нибудь фирме, допустим — аналитический, и кто-то из его сотрудников взял и защитил диссертацию. В принципе для той работы, которую проводят аналитики, сама по себе защита диссертации, впрочем, как и еe написание, ничего не дает. Тем не менее все коллеги защитившегося начинают нервничать и тоже что-то такое себе писать. С точки зрения экономики это чистой воды разбазаривание ресурсов, это спираль престижей, явление, мягко говоря, уродливое. Какое отношение это имеет к делу? Выходит, что информационное образование подталкивает человека к повышению своего неделового статуса, своего престижа. Но это уже совсем не теория человеческого капитала, это невозможно описать в ее терминах.
В чем порок теории человеческого капитала? В том, что берется имеющаяся, действующая традиция, в данном случае информационное образование, молчаливо подразумевается, что это и есть единственно правильный путь, единственно возможный путь, а далее уже разбирается, что эффективно, что менее эффективно, у кого лучше получается вкладывать информацию, у кого хуже, какая информация лучше работает впоследствии, какая хуже. Говорится, например, что чрезвычайно высока эффективность начального образования, а по мере передвижения по ступеням образование становится все менее и менее эффективным, вплоть до того, что магистратура и докторантура вызывают большие сомнения в своей эффективности. Это все разбор уже свершившихся полетов. А тем временем мир меняется.
Традиция нашего человеческого развития состоит в том, что мы все время выдумываем что-то новое, что мы все время меняемся. В нашей человеческой традиции, в наших обычаях и практике вовсе не содержится некое требование застыть на месте. Стагнация — нетрадиционная штука.
С точки зрения работодателя, чем является сегодня диплом? Он является свидетельством о некоторых навыках, знаниях, умениях? Наверно, это так, но нужны ли эти знания, умения, навыки работодателю? Вообще-то говоря — нет. В таком бурно меняющемся мире, как наш сегодняшний, все это устаревает уже к моменту окончания учебного заведения, а дальше в жизни человеку каждые полгода придется осваивать что-то новое и то, что он учил, например в вузе или в школе, вряд ли будет живым горячим знанием, которое потребуется ему на работе. Тем не менее работодатель обращает внимание на диплом. Почему? Дело в том, что для работодателя вы, пришедшие наниматься на работу, являетесь совершенно закрытой книгой и он ищет хоть какие-то сигналы, которые позволят ему понять, что вы из себя представляете, сможете ли вы работать. Так вот, диплом престижного вуза является сигналом о том, что вы можете, умеете преодолевать барьеры.
Известно, что в период банковского бума, да и сейчас, в нашей стране банки с огромным удовольствием берут на работу выпускников мехмата МГУ. Но не учат на мехмате МГУ ничему, что требуется работнику банка. Почему же вдруг такая любовь? А это любовь к диплому, к корочкам. Человек, окончивший мехмат МГУ, — это явно не дурак, это явно человек, способный преодолевать барьеры, если он смог поступить в такое престижное учебное заведение. Да и закончить его не так-то просто. Работодатель получил сигнал: работник может оказаться ценным. Но как это далеко от багажа знаний, как это далеко от инвестирования в информацию, это же совсем другая песня.
Не кажется ли вам, дорогой читатель, что вид homo sapiens, господствовавший в информационную эпоху, теряет свои позиции и уступает дорогу homo ludens?
Разве не игра — то, что творится в мире практической экономики? Разве от понятия дохода мы не перешли к понятию выигрыша? Вы помните, у Мандельштама:
И место новое доходно
И прочно для житья.
Какое же нынче место прочно для житья? Мы постоянно переходим от одного игрового стола к другому. Непривычная к этому русская интеллигенция обалдела от необходимости “крутиться”. Однако оборачиваться на милые стены родного Содома не рекомендуется — рискуете превратиться в соляной столб.
Экономическое осмысление новых реалий только предстоит. Сейчас экономисты начали говорить о теории фильтра или теории сигнала как правильном понимании экономики образования. Образование как фильтр, отбраковывающий неспособных, как сигнал о способных — это все не так уж глупо. Тем не менее говорить о некой теории пока рано.
Экономика, как политика и мораль, пытается вербализировать то, что придумывает человек, но никто из этих замечательных сестер не способен манипулировать принцем. Принц и прекрасен, и ужасен. Сегодня он выдернул на танец Золушку-экономику. Не дай Бог ей начать зарываться и воображать. Проблема принца в том, что он не совсем понимает, что делает. Проблема наших сестричек — как это объяснить принцу. Но вести его в танце не получится.
Но играть на мне нельзя, — как сказал Гамлет. Принц не флейта — он сам на дуде играет. Homo ludens.