Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2003
Обрад Савичродился в 1948 году.В 1979 — 2000 годах преподавал историю социологии в Белградском университете. В 1975 — 1985 годах — активный член Белградской диссидентской группы. Один из основателей «Белградского круга», с 1998 — его президент. Редактор журналов «Theoria», «Philosophical Studies», «Text» и «Београдски круг», автор/составителей ряда книг. Данная статья представляет собой обновленную версию выступления в Центре современной культуры города Барселоны 20 февраля 2001 года. Печатается с сокращениями.
Рассказ, полный драматизма, может вернуть суровой действительности лицо насильника.
Pierre Bourdieu. La Misère du Monde
1. ПРЕДЫСТОРИЯ
Прежде чем приступить к анализу спорной и, следует добавить, поразительной фигуры «национального интеллигента», хотелось бы точно определить общественный контекст и политический фон, который определяет мою позицию. Значительную роль сербской национальной элиты впроизводстве «милитаристской легитимации» режима Милошевича, в причинах и последствиях которого нам все еще предстоит разобраться, я планирую реконструировать, отталкиваясь от своего десятилетнего участия в Белградском круге. Сербский режим и его националистическая оппозиция систематически подвергали нападкам «Белградский круг», всячески пренебрегая и стремясь пресечь нашу общественную, культурную и политическую деятельность. Вопреки политической изоляции, организованной властью, которую я разделял с друзьями из этой единственной интеллектуальной организации в Сербии, я не собираюсь предаваться (само)обольщающей автоисторизации.
Во время пугающего и неожиданного распада бывшей Югославии я работал в государственном университете в Белграде. Еще до того, как меня временно отстранили от должности, а затем, по политическим причинам, и уволили из Белградского университета, я прекратил всякие контакты с коррумпированным политическим сообществом Сербии. Радикальное неприятие установившегося националистического режима я сохранил и до сегодняшнего дня. Помимо своей воли я стал «внутренним эмигрантом», изолированным и изгнанным маргиналом, которому в соответствии с политическим статусом не оставалось ничего иного, кроме как быть солидарным с потерпевшими поражение и изгнанными из Сербии одиночками, которые, разлетевшись по миру, именовали себя культурными послами «перемещенного Белграда» (displacedBelgrade). Навязанная изоляция помогла нам без страха и чувства вины отбросить господствующее представление о несомненной покорности этносу, нации и государству. Затронутая тема интеллигенции в изгнании, носящая очевидные автобиографические черты, может быть артикулирована в новой фигуре «постъюгославского кочевника».
Тирании вездесущих речей сербских мандаринов мы не собирались противопоставлять привилегированный язык теоретической рефлексии. Мы не собирались льстить интеллектуалам-националистам утонченной критикой и теоретическим противопоставлением. Мы сомневались в действенности изощренного критического знания в культурном и теоретическом бунте против унитарной компетенции одичавшего националистического дискурса. Нам было совершенно ясно, что в столкновении политические знаки (знания и незнания, истины и лжи, справедливости и несправедливости, мира и войны) могут временно функционировать как отдельные тактические единицы внутри одного, этатизированного«национального поля». Мы знали, что, в конце концов, оба полюса дискурсивно противопоставленных сил вписываются в стратегический круговорот государственной силы и бюрократической власти. Для того чтобы различные субъекты могли выразится, занять тактически противопоставленные позиции, например «демократического ангела» и «националистического призрака», оказаться во враждебных лагерях, дискутировать на основании собственных знаний и конфликтовать в политической сфере, необходимо существование довольно густой институциональной сети — государства, которое должно быть способно в собственных интересах защитить антагонистическое общество от самого себя. Реальная же антинационалистическая политика может иметь решающее значение только в форме антигосударственного бунта, расправы с институциональным призраком нации, при том в ее чистой, государственно-расистской форме. Необходимо восстать против власти, которая к собственным гражданам и, что еще хуже, этническим меньшинствам относится как к ущербным элементам общества.
Являясь представителем нации, чей боевой национальный подъем полностью подавлен, нации, достигшей исторического дна, по своей вине и чужой глупости потерявшей международный авторитет и государственное достоинство, осмелюсь сказать, что мы все еще не доросли до важнейшей исторической задачи, которая сейчас стоит перед нами. Итак, перед нами исключительно инфантильное с политической точки зрения общество, которое все еще не готово увидеть разницу между индивидуальной виной и коллективной ответственностью и смело посмотреть на то зло, которое оно причинило другим и самим себе. Настойчивое перекладывание ответственности на других является знаком бесспорной исторической неполноценности той нации, которая упорствует в том, чтобы вызвать жалость со стороны остального мира, вместо того чтобы добиваться международного уважения или даже удивления. Неожиданный всплеск клаустрофобичной национальной идентификации опасно удалил Сербию от ее европейского наследия, региональных соседей и традиционных союзников. Национальные элиты черпали свою силу в популистских оргиях, невиданной шумихе и вое миллионов соплеменников, что превратило весь народ в акустическую лабораторию. Незаконченный процесс перекомпоновки Балкан закончился взаимным сведением счетов между этническими группами, и в этом сведении счетов Сербия заняла постыдную позицию. Всплеск малых национальных государств был узаконен антисовременной идеологией и реакционным бунтом против так называемой глобализации и нового мирового порядка. В регрессивном отказе от западных культурных норм и варварском сведении счетов со стандартами современного мира сербский этнонационализм сыграл ключевую роль.
В водовороте патологической исключительности и нарастающей неприязни между локальным и глобальным «Белградский круг» попытался сохранить принципиальную политическую позицию, согласно которой национальное и интернациональное находятся не в отношении насильственного тождества и не в отношении взаимного противоречия. Значение «Белградского круга» состояло именно в том, что мы не намеревались вступать в конфликт между коррумпированной мафиозной властью и правой националистической оппозицией в Сербии. Как подчеркнул на учредительном собрании Белградского круга его первый председатель Радомир Константинович, мы не могли жить с двуглавым чудовищем, не хотели превратиться в монстра — националистических демократов, усилиями которых страну охватили насилие, страх, террор и смерть[1]. Верноподданическая и коррумпированная интеллигенция Сербии, эти символические юродивые сербской национальной идентификации, жестоко ополчилась на предателей, собравшихся в «Белградском круге». Националистические механизмы доносительства действовали заодно с государственными культурными учреждениями и особенно средствами массовой информации, поддерживающими режим. Тирания Милошевича беспрепятственно функционировала в течение многих лет, производя государственную «правду» о собственной власти, ту «правду», которую старательно творила национальная элита.
Нас не должно удивлять то, что сербская элита непосредственно перед войной вновь вернулась к теме заговора. Ее целью являлась мобилизация популистского реваншизма, с тем чтобы несправедливое распределение сил в Югославии обернуть на пользу сербской стороне. Коварный дискурс гнева и горечи функционировал как оружие пристрастной и все более немилосердной стратегии исключения. Список заговорщиков, в котором оказались гомосексуалисты и пацифисты, студенты и оппозиционеры, Ватикан и ислам, Восток и Запад и, наконец, новый мировой порядок, говорит о том, что образовалась связь общественного национализма и государственного расизма. На скамье подсудимых среди антисербских заговорщиков занял почетное место и «Белградский круг», наряду с Хельсинкским комитетом по правам человека в Сербии.
Сегодня с получением косовскими албанцами политической независимости и решением вопроса о государственном суверенитете Черногории история Югославии как унитарного понятия может считаться окончательно завершившейся. Нужно в конце концов открыто признать, что общее государственное и общественное падение является не чем иным, как вынужденной ценой, которую Сербия должна заплатить за саморазрушительную попытку установления националистического режима. Масштаб зла, нанесенного нами другим, а одновременно и самим себе, невозможно исправить изнутри, братским милосердием и национальным прощением. Сейчас не сентиментальные времена: и помимо своей воли Сербия должна будет согласиться на то, чтобы под международным контролем выяснить отношения с самой собой и особенно с другими. С этой точки зрения можно утверждать, что демократические преобразования и консолидация сербского государства и общества невозможны без международной помощи и, естественно, давления. Обновление и нормализация страны подразумевает, помимо всего прочего, широкое и беспрестанное применение исправляющей справедливости, которая должна стать «общим законом народа». Только в зале суда можно установить и наказать индивидуальную вину, ту личную ответственность, которая прикрывалась (не)видимой сенью коллективной безответственности.
2. НОСТАЛЬГИЯ ПО ФРОНТУ
Необходимо всесторонне осветить военный фон неограниченной государственной и политической власти Милошевича. Я склонен утверждать, что подъем и падение Слободана Милошевича нельзя понять из перспективы «демократического выбора», в рамках самокритичных рассуждений о недостатке современной политической культуры и плюралистической демократии, об отсутствии либерального государства и гражданского общества, прав человека и индивидуальных свобод. Крах «сербского режима» и провал криминального государства Милошевича, оставленного нам в наследство, не был результатом коллективной акции демократического переустройства базовых политических, нравственных и юридических аспектов сербского государства и общества. Другими словами, как предположила Латинка Перович, «победа демократической оппозиции Сербии на сентябрьских выборах [2000 года. — НЗ] — результат, прежде всего, социально-экономической обветшалости режима Слободана Милошевича. У оппозиции не было иной программы, кроме как свергнуть Милошевича»[2]. Необычайно быстрый подъем репрессивного режима Милошевича, резкое и неожиданное появление милитаризованной массы, можно объяснить только «военной парадигмой», появившейся в политическом поле, отмеченном государственным террором и общественным насилием. Расселенный и дезинтегрированный народ должен изменить свое состояние, собраться в организованную массу, объединиться в плотное множество, из которого и должна появиться возрожденная и единая, чистая сербская нация. Чтобы продлить успех насильно активизированных масс, задействована и воинствующая гомогенизация, этническая и национальная дифференциация, у которой нет альтернативы и которая ничего не стоит. Этот анахроничный и губительный эгалитаризм появился в настроениях как элиты, так и масс. Более того, можно утверждать, что в случае сербского этнонационализма существовал насильственный консенсус, в котором участвовали власть и оппозиция, вождь и народ, политики и интеллектуалы. То, что выдающиеся сербские интеллектуалы участвовали в популистском преображении Сербии, делает заметным те точки соприкосновения, в которых союз народа и элиты был возможен. Раззадоренный и вдохновляемый интеллектуальной элитой, сербский народ был готов любой ценой заявить о себе коллективно и вновь войти в историю как гомогенная масса. Эти популистские орды подарили Милошевичу жуткую маску политической легитимности. Атмосфера массового помешательства охватила почти весь сербский народ, который все более открыто становился на сторону необразованных, грубых и примитивных. Как понять тайну горизонтальных резонансов культа вождя и народных масс? Часть ответа заключена в известном отрывке, ныне уже хрестоматийном: «Кто хочет понять с достаточной исторической дистанции эффект фюрера, должен попробовать отыскать личный демонизм диктатора. Способность Гитлера сыграть ту роль, что он сыграл в немецкой психодраме, основывается не на исключительных способностях или блистательной харизме, но на его очевидной вульгарности и способности заставить большое количество людей орать изо всех сил. Кажется, что Гитлер вернул своих последователей в те времена, когда крик еще помогал. С этой точки зрения он в этом веке был самым успешным художником в области акустических искусств»[3]. Несмотря на то что мне не хотелось бы пускаться в поверхностные и необоснованные аналогии, добавлю, что Милошевич, впрочем, как и Гитлер, или Сталин, был не возвышенным противником массы, но ее аутентичным представителем и политическим концентратом. Должно ли нас вообще удивлять известное высказывание Милошевича по поводу оправдания политико-правовой осады Университета Сербии: «Для меня Университет не важнее любой земледельческой артели»[4]. Милошевич имел мандат на примитивность. Он получил шанс не из-за какой-то своей необыкновенности, а исключительно благодаря своей недвусмысленной примитивности и ярко выраженной тривиальности. Но без всемерной помощи национальных мандаринов Милошевич не смог бы так быстро и необратимо стать средоточием великой национальной надежды, «сборным местом» всех сербских иллюзий. Обезумевшие массы и лабильная часть национальной элиты безнадежно слились с вождем, учуяв, что он соответствует их ущемленной природе. Собственную разнузданную вульгарность и напыщенную нежизнеспособность они связали с его высокомерием, веря в то, что вождь возвышен и все его приверженцы могут приподняться до его славы и беспрекословного могущества.
Неизлечимая слепота сербских интеллектуалов, завлекшая весь народ в историю о Великой Сербии, непосредственно связана с убеждением, что гражданский порядок в основе своей есть воинственный порядок, что военные институты и практика, окружающая их, опосредовано или непосредственно, составляют ядро современного политического сообщества, парламентской жизни и государственной бюрократии. Монополия над вооруженными силами и человеческими ресурсами (сербы являются самым многочисленным народом в бывшей Югославии) придала Милошевичу сил в его амбициозном и абсолютно нереалистичном походе на бывшую Югославию.
Нельзя скрыть и чудовищную смычку Сербской православной церкви и Союза писателей Сербии с промилитаристскими формациями. Достаточно увидеть фотографию, на которой запечатлен митрополит Амфилохие Радович, благословляющий операцию Аркана по этническим чисткам в Боснии и Герцеговине. Клерикально-националистическая ода войне как «богочеловеческому подвигу любви» и открытый поход на культуру мирной жизни опубликована в программной книге Сербской православной церкви «Агнец Божий и Зверь из Пропасти»[5].
Решающую роль в милитаристском препарировании общественности в пользу военного выбора сыграла националистическая интеллигенция Сербии. Замечание Бисмарка о том, что «война — ад, а дьявол — тот, кто вызывает ее движением пера», абсолютно точно указывает на бесспорную ответственность сербской интеллектуальной элиты. Меморандум Сербской академии наук и искусств, эта Библия Великой Сербии, своим авторитетом высвободил энергию псевдознания, которое вписано в иерархию государственной власти Милошевича и его влияния в обществе. Сербские мандарины создали особое культурное и политическое окружение, которое инсценировало, манипулировало, оживило и распалило те национальные страсти, которые упрочили харизматическую власть Милошевича. Культурные и образовательные институты Сербии были непосредственно связаны с ритуалами власти Милошевича, усиливая ее могущество и иллюзорное сияние. Политически отсталой нации предложена мистифицированная «картина» всемогущего вождя, который должен окончательно решить вопрос сербской государственности. Интеллектуальная элита наперегонки бросилась доказывать, что деяния сербского режима не могут быть необоснованными, бесполезными или недостойными. Малейшее проявление сербского режима восхвалялось и прославлялось, а нелепые поступки окружения Милошевича фиксировались и хранились для последующих поколений, словно образцовые памятники. Все, что в течение этих лет написано и сказано в Сербии, написано во славу белградского режима, во имя кажущейся миролюбивой нации, которой никто не смеет перейти дорогу, обуздать ее этническое воодушевление. Сербская элита инсценировала национальную войну, этнический конфликт, который должен был разрешить вековую напряженность внутри названного единым общественного организма. Внедренная в общество война открыла путь прямому этническому конфликту, в котором югославское общество упражнялось на самом себе. Известный лозунг «свой на своей земле» обозначил начало гонений и отграничивания от внутреннего врага, появление антагонистской практики чисток общественного организма от неравномерно распределенных этнических групп и несправедливо размещенных представителей какой-либо нации. Унитарная Югославия распалась в кровавом волнении народов и этнических групп. Определяющую роль в появлении мрачной контристории Балкансыграла сербская сторона, находящаяся в большинстве. Именно Сербия начала военное наступление, которым нация хотела выразить начало сербского государственного суверенитета по отношению к бывшей Югославии. Едва дождавшись окончания бесконечного дипломатического соперничества и постоянных политических выпадов, заносчивый белградский режим послал войска за пределы республиканских границ. Эта безнадежная попытка свершения государственного переворота и узаконивания военной гегемонии над Югославией явилась результатом целого ряда беззаконий, несправедливости, злоупотреблений, грабежей, предательств и преступлений, совершенных властью Милошевича. Этот невменяемый поход на суверенитет бывших республик Югославии, это резкое прекращение совместного сосуществования, это безумие, не желающее уступить миру и порядку, сопровождалось восторженными заявлениями о естественном праве Сербии, о непрерывной национальной генеалогии, о династиях, героях и военных подвигах. Силовое нападение на Югославию, стремительный штурм (про)военных формаций подпитывались «литературными историями» о сербах как о небесном народе, великой и «подвижной» нации. Движение сербских танков и патриотов было стилизовано спасительным «открытием» неопределенного, туманного и весьма расплывчатого понятия — «подвижной нации». Только сербский народ, самый многочисленный, вездесущий и, что важнее всего, расселенный по всей бывшей Югославии, имеет законное право бесконтрольно передвигаться внутри и между государств, свободно нарушать чужие границы и вторгаться на зарубежную территорию. Как иначе объяснить популистскую шумиху, шуршание акустической нации, которая именем своей исконной, первобытной правоты ссылается на мертвых и заявляет: «Где сербские могилы — там сербская земля». Пробужденные массы поверили националистам-миссионерам, что наша свобода зиждется на утраченной свободе других. Переводя на современный язык: Великая Сербия должна быть принудительно-естественным государством, основанным на этносе, а не демократическим государством, основанным на политической воле ее граждан и общественном договоре.
Без обольщающего националистического дискурса, годами терроризировавшего общественное мнение Сербии, нелегко понять неощутимое одобрение ширящихся ужасов войны и преступлений по всей бывшей Югославии. Националисты отравили национальный дискурс архаичной байкой о ложном мире, который есть не что иное, как постоянно тлеющая, скрытая война. Репрессия Милошевича по отношению к другим республикам для националистов была не чем иным, как «позицией силы внутри того ложного мира, который сформирован непрерывной войной»[6]. За примитивной, чистой иррациональностью, элементарной необузданной свирепостью просматривается огромная сила мифов, живой родник народного языка, блистательное культурное наследие, которое приверженцы нового националистического беспорядка насильно узурпировали. Потрясающие последствия этнического построения Сербии, идею которого ввели в общественную и политическую жизнь Сербии интеллектуалы и клерикальные служащие Сербской православной церкви, невозможно понять без осознания двусторонней милитаризации сербского государства и общества. Милитаристская легитимация сербского режима, с которым мы непосредственно сталкивались и систематически конфликтовали, была основана на стирании очевидных различий между войной и миром, между нормальным и чрезвычайным положением, на кошмарной идее о гражданском порядке, понимаемом как состоянии борьбы. За бесконтрольным процветанием различного рода национальных, этнических и конфессиональных антагонизмов было невозможно внимательно наблюдать и невозможно было их эффективно нейтрализовывать. Интеллектуальная элита Сербии самовольно создавала и посредством культурного сектора и машины масс-медиа агрессивно распространяла «ксенофобную картину» Сербии. Суть (не)ожиданного успеха национальной политики в Сербии заключается в том обстоятельстве, что именно национальная политика стала служебной идеологией, государственным «мировосприятием», институциональным самоподтверждением пробужденного народа. Без массовой преданности и коллективной необъективности воинствующий национализм никогда не смог бы стать новой политической субстанцией единой соборной Сербии. Националистическая инструментализация граждан эффективно переросла в военную мобилизацию масс благодаря внутреннему единству элиты, вождя и народа. Реполитизированные сферы общественной жизни — религия, культура, образование, экономика, право — вновь были активизированы и поставлены на службу принуждения национальной идентификации. Структурные причины национального сжатия всех общественных сфер, общества и государства только предстоит проанализировать. Целью тотальной политизации сербского государства и общества было обновление и, одновременно, национальное усиление классического различия между другом и врагом. Нравственно независимый и политически обоснованный призыв начать открытые дебаты об ответственности той стороны, которая принудила граждан, а что еще хуже, целый народ поделиться на друзей и врагов на основании предполитического понимания «этноса»,встретил в Сербии решительное сопротивление, настойчивое и яростное неприятие. Во имя проекта великой Сербии спровоцированная этническая, религиозная и национальная напряженность была трансформирована в политическое противостояние, военную драму, реальную борьбу, кровопролитие и убийства. Война как самое экстремальное средство национального отграничения от этнических врагов стала возможна в тот момент, когда этнос стал решающей силой в политической жизни Сербии. Остается открытым вопрос, почему этнос, а не, скажем, экономика или право с такой легкостью стал общим эквивалентом нашей национальной и государственной политики.
Воинственное пробуждение сербского народа инспирировано националистическим ressentiment.Крах коммунистической системы и обращение к нации положили начало жестокой геополитической борьбе за национальные территории и этническое перераспределение югославских земель. Сербским этнонационализмом предводительствовала государствообразующая идея о разделении югославского пространства и создании могущественного национального государства. Как замечает Добрица Чосич, этот собирательный образ всех сербских иллюзий, «Слободан Милошевич стал политиком со свойствами и харизмой вождя не благодаря национализму как идеологии, но благодаря государственности как национальной цели»[7]. Эта историческая задача выпала представителям старого, обветшавшего аппарата власти, черпавшим политическую энергию из неиссякающего источника национализма. Созданная «красно-черная» антидемократическая коалиция, антиреформистский блок, состоящий из консервативного аппарата партии, армии и полиции, с одной стороны, и реакционных националистических сил Сербской православной церкви и сербской интеллигенции, с другой стороны. Во взаимном распределении прав и обязанностей интеллектуальной элите Сербии выпала судьбоносная задача создать шовинистическое представление о невинной нации, окруженной «антисербской коалицией», с тем чтобы осудить «неискренних и лживых братьев», вернуть ущемленную национальную гордость и, естественно, «свести старые счеты». Всепроникающее ощущение национального единства, обусловленное подавленным чувством вины и замалчиваемым соучастием в спланированном «преступлении против человечности», лежало в основе того, что Ницше назвал «ночным пониманием политики».
В гуще пробужденных национальных страстей, обновленного военного подъема любое требование справедливо и беспристрастно осветить брутальное разрушение бывшей Югославии (право на фактическую правду представляет собой составную часть основных гражданских прав в демократических государствах) — даже и в том случае, когда оно не в пользу наших «национальных интересов», — в самом основании было замалчиваемо и подавляемо. Ответственный взгляд на собственное прошлое, на живую память, которая действительно может сослужить службу благородным и в то же время самым непопулярным намерениям, был подавлен и отложен на неопределенное время. Всякий призыв к анализу ответственности сербской стороны отброшен по причине того, что еще слишком рано, что выяснение отношений внутри «сербского корпуса» навязано со стороны. Мистическое представление о нации, вооруженное реваншистской ненавистью («Сербия — жертва несербов», «Мы окружены антисербской коалицией»), являлось основой болезненных национальных интересов. Любой призыв проанализировать «нашу ответственность» имел целью скрыть «их», чужую безответственность и даже приободрить антисербское желание отомстить, чтобы подхлестнуть вражескую страсть к реваншизму и отмщению. Одинокий бунт против националистического злоупотребления властью закончился триумфом идеологии ненависти и войны, победой «фарисейской Сербии», которая все еще не в состоянии без давления международного сообщества, а часто и оскорблений, посмотреть на собственную ответственность.
Несмотря на поражение в военных действиях, Сербия все еще находится в объятиях националистов-миссионеров, все еще остается узником зла, давшего метастазы и не позволяющего ей во имя собственного будущего с полной ответственностью посмотреть в лицо страшной национальной трагедии, величайшей государственной и общественной катастрофе, которую пережила малая нация, тщетно хотевшая стать великой.
Перевод с сербского Елены Кузнецовой
«Белградский круг»
«”Белградский круг” — ассоциация, выступающая за создание свободного, открытого, плюралистического, демократического и рационального гражданского общества. “Белградский круг” выступает за создание всеобщей культуры мира, диалога и сотрудничества, а также за терпимость ко всем политическим, религиозным, национальным и другим отличиям. “Белградский круг” выступает за создание институциональных основ для защиты всех прав человека и личности, а также гражданских свобод и прав Другого. Белградский круг будет работать над теоретическим (культурным) и практическим (политическим) утверждением этих целей в сотрудничестве с подобными ему организациями в Югославии и за границей» (из преамбулы к уставу Белградского круга).
Эта ассоциация независимых интеллектуалов является одной из старейших негосударственных организаций Сербии: она была создана в 1992 году. В первые годы существования она объединяла около 500 членов — как известных интеллектуалов, университетских исследователей и академиков (таких, как Радомир Константинович, Миладин Животич, Богдан Богданович, Фили Давид, Ива Чолович, Борка Павичевич, Обрад Савич, Мирьяна Миочинович, Жарко Корач, Иван Вейвода, Вушан Макавеев и Лазар Стоянович), так и «обыкновенных граждан», разочарованных в милитаристской политике сербского режима. «Субботние лекции», которые проходили с 1992 -1995 год, стали символом «Другой Сербии», выступающей против войны, национализма, ксенофобии и популизма. Многие из лекций были опубликованы в сборниках «Друга Србиja» (1992) и «Интелектуалци и рат» (Интеллектуалы и война, 1993), в последствии переведенных на французский, итальянский и греческий языки.
Сегодня Белградский круг в первую очередь занимается образовательными и культурными программами и ставит своей целью «гражданское образование» сербов для внедрения и укрепления либерально-демократических ценностей. Организация сотрудничает со многими балканскими университетами, устраивает семинары, конференции, издает несколько книжных серийи двуязычный (англо-сербский) ежеквартальный журнал «Београдски круг», в котором публикуются виднейшие международные философы и авторы из разных стран региона.
БЕЛГРАДСКИЙ КРУГ В ЛИЦАХ
Миладин Животич (1930 — 1997)
С 1958 по 1994 года был профессором современной философии Философского факультета Белградского университета. Один из лидеров студенческого движения 1968 года. В 1974 году вместе с семи другими известными членами группы философов «Праксис» был исключен из университета за диссидентство. До 1980 года не допускался к преподавательской деятельности. Позже был главным редактором журнала «Философиja» — официальным органом Сербского философского общества. Автор многочисленных книг по современной философии, этике и аксиологии. Один из создателей «Белградского круга», который он возглавлял с 1992 по 1997 год. Его политическая публицистика этих лет собрана в книге «Contra Bellum» (Белград : Београдски круг, 1997).Животич был символом белградского антивоенного движения и одним из наиболее последовательных противников милитаризма и национализма режима Милошевича.
Радомир Константинович
Родился в 1928 году.Крупный философ и писатель. Известность приобрел после выхода в 1968 году книги «Философия провинции». Другие влиятельные книги: «Бытие и язык» (1983, 8 томов) и «Друг Беккет» (2000, переписка между Константиновичем и Беккетом). Один из создателей и первый президент Белградского круга. Ведущий критик национализма и популизма во время югославских войн.
Филип Давид
Родился в 1940 году. Писатель, профессор драматургии в Академии изящных искусств Белградского университета. Автор сценариев ко многим телевизионным и кинофильмам, сборников рассказов и эссе. Был членом группы литераторов вокруг знаменитого югославского писателя Данило Киш. Один из создателей Белградского круга. Президент ПЕН-клуба бывшей Югославии (Амстердам). Исполняющий обязанности президента Форума писателей — альтернативной организации к националистической Ассоциации сербских писателей. Свою борьбу с сербским национализмом описывает в книге «Фрагменты темных времен» (Белград: Београдски круг, 1994).
СЕРБСКИЕ МАНДАРИНЫ
Добрица Чосич
Родисля в 1921 году. Писатель, автор более 20 романов. Член Сербской академии искусств и наук (САНУ). Один из авторов «Меморандума» некоторых членов САНУ, артикулировавшего понятие «Великой Сербии». Первый президент Федеральной республики Югославии (1992 — 1993). Многими считается «Отцом нации» и ведущим сербским националистом.
Генерал Момчило Перишич
Родился в 1944 году. В 1993 — 1998 годах начальник генштаба югославской армии, один из главных сподвижников Милошевича в генералитете. В 1999 отрекся от Милошевича и присоединился к националистической оппозиции. Основал политическую партию «Движение за демократическую Сербию», которая входит в правящую коалицию «ДОС». Член сербского парламента. Осужден Верховным судом Хорватии за военные преступления, совершенные в Далмации (Хорватия).
Амфилохиe Радович
Родился в 1938 году.Епископ Сербской православной церкви в Черногории. Профессор теологии. Один из лидеров клерикально-националистического крыла Церкви. Активно поддерживал сербские околовоенные формирования во время боснийской войны.