Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2003
Дато Барбакадзе (р. 1966) — писатель, поэт, переводчик. В 1984 году окончил профтехучилище по специальности слесарь-сборщик, в 1991 году — факультет философии и психологии Тбилисского государственного университета. В разное время был основателем и главным редактором литературного видеожурнала «Журнал Дато Барбакадзе», литературного журнала «Полилог» и литературной журнал-газеты «+- литература». Преподавал историю философии и логику в Тбилиси. С 2001 года живет в Мюнстере (Германия), участник группы мюнстерских писателей. Автор семи поэтических сборников, двух романов, трех сборников критических писем и эссе, а также восьми сборников поэтических переводов.
Трудно поймать в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет. На мой взгляд, эта мудрость Конфуция идеально применима к темам интеллекта, интеллектуалов и интеллигенции в сегодняшней Грузии.
Когда у человека в доме постоянно есть свет и тепло, ему трудно себе представить, что существуют не только отдельные люди, но и целые нации, которые не просто ограничены в потреблении этих благ, но и лишены их совершенно. Не подлежит сомнению тот факт, что не каждый, окончивший высшее учебное заведение и орудующий своим дипломом, как мечом, для спасения от физической работы, может считаться интеллектуалом (а ведь структуры образования в Грузии фактически служат удовлетворению потребностей тех, кто избегает физической работы). Бесспорно и то, что невозможно представить себе интеллектуала как такового без той доли энергии и усилий, которые он тратит на создание, укрепление или защиту общего интеллектуального контекста, в котором вынужден существовать.
Сегодня явно преждевременно говорить о каком-либо интеллектуальном пространстве в Грузии, хотя бы как о феномене, обладающем основными характерными чертами такого пространства и поддающемся на этом основании социодинамическому генерированию[1]. Вероятно, в Грузии имеет место пред-интеллектуальное пространство, продолжающее существовать (но не развивающееся) благодаря вполне прагматическим усилиям отдельных групп интеллектуалов[2].
Вполне логично и закономерно, что именно рассредоточенность интеллектуальных кодов и культурная неопределенность — характерные черты пред-интеллектуального пространства в Грузии. Самая безобидная (но при этом — недвусмысленная) черта грузинского интеллектуала проявляется в соотношении заботы о своем физическом спасении с попытками сохранения той свободы, которая является необходимым (но не достаточным) условием для интеллектуальной жизни и просто для мышления. В любой экстремальной ситуации грузинский интеллектуал делает выбор в пользу спасения своего физического существования. Соответственно, интеллектуальный контекст в нашем случае подразумевает сохранение уже сложившейся жизненной среды, когда, с одной стороны, недопустимо свободное интеллектуальное движение (это опасно), а с другой — не должна быть ярко освещена картина рабской интеллигентской[3] жизни (это позорно). Эту «золотую середину» интеллектуалы защищают общими усилиями. Каждый имеет семью, родителей, родственников, влиятельных знакомых, на помощь которых он всегда надеется. Эта система, примитивная по содержанию, но функционально эффективная, платит дань грузинским интеллектуалам в каждый момент их жизни и деятельности. Все остальное — мысли, дискуссии, дебаты — лишь игры, доводимые до безобидной черты.
В конце 80-х — начале 90-х, во время президентства Звиада Гамсахурдиа, упорядоченному функционированию этой модели, обеспечивающей защищенность грузинских интеллигентов, деятелей науки, культуры и искусства, грозила опасность. Хочу особо подчеркнуть, что ни тогда, ни сейчас я не был сторонником «боевых методов» Гамсахурдиа и не думаю, что выбранная им стратегия общения с грузинской интеллигенцией была разумной[4].
Уникальная ситуация, возникшая в 1990 — 1991 годах в Грузии, очень ясно показала, что по своей сути грузинская интеллигенция крайне «неинтеллигентна». Дело в том, что единственным путем, который тогда выбрала эта интеллигенция для борьбы с нежеланным режимом, был путь вооруженного насилия.
Надо называть вещи своими именами: это было именно вооруженное насилие, и его генератором стали представители всех поколений интеллигенции. Можно обманывать самих себя и утверждать, что интеллигенция захотела лишь поместить в рациональные рамки ситуацию, последовавшую за уже состоявшимся насилием. Но, к сожалению, истина заключается в другом: без поддержки со стороны интеллигенции, полученной в обмен на обещания будущей идейной и социальной защищенности, непосредственные исполнители не посмели бы, а возможно, и не смогли бы организовать вооруженное столкновение (ведь именно интеллигенция взяла на себя легитимацию этого насилия и придание ему статуса народного восстания).
Сделанный выбор недвусмысленно показал, что в грузинском обществе нет и не будет независимой и нонконформистской силы. Интеллигенция всегда будет подстраиваться под существующую конъюнктуру, а в экстремальных ситуациях играть роль разрешенной и управляемой оппозиции. Именно поэтому вряд ли публично возникнет вопрос, а была ли возможна борьба с нежелательным режимом правовыми методами. Мудрое и единодушное молчание по этому поводу можно сравнить лишь с тем единодушием, которое царило тогда среди представителей всех поколений интеллигенции. Их объединил сам этот выбор, а отнюдь не желание спасти культуру и духовную свободу.
Решающее большинство грузинской интеллигенции, проголосовавшее за насилие, обеспечило его не только идейно, но и организационно. Сделанный выбор сразу же стали «отбеливать» именем высоких ценностей, но с этим явлением быстро покончило окончательное и четкое проявление новой реальности, которая, по меньшей мере, послужила подтверждением неискренности грузинской интеллигенции. Те же самые люди, которые свергли нареченного идолом Гамсахурдиа во имя борьбы cидолами, сыграли главную роль в создании нового идола в лице Шеварднадзе. Получается, что боролись не с идолопоклонничеством, а с нежелательным идолом — именем и во имя желательного.
Тенденция повторяется, и сегодня «прогрессивная» часть интеллигенции нашла себе новый объект для поклонения, имя которому — Америка. Хитрость заключается в том, что это уже не конкретное лицо, а гигантский обезличенный механизм. Его функции с таким же успехом могли бы выполнить Лаос или Сомали — вопрос только в том, откуда идут деньги. Сегодня они текут из Америки.
Бросается в глаза деталь, не смущающая ни интеллигенцию, ни широкие слои населения. Речь идет о тотальном исчезновении Европы как политического и культурного пространства из грузинской периодической печати и с телевидения. Вряд ли это случайность или следствие скудости поступающей информации о событиях в Европе. Это «упущение» имеет как понятные политические причины, так и психологическую подоплеку: ориентация на США возможна лишь при одномерном мышлении, что невозможно при включении Европы в систему своих координат. В этом отношении удивительно солидарны друг с другом как правительственные, так и альтернативные газеты и телевизионные каналы. Единственная известная мне авторская программа, на протяжении многих лет являющаяся целенаправленно «евроцентристской», — это передача киноведа Георгия Гвахария под названием «Психо», благодаря которой заинтересованный зритель может посмотреть шедевры мирового кинематографа. Парадоксально, но эта передача идет по каналу, занимающему выраженную проамериканскую позицию.
Говоря о Грузии, более оправданно вести речь не об интеллигенции вообще, а об интеллигенции, приближенной к правительству или к влиятельным политическим силам, так как культура и образ мышления этих «приближенных» слоев сегодня расцветают и непосредственно влияют на мир искусства и способы существования населяющих его людей. Их даровитость и бездарность имеют одну специфическую характеристику: они лишены свободы и духовной открытости. Для сохранения места и одаренные, и бездарные вынуждены следить за конъюнктурой в политике, морали, искусстве и подчиняться ей. Все, попадающее в руки такому интеллигенту-производителю, становится бездушным и безжизненным, в том числе и те живые идеи и здоровые социальные формы, которые вырабатываются вне Грузии. Любая живая идея превращается исключительно в декоративный артефакт, в свалку выпотрошенных объектов, в трафареты, рекламированием и представлением которых в качестве лучшей реальности занимаются различные политические силы, находящиеся у власти.
Сегодня происходит существенное ограничение жизненного пространства искусства. Искусство, экономика, политика и мораль планомерно смешиваются друг с другом, а конкуренция вынесена в какое-то темное, невидимое пространство, что способствует обеднению культуры. Привилегированный работник никогда не обрубит сук, на котором сидит. В такой стране, как Грузия, с таким неплюралистическим режимом восточного типа, под постоянным ударом находится не только жизнеспособность искусства, но и, глубже, действующая в нем живая энергия. Она обкрадывается перманентно и целенаправленно и трансформируется в бездушные, декоративно стандартизированные «культуру» и «искусство», альтернативы которым скрыты при помощи весьма примитивных технологий манипулирования и контроля.
Достаточно появиться незапрограммированному и неуправляемому сверху, истинно нонконформистскому коду[5], как с реактивной скоростью происходит его завоевание и порабощение официальной культурой. В принципе, это закономерность динамики всякого, как развитого, так и неразвитого общества. Я хочу лишь подчеркнуть ту степень чувствительности по отношению к свободным кодам и ту страсть к их незамедлительному обезвреживанию, которыми отличается грузинский конформист. Мне никогда не забыть, как еще в начале 90-х, когда с некоторой условностью можно было говорить о существовании грузинского андерграунда, одна известная писательница, весьма приближенная к Шеварднадзе, предложила мне попросить представителей грузинского андерграунда собраться и принять участие в телевизионной передаче, в которой они поделились бы с населением и властью своими раздумьями на разные злободневные темы.
На этом фоне забавно наблюдать ту лень и медлительность, которую проявляет грузинская культура по отношению к просветительскому делу, например к созданию переводов современной европейской литературы, написанию лекционных курсов, которые если и не совершили бы революции в университетской системе, то, по крайней мере, дали бы студенту возможность мыслить самостоятельно.
В пред-интеллектуальной среде особо ценится прагматизм, проявляемый «пред-интеллектуалом», берущим на себя функцию цензора. В этом отношении идеальным примером оппонента системе можно считать поэта, перформанс-артиста и арт-журналиста Давида Чихладзе.
С его именем в Грузии конца 80-х — начала 90-х было связано не только развертывание качественно нового движения, но и оформление новых взаимоотношений в искусстве. Можно с уверенностью сказать, что именно из его текстов авторитетные профессора и доктора, профессиональные арт-журналисты и арт-критики, литераторы и художники узнавали, что, оказывается, существуют на свете перформанс, хеппенинг, мэйл-арт, постмодернизм, андерграунд и т.д. Этот талантливейший человек действовал как практик, поэт, перформанс-артист, организатор. Его уникальным качеством была всемерная культурная открытость — противоположность замкнутости, бессодержательности, амбициозности и негибкости контекста.
Статьи Чихладзе вызывали шок у писателей, редакторов и литработников, занятых в различных журналах. С середины 80-х годов в Грузии фиксируется увеличение спроса на литературу, посвященную проблемам структурализма, постструктурализма, постмодерна, антропологической и социальной философии. Журналисты и вышедшие на журналистскую арену литературоведы, философы нового и среднего поколения считали своей святой обязанностью не упустить случая, чтобы косвенно, будто невзначай, сообщить читателям, какими постмодернистскими фруктами они балуются по утрам и вечерам.
При этом совершенно незаметной для всех осталась та живая метафора — сопокупность их действий в грузинской культуре -, которую создавали Давид Чихладзе, Карло Качарава и группа грузинских журналистов. Эта уникальная метафора стала разве что темой инфантильных статей неопытных «интеллектуальных» журналистов. Живой, культурно богатый (пусть «контркультурный») материал оказался выпавшим из поля зрения грузинских интеллектуалов, прислушивающихся к пульсации постмодерна, постструктурализма и других модных стратегий. Как будто ничего не случилось, как будто эта метафора и не существовала вовсе. Попытка прорыва окончилась поражением.
Мой личный опыт (хотя бы издательско-организаторский) убедил меня в том, что в Грузии свободная жизнь искусства, свободная издательская и интеллектуальная жизнь — невозможны. Деньги всегда найдут того, кто надежен и безопасен для проводимой политики, кто занят не искусством, а созданием дубликатов. В этой ситуации неприятнее всего враждебное отношение интеллектуалов ко всему альтернативному, нонконформистскому и некитчевому. То, что им нравится в западной культуре, не нравится им в местном пространстве, у себя дома. При этом за границей взгляд грузинского интеллектуала, по моим наблюдениям, замечает то, к восприятию чего его готовят нецентристские деятели вроде Давида Чихладзе.
Под конец обращусь еще раз к теме «допущенных игр». В Грузии Шеварднадзе идеальным поприщем для таких игр стали общественно-политические газеты, а наиболее выдающейся формой самореализации ориентированных на гуманитарные науки интеллектуалов — политическая журналистика или, скорее, статьи на политические темы из пера если не кандидатов наук, то, по меньшей мере, дипломированных философов, филологов, историков, специалистов технических отраслей. Эти статьи, как правило, содержат разнообразные прогнозы и «исчерпывающие» комментарии к более или менее значительным политическим событиям. При этом комментаторская деятельность авторов возрастает обратно пропорционально их профессиональной деятельности в собственных областях. С удовольствием могу назвать счастливое исключение в лице философа Гии Нодиа. По моему наблюдению, он рационально совмещает работу в политической философии с журнальным и газетным анализом актуальных общественно-политических явлений. Можно назвать еще несколько других авторов, но это лишь редкие исключения. Основную картину создают люди, сбежавшие от собственных профессий. Эти авторы или группы авторов, подобно кочующим племенам, переходят из одной газеты в другую в зависимости от того, где возникает новый гонорарный очаг. А поскольку жизнеспособность гонорарного фонда большинства газет зависит от приближения очередных выборов или их завершения, от интересов политических партий или проектов получателей заграничных грантов, то это также сильно влияет на жизненные условия этих авторов. Если от какой-нибудь недавно основанной и разрекламированной газеты сбежали кандидаты и доктора различных наук, пишущие статьи на политические темы, — это верный признак того, что, во-первых, газета уже не может выплачивать авторам гонорар, а во-вторых, что эти авторы скоро непременно соберутся в какой-нибудь новой, вновь создаваемой газете (тем более, что потребность в таких авторах редакторы испытывают всегда).
Трудно сказать, насколько демократическим вообще могут быть интеллект и мышление. Не менее трудно ответить на вопрос, с чем больше общего имеет современная демократическая идеология: с греческой демократией или с ленинской практикой демократического централизма. Но не вызывает сомнений одно: режим работы и динамику «нужной» (а следовательно — искусственно оплодотворенной) парадигмы как в развитых, так и в неразвитых странах задает наиболее активная и мыслящая часть общества. В Грузии к призыву «Равняйся на демократию!» приноровилась именно интеллигенция. Именно она в полной мере ощутила на себе как ее преимущества, так и недостатки. Но если так же трудно представить себе безграмотного интеллектуала, как квадратуру круга или деревянное железо, то неизбежно нужно поставить вопрос и о том, какую степень заботы проявил грузинский интеллигент об издании, переводе или создании высокой литературы (философии, историографии, художественной литературы и т.д.) при помощи грантов, выданных заграничными фондами.
Можно легко сравнить литературную активность (конечно, с учетом масштаба) в постсоветской России и постсоветской Грузии в свете вложения денег иностранными и местными инвесторами в издательское дело. Тогда как в России за последние десять лет было переведено и издано столько книг, сколько не было переведено и издано за все советское время, в Грузии усилия интеллектуалов в этом направлении до последнего времени равны нулю.
Гиа Нодия и здесь оказался чуть ли не единственным исключением. Его «Кавказский институт» с самого начала взял ориентацию именно на издание книжной продукции и занял особое место в культурной жизни. Оживление на этом направлении чувствуется только в последние годы. Сегодня печатается литература, спрос на которую невелик хотя бы потому, что большинство этих книг уже давно переведено на русский язык, издано и куплено теми, кому они были нужны в Грузии.
Трагикомичность ситуации состоит в том, что многие грузинские интеллектуалы, окончившие высшие учебные заведения, научились письму и грамоте именно в процессе писания проектов для получения грантов. Если где-нибудь умеют писать проекты, так это в Грузии. И несмотря на это, именно из-за безденежья, неимения средств прекратили свое существование (и возродились лишь в последние два-три года) несколько журналов и издательств, роль которых в сохранении духовной и умственной напряженности интеллектуалов была весьма велика.
Когда в начале девяностых годов люди, влюбленные в искусство, лишились изданий такого типа, когда политика полностью завладела умами людей, удовлетворение потребности сплетничать о политике взяли на себя газеты. Здесь необходимо особо выделить исключение общественно-политической газеты «7 дней». Ее редакция была полностью укомплектована журналистами нового поколения. На своих страницах она уделяла значительные внимание вопросам искусства, печатала такие материалы, которыми не интересовалась (или интересовалась лишь стихийно) ни одна другая газета. Было время, когда появления каждого номера «7 дней» с нетерпением ждали грузинские художники, поэты, актеры нового поколения. По заказу этой газеты писались замечательные статьи художника и эссеиста Гии Бугадзе, программные тексты Карло Качарава, аналитические материалы Давида Чихладзе. Со временем (наверное, после смерти Карло Качарава) интерес творческих людей к этой газете остыл.
Вероятно, все-таки неверно утверждать, что как в девяностые годы, так и сейчас в Грузии ничего не создавалось и не переводилось. Но я заостряю внимание именно на живой интеллектуальной активности, а не на том, как кто-либо старается предстать в амплуа интеллектуала или хочет идентифицировать свои ограниченные действия с интеллектуальной активностью. Именно такая живая, «настоящая» интеллектуальная напряженность создавалась на страницах газеты «7 дней», и именно этим был интересен этот феномен.
Не знаю, можно ли говорить о хотя бы более или менее удовлетворительной картине интеллектуальной культуры в Грузии, где по сей день не была совершена ни одна попытка разместить культурно значимые явления и имена хотя бы на условной шкале ценностей. Мы часто забываем, какую роль в сохранении однообразия культурной жизни в обществе выполняют зависть, желчь, злость, страсть к вредительству. В Грузии решающую роль в постоянной деградации культурной жизни общества играет не только насилие, но и тотальное доминирование перечисленных человеческих качеств. Нет ничего удивительного в том, что никто не заинтересован в упорядочении культурного пространства. Тем более не заинтересован в этом грузинский пред-интеллектуал, единственной заботой которого является удовлетворение собственных потребностей — учитывая, что на него как на профессионала спроса в Грузии нет.