Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2002
РОССИЯ ХОДУНОМ: БЕЖЕНЦЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И КОНЕЦ ИМПЕРИИ
ПИТЕР ГАТРЕЛЛ
Gatrell P. A Whole Empire Walking. Refugees in Russia during World War I. — Bloomington & Indianаpolis: Indiana University Press, 1999. — 318 p.
“Вся Империя пришла в движение. Беженцы в России во время Первой мировой войны” — так назвал свою последнюю книгу Питер Гатрелл, профессор экономической истории Манчестерского университета и научный руководитель крупного международного проекта “Перемещения людей на просторах бывшей Российской Империи в 1920 годы”. Структура книги такова: вслед за введением, озаглавленным “Искорененная гуманность”, следуют восемь глав, в которых проблема российских беженцев рассматривается под различными углами зрения, в частности военным, политическим, географо-переселенческим, общественно-благотворительным, организационным (“Консолидация беженства”), демографическим, трудовым, философским (“Беженцы и конструкция национальной идентичности”) и историческим (“Революция и беженство”), а затем заключение, посвященное интегральному значению беженства и беженцев в российской истории (основными источниками исследования послужили многие десятки архивов в Москве, Ярославле, Воронеже, Риге, Ереване и Стэнфорде, а также сотни нетривиальных периодических и непериодических “отраслевых” изданий).
Что ж, в оригинальности и парадоксальности Первой мировой войне не откажешь. Кроме танков и боевых газов в ней впервые было испробовано — и с феерическим успехом (правда, самоубийственным) — огромной разрушительной силы социальное оружие — запломбированный вагон и пролетарская революция в отдельно взятой (вражеской) стране. Вместо нескольких теплых месяцев она растянулась на долгие холодные годы, причем линии фронтов застыли как вкопанные (буквально). Но пока окопавшиеся солдаты коротали время за чтением листовок и прокламаций, неслыханные по своим масштабам подвижки происходили с гражданским населением воюющих стран, во всяком случае с российским. Частью по приказам Генерального штаба, частью по собственной воле многомиллионные орды не заслуживающих доверия депортированных (в основном, немцев, поляков и евреев) и более благонадежных беженцев пришли в движение и перемещались из прифронтовых, угрожаемых оккупацией районов в тыловые губернии.
Сколько же их было всего в России — “перемещенных лиц” Первой мировой? Отталкиваясь от данных государственных органов и общественного Татьянинского Комитета, авторитетнейший демограф Е. Волков дал оценку, с которой П. Гатрелл, немного поворчав, согласился: 7,4 млн по состоянию на 1 июля 1917 года, из них 6,4 млн беженцы, а остальные — депортированные. Вот уж поистине, как писал Александр Блок, представитель той части населения, что сидела в окопах, — “жар хладных числ”!
Но дело не только в количестве. П. Гатрелл справедливо пишет, что беженцы в России стали разновидностью “гражданского состояния”, новым неформальным сословием, силою обстоятельств поставленным на самый край общества, если не за этот край. Это было сообщество людей, утративших (как они думали, временно) все — жилище, собственность, работу, положение в обществе. Добропорядочные и самостоятельные сограждане в одночасье преобразились в “бродячий элемент” — в орды бездомных попрошаек, полностью и во всем зависимые от государства и от частных инициатив, организуемых для беженцев не-беженцами.
Было и несколько “особых случаев”, в принципе не подпадающих под общее правило. Во-первых, это депортируемые евреи, впервые — таким экстравагантным способом — вырвавшиеся из черты оседлости. Для них беженство было не репрессией (точнее, не только репрессией), но еще и глотком неизведанной свободы.
Второй особый случай — Армения, куда устремились армянские беженцы от геноцида 1915 года. Атмосфера, царившая здесь, была густо окрашена реальной кровью мирных людей — и отношение к беженцам было по-особенному серьезным и заботливым.
А третий случай — это Сибирь, куда и до войны зазывали людей (столыпинская реформа): те, кто добирался туда, — как правило, легко находил себе работу и устраивался самостоятельно. В этом случае резоннее говорить о безвозвратной миграции, трамплином к которой послужило беженство.
Беженцы и беженство как общественное явление имели несколько нетривиальных следствий. Так, для многих этнических групп — но прежде всего для евреев, поляков, армян и латышей — беженство способствовало кристаллизации национального самосознания. Беженские комитеты, устроенные по национальному признаку, накопили потенциал самостоятельного управленческого опыта и стали как бы предтечами будущих национальных администраций (по крайней мере, в Прибалтике).
В то же время беженство — и своего рода наднациональное явление, единение, братание с родиной в самом широком смысле. Оно в принципе подразумевало возвращение и социальное возрождение (реконструкцию) на старом месте. Но даже если этого и не происходило, накопление и классификация, то есть осмысление, разнообразнейшего опыта и знаний, с которыми беженцам пришлось сталкиваться, не проходили бесследно.
Интересно — и не случайно — то, что беженцы как проблема государственного масштаба вызвали адекватный отклик не столько в самом государстве, сколько в обществе. Оно стало немаловажным фактором зарождения элементов гражданского общества в императорской России и встречного формирования, вернее, качественного укрепления русской интеллигенции, социально заквашенной на идеях добра и милосердия.
Главный вывод Питера Гатрелла: миллионы беженцев вывели Россию из полусна и дремоты в состояние броуновского движения. Потоками беженцев в той или иной степени была охвачена буквально вся территория страны, а проблемами беженцев — буквально все общество. С одной стороны, Татьянинский комитет и другие общественные благотворительные организации, делавшие для беженцев все, что только было в их силах, а с другой — массы небеженского населения, для которых этот непрошеный наплыв означал только лишнюю головную боль, перенапряжение и даже угрозу. Социальный баланс был сугубо отрицательный: массовая маргинализация беженцев и дегуманизация, одичание небеженцев. Основательно размытые, “бычьи” устои империи уже не выдержали скорого лобового, паводкового удара революции и пусть и не в одночасье, но рухнули.
Книга Гатрелла, как и всякое незаурядное исследование, дает немало ответов на поставленные самой историей вопросы. Но еще больше вопросов ставит она сама и как бы оставляет их на обдумывание будущим исследователям.
Так, по-новому — шире и глубже — позволяет она взглянуть, например, на предмет военной истории. Истина, которую она собой олицетворяет, право же, банальна, но вовсе не тривиальна для большинства историков в погонах: войны — это не только военные действия, не только стратегические концепты гениальных или бездарных полководцев, трусость или героизм офицеров и солдат: это еще и катаклизмы гражданской жизни, обрекающие мирных, ни в чем не повинных жителей на страдания, мучения или смерть.
Во-вторых, обозначилась потребность выработать и упорядочить терминологию. Понятие “перемещение населения” (“population displacement”) приобрело насущный и широкий смысл: в его семантический круг входят беженцы (как зарегистрированные государством или его агентами, так и не зарегистрированные, но сумевшие решить свои проблемы самостоятельно), депортированные, военнопленные вражеских армий и гражданские пленные (интернированные) из числа граждан вражеских стран.
Очень любопытно было бы узнать: а что происходило по другую сторону фронта? Была ли своя депортационная политика у Берлина и Вены, и если была — то какая?
Книга П. Гатрелла отмечена несколькими престижными премиями в Англии и США. Написанная при этом великолепным, я бы сказал, художественным языком, она заслуживает скорейшего и достойного перевода на русский.
Павел Полян
ГОСУДАРСТВО, НАЦИЯ И ИММИГРАЦИЯ. К ИСТОРИИ ВЛАСТИ
ЖЕРАР НУАРЬЕЛЬ
Noiriel G. E╢tat, nation et immigration. Vers une histoire du pouvoir. — Paris: Belin, 2001 — 400 p.
Этот сборник статей — результат более чем двадцатилетних размышлений об истории французского общества, и в частности — иммиграции и национальной идентичности [1]. Принимая во внимание тот шок, который произвело во французской политической жизни 20 апреля 2002 года (выход правого экстремиста Жана-Мари Ле Пена во второй тур президентских выборов), эта книга имеет не одно лишь научное значение. Ее автор стал инициатором обновления истории иммиграции — темы, которой до 1980-х годов мало занимались французские исследователи.
В то время как большинство западно- и восточноевропейских стран испытывали массовую эмиграцию, Франция с конца XIX века стала иммиграционной страной — случай для Старого континента уникальный. За сто лет во Франции поселилось более 18 миллионов мигрантов, и сегодня более трети “национального населения” (то есть французских граждан) — “нефранцузского” происхождения, а доля иностранцев (не имеющих французского гражданства) с 1920-х годов стабильна. Несмотря на это, историки долго обходили стороной это явление и его социальное, политическое и экономическое значение. В этом отношении вклад Жерара Нуарьеля — решающий: он размышляет о причинах этого белого пятна в истории и коллективной памяти французов и указывает на отсутствие открытости к внешнему миру французских историков, а также на “влияние централизующего якобинского государства […] мешающего выражению любого существующего этнического или культурного отличия” в гуманитарных науках во имя единства и неделимости нации. Таким образом, труды Нуарьеля и те пути, по которым с его подачи пошли молодые исследователи, позволили пролить свет на явления, ранее остававшиеся непонятыми.
Оригинальность подхода Нуарьеля состоит в том, что он устанавливает связь между иммиграцией и историей Франции в целом более чем за век: его исследования становятся незаменимыми для понимания индустриализации и ее социального контекста, то есть эволюции рабочего движения. Различные французские “промышленные бумы” с конца XIX века стали возможными только благодаря иммиграции, которая уже на ранней стадии организовывалась государством. Этот подход можно проиллюстрировать на двух примерах: во-первых, привлечение иностранных работников Нуарьель объясняет не только демографической слабостью страны в конце XIX века и после Первой мировой войны, но в первую очередь тем, что предприниматели хотели обойти “сопротивление пролетаризации” среди французских рабочих и крестьян. Во-вторых, иммигранты сыграли большую роль в политическом развитии рабочих, вызывая реакцию отторжения в периоды кризиса. Это способствовало всплескам национализма в 1880 и 1930 годы, а также росту влияния крайне правых начиная с 1970 годов. С другой стороны, зачастую иммигранты активно участвовали в рабочем движении, о чем свидетельствует их роль во внедрении Коммунистической партии в это движение начиная с 1920 годов. В целом иммиграция оказала прямое влияние на взаимоотношения между государством и его гражданами, позволяя применять “республиканские стратегии интеграции рабочих”: социальная мобильность была облегчена тем, что иностранцы заменяли французов в наименее уважаемых профессиях, в целых пластах крупной промышленности, от добычи угля в 1920 годы до тэйлористских заводов 1960-х и последующих десятилетий. В работах Нуарьеля иммиграция наконец занимает законное место в истории французского общества, будучи увязанной с такими вопросами, как национальная идентичность, строительство государства и культура рабочих.
Нуарьель использует метод, который он называет “социо-историей”, стараясь преодолеть противопоставление “социального” — “политическому”, в том числе при помощи социологии и политической науки, но не забывая об особенностях “профессии историка”. Таким образом ему удается сдвинуть с места обсуждение некоторых вопросов иммиграции, не утративших актуальности. Продолжая анализ, начатый Эмилем Дюркгеймом, Норбертом Элиасом и Абделмалеком Саядом [2], он показывает, что вопрос “ассимиляции”, заменивший понятие “расстояния между культурами”, может быть разрешен через констатацию того, что французская нация строилась путем последовательного “укоренения” различных групп населения. Таким образом, он отказывается от “логики этнической аргументации”, которая объявляет некоторые категории иностранцев “непригодными к ассимилированию”, в пользу социологического подхода, который подчеркивает “интериоризацию” личностью наследия предыдущих поколений. Разными способами, среди которых важное место занимает образование, любой иностранный ребенок может примкнуть к этому национальному наследию и ощутить себя, то есть стать, французским гражданином. Можно отметить, что, даже отбрасывая долю обманчивой мифологии, которую воспроизводит “республиканская модель”, Жерар Нуарьель в этом пункте возвращается к представлениям основателей французской республики, хотя полностью в этом не сознается.
Во Франции борьба за историю иммиграции отчасти увенчалась успехом, и сегодня эта дисциплина занимает уважаемое место в исторической науке. Тем не менее среднее образование продолжает обходить стороной этот аспект национального наследия, столь существенный для воспитания молодых граждан. Книга Жерара Нуарьеля — шаг в сторону популяризации результатов исследований и восстановления публичной роли историка — ведь, применяя строгие научные методы, последний может внести свой вклад в политические дебаты.
Лоран Кумель (перевод М.Г.)
1) Основные труды, обобщающие исследования автора — Les ouvriers dans la socie╢te╢ franНaise (XIXe—XXe sie`cles) [Рабочие во французском обществе (XIX—XX века)]. Paris: Seuil, 1986, Le Creuset franНais. Histoire de l’immigration (XIXe—XXe sie`cles) [Французский плавильный тигель. История иммиграции (XIX—XX века)], Paris: Seuil, 1988 и Population, immigration et identite╢ nationale en France (XIXe—XXe sie`cles) [Население, иммиграция и национальная идентичность во Франции (XIX—XX века)], Paris: Hachette, 1992.
2) Автор книги La Double Absence. Des illusions de l’e╢migre╢ aux souffrances de l’immigre╢ [Двойное отсутствие. От иллюзий эмигранта к мучениям иммигранта], Paris: Seuil, 1999.
РАБОТА С ЛИЦАМИ, ИЩУЩИМИ УБЕЖИЩА
Материалы двенадцатого семинара, проведенного правозащитным центром “Мемориал” по программе “Миграция и право”
М.: Р. Валент, 2002. — 237 с.
Сборник на самом деле состоит из материалов двух семинаров, прошедших в конце 2001 года. Первый из них, проведенный по программе “Миграция и право”, был посвящен судьбе беженцев и вынужденных переселенцев в России и созданию сети юридических консультаций для поддержки этих людей. Второй был организован Европейским советом по беженцам и изгнанникам (ECRE) совместно с той же сетью “Миграция и право” Правозащитного центра “Мемориал” и касался концепции так называемой “третьей безопасной страны”. Составители сборника С.А. Ганнушкина и Ю.А. Чардина отмечают: “Мы надеемся, что наш сборник будет полезен не только юристам нашей Сети и других неправительственных организаций, но и сотрудникам миграционных органов”. Однако, несмотря на то, что материалы сборника в высшей степени специализированные, он может быть интересен не только профессиональным юристам, но и всем, кого так или иначе волнуют проблема миграции и современное право.
Первую часть сборника (“Работа с лицами, ищущими убежища в РФ”) открывает статья С.В. Бурлик, посвященная проблеме “временного убежища” на территории России. Дело в том, что “порядок предоставления временного убежища в России уникален, нигде в мире нет такого института предоставления дополнительной помощи, уравненной по процедуре с признанием беженцем”. Подробно рассматривая различные сложности, связанные с этим, автор приводит сведения обо всех правах и обязанностях, предусмотренных российским законодательством для человека, получившего временное убежище. Вывод статьи звучит неутешительно: “Само правовое положение лиц, получивших временное убежище, предполагает, что они должны рассчитывать в основном на собственные силы”. К подобному заключению приходит и заместитель начальника отдела по вопросам гражданства паспортно-визового управления МВД России Н.Б. Иванова в статье “Об изменениях в правилах регистрации в органах внутренних дел и предоставления гражданства РФ лицам без гражданства и иностранным гражданам”. Рассматривая различные юридические сложности в процессе получения российского гражданства и описывая ситуацию, сложившуюся вокруг правил регистрации, она замечает, что нередко “существует лишь один выход из создавшегося положения — обращение заявителей в суд”. В статье В.К. Ручейкова “О работе миграционных органов с лицами, ищущими убежища” содержатся, в частности, конкретные пункты, которые автор предлагает признать приоритетными направлениями государственной иммиграционной политики и законодательства. Этот текст — своего рода манифест, программа новой миграционной политики. Все предложения Ручейкова крайне разумны, а подчас очень просты. Именно это может вызвать недоумение у стороннего наблюдателя: неужели до сих пор не являются приоритетными, например, следующие принципы: “неукоснительное выполнение РФ, взятых ею международных обязательств по предоставлению убежища на своей территории” или “защита законных прав и интересов иммигрантов (в том числе лиц, ищущих убежища и беженцев) на территории РФ в соответствии с действующим российским законодательством и нормами международного права”?
О беженцах и вынужденных переселенцах речь идет и во второй части сборника — “Концепция третьей безопасной страны: практика в России и других странах”. Основная проблема состоит в том, что отношение к беженцам и те условия, которые обеспечивают вынужденным переселенцам, резко различаются по странам. Пожалуй, едва ли не самую существенную роль играют неправовые, нефиксируемые элементы — такие как толерантность общества к беженцам, отношение к ним городских властей, возможность предоставления им защиты. Трудность заключается в том, что сама эта концепция остается пока еще спорной и в различных странах находится в неопределенном состоянии. Так, в статье М. Окольтена рассматривается практика применения этой концепции и — шире — проблема беженцев в Великобритании, К. Хайн описывает позицию Европейского Союза, а Чернова и Бурлик с разных позиций исследуют значение концепции в российской практике.
Бурлик, как и в статье из первой части, на основе детального изучения документов делает ряд конкретных предложений, указывая на необходимость скорейшего решения вопроса о статусе беженцев в России. Дело в том, что, при всех своих преимуществах, концепция “третьей безопасной страны” широко используется как причина отказа в предоставлении статуса беженца лицам, ищущим здесь убежища. Очень уместно помещены в третьей части два текста о положении в Афганистане — основной стране происхождения лиц, ищущих убежища в России. Эти работы дополняют и расширяют проблематику, заявленную в первой и второй частях сборника, как, впрочем, и целый ряд документов, связанных с миграционной политикой, — от указа президента до “Европейской конвенции о гражданстве”.
Через три года, вероятно, эта книга уже устареет: и ситуация с беженцами изменится, и законы появятся новые (будем надеяться, что законодатели учтут предложения авторов сборника). Однако еще до того как по ней будут изучать историю “лиц, ищущих убежища”, она поможет тем, кто хочет разобраться в непростой ситуации, порожденной распадом Советского Союза и межэтническими конфликтами.
Филипп Дзядко
ПСИХОЛОГИЯ БЕЖЕНЦЕВ И ВЫНУЖДЕННЫХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ: ОПЫТ ИССЛЕДОВАНИЙ И ПРАКТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ
Под ред. Г.У. Солдатовой
М.: Смысл, 2001. — 279 с.
Авторы этого сборника — профессиональные психологи, чья область интересов — исследование проблем вынужденных мигрантов и практической помощи в их адаптации и социализации в новых условиях. Беженцы и вынужденные переселенцы в нашем обществе — явление относительно новое. Первые вынужденные переселенцы появились в СССР после аварии на Чернобыльской АЭС, в конце 1980 годов их количество стало возрастать на волне национальных конфликтов в союзных республиках, а затем и внутри России, на Северном Кавказе. С точки зрения психологии, вынужденные мигранты — особая группа людей, имеющих, несмотря на их различное происхождение, общие особенности и общие проблемы. Главные из этих проблем — изменение социального статуса и потеря идентичности — личностной, этнической, культурной. Для всех них характерна повышенная чувствительность к этническому контексту. Этнокультурная составляющая занимает значительное место в их сознании, что часто приводит к невротическим этнофобиям и другим расстройствам психологического и даже психического характера: человек теряет способность приспосабливаться к меняющейся социальной среде и утрачивает контакт с глубинными аспектами собственной психики. Сложности социокультурной адаптации мигрантов усиливаются, поскольку затрудняется основной и необходимый процесс — способность соединить различные ценностные системы, чтобы, освоив и приняв новые культурные нормы и правила, сохранить собственное лицо. Преодоление кризиса идентичности является главным с психологической точки зрения шагом в адаптации мигрантов.
В зависимости от отношения к собственной культуре, ее ценности для индивида, с одной стороны, и ценности и желательности взаимодействия мигранта с новым окружением, с другой, индивид выбирает одну из четырех стратегий аккультурации: ассимиляцию (отказ от прежнего культурного наследия и его замену культурой доминантной группы), интеграцию (сохранение собственного культурного наследия при благожелательном отношении к взаимодействию с большинством; эта стратегия характерна для выходцев из СССР и России в Израиле), сепаратизм (сохранение собственного культурного наследия при нежелании поддерживать и усиливать связь с доминантной группой; если данная стратегия навязывается этническому меньшинству большинством, то говорят о стратегии сегрегации) или маргинализацию (слабая связь с культурой “родной” этнической группы и отказ от поддержания контактов с этническим большинством). Как удалось установить ученым, в разных ситуациях у мигрантов проявляются различные аккультурационные стратегии, но реальное изменение идентичности мигрантов — результат комбинации стратегий и представлений о том, что ожидает от них доминантная группа, общество в целом.
При сходствах психологического и социального поведения всех мигрантов, работы ученых обращают внимание на две группы вынужденных переселенцев. Во-первых, это русские беженцы из республик бывшего СССР. Отношение к ним местных властей и российского общества в целом удивляет. В республиках бывшего СССР, которые они привыкли считать своей родиной, русские оказались “виновниками” всех бед, а в Центральной России, на “исторической родине”, местное население, по большей части сельское, или жители небольших городков, относится к беженцам с непониманием и раздражением, тем более, что приезжие — в основном жители крупных городов с высоким уровнем образования и привычкой к материальному достатку. Стремясь обустроить свою жизнь, переселенцы предпринимают активные действия, чем вызывают негативные эмоции у местного населения. Интересно, что последнее зачастую не принимает беженцев за русских: за долгие годы, проведенные в Средней Азии или Закавказье, они переняли обычаи, привычки, даже акцент. Высокая степень взаимного неприятия местного населения и русских беженцев, естественно, осложняет социокультурную адаптацию. Положение переселенцев усугубляется равнодушием и грубостью местных чиновников, считающих их “нахлебниками”, ни дня не работавшими “на благо России”. Существенной ошибкой властей психологи считают попытку возрождения российской деревни за счет русскоязычных беженцев.
Вторая группа — переселенцы из Африки, Афганистана и Ирака (курды). Для них Россия чаще всего является временным пристанищем перед отъездом в страны Западной Европы, поэтому среди них часто наблюдается отказ от культурной адаптации. В отличие от русскоязычных беженцев, переселенцы из дальнего зарубежья живут в крупных городах, и их дети имеют возможность посещать обычные городские школы. Возникает ситуация, когда дети становятся главными проводниками аккультурации: они несут в семьи афганцев европейские привычки, выступая в роли “культурных родителей” своих отцов и матерей, заставляя их смириться с ношением джинсов и общением между полами.
Еще одна особенность жизни афганцев и курдов в Москве — так называемые социальные сети, позволяющие оставаться в рамках привычной культуры и помогающие мигрантам интегрироваться. Задачи сети направлены на увеличение человеческого, а не экономического капитала, ее функции — в определении “своих” как людей общей этносоциальной принадлежности, проживающих в данном месте, в минимизации рисков, а не получении прибыли.
Исследования психологов показали порочность практики компактного поселения беженцев (в домах отдыха, заброшенных деревнях). Это существенное препятствие на пути их культурной адаптации: скопление в одном месте людей, находящихся в тяжелом положении, переживших страдания, неустроенных и обделенных, приводит к “эффекту гетто”. Личность в этих условиях деградирует, растет иждивенчество, возникает “социальная лень”. Наоборот, наиболее социально активны те беженцы, которые сами подыскивают себе жилье и оказываются одни в новой среде.
Работы ученых свидетельствуют о том, что группы вынужденных мигрантов остаются маргинальными для российского общества с правовой и экономической точек зрения, представляя интерес в основном как объекты для изучения социокультурных процессов.
Майя Лавринович
ПСИХОЛОГИ О МИГРАНТАХ И МИГРАЦИИ В РОССИИ
Информационно-аналитический бюллетень. № 2, № 3.
М.: Смысл, 2001.
В 2001 году вышли сразу два номера бюллетеня, посвященного результатам деятельности сети психологических консультаций Российского общества Красного Креста (РОКК). Появление подобного издания — логичное продолжение всей деятельности РОКК, организации, которая одной из первых в стране “осознала значимость психологической поддержки вынужденных мигрантов как наиболее уязвимой и страдающей части населения”. Таким образом, цель бюллетеней, которые составлены по материалам обучающих семинаров и круглых столов, проходивших в течение 1999—2001 годов, — представить систематизированные знания из разных областей психологии, полезные для практической работы с вынужденными мигрантами. С другой стороны, организаторы семинаров стремились выполнить и совершенно конкретную задачу — специализацию участников своих обсуждений как психологов-консультантов по “оказанию психологической поддержки вынужденным мигрантам и другим категориям лиц, страдающих посттравматическими стрессовыми расстройствами и испытывающих серьезные проблемы социокультурной адаптации”.
Для удобства материалы бюллетеня из номера в номер разбиваются на ряд разделов — названия разделов практически не меняются, тематика же крайне показательна: “Подходы и модели психологической работы с вынужденными мигрантами”, “Развитие сети психологической помощи вынужденным мигрантам”, “Опыт работы психологов: репортажи с мест”… Это и есть три главные области, которым посвящены статьи, составившие бюллетень. Так, статья завкафедрой факультета психологии МГУ профессора А.Г. Асмолова “Как встроить эмигранта в общество: кризис утраты смысла существования” посвящена вопросам методологии при разработке “практических служб психологии”. Асмолов, указывая на различные модели помощи вынужденным мигрантам (медицинская психофизиологическая модель, психоаналитическая модель и другие), подробно останавливается на “культурно-исторической смысловой модели помощи”. Дело в том, что, по мнению автора, центральная проблема, с которой сталкивается психолог, работающий с мигрантами, это “проблема потери смысла жизни”, описанная в работах ряда исследователей (должно быть, имеются в виду работы Л.С. Выготского, А.Р. Лурии и т.п.). Речь идет о смысловом кризисе не только отдельной личности, но целой этнической группы, смысловом кризисе культуры. “Сегодня вся Россия оказалась в поисках смысла. Это типовая ситуация для России.” Сделав это безрадостное заключение, Асмолов указывает на необходимость создания целой системы, цель которой — восстановление жизни мигранта и — шире — целой нации в культуре. Помощи в поиске идентичности в ситуации вынужденной миграции так или иначе посвящены и другие статьи бюллетеня.
Л.А. Шайгерова, во многом основываясь на известной книге Г.У. Солдатовой “Психология межэтнической напряженности”, выясняет детали “проявления кризиса идентичности у вынужденных мигрантов на всех уровнях существования личности” (личностном, межличностном и групповом) и предлагает конкретные пути решения этой проблемы. Впрочем, окончательные выводы статьи неожиданными не назовешь: “Залогом успешной адаптации для вынужденных мигрантов является также установление дружеских связей, теплых отношений с окружающими людьми. Ответственность за это лежит как на местных жителях, так и на новых соседях”. Однако желание нести эту ответственность, насколько известно, проявляется крайне редко. А потому, как представляется, успех психолога, занимающегося проблемой миграции, зависит всякий раз от умения на основе теоретических положений находить решение в конкретной, отдельно взятой ситуации. Этим теоретическим и методологическим положениям посвящена и статья Е. Михайловой, рассматривающая значение психодраматической работы с семейной историей. Подобная работа оказывается перспективной не только в чисто терапевтических целях, но и как одна из форм культурной терапии. В статье А.И. Литвинова также рассматривается возможность применения одного конкретного метода при работе психолога с мигрантами — на этот раз метода голотропного дыхания Станислава Грефа. Этот метод, уже многие годы применяющийся в амбулаторной психотерапевтической практике, состоит в формировании у пациента, пережившего ту или иную стрессовую ситуацию, нового отношения к произошедшему с ним — уже не как к беде, горю или наказанию, а как к шансу для “дальнейшего личностного роста и повышения своих адаптационных возможностей”. А Е.Т. Соколова в статье “Модель психологической помощи вынужденным мигрантам в контексте проблематики насилия и расстройств самоидентичности”, опираясь на свой врачебный опыт и на классические исследования психической деятельности (в частности, на работы Каплана, Сэддока и, в несколько иной перспективе, Ясперса), говорит о целом ряде принципов, на которые имеет смысл обратить внимание психологам, работающим с вынужденными мигрантами, — например, таких, как “взаимное молчание как метод углубления эмоциональной связи и работы с горем”. Заключительные слова статьи Соколовой можно отнести едва ли не ко всем статьям бюллетеня, посвященным теоретическим и методологическим аспектам помощи мигрантам: “Резюмируя изложенные здесь основы психологической помощи и конкретные психотерапевтические методы, подчеркнем необходимость дальнейшей эмпирической верификации предложенной нами модели”.
Этой “эмпирической верификации” посвящен целый ряд статей бюллетеня, вошедших в раздел “Опыт работы психологов: репортажи с мест”. Эти “репортажи” посвящены достаточно специальным вопросам — таким как “коррекция эмоциональных нарушений у вынужденных мигрантов” или описание “видов и форм психологического консультирования”. Особенно пристальное внимание в статьях этого раздела уделено опыту работы с детьми вынужденных мигрантов. Так, М.М. Балгучева рассказывает о психолого-педагогической работе с детьми дошкольного возраста “в игровых комнатах Красного Креста” в палаточных лагерях Ингушетии — лагерях чеченских беженцев. Статья же Т.В. Бурковской посвящена способу коррекции эмоциональных нарушений у дошкольников с посттравматическим стрессовым расстройством с помощью “изобразительной деятельности”… Шведский психиатр Руди Фирнхабер — глава бывшего Национального секретариата по жертвам пыток — в статье “Человеческие беды и отпечаток войны: пытки и вынужденная миграция” указывает на недостаток знаний и специальной подготовки как у профессионалов, так и у “всего общества, сталкивающегося с людьми, прошедшими через репрессии, войны, тюрьмы и вынужденную миграцию”. По большому счету, семинары РОКК и его бюллетень призваны восполнить эти лакуны. Однако для того чтобы произошел “пересмотр взглядов, структур и правовой базы” в проблеме миграции, а главное — изменение отношения общества к этой проблеме, само РОКК должно стать максимально открытым. И бюллетень этой организации, который сейчас может привлечь главным образом психологов-специалистов (его тираж — 500 экземпляров), на наш взгляд, только выиграл бы, будь он нацелен на более “широкую аудиторию”. Как замечает один из авторов бюллетеня, “в конечном итоге деньги, вложенные обществом в повышение информированности и специальную подготовку профессионалов, непременно окупятся. Однако самый важный аргумент в пользу активизации деятельности по оказанию помощи и поддержки состоит в том, что есть люди в беде, которые нуждаются в помощи”.
Ф.Д.