Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2002
Этим вопросом задавались, когда в 1995 году вышел перевод знаменитой “Теории справедливости” американского философа[1]. Даже те немногие, кто осилил хотя бы часть тяжеловесного издания, вряд ли поняли, какое отношение ролзовские размышления имеют к проблемам российского общества. Сухой язык аналитической философии, который у Ролза к тому же перемешан с американскими разговорными выражениями, неспециалистов просто отпугивает. Философы же удивляются кантианской скудности труда, в котором целые пласты традиции политической философии попросту игнорируются.
И все же — Ролза надо читать, и читать внимательно. Дело даже не в его влиянии, хотя оно действительно огромно. Фраза о том, что “Теория справедливости” за 30 лет своего существования (с 1971 года) стала самым комментируемым философским трудом в истории человечества (больше, чем любые произведения Платона или Аристотеля), давно превратилась в общее место. Но это в первую очередь связано с бумом преподавательских постов в американской университетской философии с 1960-х годов, который совпал с триумфом аналитической философии и с распространением на эту дисциплину установки на максимальное количество публикаций. Первый автор, сумевший, работая в этой традиции, посвятить капитальный, систематический труд теории политики, в какой-то мере был обречен на трон главного политфилософа. Не менее важно и то, что Ролз и его ученики смогли завоевать прочные позиции в самых престижных англоязычных университетах. Вот — красноречивый пример: один мой знакомый, будучи студентом оксфордского университета и готовясь к письменным экзаменам, последовал совету своего тьютора и разыскал в библиотеке отчеты экзаменационной комиссии за предыдущие годы. В таких отчетах принято не только оценивать уровень знаний экзаменуемых, но и обсуждать отражающееся в их ответах качество полученного за годы учебы образования. Так вот, в рубрике “политическая философия” критиковалось то, что студенты, видимо, кроме Ролза, его последователей и непосредственных противников вообще никого не читали, то есть используемые ими списки рекомендованной литературы практически не содержали других имен.
Но мало ли, у кого какой тираж. Читать Ролза надо потому, что с момента появления “Теории справедливости” все, или почти все, заговорили на его языке. Как говорит Браян Бэрри, главный пропагандист Ролза в Великобритании, до Ролза были только “гуру”, каждый со своим кругом почитателей, которые друг с другом просто не разговаривали (Ханна Арендт, Лео Стросс, Исайя Берлин), — а вот созданное Ролзом дискуссионное пространство принимают даже те, кто с ним ни в чем ином не согласен. Это (явно преувеличенное) утверждение указывает на тот факт, что речь идет об определенном коде, незнание которого сильно затрудняет участие в практике современной политической философии.
При этом отправная точка ролзовской теории предельно проста: автор предлагает вернуться к идее общественного договора. Но как применить эту идею к условиям современных демократических государств, граждане которых незнакомы друг с другом и потому не связаны узами непосредственной симпатии, сострадания? Для этого Ролз предлагает следующую модель: представим себе, что все мы находимся за “занавесом незнания”, где нам, идеальным законодателям, неизвестно наше реальное социальное положение и даже собственные ценности и предпочтения. Даже если мы в таком “исходном положении” будем руководствоваться только собственными (предполагаемыми) интересами, то, по Ролзу, мы, несомненно, установим систему взаимопомощи, покоящуюся на двух принципах справедливости, — знаменитых “принципах Ролза”:
“Первый принцип: каждый человек должен иметь равные права в отношении наиболее обширной схемы равных основных свобод, совместимых с подобными свободами для других.
Второй принцип: социальные и экономические неравенства должны быть устроены так, чтобы: (а) от них можно было бы разумно ожидать преимущества для всех и (б) доступ к положениям (positions) и должностям был бы открыт всем”.
Сотни страниц “Теории справедливости” посвящены изложению того общественного и политического устройства, которое проистекает из этих принципов, а более поздние опусы “Политический либерализм”[2] и “Справедливость как честность”[3] — ответам на критику этой концепции и внесению поправок в сложную архитектуру исходной модели. Не будем здесь останавливаться на той дискуссии, которую вызвала система Ролза, породив, в том числе, знаменитый спор либералов и общинников[4]. Для нас важно другое: что бы ни думали о Ролзе, он, несомненно, дал наиболее полное теоретическое выражение ценностей и мировосприятия послевоенной американской, но отчасти и европейской социал-демократии — ведь именно эта политическая идеология (или философия) в Америке обозначается словом liberal. Причем, как признает даже Браян Бэрри, сделал он это как раз в тот момент, когда реальный вэлферизм и прочие социал-демократические модели обеспечения социальной справедливости уже близились к закату.
Иными словами, Ролз выполнил свою задачу философа так, как определял ее не очень-то любимый американским либералом Гегель: на языке теории описал отживающую свой век “форму жизни” и тем самым способствовал ее развитию в нечто новое, более сложное, до сих пор не совсем оформившееся. Мы же его изложением можем пользоваться как своего рода учебным пособием по идеалам американского либерализма.
Именно с такой точки зрения следует читать и ролзовскую теорию “Закона народов”, которая иначе может показаться воскресными мечтаниями божьего одуванчика. В теории международных отношений уже которое десятилетие идет спор “реалистов” (сторонников Realpolitik, основанной на соревновании во имя “национальных интересов” — одним словом, “государственников”) с “идеалистами”, которые во главу угла ставят защиту прав человека и мирное международное сотрудничество. Немудрено, что эти самые идеалисты и внутриполитические liberals — одни и те же люди. Именно связь между этими двумя концепциями Ролз и попытался выявить в своей недавней книге “Закон народов”, одну из глав которой мы публикуем в сокращенном виде.
Ролз задумывается над тем, как должны себя вести в сфере международных (именно международных, а не межгосударственных) отношений те общества, которые в своем внутреннем устройстве хотя бы в определенной мере добились того либерального идеала, который соответствует ролзовской концепции справедливости. Снова нам предлагается мысленно перенести себя за “занавес неведения”, но на этот раз за этим занавесом толпятся уже целые народы. Ролзу кажется очевидным, что народы-законодатели будут остерегаться войны и прибегать к ней только в целях самообороны, уважать права человека, а также свободу и независимость других народов, но главное — создавать разного рода институции для взаимной поддержки. То есть народы либеральные имеют тенденцию объединяться в то, что Ролз называет “Сообществом Народов” и регулировать свои взаимоотношения “Законом Народов” — положения которого, правда, разными членами Сообщества могут толковаться по-разному. Во всем этом Ролз особых проблем не видит — гораздо больше его занимает то, как же такие идеально либеральные народы должны поступать с народами нелиберальными. Последние он разбивает на разные группы, среди которых есть “добропорядочные” (decent) и “обустроенные” (well-ordered) народы, а есть и просто “буки” — государства-изгои. К добропорядочным обществам относится, например, придуманный Ролзом “Казанистан” — мусульманская страна, в которой представители других конфессий не допускаются к высшим постам государственного управления. При этом в Казанистане все остальные права религиозных меньшинств уважаются, их мнение и интересы учитываются в государственной политике; к тому же казанистанские правители не стремятся захватить новые территории. К такого рода идеал-типической Османской империи либеральные народы, по Ролзу, могут и должны относиться терпимо, — тех же, кто права человека не уважает, надо различными (но не любыми) способами воспитывать.
В этой картине нетрудно уловить принципы, которыми, по крайней мере на словах, руководствовалась американская внешняя политика эпохи Клинтона. А та большая роль, которую Ролз в своих построениях отводит опыту Второй мировой войны — явное отражение личных переживаний бывшего американского солдата, которого в старости (он родился в 1921 году) бомбардировки Перл Харбора, Дрездена и Хиросимы продолжают занимать больше, чем, скажем, недавние кампании в Ираке или Югославии.
Тем не менее принципы Закона Народов имеют непосредственное отношение и к последним — и тем, кто намерен с принципиальных позиций критиковать политику Соединенных Штатов, не вставая при этом в ряды “реалистов” (от которых внятного теоретического обоснования их точки зрения ждать не приходится), с ролзовскими формулировками придется считаться. Единственная альтернатива, за неимением лучшего, — цинизм или апатия.
События 11 сентября и жесткая реакция вновь окрепших “реалистов” бросили вызов как единомышленникам Ролза, так и многострадальной “мировой общественности”, к которой принадлежим и мы с Вами. Будь то в качестве союзника или в качестве стимула придумать что-то лучшее, Ролз еще может пригодиться. В том числе и в России.
М.Г.
1) Ролз Дж. Теория справедливости / Пер. и ред. В.В. Целищева. Новосибирск: Издательство Новосибирского университета, 1995.
2) Rawls J. Political Liberalism. New York: Columbia University Press, 1993.
3) Он же. Justice as Fairness. A Restatement. Cambridge/Mass.: Belknap Press, 2001.
4) Тексты некоторых из участников дискуссии переведены в сборнике “Современный либерализм: Джон Ролз, Рональд Дворкин, Исайя Берлин, Уил Кимлика, Майкл Дж. Сэндел, Джереми Уолдрон, Чарльз Тейлор” (М.: Дом интеллектуальной книги, 1998).