Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2002
Когда немецкие публицисты объявляют охоту, то жертвой становится не антисемитизм, а рассудок.
Представим себе, что в глубине XIX столетия издатель лицензированной герцогом “Дармштадтской общей газеты” возмущенно отказался публиковать комедию Георга Бюхнера “Леонс и Лена” на том основании, что указанное в пьесе как место событий “королевство Попо” слишком явно намекает на название города Дарм-штадт [“Darm” — кишка, “Popo” — попа. — Примеч. перев.] и что, следовательно, вся пьеса должна рассматриваться как свидетельство ненависти к герцогству и его сюзерену Людвигу фон Гессену. Если бы история литературы вообще обратила внимание на такого рода лакейского газетного писаку, то только как на снятый историей курьез. В демократической Берлинской республике, напротив, соиздатель “Франкфуртской общей газеты” (FAZ) Франк Ширрмахер в 2002 году встречает почти единодушное одобрение, когда он отказывается опубликовать новый роман Мартина Вальзера, аргументируя это тем, что в ней речь идет не о чем ином, как о ненавистническом, к тому же антисемитски окрашенном сведении счетов с выдающейся личностью, связанной с издательством, — многолетним редактором литературного отдела газеты и телезвездой Марселем Райх-Раницким.
Конечно, Вальзер — это не Бюхнер, и роман Вальзера “Смерть одного критика”, который еще нельзя купить в книжных магазинах, но можно получить в электронной версии от издательства Зуркамп, после первого прочтения вовсе не кажется мне вершиной комедийной прозы. Но проблема заключается не в литературных достоинствах романа и не в бесспорном праве каждой газеты отказаться от публикации из соображений качества, а в обосновании издателя FAZ, в котором вопросы качества как раз умалчиваются. “Дорогому господину Вальзеру”, — пишет Ширрмахер 29 мая в FAZ, переодевающему в своем романе Марселя Райх-Раницкого в “Андре Эрл-Кенига”, не подобает пользоваться такими понятиями, как “фикция, ролевая проза, смена перспективы”. “Я в состоянии отличить литературную речь от нелитературной”, — продолжает Ширрмахер и тем самым перемещается в вотчину, где ранее хозяйничали прежде всего меттернихские и царские цензоры или сталинские прокуроры.
МАСШТАБ 1:1
Аргумент “ролевой прозы” не сочли уважительным и московские судьи, когда в 60-е годы они отправили в ГУЛАГ оппозиционных писателей Синявского и Даниэля. То, что говорили персонажи их романов, было инкриминировано авторам как непосредственное выражение собственных пагубных взглядов. И вот теперь сталинистская игра находит продолжение на страницах авторитетного литературного раздела франкфуртской “Газеты для Германии” [Подзаголовок Frankfurter Allgemeine Zeitung. — Примеч. ред.]. Инсценированное Вальзером в его романе мнимое убийство великого критика Эрл-Кенига вменяется автору в упрек как выражение гнусного пожелания смерти реальному еврею Райх-Раницкому, как достойную жесткого нравственного осуждения “фантазию об убийстве”.
Заученные в авторитарные времена литературные трюки и правила игры, к которым прибегали писатели и писательницы, когда они хотели, проходя цензуру, все же сообщить что-то своим читателям, умение выражаться зашифрованно и одновременно достаточно недвусмысленно — все это явно ушло в забытье, хотя сам метод продолжает существовать в литературе. На страницах FAZ уважается только простой масштаб один к одному. То, что этот выдуманный Андре Эрл-Кениг, в противоположность выросшему в Польше Райх-Раницкому, снабжен лотарингским происхождением и атрибутами, которые совершенно чужды реально существующему бывшему шефу “Литературного квартета” [телепередача с обсуждением книжных новинок. — Примеч. ред.], является для Ширрмахера лишь сплошным обманом. “Но для Вас крепостные ворота нормативного — литературной традиции и техники — закрыты, они не предоставят Вам убежище”, — пишет Ширрмахер в своем открытом письме Вальзеру, путаясь в журналистских метафорах — с каких это пор открытые городские ворота можно представить как убежище? — и к тому же высокомерно поучая маститого писателя.
НЕКОГДА ВОСХИЩАЛИСЬ, ТЕПЕРЬ НАКАЗЫВАЮТ
Странности различного порядка бросаются в глаза в этом деле, которое занимало с середины прошедшей недели немецкоязычные газеты — от “Новой цюрихской” до “Южногерманской”. Первая касается поведения FAZ, которая всегда охотно предоставляла свои полосы Мартину Вальзеру, особенно тогда, когда он во времена “перемен” в Германии, объявляя себя сторонником немецкого “исторического чувства”, обнародовал свое национал-эмоциональное мировоззрение. Таким же образом газета приютила несколькими годами раньше и историка Эрнста Нольте, строя из себя немецкий самиздатовский листок, который предоставляет убежище человеку, преследуемому леволиберальными мэйнстримовцами. FAZ поддерживала Вальзера — будь что будет. Наряду с многочисленными другими романами писателя, она опубликовала в 1993 году роман “Друг без друга”, где фигурирует выдающийся критик по имени Вилли Андре Кениг, который носит кличку “Лесной царь” (Erlko╛nig), поскольку доверенные ему литературные детища тотчас испускают дух. Намек на фигуру Папы критики Райха-Раницкого был очевиден, но это никого в газете не задело, в том числе и самого Райх-Раницкого, который там же позднее обсуждал книжную версию романа и по привычке разнес ее в пух и прах. Плодотворным отношениям между Вальзером и FAZ это не смогло помешать. В октябре 1998 года шеф литературного отдела Ширрмахер собственной персоной произнес хвалебную речь о тогдашнем лауреате Премии мира немецкой книготорговли Мартине Вальзере. Последовавшая за этим национально окрашенная благодарственная речь последнего породила известный спор Вальзера с Бубисом, хотя и с некоторым опозданием.
Именно Ширрмахер некоторое время спустя был ведущим на дискуссии между Вальзером и Игнацом Бубисом, ныне усопшим председателем Центрального совета евреев Германии, самым острым критиком Вальзера, речь которого Бубис назвал “духовным поджигательством”. Бубис, уроженец Вроцлава, сам в юности выживший в гетто, но потерявший отца, умерщвленного в Треблинке, в начале дискуссии попросил отнестись с пониманием к тому, что он в послевоенные годы был не в состоянии изучать подробности убийств и смог посетить Треблинку только десятилетия спустя. Вместо того чтобы коротко обсудить этот страх перед новой встречей с ужасом пережитого, Вальзер парировал следующей надменной репликой: “И еще, господин Бубис, должен Вам сказать, я уже занимался всем этим, когда Вы еще занимались совершенно другими делами. Вы обратились к тем же проблемам позже меня”.
То есть: в то время как я, немец Вальзер, жертвовал своим временем и энергией, чтобы исследовать Освенцим, Вы, еврей и торговец недвижимостью Бубис, занимались теми “другими делами”, которыми, как известно, предпочитают заниматься евреи, а именно — загребанием денег. Выступающий сегодня против Вальзера столь чувствительный к антисемтитизму Ширрмахер не видел тогда, в декабре 1998 года, в качестве ведущего дискуссии, никаких причин остановить Вальзера, который подобным образом подпитывал антисемитские рессантименты. Видимо, Вальзер тогда был слишком важным союзником для FAZ в борьбе против обременительной национал-скептической политкорректности, чтобы ссориться с ним из-за какой-то антисемитской нотки. В этом расположении сил что-то, видимо, изменилось настолько, что выбившийся из бодензейских регионалистов в немецкие националисты Вальзер перестал быть идеологически необходимым. Редактор Su╛ddeutsche Zeitung (SZ) Томас Штайнфельд, сам до недавнего времени бывший сотрудником FAZ и подчиненным Ширрмахера и потому не только знающий ситуацию изнутри, но и, вероятно, движимый желанием свести старые счеты, правильно описывает происходящее, когда пишет 31 мая в “SZ”: “Литературное ЧП: сегодня Frankfurter Allgemeine Zeitung требует от Вальзера той самой политической корректности, за пренебрежение которой она еще вчера восхищалась им”. Что стало причиной такой перемены и что она означает, нам еще только предстоит узнать.
ПАРОДИЯ НА “КРУГЛЫЙ СТОЛ”
А вот о камне преткновения, романе Вальзера “Смерть одного критика”, можно кое-что сказать уже сегодня. Это далеко не единственное произведение, в котором высмеивается Райх-Раницкий, а лишь одна из целой серии сатир и пародий, к которой можно отнести и книги таких писателей, как Гельмут Хайссенбюттель, Экхард Хеншайд, Ганс Кристоф Бух, и многие другие. Новая книга Вальзера не является ни особо блестящим, ни особо злостным образцом этого жанра. Когда Вальзер заставляет своего великого критика разглагольствовать о своем жертвенническом подвиге во имя “немэцкой литератюры” и нападать на плохих “писэтэлей”, он, безусловно, опускается до уровня “литературных” разговоров в пивной, в которых любой, даже самый неумелый имитатор Райх-Раницкого вознаграждается смехом. (Критики, которые воспринимают вальзеровскую пародию как некую карикатуру на “еврейский акцент” и потому считают автора, соответственно, антиеврейски настроенным, доказывают этим, что они сами не знают, что такое “еврейский акцент”.) В литературном отношении Вальзер при этом упускает возможность драматически грамотно и увлекательно инсценировать историю тщетного поиска человека, заказавшего несостоявшееся убийство великого критика Эрл-Кенига. Он слишком полагается на то, что удовольствие, которое посвященный читатель получает при развенчании замаскированных представителей литературного цеха, позволит ему забыть об издержках повествования. Что же остается делать не столь просвещенным читателям и читательницам, более сведущим в биржевых сводках, с этой нелепой книжицей, которую им еще до появления на прилавках разрекламировали как скандальную, я просто ума не приложу.
Очевидно, что Вальзер накопил огромную злость на скрывающегося за его Эрл-Кенигом Райх-Раницкого, и это можно понять и без ссылки на обычное авторское тщеславие. Вальзер не только постоянно подвергался разрушительной критике последнего, но и был вынужден слушать, как тот его отчитывает тем невыносимым менторским тоном, который вызывает самые ужасные воспоминания у каждого, кто когда-либо учился в школе. “Безусловно, способности у Вашего отпрыска есть, — говорится озабоченным родителям, — он может, когда захочет, — но ведь он просто не хочет, недотепа! Потому единица.”
Там же, где Вальзеру удается преодолеть обиду на замечания Райх-Раницкого и заняться исследованием сути той власти, которой великий критик достиг как собственными силами, так и благодаря услужливым партнерам, он приходит к вполне примечательным заключениям. Повсеместно популярным такой тип критика делает то, — говорит Вальзер, — что, по сути, он не удостаивает людей большего, чем простое деление на хорошое и плохое. Грубая бинарность отлично подходит для мира ТВ. Кроме того, “мир хорош потому, что в нем есть такие, как он. И еще потому, что такой, как он, добивается в этом мире успеха. Поэтому фундаментальная неустроенность реального мира им не упоминается. Это и делает его успешным”. В этом наблюдении Вальзеру, как мне кажется, удалось, вне всякой сатиры, точно разгадать то извращение, которое заставляет страшного критика Райха-Раницкого ненавистнически преследовать таких писателей, как Курт Тухольский или Жан Амери — имевших, в отличие от него, кое-что поведать о “неустроенности мира”.
ПЕРЕПУТАННЫЕ КАТЕГОРИИ
Является ли книга “Смерть одного критика” антисемитской? Для меня явно антисемитская книга — это бестселлер 20-х годов “Народ без пространства” Ганса Гримма, поскольку в ней как мерзкие, жадные и лживые высмеиваются и южноафриканские торговцы алмазами, и немецкие адвокаты, определяемые как евреи. В вальзеровской сатире нет ничего подобного: к концу повествования даже ставится под вопрос, есть ли вообще у Андре Эрл-Кенига еврейские корни. Но когда труба возвещает о начале большой охоты, как в наши дни во взбудораженной развлекающейся Германии, то этот громогласный призыв перекрывает более тихие нотки. С тех пор как взбесившийся преподаватель техникума по имени Юрген Мёллеманн, в свободное время увлекающийся прыжками с парашютом и политикой, набросился на Ариэля Шарона, а заодно и на заместителя председателя Центрального совета евреев Германии Михаэля Фридмана с бранью, которая тотчас была публично заклеймена как проявление антисемитизма, в Германии творится черт знает что. Любой, кто желает повысить свой моральный статус, обязан преследовать антисемитов. Но поскольку та пятая часть населения Германии, которую, согласно многолетним демоскопическим исследованиям, следует считать антисемитски настроенной, вряд ли по своей воле согласится стать трофеем, то в этой охоте не стоит рассчитывать на быстрый успех. Мартина Вальзера поразил скорее случайный, чем прицельный выстрел.
Вернемся к Бюхнеру, который заставил властелина “королевства Попо” короля Петера возмущенно воскликнуть: “Где же мораль, где манжеты? Категории перепутаны самым постыдным образом, застегнуто на две пуговицы больше, чем положено, коробочка находится в правом кармане. Вся моя система разрушена”. Как же должен был бы сокрушаться приверженец строгого порядка король Петер при виде той путаницы, которую вальзеровский Эрл-Кениг благодаря вмешательству публицистов вызвал в немецких головах?
Перевод Серафимы Шамхаловой