Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2002
Между американскими левыми и российскими правыми (под последними я условно подразумеваю людей, голосующих за СПС) существует много общего — и основное сходство заключается в том, что и те, и другие недовольны тем обществом, в котором они живут, постоянно это общество критикуют и предлагают планы его реформирования. Сходство это многим может показаться неожиданным, и потому хотелось бы выяснить, во-первых, в чем, собственно, заключаются идеи американских левых и, во-вторых, как российские правые должны на эти идеи реагировать.
Кроме того, есть еще несколько причин, почему идеи американских левых заслуживают особого внимания в сегодняшнем российском контексте. Во-первых, российские студенты и ученые, занимающиеся социальными и гуманитарными науками (как автор этих строк), должны взаимодействовать с американскими левыми более-менее каждодневно: именно левые доминируют в социальных и гуманитарных науках (за исключением экономики) на Западе. О причинах этого можно говорить отдельно; здесь достаточно отметить, что, коль скоро профессиональная среда — “левая”, чтобы в ней существовать, надо с левой идеей как-то взаимодействовать. Во-вторых, с точки зрения внешней политики и международных отношений если и существует на Западе группа, у которой заклинания некоторых российских политиков о необходимости построения “многополярного мира” могут найти хоть какой-то отклик, то это американские левые. В свете вышесказанного, взаимодействие с американскими левыми необходимо, но взаимодействие это — вещь нелегкая. Достаточно полистать любую статью американского левого профессора или журналиста о реформах в России, чтобы навсегда охоту к этому взаимодействию потерять; тут будет и “грабительская приватизация”, и “обнищание трудящихся”, и “дикий капитализм”. Однако, прорвавшись сквозь всю эту риторику, можно найти несколько центральных идей, которые представляются достаточно интересными и ценными (вообще говоря, то, что левые пишут о нынешней России, — не самая интересная часть их творчества). Об этих идеях и хотелось бы поговорить.
АМЕРИКАНСКИЕ ЛЕВЫЕ:
КРИТИКА СВОБОДНОГО РЫНКА
Базовая идея левых — признание ограниченной ценности рынка как механизма производства и распределения социальных благ. Что же такое рынок в понимании американских левых и чем он им так не угодил? В самых общих чертах, сегодняшние левые понимают рынок приблизительно так же, как понимал его Маркс (с учетом, конечно, некоторых теорий современных экономистов). Как мы все помним со школьной скамьи, рынок, по Марксу, — это производство товаров для обмена, а не для собственного потребления. Современная экономическая наука доказывает, что, если принять некоторые предположения (очень нереалистичные, впрочем), можно доказать, что рынок обеспечивает “эффективное по Парето” распределение ресурсов среди его участников, то есть в результате работы рынка возникает некоторое “социальное равновесие”. Эта та самая “невидимая рука” Адама Смита, которая гарантирует, что, если каждый индивид действует, исходя из собственного интереса, возможно достижение общественного благополучия. Вот, собственно, и все. (Важно отметить, что “эффективность по Парето” — чисто технический критерий. Она не гарантирует автоматического наступления царства Божьего на земле.)
Если посмотреть на то, как рынки функционируют в современном мире, то можно признать, что работа рынков произвела на свет многие ощутимые блага: рестораны и автомобили, компьютеры и небоскребы. Американские левые ни в коем случае не отрицают полезность существования рынка как механизма и полезность вышеперечисленных благ, им произведенных. Они лишь указывают на ограниченность рыночного механизма и требуют, чтобы существовали иные, параллельные способы распределения благ. В поддержку этого требования выдвигается несколько аргументов.
Аргумент № 1. Неограниченного рынка не существует в принципе. В реальности действие рыночного механизма все равно оказывается ограниченным теми или иными ценностями — и это правильно.
Пример: в самой “рыночной стране”, в Америке, если вам необходим орган для пересадки (сердце, легкое и т.д.), вам придется столкнуться с до боли знакомым советским феноменом — очередью. Легального рынка органов для пересадки не существует, и никто не призывает к его созданию. По мнению левых, это доказывает, что американское общество признает ценность каждой человеческой жизни и ради утверждения этой ценности готово ограничить действие механизма рынка.
Аргумент № 2. В принципе успешное функционирование рынка зависит от наличия стабильного обмена, а достижение этого стабильного обмена — трудная задача. Соответственно, рынок надо создавать
Производство товаров для обмена зависит от стабильного наличия этого самого обмена. Что происходит, когда возможность для стабильного обмена отсутствует, хорошо видно на примере российской экономики 90-х, когда происходило медленное разрушение советской системы обмена и постепенное включение российской экономики в международную систему обмена. И подобная ситуация отнюдь не представляется чем-то исключительным в мировой истории. Исследования левых историков демонстрируют, что стабильные системы обмена (стабильные рынки) — вещь достаточно редкая, и достижение подобных систем — процесс трудоемкий и сопровождающийся конфликтами. Немудрено поэтому, что на создание “свободного рынка” хлеба в Англии ушли столетия, и до сих пор рынки продовольствия — очень жестко регулируемые и сильно субсидируемые (смотри по этому поводу дебаты о субсидиях для сельского хозяйства, которые идут в рамках расширения ЕС или в ходе переговоров о вступлении России в ВТО).
Поскольку стабильность в производстве товаров первой необходимости особенно важна, то рынки товаров первой необходимости возникают позже, чем рынки предметов роскоши — всем известен пример с торговлей пряностями. Даже из советского учебника истории можно уяснить, что “эпоха великих географических открытий” — то есть образование мирового рынка — привела именно к торговле предметами роскоши (пряностями), а не зерном или рисом. По мнению левых, это свидетельствует о том, что рынок не является чем-то “естественным”, “природным”, “неотемлемым” и т.д. Рынок — результат трудоемкой работы по созданию стабильной системы обмена. Это утверждение приводит к следующему аргументу:
Аргумент №3. Стабильное и эффективное существование системы обмена зависит от наличия других, нерыночных институтов.
Простейший пример — деньги. По идее, обмен возможен и без денег (бартер), и при их наличии. Опять-таки, недавний опыт России тому свидетельство. Однако наличие универсального эквивалента — денег — делает обмен более эффективным. В современном мире, в результате длительного и болезненного процесса, функция “поставщика денег“ для обмена централизована и передана государству (хотя изначально разнообразные деньги поставляли сами участники рынка). Таким образом, “свободный рынок” оказывается с неизбежностью завязан на государство. Примеры интитутов, без которых современные рынки не могут функционировать, можно продолжать до бесконечности. Это и право (бизнес-право, трудовое право, нормы защиты окружающей среды), и система образования, и государственное пенсионное страхование, и страхование от безработицы. Левые приводят убедительные доказательства в пользу полезности существования всех этих “нерыночных” институтов. Они доказывают, что только с их помощью рынок может быть действительно эффективным.
Аргумент №4. Производство и распределение благ с помощью рынка не гарантирует равенства. А равенство — вещь хорошая, и к нему надо стремиться.
Данное утверждение вытекает из второй части определения рынка, позаимствованной у современной экономической науки. В результате работы рыночного механизма может возникнуть распределение богатства, при котором у А есть 10000 долларов, а у В — 1 доллар, и распределение будет “эффективным по Парето”, а значит — приемлемым с точки зрения рынка. Следовательно, рынок сам по себе “не заинтересован” в том, чтобы сделать распределение богатства более равным и передать хотя бы 1 доллар от А к В.
С точки зрения левых, эта ситуация не является приемлемой, и коли рынок сам по себе доходы перераспределить не может, то это должен сделать какой-то другой институт (скорее всего — государство, хотя и не обязательно). Возникает вопрос: откуда у левых это стремление “взять все и поделить”? Ответов несколько.
Во-первых, левым идея равенства нравится сама по себе. Нужно принять во внимание, что большинство из них родилось, выросло и, видимо, умрет в обществе, где НЕравнство является нормой. Причем эта норма выполняет в их обществе важнейшую мотивационную функцию: “не дай Бог стать бедным, так как бедность — стигма”. Бедность расматривается как результат собственной ущербности, а не как результат деятельности внешних сил (общества, государства и т.д.), что более привычно нам. В этом контексте становится понятным, почему идея равенства представляется левым привлекательной.
Во-вторых, неравенство не нравится левым, поскольку оно осложняет функционирование демократии. Вообще, для левых демократия важнее рынка (этим они отличаются от неолиберальных любителей Пиночета). Левые признают, что демократия и рынок в принципе совместимы друг с другом. Демократия основана на принципе “один человек — один голос”, что подразумевает равенство людей в том, что касается политического участия. Рынок же, как было показано выше, создает неравенство экономическое. Левые выступают против того, чтобы превращать неравенство экономическое в неравенство политическое, а подобная тенденция в современной Америке (и других странах) достаточно сильна. Когда предвыборные кампании стоят миллионы долларов, очевидно, что неравенство в распределении доходов приводит к тому, что богатые начинают доминировать и в политике. Против этого левые и выступают.
Примечательно, что, тогда как классический марксизм рассматривает государство просто как “орудие в руках буржуазии” и, следовательно, вещь вредную и ненужную, современные левые относятся к государству гораздо более благосклонно. Для них оно прежде всего инструмент в борьбе с неравенством, и в этом качестве они его всячески приветствуют.
Аргумент № 5. Рынок имеет тенденцию дегуманизировать человеческие взаимоотношения.
Последняя претензия левых к рынку — в том, что он навязывает определенную систему взаимоотношений между людьми, основанную на оценке всего и вся в денежных категориях. О том, что подобная система отношений ущербна, написаны тома; здесь можно упомянуть и марксову идею отчуждения, и противопоставление община/общество, и “Иметь или быть” Э. Фромма, и фильм “American Beauty”. Практически любая критика современного западного общества оборачивается критикой рыночных отношений, лежащих в его основе. Против критических замечаний в адрес “мира чистогана” со стороны представителей свободных интеллектуалов действительно трудно что-то возразить. Рыночные отношения имеют как свои плюсы, так и свои минусы, и не замечать последние достаточно сложно. В частности, речь идет об уничтожении “альтернативных”, некапиталистических укладов жизни и всеобщей “макдоналдизации”; тут, конечно, возникает проблема, что не все “альтернативные” уклады жизни представляются привлекательными или справедливыми — но левые принципиально выступают за многообразие (знаменитое “diversity”).
РЫНОК И МЫ
Таковы вкратце идеи американских левых. Возникает вопрос: а как соотносятся эти идеи с нашей российской действительностью? Мой ответ не слишком оригинален — он знаком всем из учебника истории, того самого, где говорится про Плеханова, легальных марксистов, меньшивиков и т.д. В современной России существует множество областей деятельности, где было бы полезным расширение действия рыночных механизмов. Значительная часть российской экономики и общества находится вне рыночных отношений и вне мирового рынка. Присоединение этой нерыночной части российского общества к рынку весьма желательно (хотя речь и не идет о присоединении любой ценой). Когда это присоединение произойдет, станет возможным говорить и об ограничении действия рыночных механизмов. Сейчас же основная проблема — “слишком мало рынка”, а не наоборот.
Что я имею в виду, говоря “слишком мало рынка”? Простой пример — неразвитость рынка недвижимости и, как следствие, — неразвитость рынка труда. Неразвитость рынка труда, в свою очередь, приводит к консервации социальной структуры. “У них” землю и недвижимость можно продать/купить, на ней можно строить (следует заметить, что лозунг “дешевая земля для всех” лежал в основе программы популистского движения на рубеже XIX и XX веков, из которого современные американские левые и произошли). Зарплата “предполагает”, что человек может оплачивать расходы на жилье и коммунальные услуги. В результате работники легко перемещаются по стране (и миру) в поисках того места, где им больше всего “нравится”; кроме того, они “свободны” в том отношении, что наличие жилья не зависит от воли конкретного работодателя. Подобная свобода передвижения и проживания приводит к таким проблемам, как “urban sprawl”, безудержный рост пригородов за счет патриархальных ферм и дикой природы. Американские левые этой проблемой озабочены и предлагают различные пути ее решения.
Едва ли надо говорить, что в России рынок земли/недвижимости только начинает развиваться. Значительные его сегменты просто отсутствуют — покупка жилья в рассрочку, например (что обусловлено проблемой “черных зарплат”, которая, в свою очередь, связана с налоговой системой). С коммерческой недвижимостью ситуация не лучше. Любой, кто бродил по улочкам Москвы, видел огромное количество пустующих помещений, которые, казалось бы, город должен задаром отдавать гражданам и предприятиям — только бы они их превратили в нечто, приносящее прибыль и налоги. Этого, однако, не происходит. Неразвитость рынка недвижимости — одна из причин низкой мобильности рабочей силы: наемные работники не могут поехать туда, где есть работа. С другой стороны, многие зарплаты и “не предполагают” оплату жилья, то есть подразумевается, что на зарплату человек питается и покупает одежду, а жилье у него есть “так”.
Конечно, в том, что подобная ситуация существует, виновато социалистическое прошлое. Кроме того, налицо происходящие в этой области перемены — десять лет тому назад вообще никакого рынка жилья не было. Однако существующая ситуация “неполного рынка” не превратится в ситуацию “полного рынка” сама собой. В этой связи как раз очень кстати идея левых о том, что рынок — не “естественное состояние” общества, а продукт политической борьбы и социального конструирования. Ситуация низкой мобильности рабочей силы и административного распределения недвижимости выгодна политикам: благодаря ей население делается зависимым от них плюс обеспечивает их “избирательным” ресурсом в торге с другими политиками — легко управлять, если знаешь, что “управляемые” никуда от тебя не денутся. Эта ситуация выгодна также и владельцам предприятий: благодаря ей они могут платить работникам низкие зарплаты (точнее сказать, она выгодна каждому индивидуальному владельцу, хотя в целом, как группа, предприниматели от нее проигрывают). Очевидно, что эта ситуация не изменится сама собой, просто “по логике рынка”: чтобы ее изменить, необходима политическая борьба и преодоление (или согласование) политических интересов.
На данной момент российские правые этой борьбой как раз и заняты — они пытаются создать рынок недвижимости и рынок труда, то есть выступают за расширение сферы действия рыночных механизмов (недавние кодексы о земле и труде, жилищно-коммунальная реформа). Поскольку на данный момент действие рыночных механизмов в этих сферах ограничено, а господствуют механизмы административные, поддержка рынка представляется правильной позицией. Впоследствии, когда рынок будет создан, то есть когда на среднюю зарплату можно будет снять/купить жилье, придет время подумать и о том, как “улучшить” его функционирование за счет государственного регулирования, чтобы обеспечить жильем малоимущих. Когда за кольцевой автодорогой (по всему ее периметру, а не только вдоль Рублевского шоссе) будут на многие километры тянуться коттеджные поселки, можно будет начать борьбу с “urban sprawl”.
Возможно, что подобные времена “действительной глобализации”, то есть существования единого глобального рынка и единого глобального общества, когда-нибудь наступят. Рискну предположить, что тогда, в этом глобальном контексте американские левые и российские правые (по крайней мере, некоторая их часть) скорее всего стали бы одной политической группой с единым набором ценностей, одинаково приложимых в любой точке земного шара.
Здесь возникает закономерный вопрос: как могут быть культурно, на уровне базовых ценностей совместимы эти две политические группы, если, по мнению некоторых отечественных правых, американские левые занимаются проповедью ““либерализма” в американском смысле (т.е. социализма и морального релятивизма)”? (Это реальная цитата из письма одного молодого российского экономиста; как он сказал в другом месте, американские левые “более или менее открыто в каждом тексте заявляют, что брать чужое можно, если это делается ради благой цели (например, достижения экономического равновесия или построения демократии”.)
Здесь следует отметить несколько моментов. Во-первых, культурного противоречия, противоречия на уровне базовых ценностей, между американскими левыми и российскими правыми не существует — они просто рассматривают два разных предмета — российское общество и американское общество, и, соответственно, два разных состояния рыночной экономики. Как я попытался показать выше, многих “проблем рынка”, существующих в Америке, в России пока нет. И наоборот.
Во-вторых, реальное взаимодействие между российскими правыми и американскими левыми достаточно часто действительно затруднено. Но дело здесь не в различии базовых ценностей, а в социальной истории двух интеллектуальных сообществ и в НЕжелании расставаться с некоторыми стереотипами. Российским правым во взглядах американских левых мерещится социализм и желание “взять все и поделить” — но очевидно, что современные американские левые не собираются “отменять” рынок, вводить социализм и “грабить награбленное”; они аккуратно расплачиваются по счету в ресторанах и в супермаркетах не воруют. Выставлять их этакими стеньками разиными значит явно передергивать.
Американские левые, впрочем, не лучше: в их восприятии России и российских правых также существует множество стериотипов. Причины негативного отношения левых ко многим российским реформам вполне понятны. Им важно показать, что рынок — не царство Божье на земле и имеет массу негативных последствий (важно показать, опять-таки, для своих внутриамериканских целей), и Россия здесь выступает как замечательно наглядный риторический пример. Средней американец считает, что когда-то был “сильный” Советский Союз, потом ввели рынок, и получилась слабая Россия, где вот-вот начнется голод. Как могут левые пройти мимо такой замечательной картины “ошибок рынка”? Кого же еще им использовать в качестве отрицательных примеров — не Германию с Японией же? Кроме этого, исторически Советский Союз с его бесплатным образованием и здравоохранением всегда был для левых этакой дубинкой, с помощью которой они выколачивали социальные программы из собственного правительства. Важно, наконец, и то, что большинство нынешних левых пришли в университеты во время так называемой “post-sputnik era”, когда правительство начало выделять значительные деньги на образование. Не начнись гонка вооружений, многим из сегодняшних профессоров-русистов никогда не видать ученых степеней из Гарварда и Стэнфорда… Не мудрено, что у американских левых ассоциации со словом “социализм” иные, чем у нас. Повторюсь: весь этот “социализм” связан исключительно с внутриамериканской проблематикой и к России, советской или пост-советской, имеет мало отношения… Наконец, не секрет, что американские левые считают, будто советский социализм к социализму Маркса отношения никакого никогда не имел; он занимает их мысли ничуть не более, чем любое другое модернизационное усилие в любой другой стране. Франция, Китай, Мексика…. Усилий таких было множество, все — более или менее кровавые, российский катаклизм 17-го года — интересный случай, но не более того; отсюда и традиционно маргинальное в методологическом плане положение русистики в системе западных социальных/гуманитарных наук.
Объединяют же российских правых и американских левых две вещи: и те и другие исторически находятся в оппозиции к власти и с симпатией относятся к принципам демократии. Левые идеи в Америке и правые/либеральные идеи в России никогда не были господствующими. Соответственно, люди, которые их выдвигали, всегда были “критиканами”, всегда “покушались на святое”, мешали “простым людям” жить — и не пользовались особой любовью властей. Кроме того, и те и другие выступают за участие населения в политике посредством выборов; и те и другие настороженно относились к идеям о том, что “наш народ” (или “наши негры” в американском контексте) до демократии не дозрел, она ему не нужна, вредна и т.д. С другой стороны, понимание демократии и у тех, и у других достаточно сложное: они понимают, что в свое время и Гитлер победил на референдуме, и законы о расовой сегрегации были приняты демократическим путем, — отсюда идеи о необходимости конституционных основ демократических процедур (чтобы, даже если большинство захотело лишить меньшинство права голоса, оно не могло бы этого сделать). В общем, не вдаваясь здесь в теоретические представления о демократии, можно заметить, что и у американских левых, и у российских правых они довольно схожи.
Существуют и другие — культурно-социальные — точки соприкосновения между двумя группами: и те и другие завязаны на университеты, столичную интеллектуальную среду; и те и другие выступают с некоторым проектом “рационального” переустройства общества; и для тех, и для других характерен пафос если не космополитизма, то интернационализма и отрицания ксенофобии.
В реальности, конечно, возникают проблемы. Взять недавнюю историю с тарифами на сталь, когда американские левые горой встали “на защиту прав сталеваров” (то есть за повышение тарифов). Понятно, что по всем законам рынка производство стали должно переместиться из Америки в Россию и другие страны (при прочих равных условиях, конечно). Подобную глобализацию левые в США называют “race to the bottom” и выступают против нее; соответственно, они выступают за “справедливую торговлю”, что во многих случаях оборачивается протекционизмом.
Но проблемы эти разрешимы, поскольку американские левые, так же как и российские правые, — интернационалисты, то есть готовы отказаться от оппозиции “мы/они” и жить в едином мировом государстве. Конечно, такое государство, где все “внешние” проблемы превращаются во “внутренние”, которые гораздо легче решать, так как есть базовая установка на консенсус, — весьма отдаленная перспектива, но и сейчас и российские правые, и американские левые хотят, чтобы “другому” тоже было хорошо, а не только “себе”.
Поэтому мы их и поддерживаем. В Америке левых, а в России — правых.