(Круглый стол в фонде «Либеральная миссия»)
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2002
Материалы “Ситуационного анализа”, проведенного 15 марта 2002 г . фондом “Либеральная миссия”. С полным текстом стенограммы можно ознакомиться на сайте фонда по адресу http://www.liberal.ru/sitan0.asp?Num=42. В обсуждении принимали участие: Евгений Ясин — президент фонда “Либеральная миссия”; Сергей Алексашенко — заместитель генерального директора группы “Интеррос”; Олег Вьюгин — первый заместитель председателя Центрального банка РФ; Евгений Гавриленков — главный экономист инвестиционного банка “Тройка-Диалог“; Евсей Гурвич — научный руководитель Экономической экспертной группы; Андрей Клепач — руководитель Центра развития.
I. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ В КРАТКОСРОЧНОЙ И ДОЛГОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ УГРОЗА ЭКОНОМИЧЕСКОГО СПАДА?
ЕВГЕНИЙ ЯСИН: Фонд “Либеральная миссия” регулярно проводит семинары, посвященные актуальным экономическим проблемам. Начать обсуждение я предложил бы с вопроса: существует ли сейчас угроза спада? Каковы ваши краткосрочные и долгосрочные прогнозы?
ЕВГЕНИЙ ГАВРИЛЕНКОВ: Угроза спада обсуждается не впервые. Андрей Илларионов говорил и в прошлом, и в позапрошлом году, что если политика правительства не изменится, то в России неизбежно будет спад производства. Тем не менее в последние годы особого сокращения производства не наблюдалось и сохранялся рост экономики. По моему мнению, после кризиса 1998 года наша экономика развивается по новым сезонным циклам, во многом обусловленным сохранением ее зависимости от внешних условий, от цен на нефть и, в сущности, от инвестиционных решений крупнейших российских нефтяных компаний и других экспортеров. Если инвестиции растут, то повышается и производство товаров инвестиционного назначения для перечисленных отраслей. Если же повышается инвестиционный спрос, то выплачивается зарплата по более широкому спектру отраслей, в частности в машиностроении и сопряженных секторах, обеспечивающих производство на соответствующих машиностроительных предприятиях. На следующем этапе повышаются доходы производителей инвестиционного оборудования, заработная плата, что и приводит к росту массового спроса в целом.
Зависимость между динамикой промышленного производства и потребительским спросом достаточно очевидна. Несмотря на то что в прошлом году инвестиции росли медленнее, чем потребительский спрос, они выступали в роли катализаторов роста всей экономики. Этим и объясняется специфика нашего сезонного экономического роста. Уже третий год экономика растет с марта по сентябрь, а стагнация наблюдается в начале первого и четвертом квартале. Динамика роста зависит от конкретной ситуации. В конце прошлого года снизились цены на нефть, были пересмотрены инвестиционные планы, что и привело к более существенному, чем ожидалось, снижению инвестиционной активности и роста ВВП в декабре 2001 — январе 2002 г. Но ситуация выравнивается, и опять появляются тенденции роста. Не думаю, что он будет сравним с показателями 2000 г. Восьми-десятипроцентный рост ВВП остается для нас недостижимым. Сложившиеся механизмы не могут устойчиво обеспечивать высокие темпы экономического роста.
Что касается долгосрочного прогноза, то угрозу спада я не связывал бы с макроэкономическими проблемами. Гораздо большую опасность экономического спада представляет отсутствие нормально работающей административной системы. При общем сокращении населения России в последние несколько лет налицо бурный рост численности работников органов государственной власти и местного управления. Темпы его превышают темпы роста ВВП за счет роста численности аппаратов местных органов власти, включая представительства федеральных органов. В отношении административных проблем мой тезис таков: чем больше низкооплачиваемой бюрократии, тем выше барьеры входа на рынки, поскольку бюрократия постоянно создает дополнительные способы получения личных доходов.
В среднем по России на тысячу человек приходится восемь чиновников. В отдельных, не зарегулированных регионах с нормальной развивающейся экономикой — таких, как Москва, Санкт-Петербург, Ростов — на тысячу человек приходится пять-шесть бюрократов. Зато в некоторых автономных национальных образованиях каждую тысячу человек населения обслуживают по 50—70 чиновников. В регионах с большим количеством регулирующих экономическую деятельность бюрократов меньше малых предприятий на душу населения, меньше прямых иностранных и наоборот. Мало того, в регионах с большим количеством бюрократов на тысячу человек населения выше и уровень безработицы, наблюдается отток населения из регионов с высокой концентрацией бюрократов: население стремится туда, где легче реализоваться, начать свое дело. И хотя в России слабо развит рынок труда, данные демонстрируют устойчивую зависимость между регулированием региональных рынков и безработицей.
В свете вышеперечисленных данных, из всех существующих угроз в долгосрочном плане наиболее опасной мне представляется воспроизводство бюрократической системы, удовлетворяющей исключительно собственные интересы. Экономический рост последних лет происходит в рамках существующей структуры экономики и существующих предприятий. Проблема в том, что ни структура, ни сами предприятия за все это время не менялись и не обновлялись. В России не действует логика свободного экономического развития, когда малый бизнес доказывает свою эффективность, отмирая или превращаясь в средний; затем он постепенно становится крупным. Структура российской экономики по-прежнему очень капиталоемкая, нединамичная, что тоже препятствует притоку иностранных инвестиций.
Е. Я.: Андрей Белоусов недавно высказал идею, что после кризиса 1998 г. рост российской экономики происходил импульсами: первый импульс — увеличение импорта, второй — высокие цены на нефть, третий — внутренний потребительский спрос 2001 г. В настоящий же момент угроза если не спада, то стагнации основывается на неблагоприятном прогнозе экспорта и внутреннего спроса — и инвестиционного, и потребительского. Как вы считаете, рост ВВП 9% в 2000 г. — это удача, случайность? Надо ли равняться на этот показатель?
Е. ГАВРИЛЕНКОВ: В рамках нынешней институциональной системы мы уже не можем достичь 9% роста ВВП. Теоретически показатели 2000 г., конечно, достижимы, но только если начнут развиваться новые отрасли, появляться новые предприятия. За счет развития новых отраслей может быть достигнут рост ВВП 5—7%. Впрочем, я не уверен, что названные вами импульсы происходили в данной последовательности. Послекризисный рост экономики я считаю следствием одного сильного импульса, а именно — инвестиционных решений.
Е. Я.: Но инвестиционные решения были обусловлены девальвацией рубля.
Е. ГАВРИЛЕНКОВ: Безусловно. Я хотел лишь подчеркнуть, что импульс экономического роста в 2001 г., который мы ассоциируем с внутренним потребительским спросом, был обусловлен ростом инвестиций.
АНДРЕЙ КЛЕПАЧ: Мне картина экономического роста и его ближайших перспектив представляется несколько иной. 2001 г. был более интересным и неожиданным, чем 2000 г. Надо признать, что все эксперты ошиблись с прогнозами на 2001 г., недооценив потенциал роста. Причина не только в том, что мировая конъюнктура оказалась лучше ожидаемой, а потому и падение экспорта было небольшим. Мы недооценили внутреннюю способность российской экономики к росту, в том числе и масштабы прошлогоднего потребительского бума. Думаю, сегодня главная проблема заключается не в угрозе серьезного спада, которого не будет ни в краткосрочной, ни в среднесрочной перспективе, а в обеспечении роста для качественной перестройки экономики. Вопрос в том, будет ли этот рост близок к состоянию стагнации, составив 2—3% в год, либо он достигнет 5—6%, необходимых с точки зрения многих нормативных требований для проведения реформ и повышения стандартов жизни населения.
Если говорить о потребительском спросе, то достаточно высокие темпы его роста в 2001 г. — результат именно потребительского бума, а не роста инвестиционного спроса. Я вижу здесь скорее элемент соперничества за распределение доходов. Нынешний огромный рост зарплаты начинает угрожать росту инвестиций и конкурентоспособности, что проявилось уже даже в таких отраслях с хорошими экспортными доходами, как металлургия. Многие компании ограничивают рост зарплаты и урезают инвестиционные планы, потому что при таких темпах роста зарплаты, несмотря на увеличение производительности труда, неизбежно повышаются относительные издержки, которые, по нашим оценкам, в промышленности уже достигли 19% цены (с учетом социальных начислений на фонд зарплаты). Этот показатель существенно превышает докризисные параметры, хотя средняя зарплата в долларах по-прежнему несколько уступает предкризисному максимуму. Поэтому я думаю, что в ближайшие годы не столько инвестиции будут стимулировать потребление, сколько необходимо будет делать довольно жесткий выбор между инвестициями и потреблением.
Прошлогодний потребительский бум во многом был связан с ростом доходов, прежде всего — полученных от экспорта, которые, по нашим оценкам, составляют около трети совокупных доходов населения. С учетом же вклада экспортеров в бюджет и продукцию отечественных обрабатывающих отраслей общий эффект экспортной составляющей в доходах россиян скорее приближается к половине. Падение же экспортных доходов неизбежно приведет к резкому снижению темпов роста доходов населения. Более того, непонятно, как в этих условиях бюджеты, особенно региональные, смогут выдержать повышение зарплат работникам бюджетной сферы. Поэтому потребительский спрос уже не сможет стимулировать экономический рост. Кроме того, рост потребительского спроса в прошлом году наполовину ушел в рост импорта. И здесь дело не столько в валютном курсе, сколько в ограничениях по мощностям и качеству в обрабатывающих отраслях. Таким образом, источники роста послекризисных лет иссякают, и какое-то время экономика обречена на более низкие темпы роста. Вопрос лишь в том, произойдут ли в ней качественные изменения: улучшится ли структура инвестиций, повысится ли эффективность вложений капитала. Однако ближайшие два-три года будут периодом адаптации экономики и, соответственно, умеренных темпов роста. Сможет ли она поменять свое качество — будет очевидно в 2005 г.
ОЛЕГ ВЬЮГИН: Сегодня модель высоких темпов роста последних лет перестает работать: степень использования незагруженных мощностей постепенно сокращается, цены приближаются к предкризисному уровню, некапиталоемкий рост исчерпывается. Следует отметить, что ни один фактор послекризисного экономического роста не был связан с импортозамещением.
Посмотрим на реальную картину существования нашей экономики в последние три года. После кризиса 1998 г. сбережения в виде инвестиций уходили в сырьевой сектор, что позволяло наращивать экспорт сырья и получать от этого валютные доходы по международным ценам. Другая весомая доля вложений шла в государственные инфраструктурные монополии. И только жалкие остатки попадали в остальные отрасли. В переработку вкладывали, в основном, иностранцы, да и то речь шла только о нескольких крупных компаниях пищевой промышленности, производящих пиво, соки, молочные продукты. Три года экономика могла так существовать, поскольку могла наращивать производство за счет загрузки свободных мощностей. Сейчас рост становится более капиталоемким. Без инвестиций не следует ожидать от перерабатывающей промышленности динамичного роста, скорее, она какое-то время еще будет вяло развиваться, после чего наступит спад.
Вместе с тем огромные (по российским меркам) инвестиции в сырьевой сектор сегодня тоже не нужны, по крайней мере — в краткосрочной перспективе. Какой смысл вкладывать средства в наращивание производства металлов и даже в изменение ассортимента, способов проката? Ведь большая часть металлов идет на экспорт, который сейчас сокращается. Какой смысл инвестировать дальнейшее расширение нефтедобычи? Ведь перед российскими нефтяными компаниями сегодня стоит серьезная проблема рынков сбыта. Поэтому они выбирают очень простую стратегию: снять пенки с наиболее доступных источников нефтедобычи, а потом свернуть производство и открыть новый бизнес. И нынешнее падение инвестиционной активности крупных российских компаний объясняется кардинальной сменой их стратегии развития. Если раньше крупные компании, способные генерировать экспортные доходы, на эти деньги расширяли свою сырьевую базу и скупали другие активы с какими-то идеями об их будущей перепродаже, то сейчас ситуация заметно усложнилась: активы куплены, продать их пока некому, а для того, чтобы они приносили прибыль, надо вкладывать в них немалые деньги.
В свободных экономиках с беспрепятственным передвижением капиталов существует финансовая надстройка, осуществляющая эффективное посредничество. Поэтому там легко начать новый бизнес без высоких трансакционных издержек. В России иная модель экономики — с большой склонностью к росту и развитию, но с очень высокими барьерами, затрудняющими доступ к инвестиционным и прочим ресурсам для ведения бизнеса.
Первый барьер — чрезмерное регулирование со стороны государства. Оно выражается во вполне конкретных формах, на региональном уровне представляя собой унию между местными органами власти и бизнесом о совместном препятствии проникновению в данный регион конкурентов и инвестиций извне. Бизнесмены готовы брать кредиты и гранты, но не готовы отдать свой бизнес в обмен на инвестиции и соответствующую диверсификацию акционерного капитала.
Второй барьер находится на уровне малого бизнеса, который не может развиваться из-за высоких трансакционных издержек. Впрочем, в некоторых случаях мелким предпринимателям удается договориться с конкурентами и властями, и они вступают в унию. Но в целом такая система не подходит для малого бизнеса, поэтому у него пока весьма плачевные перспективы развития.
Третий барьер обусловлен не государственным регулированием, а поведением самого бизнеса. Некоторые крупные компании пока не заинтересованы в диверсификации акционерного капитала как средства привлечения технологий, инвестиций и развития бизнеса и пытаются решить возникающие проблемы за счет более эффективного использования внутренних ресурсов — перераспределения, перегруппировки, приглашения лучших менеджеров. Однако в рамках своей стратегии они пока не думают о развитии за счет большей открытости своего бизнеса, хотя это и соответствует общепринятой на цивилизованном рынке стратегии построения хорошего, прозрачного бизнеса для его дальнейшей продажи.
В российской экономике сложилась система, отторгающая инвестиции. Этим и объясняется, почему к нам поступает катастрофически мало прямых иностранных инвестиций, почему не растет малый бизнес. В 2001 г. в Литву пришло больше прямых иностранных инвестиций, чем в Россию. И в этой связи возникает вопрос: как же наша экономика будет развиваться вообще?
В текущем году рассчитывать можно будет только на то, что внешнеэкономическая конъюнктура окажется более благоприятной и рост экономики США будет намного выше, чем мы предполагали осенью 2001 г. Тогда российская экономика будет в очередной раз спасена.
Е. Я.: До будущей катастрофы…
О. В.: Во всяком случае, мы получим передышку. Впрочем, думаю, что в этом году наша экономика без особых проблем вырастет на 2%. Что же касается дальнейшего развития ситуации, то я связываю ее с двумя источниками роста в ближайшие годы. При благоприятной обстановке крупные компании начнут продавать активы, достаточно дешево приобретенные ими в бурные 1999—2000 годы. Покупателями этих активов выступят в основном иностранные компании, что дополнительно стимулирует экономический рост, а также и подтолкнет государство к продаже своих активов. Ведь в той или иной форме у государства до сих пор остается достаточно много активов, которые тоже следует по возможности продать. Например, государству принадлежит контрольный пакет акций “АвтоВАЗа”, который нужно продать. А для того чтобы продать, нужно найти покупателя. Вопрос расходования денег от продажи государственных активов здесь интересует меня не столько, сколько вопрос о присутствии государства в экономике, который следует решить, и как можно скорее.
Что касается административной реформы, то эта проблема представляется долгосрочной. Какие-то ее решения надо искать в ближайшее время, пусть даже они и не смогут резко изменить ситуацию. Думаю, сегодня нам следует сосредоточиться на достаточно ясных, простых, а главное — операциональных задачах.
Е. Я.: Как вы относитесь к идее Андрея Илларионова, что надо в ближайшее время девальвировать рубль, чтобы стимулировать экономический рост и тем самым снять опасения президента по этому поводу?
СЕРГЕЙ АЛЕКСАШЕНКО: Макроэкономический рост и реальный курс рубля — проблемы, лежащие в разных плоскостях.
О. В.: Экономический рост — очень серьезная проблема. Один из способов административного функционирования: найти тему — неважно, связанную или не связанную с реальной проблемой, — и построить вокруг нее большую теорию, например слабого рубля. К сожалению, девальвация нам действительно не поможет. Она помогла в очень специфической ценовой ситуации после кризисной, которая позволила использовать незагруженные мощности. Сегодня таких мощностей осталось мало. И если в 1998 г. была решена проблема товарных потоков, то сейчас нам надо решать проблему потоков капитала, что невозможно сделать посредством девальвации рубля, поскольку эта проблема лежит в абсолютно другой плоскости.
ЕВСЕЙ ГУРВИЧ: Думаю, в ближайшие полтора года ничего критического в российской экономике не произойдет. Я уверен в нашем стабильном развитии в краткосрочной перспективе по двум причинам. Российская экономика вообще очень инерционна. В последние годы она достаточно динамично развивалась, успев накопить резервы по всем параметрам. Резервы есть у правительства, у Центрального банка, в бюджет заложена часть условных расходов. Поэтому я не вижу особых угроз для нашего макроэкономического развития. Инфляция в текущем году составит не больше 16%. Проблема же реального курса рубля сегодня практически снята. С одной стороны, в прошлом году рост сохранялся и при укреплении рубля, с другой — из-за падения цен на товары российского экспорта, по всей видимости достаточно долгосрочного, — в ближайшем будущем никто и не ожидает от рубля дальнейшего укрепления.
Именно поэтому я считаю, что правительство и президент сейчас должны сосредоточиться на решении проблем среднесрочной перспективы, которые более чем серьезные. В этом отношении я настроен пессимистично, поскольку пока не вижу путей решения этих проблем и даже желания у государства их решать.
В первую очередь, речь идет о сырьевой структуре российской экономики. Все последние скандалы с введением США пошлин на импорт российской стали лишний раз демонстрируют всю бесперспективность такого развития. Но в России прибыль продолжает концентрироваться в сырьевых секторах при отсутствии финансово-посреднического сектора. Магистральный путь развития российской экономики — “чеболизация” и преобладание сырьевого сектора. И пусть из-за нынешних низких цен на продукцию российского экспорта экономике уже не угрожает голландская болезнь, но рубль все равно продолжит укрепляться ежегодно на несколько процентов в реальном выражении. Такие условия также препятствуют развитию высокотехнологичных отраслей.
Кроме того, при недостатке инвестиций из сырьевых секторов (других источников вложений в стране нет) затрудняется развитие перерабатывающих отраслей. Корень этой проблемы — в незащищенности прав собственности. Российский инвестор вкладывает средства лишь в ту компанию, которую может контролировать. Именно поэтому наш крупный бизнес предпочитает инвестиционным проектам скупку активов. Права же иностранных инвесторов защищены в еще меньшей степени. Иностранцам зачастую вообще очень трудно разобраться, по каким правилам ведется игра в российском бизнесе.
Второй круг проблем связан с препятствиями выхода на рынки. Мировой Банк проводил исследование, исходя из связи между нормированной стоимостью регистрации предприятия в процентах от ВВП на душу населения и уровнем дохода на душу населения, а также зависимости экономического роста от качества институтов. По их оценкам, Россия по большинству параметров качества институтов находится между 100 и 150 местом из 170—180. Причем на их диаграмме качества институтов Россия находится на беспрецедентном уровне соотношения роста ВВП и столь низкого качества институтов. Фактически это демонстрирует отсутствие резервов роста без повышения качества институтов. Возможно даже падение ВВП. Подобная картина получается еще по нескольким параметрам, в частности — по уровню коррупции. Не приступив к решению этих проблем, мы не можем говорить о сохранении и повышении темпов роста в среднесрочной перспективе.
С. А.: Наступил период переосмысления ситуации. Постепенно все, включая президента, начинают понимать, что российская экономика полна проблем, которые надо начинать решать. Мне не хотелось бы обсуждать, угрожает ли нам спад, или, напротив, нас ждет подъем. В ближайшее время это будет не так существенно. Гораздо важнее то, что определенный набор показателей демонстрирует неэффективность нашей экономической системы в целом: производство падает; инфляция растет; как только начали сдерживать рост реального курса рубля, доллар стал дорожать; наблюдается рост безработицы; по-прежнему бюджетный дефицит; недобор налогов. Все положительные моменты последних двух-трех лет сегодня деградируют. Под послекризисным этапом следует подвести черту.
По большому счету, за последние два года правительство Касьянова ничего не сделало. Налоговая реформа была лишь хорошей PR-компанией. Кроме снижения подоходного налога, при повышении налога социального, ничего нового она не принесла. Налоговые правила не стали более благоприятными для налогоплательщиков. Обещанной валютной либерализации не произошло. Про пенсионную реформу все и вовсе забыли. А идея дебюрократизации экономики умерла сразу после принятия первых законов из дерегулирующего пакета. И только Андрей Илларионов обращает внимание президента и общественности на экономические проблемы. Думаю, без него про экономику все бы давно забыли до следующих выборов. Тогда как сегодня в своем развитии мы подходим к некой точке, за которой начнется новая история.
Какие-то долгосрочные прогнозы представляются мне бессмысленными. Я полностью согласен с Олегом Вьюгиным в определении основных проблем. С нынешней производственной базой дальнейший рост российской экономики просто невозможен. Что касается идеи девальвации рубля, то для меня в настоящий момент это означает падение ВВП, производительности труда, уровня потребления населения и уровня зарплаты в долларовом выражении, — более бредовой идеи и представить нельзя. Поэтому в долгосрочной перспективе российской экономике необходимы крупные капиталовложения и обновление производственной базы.
Последние полгода я не устаю повторять, что на протяжении последних пятидесяти лет рост всех экономик, особенно развивающихся стран, происходил только за счет внешнего спроса. Ни одна из этих экономик не росла, опираясь на внутренние ресурсы. В России, в отличие от США, низкий уровень потребления. И если мы хотим обеспечить устойчивый высокий рост нашей экономики, то мы должны обеспечить внешний спрос на свою продукцию.
Однако в настоящий момент ничего, кроме сырья, Россия не производит. Причем даже экспорт сырья сейчас находится под угрозой. Нам нужна демилитаризация экономики — сокращение целевых расходов на военные нужды, отказ от всех мобилизационных мощностей. Например, на заводе “Пермские моторы” до сих пор есть линия мобилизационного производства двигателей Д-30 для самолетов Ту-134, которые уже 25 лет не выпускаются на территории бывшего СССР. Параллельно с демилитаризацией экономики следует выявить возможные конкурентные преимущества российской экономики на мировых рынках.
Причем надо понимать, что отечественные капиталы придут в экономику только в партнерстве с иностранными. Если “Ford” решит построить в России автомобильный завод, который составит конкуренцию “АвтоВАЗу”, ежегодно выпуская полтора миллиона автомобилей стоимостью четыре тысячи долларов, то к этому проекту может подключиться одна из крупных российских финансово-промышленных структур. Самостоятельно никто такой автомобильный завод строить не будет просто потому, что мы не умеем производить автомобили, а “Ford” умеет.
Однако продукция такого автомобильного завода будет рассчитана исключительно на внутренний спрос и поэтому не решит основных наших проблем. Сейчас во всем мире идет унификация платформ. В ближайшем будущем самые разные компании будут использовать стандартные элементы платформ для производства одинаковых запасных частей и блоков. Если Россия не подключится к этой системе сегодня, если на территории нашей страны не будет открыто производство товаров, востребованных во всем мире, то мы не войдем в нее никогда. Кроме того, в автомобильной промышленности сейчас идет переход на водородные двигатели. В этой области у нас есть разработки в космической отрасли еще с советских времен, но последние двадцать лет эти исследования не финансировались. Даже немногие возможности нашего входа на мировые рынки остаются неиспользованными.
Поэтому путем обсуждений и подробного анализа необходимо выяснить, каковы конкурентные преимущества российской экономики, что мы в состоянии производить лучше или дешевле, чем другие страны мира. По стоимости рабочей силы Россия явно неконкурентоспособна, поскольку здесь ее дороговизна сочетается с достаточно низкой производительностью труда. Китай все равно будет производить стандартные продукты дешевле, чем Россия. Наличие больших природных ресурсов для современной экономики скорее не благо, а обуза. В мире нет дефицита природных ресурсов, все можно купить примерно по одной цене. В России же внутренние цены на нефть, газ и электричество существенно отличаются от мировых в связи с экспортными ограничениями. Внутренние же цены на все остальные ресурсы, экспорт которых не ограничен, равны мировым, что тоже нельзя считать нашим преимуществом.
Для обеспечения устойчивого роста в долгосрочной перспективе должна быть разработана четкая и целенаправленная политика развития конкурентоспособных отраслей, нахождения потребителя и инвестора, условий вложений в российскую экономику. И здесь речь не может идти о “чеболизации” экономики, потому что корейские чеболи под давлением государства развивали автомобильную, судостроительную промышленность, они делали инвестиции в отрасли, приоритетные для государства. Российские же крупные финансово-промышленные группы сейчас руководствуются исключительно собственными интересами. Поэтому я и призываю к разработке четкой государственной экономической политики.
Е. Я.: Получается, что текущая ситуация не дает поводов для беспокойства. Гораздо больше проблем нас ждет в долгосрочной перспективе. К их решению следует приступать прямо сейчас, не размениваясь на каждое колебание показателей.
С. А.: Я с вами не согласен. Американцы в 2001 г. объявили, что у них рецессия. Спустя квартал они получили новые статистические данные, показавшие, что ее, возможно, и не было. Тем не менее в предыдущем квартале все усилия были направлены на стимулирование экономики, что не могло не дать положительных результатов. С точки зрения экономической политики признание рецессии или спада должно приводить к определенным действиям в этой сфере.
Если же политика наших властей состоит в полном бездействии, то наше сегодняшнее обсуждение просто бессмысленно. Когда президент говорит, что в стране спад, то это значит, что правительство должно предпринять определенные действия для стимулирования экономического роста. В случае же бездействия правительства экономика будет развиваться циклически: статистика за март, апрель или май покажет, что спад преодолен, все успокоятся, проблемы так и останутся нерешенными, о них никто и не вспомнит до следующего спада.
Е. Я.: Из обсуждения первого вопроса можно сделать вывод, что разговоры о спаде лучше не провоцировать. Некоторые явления находятся в пределах точности расчета. Сегодня мы должны обеспечить экономическое развитие в среднесрочной перспективе, в том числе довести до конца начатые реформы. Все эксперты согласились с важностью административной реформы, отмеченной Евгением Гавриленковым. Однако планируемая административная реформа не предполагает решения упомянутых в ходе дискуссии проблем, в первую очередь решая проблему реструктуризации государственной службы. Что же касается проблемы административных барьеров, то она решается, скорее, в пакете законов по дебюрократизации экономики. И если меры по дерегулированию экономики закончатся принятием первых трех законов, то на них просто никто не обратит внимания.
II. КАКОВЫ СЕЙЧАС ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ, ТРЕБУЮЩИЕ ПЕРВООЧЕРЕДНОГО РЕШЕНИЯ? ОТ КАКИХ ФАКТОРОВ ЗАВИСЯТ СЕЙЧАС ПЕРСПЕКТИВЫ РОСТА?
Е. ГАВРИЛЕНКОВ: Хотя в настоящий момент экономический спад нам и не угрожает, действия для его предотвращения надо предпринимать уже сейчас. Наша экономика находится в типичном состоянии гистерезиса: текущее ее состояние зависит от действий, предпринимавшихся в предыдущие периоды, а будущее — от текущих решений.
Дальнейший рост российской экономики, о котором мы столько говорим, теоретически, может быть достигнут за счет трех факторов. Во-первых, за счет накопления человеческого капитала и трудовых ресурсов. Учитывая демографические прогнозы, нам это не грозит. Во-вторых, за счет увеличения производительности труда. Такой путь развития для нас наиболее вероятен. В-третьих, за счет притока инвестиций в основные фонды. На этом факторе роста я хотел бы остановиться подробнее.
Маловероятно, что инвестиции в основной капитал придут к нам в необходимых масштабах: эксперты говорят, что нам нужно сто или более миллиардов долларов в год. Впрочем, даже если такой объем инвестиций и будет обеспечен, то и они могут не привести к правильному развитию. С точки зрения конечного результата лучше привлечение меньшего количества основного капитала, но более высокого качества, т. е. способного производить конкурентоспособную продукцию с высокой добавленной стоимостью.
В предыдущие десятилетия для азиатских стран и административной системы бывшего СССР было типично обеспечение экономического роста за счет накопления основного капитала, тогда как производительность труда оставалась практически неизменной или росла очень малыми темпами. Такого рода развитие чревато кризисами. Я не исключаю, что пять-десять лет российская экономика сможет расти за счет накопления основного капитала и притока иностранных инвестиций. Однако нельзя исключать и того, что финансовая система окажется неспособной к постоянному поиску наиболее выгодных для инвестирования отраслей, от которых в перспективе будет наибольшая отдача.
И здесь мне хотелось бы акцентировать две проблемы, о которых я уже говорил в первом выступлении, — снижение барьеров входа на рынки и создание эффективной финансово-посреднической системы. Наряду с дерегулированием, создание частной финансовой системы, которая правильным образом перераспределяла бы сбережения в потенциально наиболее прибыльные сектора и брала бы на себя риски неверных вложений, должно стать магистральным стратегическим направлением нашей деятельности. Только экономика с развитой финансовой системой обладает ресурсом для более или менее устойчивого роста. Пусть темпы ее роста не столь высоки, как в экономиках азиатской или административной модели, которые также могут обеспечивать очень высокие темпы на определенном этапе, но рост с опорой на финансовые институты будет стратегически более эффективным. Сегодня надо провести реструктуризацию финансовой системы, развитие которой во многом сдерживается отсутствием реального спроса на кредитные ресурсы. И здесь не столь важно, какого рода финансовая система это будет: с доминированием банковского сектора или фондового рынка. Думаю, у нас скорее будет доминировать банковский сектор.
Что касается реформирования нерыночного сектора и естественных монополий, то по этому вопросу мне уже приходилось достаточно много высказываться. Здесь мы имеем дело с проблемой искаженных ценовых сигналов. Следует постепенно повышать тарифы естественных монополий. Конечно, речь не идет о том, чтобы моментально поднять их до мирового уровня. Правительство достаточно правильно наметило динамику повышения тарифов, которая даст возможность производителям адаптироваться к меняющейся ситуации. Намного сложнее вопрос реформы естественных монополий в целом, создания независимых генераторов, производителей и распределителей. Вряд ли можно одинаково реформировать “Газпром”, РАО “ЕЭС” и МПС, и сегодня вряд ли кто-либо способен предложить самое оптимальное и эффективное решение этой проблемы. Гораздо важнее сейчас исправление структуры внутренних цен, их выравнивание — для того, чтобы и производителям, и потребителям поступали правильные сигналы. Помимо прочего, это стимулирует и приток инвестиций в энергосбережение.
Проблема падающего рубля, о котором сегодня уже так много было сказано, также относится к вопросу ценовых диспропорций. Здесь я совершенно согласен с моими коллегами: сегодня девальвация просто абсурдна.
Если же говорить о структурной политике, то для начала мне хотелось бы уточнить, что имеется в виду: структурная политика в определении Мирового Банка или промышленная политика в отечественном понимании. Традиционная российская промышленная политика в настоящий момент не только не нужна, но и в принципе не может эффективно проводиться. Мне кажется, данный вопрос можно будет обсуждать только после построения некоррумпированной бюрократической системы. Сегодня же любая структурная политика будет простой тратой денег.
О. В.: Россия — не Китай, и повысить производительность труда за счет индустриализации здесь уже нельзя. Этот ресурс один раз уже был использован Сталиным, и теперь производительность труда в России можно повысить только за счет производства большего количества промышленных товаров с большей добавленной стоимостью. Для этого надо принять рыночные законы, стимулирующие бизнес к подобному поведению. Вместе с тем одних только законов может оказаться недостаточно.
Я абсолютно согласен с Сергеем Алексашенко в том, что правительство должно определить и четко обозначить конкурентные преимущества России в мировом разделении труда. Они всегда заключаются в производстве конкурентоспособных товаров с большей добавленной стоимостью. Россия может позволить себе более низкие относительные цены на базовые ресурсы благодаря наличию сырьевых богатств. На данной основе она может привлекать иностранные инвестиции и технологии, в том числе и для того, чтобы научиться производить технологически конкурентные, но более дешевые товары для продажи в Африке, Азии, Европе. Такой принцип развития следует применять, руководствуясь спецификой отдельных отраслей. Но нельзя растрачивать сырье для производства технологически неконкурентных товаров только ради поддержания устаревших и бесперспективных производств.
К сожалению, пространство для маневра при освоении конкурентоспособных отраслей у России невелико. К тому же такого освоения будет недостаточно в отсутствие соответствующих рыночных механизмов. Поэтому столь актуальна проблема создания эффективной системы финансового посредничества. Я считаю, что необходимо достаточно быстро приватизировать государственные банки, в том числе “Сбербанк”, тем самым повышая конкуренцию в банковском секторе. Между прочим, почти половина российского банковского капитала в настоящий момент привлечена в качестве кредитов “Газпрому”, что является прямым следствием огосударствления нашей банковской системы. “Газпром” — государственная компания, тратящая на свое поддержание половину капитала всех российских банков! И кто после этого скажет, что в России преимущественно частная экономика?
Что касается структурной политики, то ее проведение опять-таки невозможно без первоначального определения возможной роли России в мировом разделении труда, о чем я уже говорил. Если правительство поймет, что ни с чем существенным мы туда прийти не можем, то нам надо будет смириться с ростом 2—3% ВВП в год, что равняется среднему росту мировой экономики, и придерживаться его.
Ставя вопрос о государственном секторе, я не хотел бы сейчас говорить об административной реформе, поскольку она, по моему мнению, требует отдельного обсуждения. Однако уже сегодня можно принять ряд решений, ограничивающих всесилие бюрократии. Например, законодательно утвердить определенный лимит государственных чиновников на тысячу человек населения, бороться с коррупцией, хотя само это словосочетание уже дискредитировано, предоставить гражданам судебные механизмы в спорах с органами власти. Без предварительного решения всех этих проблем административная реформа не состоится.
Впрочем, боюсь, у нас будут разрабатывать какую-нибудь очень тонкую, интеллектуальную административную реформу по образцу новозеландской, которая в наших условиях просто неприменима. В России сейчас требуются достаточно простые решения для таких же простых проблем. Если очевидно, что конкретный чиновник работает не на конечный результат, а на личную выгоду, то его надо просто освобождать от должности. А если граждане не платят налоги, то следует не увеличивать численность Министерства по налогам и сборам и Налоговой полиции, а устанавливать такие налоги, которые будут платить.
А. К.: Я согласен с тем, что основная проблема сегодня — определение конкурентных преимуществ России как внутри страны, так и на мировом рынке. И именно поэтому я выступаю за государственную промышленную политику, хотя и не думаю, что на это способна нынешняя власть — именно власть, а не современные российские государственные институты. Впрочем, данная проблема может решаться и в рамках долгосрочных промышленных стратегий крупных российских компаний. Поэтому так важно видеть различия между секторами экономики и моделями их стратегического развития на уровне отдельных компаний и государства в целом.
В нашей экономике по-прежнему сохраняются сектора с очень низким уровнем загрузки мощностей. Их развитие при определенных условиях может привести к достаточно быстрому не только отраслевому, но и макроэкономическому росту. Я говорю о таких секторах, как комбайностроение, тракторное и сельхозмашиностроение, где уровень загрузки мощностей сегодня не превышает 10%. Вопрос их развития упирается, с одной стороны, во внедрение системы кредитования и лизинга в отечественном сельском хозяйстве, а с другой — в менеджмент и контроль над предприятиями этих секторов. Сейчас там происходит смена собственников, которая, может быть, изменит ситуацию.
Более того, в перечисленных секторах возможно и производство продукции с достаточно высокой добавленной стоимостью. Пусть это будет не высокотехнологичная продукция, зато она будет пользоваться большим спросом внутри России, а при наличии определенных схем кредитования сможет экспортироваться на рынки стран СНГ и “третьего мира”. Напомню, что до начала 1980-х СССР поставлял довольно много продукции сельхозмашиностроения в Финляндию и Канаду. Конечно, сегодня вернуться на эти рынки будет очень сложно, хотя и там могут существовать какие-то незанятые ниши. Не думаю, что экспорт новейших моделей тракторов окажется менее конкурентоспособным, чем поставки автомобилей “Лада”.
В то же время сегодня такие сектора, как авиационная промышленность, часть электротехники и энергетического машиностроения, находятся в критической ситуации, имея перспективу сохранить лишь те узкие сегменты, которые могут стать частью международного разделения труда. Подобные сектора смогут выжить, лишь войдя в те международные производственные цепочки, о которых говорил Сергей Алексашенко, став частью или сотрудничая с транснациональными компаниями. Здесь я тоже вижу пока нереализованный потенциал, связанный с возможностью привлечения инвестиций не только европейских, но и азиатских компаний. Использование этого ресурса потребует кооперации усилий бизнеса и государства.
Поэтому государство должно определить, прежде всего для самого себя, насколько такая интернационализация сегментов российского высокотехнологического производства требует дальнейшей приватизации. Если же государство решит остаться в этих секторах, не допуская приток частного капитала, то оно должно своими силами участвовать в их развития, оплачивая госзаказ. Наиболее перспективен в этом отношении вариант “чеболей”, когда если государство и сохраняет свою собственность в этих секторах, то оно создает условия для привлечения средств отечественного бизнеса или иностранного капитала, но под гарантии государства.
Не думаю, что сегодня существует потенциал для экспорта товаров российского производства в Европу, поскольку та же компания “Ford” располагает избыточными мощностями в Англии, Бельгии и Германии, которые она сейчас вынуждена реструктурировать. Нам, скорее, надо заботиться о том, чтобы такие компании закрепились в России и основали здесь свое производство. И при необходимости государство должно приложить усилия к тому, чтобы обломки советской автомобильной промышленности не продолжали влачить жалкое существование, а закрывались или же были проданы.
Проблема в том, что наше государство не реализует свои возможности для привлечения иностранного капитала в отрасли, которые могут представлять реальный интерес для зарубежных инвесторов и в которых российский капитал пока не работает. В этом отношении наше правительство действует гораздо менее эффективно, чем правительства других постсоветских республик. И сегодня важно определить варианты развития, ориентированные как на проекты для внутреннего рынка, в том числе с поддержкой иностранных инвестиций, так и на интеграцию в европейский рынок путем встраивания в существующие технологические цепочки и повышение российского экспорта в страны “третьего мира”.
Е. ГУРВИЧ: Пусть в краткосрочной перспективе российской экономике нито и не угрожает, но если не проводить решительные изменения в экономической политике сегодня, то завтра нас ждет серьезный кризис. Очевидно, что потенциал роста последних лет практически исчерпан, хотя какое-то время он еще будет продолжаться в некоторых секторах. Однако скоро это кончится, и тогда встанет вопрос о привлечении инвестиций и повышении эффективности. Сейчас же инновационная деятельность не только не нарастает, а, напротив, скорее снижается.
Во время последнего приезда в Россию миссии Международного Валютного Фонда его сотрудниками был проведен анализ нашей экономики с учетом положения в других странах. По данным МВФ, у России достаточно большой потенциал роста — 5—6% ВВП в год. Реализация этих показателей дала бы нам шанс стать развитой страной, не попав в ряд экономических маргиналов. Впрочем, по моему мнению, такой рост — предельно возможный в нынешней ситуации. Но и за него надо бороться, для чего, помимо решения всех упомянутых сегодня макроэкономических проблем, следует определить стимулы экономического развития на уровне микроэкономики.
Один из важнейших микроэкономических стимулов — конкуренция. Причем наиболее эффективна умеренная конкуренция, поскольку сильная снижает доходы предприятий, а слабая не стимулирует развитие. В большинстве отраслей российской экономики конкуренция слабая, при которой вроде бы и нет необходимости в серьезной реструктуризации. При нынешнем уровне доходов сырьевого сектора речь не заходит о повышении его эффективности. В таких же конкурирующих с импортом секторах, как, например, пищевая промышленность, уровень конкуренции достаточно, а иногда даже слишком высокий. В условиях слабости и искаженности нашей конкурентной среды макроэкономическая и структурная политика должны быть направлены на усиление конкуренции, что предусматривает такие меры, как постепенное снятие барьеров для внешней конкуренции, постепенное повышение цен естественных монополий, а также укрепление реального курса рубля.
В такого рода преобразованиях очень важна предсказуемость. Должно быть известно, насколько за пять лет цены естественных монополий вырастут в реальном выражении. Правительство не должно в течение нескольких месяцев принимать ряд противоречивых решений. Стабильное и постепенное повышение тарифов естественных монополий, с одной стороны, решит задачу повышения конкуренции, а с другой — задачу перераспределения чистого дохода. Ведь в первую очередь от низких цен на энергию выигрывает тяжелая промышленность. Недавно генеральный директор компании “Русский алюминий” Олег Дерипаска написал открытое письмо во все инстанции о том, что правительство ничего не делает для сдерживания инфляции, от которой страдают пенсионеры и беднейшие слои населения, в то время как оно должно было бы сдерживать рост тарифов естественных монополий. Очевидно, что надо повышать тарифы естественных монополий, их налогообложение, проводить их реструктуризацию, повышать их прозрачность, в зависимости от этого повышая тарифы, развивать конкуренцию в этих сферах. Впрочем, возможности наведения порядка в естественных монополиях, насколько я понимаю, у правительства весьма ограничены, поэтому надо начинать постепенно действовать во всех направлениях.
Эксперты постоянно говорят об отсутствии преобразований в банковском секторе. Я не специалист в этом вопросе. Мне кажется, что сегодня он не сдерживает развитие экономики. Но если мы хотим достичь роста 5—6% ВВП в год, то через несколько лет он принесет ряд проблем. Впрочем, в отсутствие каких-либо действий в остальных секторах состояние банковского сектора на общем фоне будет вполне удовлетворительным.
С. А.: Я считаю прозвучавшую здесь критику российского правительства необоснованной, поскольку за последние пятьдесят лет в мировой экономической истории не было случая, чтобы какое-либо правительство проводило радикальные преобразования при благоприятной экономической конъюнктуре. До тех пор пока власти официально не признают наличие проблем в экономике, требовать от них каких-то действий просто бессмысленно. Соответственно, решение всех обсуждавшихся сегодня проблем так или иначе упирается в интерес к этим проблемам президента.
В случае какого-либо макроэкономического потрясения Россия окажется в уникальной ситуации: инструментарий макроэкономической политики основательно разрушен; банковский надзор отсутствует, а состояние банковской системы неудовлетворительное; в сфере валютного регулирования и контроля ничего не делается вообще; денежная политика не регулируется, в Центральном банке только недавно осознали отсутствие механизмов вливания ликвидности в экономику. Ответственность во всех сферах экономики крайне размыта.
За последние три года высоких нефтяных цен ослабло налоговое администрирование. И если в отношении экспортных доходов крупных нефтяных компаний налоговые органы научились действовать более или менее эффективно, то налоговое администрирование мелких и средних предприятий остается непродуманным. Очевидно, что во всех отраслях, кроме экспортных, надо снижать налоги. Но для сохранения параметров бюджета следует каким-то образом повысить изъятие экспортной ренты, в первую очередь — у нефтяного сектора. Боюсь, что до очередного кризиса сделать это будет невозможно.
Если же говорить о повышении тарифов естественных монополий, то по этому вопросу я выскажу парадоксальную идею. Я против повышения тарифов естественных монополий, по крайней мере существенного. Владея контрольным пакетом акций в “Газпроме” и РАО “ЕЭС”, государство проводит политику, противоречащую интересам других акционеров. Оно делает все возможное, чтобы эти компании не капитализировались, чтобы не росла стоимость их акций. С одной стороны, государство ограничивает рост их тарифов, а с другой — покрывает непонятные финансовые операции менеджмента. Ни в одной, ни в другой компании не решена проблема контроля над текущими издержками, себестоимостью продукции и финансовыми потоками вообще. Ни одна из этих компаний не обязана финансировать свое развитие за счет прибыли, они могут возмещать капитал. Поэтому даже если сейчас поверить главе РАО “ЕЭС” Анатолию Чубайсу, что на прибыль от повышения тарифов на электроэнергию через пять лет будут введены новые производственные мощности, и повысить тарифы, то через пять лет все равно ничего не будет сделано, потому что деньги куда-то исчезнут, и скорее всего — уйдут на покупку региональных генерирующих компаний.
Сегодня даже президент признает, что председатель правления “Газпрома” Миллер не может там ничего изменить. По внутренним ценам компания стоит 17 миллиардов долларов, по внешним ценам — 35 миллиардов. Если ее сделать более прозрачной и открытой, то ее стоимость может возрасти до 50—100 миллиардов долларов. И тогда размещение на фондовом рынке 5% акций из пакета государства принесет ему прибыль от двух с половиной до пяти миллиардов долларов, что решит проблему бюджетных заимствований. Но государство не хочет сокращать свое присутствие в “Газпроме”. Оно хочет и газ контролировать, и бюджет поддержать, и экспорт обеспечить, и поднять доходы населения. Однако все эти задачи одновременно не решаются, должны быть определены приоритетные направления. То же самое относится к электроэнергетике. Государство хочет поддерживать низкие внутренние тарифы? Пожалуйста. Но данная отрасль действительно нуждается в капиталовложениях, которые при таком приоритете должны достигаться другими путями — за счет повышения капитализации, размещения акций, отказа государства от контрольного пакета. Подобная ситуация сегодня складывается и в телекоммуникационной отрасли, на которую просто пока никто не обращает внимания, хотя она представляет собой ту же естественную монополию.
Я настаиваю на том, что рост российской экономики может быть только экспортноориентированным. Ведь даже 5—6% роста превышают средние темпы роста мировой экономики. И достичь этих показателей мы можем только путем экспорта продукции с высокой добавленной стоимостью. Что касается внутреннего спроса, то, как показывает американский опыт, существуют три отрасли, способные его увеличить: производство автомобилей, строительство дорог и жилищное строительство. Для успешного строительства дорог государство не должно быть коррумпированным, строители не должны воровать и должен существовать контроль, что сегодня в России невозможно в принципе. Для развития жилищного строительства необходимо повышение уровня доходов населения или же снижение издержек строительства. В настоящее время очень немного людей в стране способны купить квартиру площадью сто квадратных метров — даже в кредит сроком на двадцать лет. Средняя зарплата по России — 140 долларов в месяц. Предприятие с самой высокой зарплатой — “Норильский никель”, средняя зарплата работника которого составляет 650 долларов. В такой ситуации бессмысленно рассчитывать на строительство жилья себестоимостью 700 долларов за квадратный метр в Москве или 300 долларов в провинции. Его просто никто не сможет купить.
Такая же ситуация и в автомобильной промышленности. Специалисты из Министерства науки и промышленности прогнозируют, что в России от двух до двух с половиной миллионов потенциальных покупателей отечественных автомобилей. Проблема в том, что у нас нет мощностей для производства большего количества автомобилей стоимостью до пяти тысяч долларов, а лучше — трех-четырех тысяч долларов. Если же в России откроются два автомобильных завода с мощностями “АвтоВАЗа”, то, я уверен, их продукция будет востребована. И это все, что мы можем производить для внутреннего рынка. Остальная же продукция должна быть ориентирована на экспорт.
И последнее. Реальный курс рубля следует очень сильно ослабить и посмотреть, что произойдет, поскольку иного способа бороться с бредовыми идеями, кроме воплощения их в жизнь, просто не существует.
Е. Я.: Сегодняшнее обсуждение показалось мне весьма содержательным. Оно выявило предметы для дальнейшего размышления. В частности, остался открытым вопрос о способах повышения производительности труда, которая является важнейшим ресурсом для экономического роста. Но остаются неиспользованными и другие средства. Например, дерегулирование, о котором говорил Евгений Гавриленков. Думаю, развитие малого бизнеса, сегодня с трудом выживающего под бюрократическим гнетом, может стимулировать развитие всей экономики. Дерегулирование неразрывно связано с проведением административной реформы, важность которой мне хотелось бы подчеркнуть. Она должна изменить мотивацию чиновников, на своих рабочих местах удовлетворяющих исключительно свои частные интересы, в том числе и путем повышения их зарплат.